Часть третья
Часть третья
***
Говорят, клин клином вышибают. В определенном смысле это так и есть! Череда новых потрясений - одно за одним - пробилась сквозь шок и охватившую юношу апатию, в которых единственной реальностью оставались два коротких слова, перечеркнувших все, что он собой представлял и гудящих в ушах корабельным колоколом в тумане.
Айсен колыхался в этом промозглом мареве безвольной щепкой, застряв где-то между пропастью и бездной на тонкой пленочке бескрайних равнодушных волн существующей действительности, не имея вокруг малейшего ориентира. Шанса за что-нибудь уцепиться.
Какая- то незначительная, еще неуверенно тлеющая часть его сознавала, что это «плавание» не может продолжаться долго, и жалкий, оставшийся от забавной игрушки обломок -вот-вот затянет в глубину, откуда уже не возвращаются.
Где- то в то же время пришло отстраненное созерцательное понимание, что боль на самом деле это и есть жизнь. Боль -это счастье… а не то, во что играет глупый котенок. Котенок глупый, - он не понимал такой очевидной вещи, пока не стало ни того, ни другого, ни третьего.
Айсену уже действительно было все равно - не осмысленно все равно, когда человек что-то прикидывает, рассчитывает, делает какие-то выводы… Нет, не задумываясь, до самого нутра все равно что с ним будет теперь.
Что будет делать с ним новый хозяин? Юноше было это безразлично. Совсем. Абсолютно. Вряд ли что-то новое… Изобьет, поимеет, продаст, - да хоть всей команде разом кинет!
Тем лучше… Может быть игрушка окончательно доломается, и обломки все-таки можно будет выбросить… Ничего не имело значения больше.
Кроме одного. Одного, которому он больше не нужен. Тоже совсем…
Очередной хозяин своими расспросами лишь еще больше разбередил упрямую память о времени, когда котенок еще не знал, что он глупый, а игрушка с увлечением играла в господские игры. Но внезапно, - точно холодной отточенной сталью пронзило пустоту на месте сердца и оно снова зашлось: одновременно от ужаса и радости… Речи нового господина с трудом, но пробились сквозь беззвездную тьму сознания и огнем обожгли душу: господин… ссей’дин - любил его?
Если бы не любил - разве стал бы его испытывать? От рабов не требуют доказательств - к чему что-то требовать от вещи, у которой нет своей воли?
Опомнись, дурная забава, - рабов не любят!
Впрочем, рабы тоже. Вот так - чтобы без него мир замирал, и даже уже на спасительный шнурок не поднималась рука!
Но ведь и господин Филипп говорил с ним не как с рабом и вещью. Он спрашивал о согласии, утешал, объяснял, а под конец и вовсе предложил такое, о чем Айсен и не мог помыслить!
Стать свободным…
Значит - стать равным светилу на твоем небосклоне… Ведомо ли подобное! - Айсен был сокрушен. - Да и не надо ему ничего такого, одной улыбки ссей’дин хватит, чтобы умереть у его ног, когда сердце разорвется от восторга…
И все же! Быть свободным это значит, что его больше не станут продавать и покупать, передавать из рук в руки. Что никто и впрямь не посмеет посягнуть на него. Айсен чувствовал себя заново родившимся или вернее, очнувшимся от летаргического сна, - иногда сладкого, иногда оборачивающегося беспробудным кошмаром… Теперь, все вокруг казалось немного иным, не таким как прежде: вроде бы все тоже самое, но как-то иначе видится - словно луна в трубу на крыше у господина.
Может быть потому, что сейчас он сам должен был сделать выбор, решить чего хочет он и что ему нужно?
Не что, а кто!
Ему нужен один. Его единственный, его ссей’дин…
Ему нужно исправить свою ошибку.
Когда Айсен озвучил господину Филиппу свое решение, голос его звучал как никогда твердо.
- Я хочу вернуться, - ясно и четко повторил стоявший в дверях юноша.
Не то чтобы это было неожиданно, но признаться, Филипп был разочарован.
- Уверен?
Айсен заметил неодобрительно сошедшиеся брови и поспешил объяснить:
- Да! Ведь… господин Фейран сам может освободить меня.
Этот вывод тоже не был неожиданным, но заставил удивленного мужчину взглянуть на юного раба как-то по-новому. Айсен был прав, а мысль, что его брату в свою очередь предстоит в некотором роде испытание, пришлась по душе. В самом деле, чего уж проще: если не нравится, что мальчик ведет себя как раб и сомневаешься в его искренности - отпусти его. Сделай свободным и убедись, какой выбор он сделает.
Айсен был прав и в другом: он стремился теперь доказать свою любовь, а какое доказательство было бы более весомым, чем отказ принять свободу из других рук.
Однако ситуация все равно не нравилась. Вопрос был в том, оправдает ли Фейран подобное доверие или предпочтет опять не заметить, истолковав превратно и усмотрев в желании быть рядом с любимым нечто порочное и испорченное.
А возможно просто не захочет рисковать разлукой снова, не оставляя мальчишке шанса куда-нибудь деться от него, - все могло быть. Конечно, в последнем случае Айсен будет счастлив рядом с дорогим человеком, но зато безнадежно упустит возможность когда-нибудь подняться выше статуса пусть любимого, но раба. Рано или поздно ни к чему хорошему это не приведет, и сумеет ли мальчик справиться с новым разочарованием!
Хотя уже не мальчик. Кер совсем недолго знал Айсена, однако и взгляд и улыбка, с которой тот упомянул о возможности освобождения, сказали ему о серьезной внутренней перемене. Перед ним больше не было сломленное забитое существо, но дело заключалось даже не в том, что юноша воспрянул духом и собрался. Ушла невинная открытость сердца, которую каким-то чудом ему удавалось сохранить, несмотря на страшные, а порой омерзительные условия его совсем еще короткой жизни. Нет, каким бы ни было его детство, оно закончилось - в тот момент, когда любовник… любимый швырнул его другому мужчине и ушел, не поинтересовавшись, что с ним сталось.
Айсен еще способен любить и верить, и держится этой надеждой, однако что будет с ним, если она окажется растоптанной? Тогда уже не останется ничего, что могло бы помочь ему оправиться после очередного удара.
Тем не менее, сейчас никак нельзя умалять значение его первого, по-настоящему самостоятельного выбора и пускаться в рассуждения и отговорки, которые парень скорее всего пока просто не поймет. Поэтому Филипп лишь спокойно и веско сказал:
- Что ж, это твое решение! - он одобрительно сжал плечо юноши.
И тут же почувствовал, как парнишка слегка расслабился. Мужчина сделал вид, что не заметил, насколько он был напряжен в ожидании ответа: мало у кого может быть больше причин для недоверия к людям. Скорее стоит удивляться, что это Тристана приходится убеждать и уговаривать!
- Я навещу его завтра, и лучше мне сначала пойти одному, - говорил Кер, не отпуская плечо, пока не ощутил, что оно расслабилось совершенно.
Одновременно он провожал Айсена по палубе, чтобы продемонстрировать всем окружающим свое особое внимание к юному рабу, - во избежание всяческих возможных недоразумений.
- Чем бы тебя занять, чтобы не скучалось… Сходите с Луи на рынок, по лавкам, купите тебе чего-нибудь…
Ясно, что нечто подобное мальчику тоже в новинку, но приходилось быть чрезвычайно осторожным. Филипп нашелся, как не свести великодушное предложение к отмашке либо сюсюканию:
- Струны новые тебе наверняка понадобятся… Или лучше сразу целый саз?
Айсен застенчиво улыбнулся, польщенный, что мужчина помнит о такой мелочи.
Наблюдавший за ними Луи Клеман, не первый год знавший торговца и сработавшийся с патроном на бессознательном инстинктивном уровне, как всегда подскочил раньше, чем Кер успел дать ему незаметный знак, и сразу же вступая в игру. Филипп тоже уже улыбался и отпустил парня с ним с легким сердцем.
Если бы он знал, чем обернется эта вольность, - запер бы Айсена в каюте на амбарный засов, сдав только на руки Фейрану! И то после клятвы на Коране и Евангелии сразу, что с головы юноши не упадет и волоса…
Наверное, часа еще не прошло, как помощник возник перед ним, - всклоченный, взъерошенный, утирая кровь с лица и сплевывая сквозь свежие дыры на месте зубов.
- Где? - короткий вопрос.
- Забрали, - так же кратко отозвался Клеман, снова подвигал челюстью, словно проверяя на месте ли она, и объяснил уже подробнее, - Какая-то храмовная сволочь уволокла. Заявил, что он тут главный, а пацан его беглый…
Филиппа точно подбросило:
- Я в управу, - уже почти на бегу и сзывая людей. - Гони рысью на Разбойничью. Приведи лекаря Фейрана любым способом! Хоть в ковре притащи!!
***
Если судьба вдруг стала к вам необыкновенно щедра - берегитесь! Еще не значит, что одарив одной рукой, она потом не отберет уже обоими. Судьба - капризна и переменчива, как и всякая женщина, а главное, - уверена, что уж она-то всегда права! Айсен очень сомневался в данном постулате, но, увы: возразить при всем желании - было нечем.
Судьбе вообще не возражают - себе дороже! Самое малое мгновение назад его охватывало предчувствие чего-то необыкновенного впереди: чего-то безумно неожиданного и восхитительно желанного! Образ ссейдин застилал все остальное…
Мечты оборвал внезапный рывок за ошейник и чересчур узнаваемый, основательно забытый голос:
- Ах ты, бл***!! Сюрприз на Рождество!
Еще один рывок: растерянный оцепеневший Айсен едва успевает выставить руки, чтобы ему не сломало нос об оштукатуренную стену лавки, куда его просто впечатало жестоким броском. Железная хватка знакомо сомкнулась на горле, следом раздался треск рвущейся на спине рубахи:
- Что б тебя вместо райских гурий перли, причем все сразу! - жесткая ладонь, словно пересчитывая, отмечает каждый, самый незначительный след прежних истязаний на хрупком распластанном в захвате теле.
Удовлетворенный возглас:
- Надо же! Точно, бля**! Срань господня, до чего живучий тваренок! - ткань штанов тоже трескается под нажимом…
Айсен с коротким всхлипом выгнулся, невольно приподнимаясь на цыпочки, когда в его судорожно сжимаемый анус попробовали всунуться сразу три пальца унизанных перстнями.
- Ха! Я смотрю, ты соскучился по хорошему траху…
Ноги юноши уже были небрежно раздвинуты, жадная лапища, просунувшись меж ними, стиснула гениталии до звездчатых искр из глаз, одновременно приподнимая его так, что ступни почти оторвались от земли.
- Эй сударь! Вам бы не мешало быть поаккуратнее с чужим имуществом! - негодующий возглас заставил слегка разжаться цепкую хватку, и Айсен бездумно рванулся в сторону своего заступника.
- Какого…?!! - развернулся мгновенно вскипевший Магнус, не торопясь выпускать свою трепещущую всем телом жертву.
- Сударь, уберите руки! - твердо потребовал возникший рядом Клеман. Конечно, перед ним был рыцарь и явно не простой, но Луи был не в силах оторваться от распахнутых от ужаса, отчаянных глаз юноши. - Парень собственность моего господина!
Меткий удар. Отработанный, не менее меткий, пинок под ребра упавшего.
- Передай хозяину, что тоже самое получит и он, если будет укрывать беглых! За эту хорошенькую скотинку я заплатил золотом - круглым и полновесным! Так что намерен и дальше пользоваться им по назначению! - мужчина с ухмылкой оскалился. - Само собой после того, как он понесет достойное наказание… Или я не Магнус Фонтейн!
На сим дискуссия и закончилась. Храмовник волок за собой едва прикрытого обрывками одежды мальчишку за ошейник, - как нашкодившую шавку. Айсен не просто не поспевал за ним - бился, из последних сил пытаясь высвободиться. Изловчившись, ухватил зубами жилистое запястье так, что прокусил до крови, за что его немедленно приложили головой о ближайшую подходящую поверхность, стряхивая с себя и выключая сознание напрочь.
Юноша очнулся уже в подвешенном состоянии между столбов. Голова раскалывалась и кружилась, перед глазами плыло, а во рту стоял забытый вкус - собственной крови из разбитых губ. Судорога сводила привязанные руки от кончиков пальцев до самых плеч, никакой одежды, кроме проклятого ошейника ему не оставили. Колодки на щиколотках удерживали ноги широко расставленными, так что любая часть его тела оказывалась полностью открытой и доступной…
Едва осознав это, Айсен снова рванулся - бессознательно, бездумно, и совершенно бесполезно. Сердце бешено колотилось в груди, но когти ужаса впились в него глубоко и держали крепче колодок, заставляя исходить холодными липкими струями страха… Беспомощность и бессилие. Абсолютные.
Как когда-то… но даже хуже скорого повторения однажды пережитого кошмара, было осознание того, что все случилось когда до счастья оставался один шаг. Одного слова, одного взгляда не хватило, чтобы сейчас он не висел распластанной беспомощной тушкой, а нежился в объятиях своего единственного божества!
Ссей’дин… Нет и не будет у него другого господина!
И не было!
Только он, один… Фах’рид!
По грязным щекам пробежали дорожки слез: любимый… Пожалуйста, вспомни! Все вытерплю! Столько сколько потребуется, только найди меня… не оставляй, любимый, не оставляй… Пожалей хотя бы! Плечи содрогались уже в сухих спазмах рыданий, кровь из содранных запястий сползала сытой довольной змеей…
Бесполезно. Нет ничего бесполезнее слез!
Время тянулось долго. Обнаженная кожа успела обгореть под равнодушными жалящими лучами светила почти до волдырей, прежде чем раздались возбужденные голоса и приближающиеся торопливые шаги, вызвав еще один неконтролируемый рывок: потому что сейчас может случиться нечто гораздо более худшее, чем просто пытка!
И невозможно ни отстраниться, ни закрыться, не говоря уж о том, чтобы сопротивляться, - только кричать. Кричать так, что горло тоже начинает кровоточить… Айсен обреченно зажмурился.
Но внезапно сильная рука обхватила его поперек груди, осторожно поддерживая, пока удерживающие его веревки лопались под острым лезвием. Кто-то в тот же момент освободил ноги, и одним бережным движением юношу подняли на руки, закутав во что-то мягкое. У растрескавшихся губ оказалось горлышко фляжки.
- Айсен! Айсен, ответь пожалуйста… Скажи что-нибудь! - настойчиво окликал встревоженный голос.
- Кажется, ничего такого… побили только, и обгорел.
- Держись, мальчик! Все уже хорошо! - его куда-то спешно несли, переложив на носилки.
Юноша не различал ничего, кроме плавающих перед глазами разноцветных пятен, однако чтобы уловить и понять главное - зрение было не нужно: единственного, кого он ждал, среди его спасителей не было.
Глупо, а почему-то казалось, что придет именно он…
Новая мысль обернулась горьким стоном: любимый, но я же не виноват!!
- Ну конечно не виноват! Ты ни в чем не виноват!! - потемнев лицом, Кер отозвался на прерывающийся шепот разбитых в кровь губ даже резче чем хотелось бы: по опасной дорожке направился мальчишка, совсем не ему оправдываться и что-либо доказывать надо!
Что за рыцарь мог вот так, в наглую, утащить Айсена, подправив физиономию Луи - долго гадать не приходилось, и понимание, что абсолютно беззащитный, полностью бесправный юноша оказался в руках ненормального морального урода, который уже однажды едва не уходил его насмерть, подстегивало похлеще любого кнута.
По счастью, деньги - не всегда безусловное зло! И чем больше деньги, - тем лучше, тем основательнее они могут стереть все предрассудки, условности и различия.
Еще одним удачным стечением обстоятельств было то, что Фесс, всегда бывший на стыке политических интересов, сейчас переживал период усиления влияния своих исконных обитателей, а не пришлых грабителей, гордо именовавших себя христовыми воинами. Магнус Фонтейн и иже с ним представляли безусловное меньшинство, как бы не пыжились. Самоубийц среди них тоже не наблюдалось, и идти из-за пустой прихоти одного, даже начальника, на верное самоубийство, выказывая неуважение местной власти и ввязываясь в открыто провоцируемый конфликт - никто желанием не горел. Начальники меняются, и кто знает, возможно, если факты будут поданы вкусно, им станешь именно ты!
Или приятель. Или покровитель…
Третьей, заинтересованной лишь самую малость, стороне по-своему было приятно поучаствовать в склоке неверных, позорящих себя ею, и свара собрала множество зрителей помимо основных участников.
Горячих зрителей! Готовых в любой момент перейти в непосредственно действующих лиц…
Мнение же воистину самого скромного представителя властей, усугублялось еще и тем, что формально от него не требовалось ничего выдающегося - засвидетельствовать право собственности субъекта на объект данного права.
Римская ли, любая иная - Фемида остается слепа, невзирая на столетия, пространства и нормы: вопрос в том, что такого может истец опустить на весы, что перетянет все остальное!
Конечно, Филипп Кер не был настолько наивен, дабы обратиться к аудитории со слезной речью о мытарствах несчастного ребенка: рачительность купца, с еврейской дотошностью истребующего назад свое имущество, - вот что могло вызвать глубокое уважение и сочувствие.
Однако предосудительно и глупо требовать от неверных священных клятв в знак их искренности. Само собой, что люди одного и другого спорщика будут говорить в пользу господина, - в судейском деле мало знать законы, порой житейская мудрость бывает куда полезнее! Кер уже тянул время из последних сил, злобно подсчитывая, куда и почему мог деться брат и чем еще, кроме свидетельства уважаемого Фейрана аб эль Рахмана он может подтвердить акт дарения: сейчас новое имя и положение известного врача были как нельзя кстати!
Утешало одно: беснующийся Магнус Фонтейн находился на глазах и так близко, что иногда приходилось отстраняться от летящей в лицо слюны: это значило, что мальчишку по крайней мере не истязают и не насилуют в этот момент.
Не говоря уж о том, что статус «беглый» - означало как минимум клеймо на лбу. Возможно, отрубание рук и ног, разнообразнейшие казни, - в зависимости от бережливости либо изощренной фантазии владельца…
Когда вперед протолкался одинокий Клеман - Филипп едва не заскрежетал зубами: сколько еще разыгрывать это представление! Однако верный помощник внезапно выдвинул перед собой новое действующее лицо: бойкий вертлявый парень, ни мало не смущаясь подтвердил, что действительно продал имущество своего благороднейшего господина за одну золотую монету многоуважаемому Фейрану, лекарю с Разбойничьей, но только после того, как доблестный рыцарь сам распорядился выкинуть падаль на помойку. Кто ж знал, что раб окажется настолько живучим, а еще вернее, - что искусство досточтимого Фейрана аб эль Рахмана настолько чудодейственным! Ибо раб на самом деле не имел шанса выжить.
Кер отбросил от себя подробности, с простодушной беспечностью выбалтываемые пройдохой Жако, и усилил натиск: в самом деле, что тут может быть проще!
Раб это вещь. Вещь всегда принадлежит хозяину, который имеет на нее все права владения, пользования и распоряжения. Хозяин распорядился данной принадлежавшей ему вещью, выбросив в мусор. Соответственно, ненужная вещь стала бесхозяйной, и любой мог распорядиться ею по своему усмотрению. Ежели некто прибрал негодную вещь, и произвел улучшения, способствующие возвращению ее качеств либо приобретению новых…
А ведомо ли было кому-либо, что сей раб превосходно играет на сазе!! Он, Филипп Кер, иногда подвержен столь неожиданным капризам, полнее всего соответствующим его положению (да и в грязь лицом перед бывающими у него уважаемыми компаньонами из почтенных детей святого Пророка ударить не можно!)…
Тогда этот некто и становится новым хозяином бесхозной вещи. Мудрейший Фейран аб эль Рахман, увы ныне отсутствующий, - несомненно в связи со своим священным долгом целителя, которого любой будет рад видеть у своей постели (не приведи Иисус и Мухаммад вместе взятые!), - явился добросовестным приобретателем спорного имущества!
И уже будучи полностью в своем праве, он подарил раба своему случайному гостю, прельстившемуся нежной песней саза под тонкими проворными пальчиками…
Еще один весомый кошель подкрепил аргументы, лишний раз подтверждая закрепление своего права вторичным честным переходом имущества по сделке.
Кер не дал противнику ни малейшего шанса, едва ли не полноценным штурмом взяв двор бастиона ордена иоаннитов, чуть-чуть не опередив окончательное неторопливое решение по «делу». И внезапно, глядя на беспамятное тельце в своих руках, против всего, что он составлял собой, - обычное сострадание и естественное желание помочь брату в его заботах и тревогах, сменилось совсем другим чувством. Сердце его проснулось новой любовью: к этому безвестному юноше… Невинному, несмотря на все обстоятельства его жизни!
В чем- то еще ребенку, который знал только унижение, боль и страх, и все же -верил… любил - вопреки всему, наперекор, даже не замечая того… Не понимая своей силы.
Садясь рядом на койке, мужчина сжимал бледные руки с перебинтованными запястьями, с которых уже никогда не сойдут обширные шрамы.
- Айсен, ответь!
Юноша долго не выходил из бредового забытья: новые побои, две ушибленные раны на голове… Солнечные ожоги оставались всего досадной неприятностью, не дававшей больному устроиться удобно.
- Айсен! Знай, ты в безопасности теперь, сер Магнус никогда не сможет посягнуть на тебя! А все мои слова - остаются в силе!!
Филипп просто выкинул из памяти отвратительный оскал и обещание: «Еще встретимся, купец! Я еще получу свое…» - что оставалось монструму, лишившемуся желанной жертвы, как не истекать слюной попусту!
Айсен молчал, прислушиваясь к тому, как волны скребут и колышут борта судна.
- Айсен, вторая новость не так хороша…
Филипп вспоминал, как сам едва не вытряс душу из верного Клемана, разговорившего Жако и повернувшего дело в их пользу богатой мздой.
- Нет его!! Уехал!! Черт ведает куда… - Тристан в самом деле уехал за день до того.
С одной стороны, Филипп улыбался: уж если братом вновь овладела страсть к перемене мест, - значит, маленький раб надеется не зря!
Однако задерживаться в городе было чревато: не было нужды сомневаться, что Магнус скоро опомнится и попробует им досадить. Самая последняя лодченка Филиппа Кера и его товарищей - снялись с якорей, едва сам купец переступил сходни.
- Айсен, так будет лучше! Этот… человек… не остановится ни перед чем! А Фейрану я напишу… Вы еще увидитесь: клянусь!
***
На ноги юношу подняло именно осознание того, что все сравнительно недолгое время его терзаний у бывшего хозяина и мучителя, тем не менее, показавшееся вечностью, о нем кто-то думал и беспокоился.
О нем, - будем честными: не более чем основательно потасканной и выброшенной в конце концов вещи…
И то, что даже после избавления за него продолжали волноваться! Айсен мог понять, что господин Филипп старается ради брата, - и подобная убежденность мужчины в чувствах Фейрана к какому-то рабу тоже грела сердце, придавая сил для нового вздоха, - но ведь были еще и остальные! Команда, приветствовавшая его добродушными шуточками, Клеман например…
Голова болела и кружилась, однако юноша не мог больше оставаться в тесноте каюты наедине со своими сомнениями и страхами. Увидев его осторожно выбирающегося на палубу, Луи расцвел улыбкой и поспешил подставить руку, поддержать.
- Поднялся? Получше тебе?
Айсен несмело кивнул, растерявшись от такого внимания.
- Вот и отлично! - с энтузиазмом откликнулся парень, искренне радуясь за мальчишку. Посмурнев, внезапно неуклюже уточнил все-таки. - Этот ублюдок… он тебе… точно ничего сделать не успел?
В подробности истории Клеман посвящен не был, и открытие что на самом деле довелось испытать этому тихому застенчивому юноше, его просто оглушило. Это ж какой тварью надо быть, чтобы поднять на него руку или еще чего похуже!
Айсен побледнел, потом вспыхнул, вздрагивая и сжимаясь.
- Ты не бойся! - торопливо затараторил тоже смутившийся Луи: впредь он бы себе скорее язык откусил, чем еще раз затронул бы больную тему. - Больше тебя в обиду не дадут! Если кто на тебя хоть взглянет как-то не так, скажи мне сразу!
Синие глаза распахнулись от удивления:
- Но ведь… мой господин - господин Филипп…
- И что? Разве это должно помещать мне тебя защитить? - в свою очередь удивился мужчина.
Юноша с сомнением покачал головой: предложение было невероятным! Ему… сочувствовали, желали защищать без всяких дополнительных поводов? Эти люди ведь даже перед Магнусом не отступили, и ни за что не осуждали его… Однако Айсен уже слишком хорошо выучил, что его любимому не нравится внимание к нему других мужчин независимо от причин, и рисковать снова не хотелось.
- Господин Филипп будет только рад! Да и уверен, он недолго будет тебе господином и отпустит! - Луи ободряюще улыбался, но Айсен потеряно прикусил губу и не ответил: слишком много всего и сразу для одного маленького раба!
Наблюдавший за этой сценой, Кер подозвал его, отвел к себе, усадил и рассматривал так долго, что юноша испугался.
- Не передумал? - наконец сурово поинтересовался Филипп. Пояснений, о чем он спрашивал, не требовалось.
Айсен молчал, теребя ошейник. Многое изменилось бы, если бы на нем его не было? Почему-то казалось, что Магнусу плевать на такую деталь в принципе, и он все равно оказался бы в колодках как беглый. Наоборот: господину Филиппу было бы труднее отстоять его, доказывая к тому же, когда и как он дал рабу вольную, а отрубленная за побег стопа и кисть за снятый самовольно ошейник - обратно не прирастают!
И трахать не мешают.
А возможно, всего этого вообще не случилось бы, потому что вместо того, чтобы раздумывать и трястись, попусту затягивая время, - он мог бы пробежать по сплетению улочек… Отдышавшись, войти в дом своего любимого свободным человеком и сказать то, о чем почему-то молчал!
Почему? Потому с рабами не говорят о любви? Ну и что! С ним уже произошло многое из того, что обычно не случается с рабами!
Он мог бы попросить прощения, что невольно разочаровал своего ссейдин. Спросить: единственный мой, я не нужен тебе таким, лишь скажи, - и я стану тем, кем ты хочешь видеть меня! Только не отвергай… Не отталкивай!
Но эту возможность он уже упустил! Сейчас именно неволя оставалась его шансом соединиться с возлюбленным и обелить себя в дорогих глазах.
- Что… если нет?… - запнувшись выдавил Айсен.
- Что? - с неудовольствием переспросил Филипп, все более проникаясь тяжестью взваленной на себя ноши. - Да пожалуй, что ничего! Побудешь у меня, пока я спишусь с Фейраном. Потом - при следующей оказии в Фесс, возьму тебя с собой. А то еще, Фейран имел неосторожность пообещать мне заглянуть в гости… Посмотрим, как получится.
Мужчина пожал плечами.
- Ничего не бывает сразу!
- Я подожду… - негромко вставил Айсен, вызвав еще один сокрушенный вздох.
- Айсен, послушай меня! Своего слова я назад никогда не беру! Ты вправе полностью решать за себя сам.
От слов, что и у него есть какое-то нерушимое право, юноша вытаращился на господина, забыв о должном почтении.
- Хочешь вернуться к Фейрану - я помогу вам встретиться. Но знай, - Кер остановился напротив, - что другое мое предложение тоже в силе. Ты вправе в любой момент сказать, что изменил свое мнение: тогда я не только сниму с тебя ошейник, но помогу освоиться в новой жизни. Я клянусь, что тебе нечего бояться!
Сказано это было спокойно и обстоятельно, тоном, которому невозможно было не верить.
- Господин!! - одним движением потрясенный до глубины души Айсен оказался на коленях, благодарно прижался лбом к ладони, поцеловал: слов не было.
- Будет! - господин Филипп немедля поднял его, ласково пожурил. - Отвыкай! Мне достаточно обычного спасибо.
Что в том такого? Он либо немного поможет брату в его запутанной ситуации, либо: римские патриции веками держались на верных и предприимчивых вольноотпущенниках. Ежели Айсен не оправдает одних его надежд, то уж пристроить его к делу можно будет всегда!
- Спасибо, господин! - лилейные до того щеки распустились розовыми бутонами румянца, опять не к месту разбудив в мужчине почти отцовскую нежность.
Почему почти? Алан всего на два года младше этого мальчика. А Фей даже старше и уж гораздо жестче.
- И господином не зови. Я для тебя, как и для всех своих людей, метр Филипп.
- Да, метр, - Айсен из-под ресниц бросал на него обожающие взгляды.
Не все сразу! - в который раз напомнил себе купец.
В делах торговых, во всяком случае, эта заповедь оправдывалась сполна. Так не в том ли беда, что один из двоих не сознает, а второй не понимает, не ценит преимуществ, которые дает самый могущественный лекарь - время?
Что ж, порою там, где спит провидение, именно воля человеческая должна определить развитие событий…
Пусть будет так! Ради справедливости Божией и всех нас.
***
Растянувшееся из-за капризов погоды плавание, пошло Айсену на пользу. И дело было даже не в том, что юноша очень быстро поправился, совсем не страдая от качки: мальчик буквально преобразился!
Даже Филипп не уставал удивляться столь значительным переменам в юноше за короткое время, хотя и понимал их причину: Айсен словно губка впитывал в себя отношение окружающих, - оно было неизменно ровным и теплым, и исстрадавшееся сердечко наконец успокоилось, поверив, что здесь его не предадут.
Мужчина держал его при себе, стараясь дать почувствовать, что мир отнюдь не ограничивается четырьмя стенами и хозяйской кроватью. В конце концов, от обилия впечатлений Айсен терялся, обо всем забывал, вбирая в себя широко распахнутыми глазами окружающее разнообразие людей и событий: оказывается, мир действительно куда как неплох, если знать, что ты не один в нем!
Постепенно, юноша перестал прятаться от людей, заливаясь ярким румянцем от любого обращенного к нему слова. Особенно после того, как убедился, что даже несмотря на ошейник, по-прежнему «украшавший» его горло, никто не торопится исподтишка поглумиться над ним, обозвать чем-нибудь нелицеприятным, - раз уж не может попользоваться, по меткому выражению Магнуса, «по назначению», - а все взгляды, направленные на него были исключительно доброжелательными.
Наоборот. Странно, но вплоть до самого последнего прощелыги, с которым в кости играть никто не садился, вечная головная боль в портовых кабаках, - команда сообща взяла парнишку под негласное покровительство. Возможно потому, что инстинктивно они чувствовали его уязвимость: казалось, тронь мальчишку неосторожно и сломаешь. А от окриков, громогласных и крепких словечек парень первое время бледнел и шарахался, обмирая.
Можно было бы посмеяться над подобной скромностью и пугливостью, да только все видели и в каком состоянии паренек попал к купцу впервые, и каким его забрали от рыцаря, который к тому же едва не своротил челюсть Луи, - а Луи был свой! Так что непонятным образом и незаметно для себя, Айсен тоже оказался в кругу всеобщей поруки.
Неявные и скупые знаки внимания этой просоленной братии, не бросались в глаза, однако оказывали не менее исцеляющее действие, чем ежевечерние беседы с самим арматором, изъявившим желание обучать юного раба искусству шахматных сражений - несомненно, только с той целью, чтобы скрасить себе однообразие морского путешествия… Игра способствовала развитию мышления, а заодно давала возможность ненавязчиво учить юношу языку, который ему предстояло слышать в новом доме.
В последнем помогал еще и Клеман, с молчаливого одобрения Кера ставший Айсену почти постоянным опекуном. Саза в их распоряжении не было, его заменила гитара, под сопровождение которой Луи с азартом выдавал фривольные песенки и едкие куплеты. Филипп смотрел на это хулиганство сквозь пальцы, изредка несерьезно хмуря брови. Пусть! Шалость - шалостью, главное, что он при этом тормошил юношу, не позволяя сосредотачиваться на страхах, отвлекая от беспокойства о том, как его примет семейство купца, и исподволь приучая держать себя свободнее, смелее, не боясь отвечать на разговор чем-нибудь кроме «да, господин» и «простите, господин».
Или хотя бы заставляя поднять взгляд от пола и улыбнуться.
А улыбка у него была просто замечательная! Немного робкая, правда, и от того, еще больше напоминающая проглядывающий сквозь серую хмарь солнечный лучик.
Безошибочным чутьем молодой человек уловил еще один способ продемонстрировать Айсену перемены в его жизни. Он первым позаботился переодеть юношу в новое, европейское платье, заодно постаравшись, чтобы в его распоряжении оказались не только единственные штаны и рубаха с чужого плеча. Покрой куртки прикрывал ошейник, так чтобы приниженное положение мальчика не слишком привлекало к себе внимание.
Разумеется, речь не шла о роскошном обширном гардеробе, к тому же Айсен привык держать себя в чистоте и опрятности и принял изменения естественно, испытывая неудобства лишь от непривычной обуви.
Еще неизвестно, узнает ли Фейран вообще своего котенка, когда увидит! - усмехался про себя Филипп. Он сам не узнавал в стройном, скромно одетом, стеснительном и молчаливом синеглазом юноше забитое, замученное существо, которое не так давно отвоевал у всяческих «хозяев».
Конечно, внешние перемены это только начало, но и они уже обнадеживали!
Важнее же всего было то, что юноша все-таки сохранил способность открыто тянуться в ответ на доброту и смотреть вокруг с надеждой. Этот бледный росток, упорно пробивавшийся сквозь толстую корку грязи, сколько бы его не топтали, сейчас напоминал хрупкий молодой побег: чего проще, неловкого движения хватит, чтобы обломить. Но дай ему опору, чтобы стебель окреп, - и деревце вытянется, подымется, распустится нежным вишневым цветом…
Что ж, за опорой дело не станет, а вот с цветами пока придется подождать! Известие догнало Кера едва ли не на пороге родного дома и удивило так, как наверное еще ничего в жизни не удивляло.
- Он что, совсем с ума сошел?!
Тристан никогда не давал повода уличить его даже в призраке истовой религиозности, - иначе он бы наверняка не сменил веру так безболезненно для своей совести, - а вот поди ж ты! Предположить, что вернувшийся из короткой отлучки, доставившей им столько хлопот во время разбирательства с Фонтейном, брат отправится в путь снова, причем не куда-нибудь а в святой хадж… Нет, на это не хватало ни воображения, ни логики!
Видно, в самом деле крепко зацепил его маленький синеглазый раб! С этой своей «недостойной» любовью брат борется отчаянно и жестоко, и чем это обернется - бог ведает, к добру ли, к худу так все сложилось…
Но только, хадж - это не в соседнюю деревню к приятелю заглянуть! Путешествие было опасным, не говоря уж о том, что могло занять не один год. Об Айсене, само собой, Кер позаботится, однако как сказать этому мальчику, только-только начавшему проникаться мыслью, что он такой же человек как остальные, и может заслуживать большего, чем быть постельной игрушкой, - что столь желанная встреча с любимым откладывается на неопределенный срок? Или возможно не состоится вовсе? Он ведь только на ней и держится.
Раздумья мужчины не могли быть более тяжкими, но по крайней мере честности юноша заслуживал точно.
Айсен принял новость внешне спокойно, и долго молчал, не поднимая головы, прежде чем повторить свое решение снова:
- Я подожду.
Вопрос в том, чего именно он может дождаться! - с горечью признал про себя Филипп Кер.
***
Даже ранняя весна на юге, само собой, не отличается особой суровостью, но и она может показаться слишком резкой тому, кто родился и всю жизнь прожил там, где не знают, что такое зима и холода. Погода, ясная и солнечная, еще не радовала настоящим теплом, случались и заморозки.
Айсен сполна прочувствовал, что новая добротная одежда не прихоть необычайно щедрого господина, а насущная необходимость. Попав по дороге под дождь, затянувшийся противной мелкой моросью, он весь вечер не мог отогреться, стуча зубами и не отходя от очага на постоялом дворе.
В конце концов озабоченный Клеман не на шутку встревожился. Юноша был безжалостно растерт неупотребленным покамест коньяком, в нужной пропорции чудодейственное средство залито внутрь, после чего несчастная жертва лечения на некоторое время потеряла способность дышать и видеть из-за хлынувших из глаз слез. Молодой человек еще немного посидел рядом с моментально уснувшим после экзекуции, закутанным в одеяло пареньком, качая головой: может, кому Айсен и покажется хрупким недоразумением, но на самом деле силы ему не занимать, - видно, что вынести парнишке пришлось немало, а все-таки он не сломался, не оскотинился. Иные свободные скатывались гораздо ниже!
По счастью, Айсен оказался крепче, чем выглядел не только духом, но и телом, и никого не задержал внезапной болезнью, так что можно было спокойно продолжить путь. Он с интересом наблюдал за жизнью в чужой далекой стране, которая отличалась от всего, что он знал до сих пор, - иные лица, одежда, нравы. Юноше нравились основательные жилища северян, завораживала мрачная эстетика храмов их веры, потрясало изобилие вод и деревьев… Более же всего, хотя он и не признавался себе в этом, его трогало то, что ни разу, с тех пор как они покинули портовый Перпиньян - он не видел, ошейников, подобных тому, который охватывал его собственное горло. Айсен разволновался: как отнесутся к нему люди, с которыми ему придется жить?! В свое новое обиталище он вступал не без внутреннего трепета, настороженный и испуганный.
Жилище купца его даже несколько разочаровало: Кер был богат, но деньги предпочитал тратить на дело, а не на пустую похвальбу. Двухэтажный дом, вполне обычный по убранству для этих мест, - и только, а краски в большинстве своем казались немного приглушенными, как бы обесцвеченными для привыкшего к восточной яркости. Бурная встреча, устроенная его главному покровителю домашними едва последние посторонние были отосланы, отвлекла от стороннего созерцания.
Высокая, вся спело-округлая женщина не первой молодости, но все еще цветущая, в необыкновенно шедшем ей чепце с кокетливо загнутыми кончиками и выбивающимися из-под них крутыми каштановыми кудрями волос - стремительно и величаво плыла навстречу мужу, как груженый венецианский неф по безбрежной морской глади. Ей досталось короткое, но крепкое объятие. Порывистая девушка не старше шестнадцати, в броском котарди из алого аравийского муслина с буйными смоляными змеями рассыпавшихся кос - просто повисла на шее у отца. Коренастый, но отнюдь не приземистый, вполне развитый мальчик лет четырнадцати подошел следом, солидно пожав протянутую руку… И тут же засыпав кучей самых разнообразных вопросов: о торговых делах, о перипетиях путешествия, о чудесах, наверняка увиденных в дальних странах. Маленький бесенок восьми-семи лет с проказливыми зеленоватыми глазищами уже давно не отлипал от ноги вернувшегося папы, зато четырехлетний ангел с сомнением наблюдал с рук няньки за еще более усиливаемой снующими слугами суетой (в предвкушении щедрот хозяина после твердой ручки его супруги) и основательно подзабытым мужчиной…
Бог миловал Филиппа Кера не только в торговых делах! Из пяти детей умерла лишь одна девочка, да и то во время эпидемии, скосившей весь край.
Позабытый Айсен замер у порога, жадно наблюдая за семейной идиллией и не решаясь войти следом. Не то чтобы зависть подняла в нем голову от подобной сцены, но он впервые в жизни задумался, - и пожалел, что не может вспомнить ничего такого о себе.
Юноша тихо отступил, стараясь не потревожить никого, и отошел к небольшому оконцу в коридоре, бездумно глядя сквозь частые решетки рамы.
- Айсен, что же ты?! - широкие ладони ободряюще легли на плечи.
Наверное, именно так обнимают сыновей… Юноша сморгнул неведомо когда и отчего успевшие выступить слезы, и подчинился развернувшим его рукам, подталкивавшим к с любопытством разглядывающим его людям. Он едва не отшатнулся, но чувствовал за спиной надежную поддержку го… метра Филиппа.
- Это Айсен, - просто представил его хозяин дома, - Он будет жить с нами, и я надеюсь, что вы поможете ему освоиться.
Последнее было обращено к детям. Первым - отреагировал Алан в своей основательной манере: представился сам, представил сестер и братишку, пока родители были заняты тихой беседой. Так же уверенно и естественно, как его отец менял жизнь ничем не примечательного в сущности раба, мальчик в несколько слов выразил доверие к воле отца положенным гостеприимством: осведомившись у неожиданного гостя не слишком ли тот устал, не голоден ли, и предложив показать дом… Пока не привыкший не то что к светским любезностям, но даже к свободному разговору на равных, Айсен беспомощно молчал, что наконец привлекло внимание госпожи.
Если Мадлена ле Кер и была удивлена возвращению мужа в обществе незнакомого парня, то уж во всяком случае, вида она не подала: в конце концов, не молоденькую же красотку приволок метр Кер! Конечно, волне могло оказаться, что сей Айсен - плод какого-нибудь синеокого увлечения молодости, однако: Филипп не такой человек, чтобы, не моргнув глазом, приводить прижитого на стороне пащенка-ублюдка под опеку законной жены, и если уж - не приведи Господь - было что-то подобное, без самой крайней нужды не позволил бы себе!
…Да, мадам Мадлена была очень и очень ревнива! Хотя и обходилась без скандалов и ругани, считая это несолидным.
- Айсен? - она окинула растерянного юношу придирчивым взглядом, в первую очередь, пытаясь оценить сходство, полное отсутствие которого настроило ее на практически благодушный лад.
Внезапно, цепкий женский глаз вычленил небольшую, но очень значительную деталь в облике паренька, в корне менявшую ситуацию - недвусмысленно видневшийся в вороте край ошейника… Мадлена величаво выпрямилась.
Сомнительно, что юноша носит его ради удовольствия!
На что направлено внимание хозяйки, Айсен понял мгновенно и сжался от неосознанного страха, прокатившегося вдоль неоднократно поротой спины липким холодком. Ладошка метнулась верх: толи прикрыть, толи уцепиться, как за единственный пока незыблемый ориентир, - узкую полоску металла, непроницаемым барьером отгораживающую его от мира обычных людей… Свободных!
И замерла на полпути…
Оказывается, в тесном мирке корабельной команды, под ненавязчивой, но от этого не менее крепкой опекой всеобщего приятеля Луи, он на самом деле расслабился, умудрился забыть о своем положении вещи… Что ж, к хорошему привыкаешь быстро!
И возвращение к реальности было далеко не самым приятным чувством!
Господин это одно, госпожа - совсем другое! Как солнцу и луне - свое время, так и каждому из них - так же свое место, и нельзя сказать, что кто-то важнее! Господин - правит миром, госпожа - правит домом господина…
И для таких, как он, - лучше не попадаться лишний раз на глаза!
Речь даже не о каких-то издевках, - хотя и такое бывало, уж если хозяин заиграется наложниками и выкажет пренебрежение… Просто: госпожа иногда говорит с рабами - озвучивая свою волю либо расположение. Иногда из няньки делая наперсницу и поверенную, а из любимой служанки, зачесывавшую волосы как нравится, кладезь сердечных тайн и салфетку для слез… Но ему-то расположения госпожи ждать не от чего!
И каким бы добрым не был хозяин, - на его госпожу, в случае чего, не жалуются!!
Губы беззвучно дрогнули в приветствии, но вовремя прозвучала подсказка:
- Мадам.
- Мадам… - покорно пролепетал Айсен.
Очевидная растерянность и страх в синих глазах юноши неприятно царапнули женщину по сердцу и заставили ее нахмуриться.
Растерянность немедленно переросла в панику. Парнишку разве что не затрясло: у него на лице было выражение кролика, которого уже начал заглатывать и переваривать удав!
Извечная женская жалостливость, многократно усиленная мощным материнским инстинктом, моментально взяла верх над всеми иными соображениями, да и муж представил юного раба совсем не как домашнюю утварь.
- Айсен, да? - она подошла ближе, доброжелательно улыбаясь и отложив разъяснение обстоятельств до более удобного случая: не грудью же вставать, прямо на пороге требуя объяснений что да как и почему, выясняя отношения на глазах прислуги и детей!
- Ты знаешь наш язык? Это хорошо, тогда тебе будет совсем нетрудно… Меня можешь звать мадам Мадлена, ну а с Фей и Аланом вы уж сами как-нибудь разберетесь.
Мадлена не удержалась и все-таки обняла оцепеневшего паренька, не отводившего от нее завороженного жалкого взгляда, сразу же ощутив, насколько он напряжен: плечи под ее ладонями слегка подрагивали, как перетянутая струна, которая готова вот-вот лопнуть.
- Ты наверняка устал с дороги и проголодался, - мягкие теплые руки успокаивающе поглаживали, в то время как юношу уже уверенно увлекали в сторону кухни, не обращая внимания на робкий лепет, что язык он знает немножко еще, ничуть не устал и совсем-совсем не голоден.
- Идем, Берта найдет тебе что-нибудь вкусненькое, а то ведь ужин еще нескоро! Потом я покажу тебе, где ты будешь жить, - устроишься как тебе нравится…
Прежде чем выйти, Мадлена обернулась на мужа, сумев коротким взглядом выразить множество возникших у нее вопросов, требующих подробных ответов, и получив в ответ столь же краткий кивок, одновременно выражающий согласие вместе с одобрением ее действий в отношении Айсена.