Дом

Нисколько Урсула не планировала побег. Это получилось само. Не стоит множить сущности — любил повторять Господин, «бритва Оккама», из множества решений правильным оказывается самое простое. Урсула и приняла его — самое простое решение.

Родители оказались недовольны новой жизнью дочери. Родители вообще отказывались понимать, что у дочери началась новая жизнь. Родители думали, что жизнь у дочери продолжается прежняя, только немного модернизированная. И тонкий кожаный ремешок на ее шее — очередная девчачья фенечка.

Но это было не так.

Утром Урсула просыпалась не от музыкального перезвона будильника и не от солнечных, допустим, лучей, которых могло не быть вовсе, принимая во внимание местный климат. Утром Урсула просыпалась от мыслей. Мыслей было две. Первая: «Сегодня я смогу увидеть Его», вторая: «Сегодня я не смогу увидеть Его». В дни, когда официальных свиданий назначено не было, Урсула тайно подъезжала к старинному особняку в барочном стиле, где Господин сидел в кабинете с табличкой «УРОЛОГ» и вел амбулаторный прием тревожных мужчин. Держась стенки дореволюционного кирпича, Урсула неслышно подкрадывалась и подглядывала через стекло, изрезанное деревянными переплетами. Она не могла долго не видеть Господина, для того чтобы просто дышать, ей был необходим его профиль, насмешливые интонации или хотя бы эта тень в окне.

На встречи Господин не опаздывал никогда, Урсула появлялась в назначенном месте раньше на полчаса, пятнадцать минут. Было приятно дожидаться Его, выискивать знакомый автомобиль в череде прочих, знакомую походку среди разных, светлое лицо среди темных.

Утром Урсула вставала, с закрытыми глазами шла умываться, за стенкой ее мама сердито напоминала папе, что завтра день рождения какой-нибудь тетушки Беатрисы Львовны; папа сердито отвечал, что он только за прошедшую неделю побывал на трех праздниках у членов маминой семьи — с него хватит. Мама мгновенно повышала голос и говорила, что это такие же члены папиной семьи, как и ее, потому что она, слава богу, до сих пор считала, что семья у них пока общая, слава богу. Папа тоже повышал голос — угрожающе, на манер паровозного гудка, папа гудел, что если у мамы истерика, то ей «велкам» в психиатрическую лечебницу, а его увольте, ему на службе хватает сумасшедших. Папа был главный санитарный врач города и про сумасшедших не привирал — их действительно хватало.

Урсула выходила на кухню, мама раздраженно говорила ей, чтобы завтракала, на обед разогревала суп, а на ужин вот эти голубцы. Урсула плюхала в блюдце остывшую кашу и соглашалась со всем, зная, что ни обедать, ни ужинать дома не будет.

Папа гладил ее по светловолосой голове, всклокоченной после сна, торопливо допивал желтоватый чаек и убегал к сумасшедшим.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.