Искупительная жертва
Искупительная жертва
Клэр убрала фотографии в папку. Она казалась недовольной. Я не знал, как вернуть ее к той короткой, немой сцене, которая разыгралась над изображением ее тела (я окончательно убедился в том, что это именно она). Состояние, в которое ее на мгновение повергла мысль о том, что какой-то мужчина увидел ее открытой, возбужденной, в непристойной позе, казалось, говорило о новых возможностях, о которых нельзя было даже заподозрить при виде ее обычной манеры держаться.
Однако, когда она со своей обычной снисходительной вежливостью спросила, что я думаю о ее способностях палача, я снова ощутил, что совершенно не способен преследовать ее или даже просто лелеять надежду сломить ее сопротивление.
Маленькой Энн было вполне достаточно, чтобы удовлетворить ее потребность в унижении. Это была жертва, которую Клэр отдавала на съедение другим вместо себя.
Я ответил, что ее способности палача не уступают таланту фотографа, и тем самым сделал ей весьма лестный комплимент.
— Благодарю вас, — сказала она, сопровождая свои слова полуироничной улыбкой и легким кивком.
Однако никакой легкости и беззаботности не ощущалось. Клэр, быстро придя в себя после необъяснимой слабости, уже встала в защитную стойку и готова была укусить. У меня появилось впечатление, что сейчас она только и ищет возможности показать свою силу или бесчувственность. Она сказала;
— А мою модель вы не похвалите?
Я предпочел упомянуть в ответе только маленькую Энн и заверил Клэр, что она, безусловно, имеет в своем распоряжении прелестнейшую из жертв.
— Вы встретились с ней на днях, не правда ли? — поинтересовалась Клэр.
— Да, на Монмартре. Но тогда она вовсе не была прелестной!
— Вот как?.. И что же?
Я на мгновение задумался, пытаясь понять, что именно знает Клэр о нашей встрече.
— Она была не расположена вступать в беседу, — уклончиво ответил я.
— Она была с вами недостаточно почтительна?
— Я не думал, что она обязана такой быть.
Я улыбнулся: такая идея меня позабавила.
— Будет, если я захочу, — сказала Клэр.
Впрочем, именно так я и сам с недавних пор понимал ситуацию. Оставалась только одна проблема: догадаться, чего именно хочет Клэр. Очевидно, многого, лишь бы всё происходило в ее присутствии.
Что до меня, то сейчас мною сильнее всего двигало любопытство.
Но когда маленькая Энн вошла в студию, повинуясь зову подруги, в котором звучала угроза и одновременно обещание, я заметил, что во мне пробуждаются и другие чувства.
Мы с Клэр снова сели в два маленьких упругих кресла, повернутых к середине ковра. Низенький столик, больше не нужный, был отодвинут в угол.
Энн пришлось предстать перед нами, как обычно: уронив руки вдоль тела и потупившись. На ней была блузка и юбка в складку; она не надела туфель и стояла в одних чулках. Ее вызвали, чтобы разобраться с тем, что произошло в книжном магазине, и подвергнуть наказанию, если она этого заслужила.
Разумеется, речь шла не о том, чтобы узнать, виновата Энн или нет, но о том, чтобы найти повод помучить ее вволю под видом наказания. Клэр, кроме того, говорила с такой жестокостью, которая не предвещала жертве ничего хорошего.
Понадобилась всего лишь пара минут, чтобы изобличить Энн в серьезном проступке. Было решено немедленно наказать ее, причем ей даже не дали произнести ни слова в свое оправдание.
— Раздевайся! — приказала Клэр.
Маленькая Энн хорошо выучила свою роль, поскольку ничего уточнять не потребовалось. Она опустилась на колени перед хозяйкой, на ворсистый ковер, и стала постепенно снимать с себя одежды. Судя по всему, она исполняла привычный церемониал.
Поскольку было очень жарко, одежды на Энн оказалось немного. Она начала с юбки — расстегнула крючок и молнию сбоку и стянула ее через голову. Трусиков на ней сегодня опять не было. Пояс для чулок был из светло-голубого шелка с узкой кружевной оборкой. Потом Энн расстегнула короткую блузку и оставила ее полураспахнутой. Из-под тонкой ткани виднелась грудь.
Затем она расстегнула пряжки, удерживающие чулки, и скатала их один за другим, поочередно приподнимая колени. Расстегнула поясок за спиной и положила его вместе с юбкой и чулками рядом с собой на ковер.
Освободившись наконец от блузки — единственного, что на ней еще оставалось — Энн закрыла лицо руками.
Так она и осталась стоять — на коленях, раздвинув бедра, выпрямив спину, полностью открытая нашим взглядам.
Тело у нее было нежное и пухленькое, еще хрупкое, но изобилующее округлостями и ямочками — самое восхитительное, которое я когда-либо видел. Кожа, очень гладкая, была ровного кремового оттенка, чуть более светлого на животе и грудях, кончики которых были чуть подкрашены розовым. Хотя я смотрел на девушку спереди, мне вспомнилась фотография, на которой она была видна со спины: прикованная к железной кровати в похожей позе, со следами плети на ягодицах. Воспоминание о фотографиях, где были изображены ее мучения, придало еще большую прелесть той искушающей позе, в которой она сейчас находилась.
Клэр, казалось, была готова к любым крайностям. Но пока она ограничилась лишь несколькими замечаниями о красоте этого нежного тела, о совершенстве форм, очаровательной манере держаться, похвалила упругость груди, выпуклость лобка, нежную плоть, подвластную ее капризам, тонкую кожу, которую ей доставляло такое удовольствие терзать.
Но голос ее при этих похвальбах не смягчился — напротив, он становился все более хриплым и жестоким, по мере того как она говорила о предстоящих пытках. Что до меня, то самые изощренные пытки представлялись мне совершенно естественными при воспоминании о тех, что были столь удачно запечатлены на фотографиях, которыми я недавно восхищался.
Клэр перемежала свою речь откровенными и непристойными словами, оскорблениями, унизительными интимными описаниями. Но вдруг, в самом разгаре страсти, она замолчала…
После довольно долгой паузы она произнесла уже более спокойным тоном:
— Вставай, маленькая шлюшка! Пойди принести плеть!
Энн поднялась, по-прежнему закрывая рукой глаза. Потом повернулась и пошла по ковру к двери. Она двигалась с детской грацией, что немного не сочеталось с ее наготой. Ее округлые ягодицы, пока еще невредимые, покачивались при каждом шаге, обещая нам удовлетворение самых жестоких желаний.
Она быстро вернулась. Одна ее ладонь по-прежнему закрывала верхнюю часть лица. В другой руке она держала кожаную плеть. Энн опустилась на колени и протянула ее Клэр. Эта была та самая плеть, которую я уже видел на одной из фотографий. Клэр взяла ее за жесткий конец и приказала жертве встать боком рядом с ее креслом, чтобы оказаться лицом ко мне. Не дожидаясь других приказаний, девушка снова опустилась на колени и подняла руки, но на сей раз над головой, давая нам возможность увидеть во время экзекуции ее хорошенькое испуганное личико и прелестный полуоткрытый рот.
Однако Клэр, вместо того чтобы хлестать ее, казалось, смягчилась. Она говорила уже тише. Несмотря на ужасающие подробности мучений, звучавшие в ее фразах, можно было подумать, что она произносит слова любви.
Энн находилась на расстоянии вытянутой руки от нее. Клэр наклонилась вперед и, вытянув левую руку, несколько раз провела кончиками пальцев по груди Энн. Маленькие розовые соски девушки напряглись. Клэр принялась играть с ними, чтобы сделать совсем твердыми; потом она скользнула пальцами вдоль подмышечной впадинки, ближайшей к ней.
Затем ее рука вернулась к груди, потом спустилась вниз и принялась ласкать внутреннюю поверхность бедер. Голос Клэр стал слащавым, словно она разговаривала с ребенком:
— Она такая хорошенькая в таком виде, эта малышка… Она очень любит, когда ее ставят на колени, чтобы выпороть… Это ее возбуждает… Держу пари, она уже вся мокрая…
Рука Клэр бесцеремонно поднялась к промежности девушки. Кончиками пальцев она несколько раз провела вдоль расселины. Другой рукой, сжимавшей плеть, она одновременно ласкала ягодицы Энн.
Вдруг указательный палец левой руки вонзился между половых губ Энн, под завитками лобковых волос, и одним резким движением проник в горячую глубь. Маленькая Энн полностью закрыла глаза и приоткрыла рот еще чуть шире.
Клэр бросила на меня победный взгляд. В самом деле, легкость проникновения свидетельствовала о том, что девушка возбуждена и готова к любви.
— Видите, — сказала мне Клэр, — как она натренирована: когда ее собираются бить, она уже готова кончить! Все дело в дрессировке, совсем как с собаками! Достаточно было почаще ласкать ее в этой позе; и вот она уже ждет не дождется удовольствия… Не так ли, маленькая потаскушка?
И тут же, не убирая левой руки из промежности Энн, Клэр правой рукой изо всех сил хлестнула ее плетью по ягодицам. Ловкость, с которой она маневрировала плетью, свидетельствовала о долгих упражнениях.
Энн сильно вздрогнула, инстинктивным движением слегка опустив руки. Но затем тут же снова подняла их. Клэр хлестнула ее еще раз.
— Смотри на Жана, — приказала она девушке. — Это по его требованию я тебя наказываю.
Энн подняла веки и даже широко раскрыла глаза, чтобы лучше сопротивляться боли. Рот она тоже старалась держать открытым.
Чтобы хлестать нежную плоть, полностью отданную на ее милость, сильнее и удобнее, Клэр убрала левую руку из промежности девушки. Удары, теперь более точные, регулярно обрушивались на ягодицы. Теперь Энн слегка постанывала — при каждом хлопке плети из ее горла вырывалось слабое «Ах», похожее одновременно на стон боли и наслаждения.
Клэр продолжала хлестать ее, учащая удары. Вскрики жертвы звучали в одном ритме с ними: «Ах… ах…ах… ах…» Затем, не в силах больше выдержать, Энн опустила руку на пол и наполовину присела, опустившись ягодицами на пятки.
Клэр остановилась. Энн, охваченная страхом, выпрямилась, вернувшись в прежнюю позу, и снова подняла руки над головой.
— Лучше было бы ее связать, — сказал я.
— Пожалуйста, если хотите, — ответила Клэр.
Энн чуть слышно заплакала. Слезинки собирались в уголках глаз и скатывались по розовым щекам. Время от времени по ее телу пробегала дрожь. Потом она начала шмыгать носом, стараясь делать это как можно тише.
Стоя на коленях на ворсистом ковре, очень прямая, с раздвинутыми бедрами и поднятыми над головой руками, она даже не осмеливалась вытирать слезы, и они медленно струились по щекам.
Мы долгое время, не двигаясь с мест, рассматривали ее.
Затем Энн снова пришлось встать и принести цепи из блестящего металла. Ее ягодицы, ставшие ярко-розовыми от ударов, выглядели теперь еще более соблазнительно.
Когда она вернулась в студию, Клэр, которая уже поднялась с кресла, резко толкнула ее на пол, заставив снова встать на колени — под тем предлогом, что она выполнила поручение недостаточно быстро. Затем одной рукой стиснула запястья своей жертвы у нее за спиной, а другой отхлестала ее по щекам.
Девушка зарыдала еще сильней. Не обращая на это ни малейшего внимания, Клэр, хлестнув ее кнутом, заставила ползти ко мне на коленях от одного края ковра до другого. Здесь она обвила цепями щиколотки и запястья Энн.
Цепи состояли из прочных звеньев хромированной стали. С одного конца было кольцо шире прочих, а с другой — автоматически защелкивающийся крючок. Достаточно было просунуть крючок в кольцо, так, чтобы цепь охватила ту или иную часть тела, а потом обмотать конец петли несколько раз вокруг нее, чтобы закрепить: крюк соединялся с тем звеном цепи, которое оказывалось ближайшим к нему.
Это была быстрая и удобная система. Через несколько секунд обе руки девушки оказались прикованными за запястья к моему креслу, подлокотники которого, как будто специально для этой цели, были отделены от сиденья. Щиколотки же были скованы вместе, так что одна ступня лежала поверх другой, в очаровательной позиции, которая мешала сдвинуть бедра — как прежде на одной из фотографий. Кроме того, Энн пришлось наклониться вперед, ко мне, так что ее грудь оказалась между моих колен, а белокурая головка опустилась на мои ладони.
Я нежно погладил ее щеки, мокрые от слез, потом мои пальцы скользнули по ее шее, груди, плечам, вдоль рук… Потом я попросил Клэр возобновить наказание. Однако новые удары, обрушившиеся на истерзанные ягодицы, вызывали у Энн лишь слабую дрожь.
Казалось, что сейчас Клэр удовлетворена уже одним тем, что видит свою подругу такой униженной и обессиленной. Она хлестала Энн уже не так сильно, расслабленно, почти нежно…
Я обхватил ладонями мягкую шейку Энн, заставив ее поднять ко мне лицо, склонился над ней и поцеловал в губы. Они мягко подались под моими. Я на мгновение поднял голову и сказал, сдавливая ее горло чуть сильней:
— Ну-ка поцелуй меня как следует, маленькая шлюшка!
И снова наклонился к ней. Ее покорные губы и маленький язычок мягко задвигались под моими поцелуями, между тем как удары кожаной плети стали чуть более резкими.
Когда я, надавив рукой на покорный затылок Энн, наклонил ее голову к своим бедрам, то заметил, что Клэр придвинула поближе к нам пуф и теперь сидит на его краешке, подогнув под себя одну ногу. Плеть она отложила в сторону. Ее правая рука осторожно ласкала округлые половинки ярко-розовых ягодиц Энн, великолепный вид на которые открывался мне сверху.
Затем ее опытная рука приблизилась сзади к промежности Энн и снова погрузилась в расселину. Я услышал, как Клэр шепчет: «Она вся мокрая, эта малышка…» — И потом: — «Прямо целое озеро!» Без труда найдя отверстие, она погрузила в него большой палец до самого основания, затем вынула и снова вонзила, Энн начала постанывать.
Стоны становились более протяжными и хриплыми по мере того, как Клэр продолжала свои ласки, двигая рукой взад-вперед между бедер подруги.
Со своего места я не мог в точности наблюдать за движением пальцев Клэр, но все усиливающиеся крики Энн свидетельствовали о том, что действия привели к успешному результату.
Я, со своей стороны, довольствовался лишь тем, что ласкал влажные губы Энн и кончики ее грудей, наблюдая за ритмичными колыханиями ее прелестных ягодиц.
Но вскоре мне пришло в голову, что Клэр не настолько несведуща, чтобы не понимать, на какие непристойности она обрекает свою подругу, предлагая ее мне в такой позе. Я вынул член и поднес его к склоненному лицу пленницы.
Сначала та невольно отпрянула, но потом, смирившись, услужливо и покорно округлила губы. Несомненно, ее использовали для этого и раньше. Я положил руку ей на затылок, чтобы легкими толчками направлять движения ее головы вверх-вниз.
Когда я почувствовал, что скоро эта шлюшонка получит плод своих стараний, я крикнул Клэр:
— А теперь хлестни ее получше!
Клэр, которая опиралась одним коленом о пуф, откинувшись назад, вновь принялась жестоко хлестать девушку, обрушивая плеть на наиболее уязвимые места — внутреннюю поверхность бедер и промежность, что вызывало у несчастной восхитительные конвульсивные подергивания.
Чтобы они мне не мешали, я крепко обхватил ладонями белокурую головку, так что теперь она могла двигаться лишь взад-вперед — именно это мне и требовалось, чтобы довершить наслаждение.