Свиток шестой Отражения цветов в зеркалах

Свиток шестой

Отражения цветов в зеркалах

О серебряная музыка женских деревянных гэта!

Разве эти девушки – не маленькие призраки

из глубины времен?

Разве они вернулись сюда не затем, чтобы

исполнить тысячу позабытых причуд?

Ногути Ёнэдзиро

Я вернулась в Токио, продолжая чувствовать необычайную легкость и радость. Зайдя в квартиру и увидев многочисленные изображения бабочек, тихо рассмеялась. Петр представлялся мне сейчас такой же бабочкой, беззаботно порхающей на прекрасном лугу над раскрытыми яркими цветами.

Приняв душ, я расстелила футон и упала на чистую прохладную простыню. И мгновенно уснула. Когда проснулась, то с веселым удивлением поняла, что прошли уже сутки. И за все это время я ни разу не очнулась. Я соскочила, чувствуя, несмотря на такой долгий сон, необычайную бодрость. И первым делом позвонила господину Кобаяси.

– Где ты пропадала, Таня? – сердито спросил он, когда мы поздоровались. – Я не знал, что думать. Ты не звонила, твой телефон не отвечал.

– Извините, Кобаяси-сан, – покаянно произнесла я. – Мне нужно было отлучиться. И я забыла вас предупредить. Но видите, все хорошо. Я жива и здорова.

Пока я говорила, улыбка не сходила с моего лица, и господин Кобаяси это почувствовал.

– Я рад, что у тебя такое лучезарное настроение, – более миролюбиво сказал он. – Когда мы сможем увидеться?

– Возможно, сегодня, – ответила я. – Но вначале созвонюсь с госпожой Цутидой.

– О’кей! – сказал он.

Я положила трубку. Потом заварила чай.

«Так, главное, не суетиться, – подумала я. – Учеба сейчас основное для меня».

Госпожа Цутида говорила со мной спокойно. Я придумала правдоподобную причину своего отсутствия на занятиях.

– Что ж, Татиана, – сказала она, – придется увеличить время лекций. Сегодня ты должна заниматься со мной, но, к сожалению, я смогу только после трех часов. А до этого посети театр гейш Симбаси Эмбудзё. Ты же живешь в Миното?

– Да, – ответила я, не понимая, куда она клонит.

– Симбаси недалеко. Я позвоню и договорюсь, чтобы тебя пустили за кулисы. Директор театра мой давний друг. Будешь присутствовать на репетиции. Понаблюдаешь за работой артисток. Тебе это только на пользу.

– Хорошо, – немного растерянно ответила я.

– А потом приедешь в Асакусу на занятия.

Она объяснила, как добраться до театра, и положила трубку. А я начала собираться. В этот момент зазвонил телефон.

«Может, что-нибудь забыла сообщить?» – подумала я, беря трубку.

Но это оказался Митихиро. Его голос дрогнул, когда он ответил на мое приветствие. Я извинилась, что не звонила, и сказала, что уезжала из Токио.

– У меня свободное время до обеда, – сказал он. – Очень бы хотелось увидеться с тобой.

– Но я должна сейчас уходить, – ответила я. – Мне нужно в театр Симбаси, а потом на занятия.

Митихиро замолчал. Я подождала и сказала:

– Может, вечером? Но я, наверное, освобожусь поздно.

– Вечером я улетаю в Ахасикаву по делам, – тихо произнес он. – Это на острове Хоккайдо.

– Тогда приезжай сейчас, – решила я. – Проведем время до моих занятий вместе.

Митихиро явился на удивление быстро, словно звонил откуда-нибудь неподалеку. В его руке я с удивлением заметила один пышный темно-розовый пион. Я приняла цветок и поблагодарила. Потом поставила его в узкую стеклянную вазу. Митихиро смотрел на меня с явным восхищением.

– Ты необычайно хорошо выглядишь, – сказал он и поцеловал меня. – Кажется, что вся светишься изнутри.

– Просто у меня прекрасное настроение, и я рада встрече с тобой, – вполне искренне ответила я.

Он подошел, и я почувствовала всплеск желания.

– Мы не увидимся до твоего отъезда, – грустно сказал Митихиро. – Я вернусь лишь через месяц.

– Но что поделаешь? – тихо сказала я и поцеловала уголки его губ.

Тут же ощутила, как его пальцы медленно скользят по моей спине, мягко сжимают шею, забираются в распущенные волосы. Я закрыла глаза и отдалась этой нежной ненавязчивой ласке. Но Митихиро внезапно тяжело задышал, распахнул мой халат и подхватил мою ногу под колено. И тут же «нефритовый стебель» вошел в меня. Я не смогла сдержать стон от очень сильного и острого наслаждения, мгновенно заполнившего все мое существо. Митихиро застонал в ответ и убыстрил движения. Мы стояли, шатаясь, посередине комнаты, и я едва удерживалась, чтобы не упасть. Но разъединиться не хватало сил. Я больше не боялась ничего, «яшмовые ворота» беспрепятственно раскрывались навстречу проникновению. И вот Митихиро дернулся и с шумом втянул воздух сквозь сжатые зубы. Я замерла. Потом, мягко освободившись, отправилась в ванную. Митихиро последовал за мной. Мы, беспричинно смеясь, вместе забрались под душ.

Когда вышли на улицу, то я увидела, что набежали небольшие тучки, стало прохладнее.

– Пойдем пешком? – предложил Митихиро. – Здесь не так и далеко.

– Ну, если ты хорошо знаешь этот район, – неуверенно ответила я. – Я совершенно не ориентируюсь, где Симбаси.

Но Митихиро только улыбнулся и направился по улице. Довольно скоро мы оказались возле Токийской телебашни. Я не думала, что она так близко от моего дома. Мы остановились и одновременно подняли головы. Башня была выкрашена в белые и оранжевые цвета. Ее верхушка уходила далеко в небо.

– Высота ровно триста тридцать три метра, – сказал Митихиро. – Она даже выше Эйфелевой. Может, заглянем внутрь? – неожиданно спросил он.

– А как же театр? – спросила я.

– Но тебе же не к определенному времени? – уточнил Митихиро.

Он заплатил за входные билеты, и мы вошли в помещение, где находился огромный аквариум. Мы медленно двигались вдоль стеклянных стен, глядя на силуэты плавающих рыб самых разных видов. Митихиро неожиданно обнял меня и прижал к себе. Это было не вполне в традициях, и я невольно улыбнулась такому проявлению чувств. Затем он затащил меня в Музей восковых фигур и среди исторических личностей, знаменитых самураев, известных политиков, бесстрастно глядящих на нас с восковых раскрашенных лиц стеклянными глазами, начал целовать меня. После музея мы поднялись на круговую смотровую площадку. Гора Фудзи, прикрытая длинными белыми облаками, была практически не видна. Но Митихиро смотрел только на меня. Выйдя из башни, мы отправились пешком в район Симбаси. Митихиро, правда, заботливо спросил, не устала ли я. Но я только отрицательно покачала головой. Чувствовала я себя на удивление отлично.

Когда мы подошли к зданию театра, Митихиро сказал, что должен сделать ряд звонков.

– Давай встретимся здесь, – предложил он. – Когда ты закончишь свои занятия?

– А когда у тебя самолет? – спросила я в тон ему.

– О, не волнуйся, – засмеялся он, – времени предостаточно.

– Давай через два часа, – сказала я.

– О’кей!

Он кивнул и быстро двинулся по улице, а я зашла в театр.

Объяснив охраннику, что меня ждет директор, я отправилась на второй этаж. Постучав, вошла в кабинет. Директором оказался моложавый японец с утонченной артистичной внешностью и изысканными манерами. Он представился и приветливо улыбнулся. Потом лично проводил меня в полутемный зал. И удалился.

Я села на третий ряд и устремила все свое внимание на ярко освещенную сцену. Стройные девушки, одетые в обычные обтягивающие брючки и короткие топики, репетировали танец. Темно-синие веера в их руках синхронно взлетали и опускались. Я с интересом наблюдала за их движениями. Репетитор, молодая стройная женщина в голубом кимоно, отчетливо говорила: «Раз, два, три и поворот», похлопывая о ладонь кончиком сложенного веера. Все мне почему-то напоминало наши репетиции в культпросветучилище, и я совсем не чувствовала атмосферу симбаси-гейш.

«Надо было лучше прийти на спектакль “Адзума-одори”», – подумала я.

Но тут же вспомнила, как об этом спектакле немного пренебрежительно говорил господин Ито, называя его коммерческой затеей на потребу туристам и «девичьей оперой».

Из голубой тетради с изображением розовых цветов сакуры на обложке:

«Чтобы девушка могла стать в Симбаси гейшей, ей необходимо было иметь явные способности к танцу и игре на сямисэне. Мне были особо близки довоенные нравы Симбаси, когда «мир цветов и ив» переживал свой расцвет…

В Симбаси гейши-соискательницы должны были показать в одной из дисциплин особые успехи. Это могли быть игра на сямисэне, пение в жанре киёмото или танец в стиле нисикава.

Пополудни весь квартал содрогался от всякой разноголосицы звуков, что извлекали усердно занимающиеся на сямисэне. Если девушка не выдерживала испытания, она могла повторить попытку по истечении трех месяцев. Если же в течение полугода она три раза провалится, то считается непригодной, и ей приходится искать другое занятие…

При исполнении танцев адзума в апреле и октябре на сцену все выходили – от тринадцатилетних учениц (хангёку) до совершенно юных школьниц (ситадзикко) включительно. Иначе обстояло дело при организации представления адзума в июне, когда требовался высокий профессиональный уровень. Чтобы ему соответствовать для получения ангажемента, гейши должны были готовиться еще усердней, нежели в период подготовки к экзаменам…

Первую исполнительницу на сямисэне называют татэ, вторую – ваки. Эту партию вела я…

Здесь мне хотелось бы немного рассказать о театре-ревю «Симбаси». Он был открыт в 1925 году, чтобы дать публике возможность познакомиться с художественными достижениями гейш. Если гейша сама хотела устраивать представление (это называлось «гейша за свой кошт»), она должна быть пайщицей театра.

Союзы гейш и чайных домов Симбаси управляли театром, и в ежегодно устраиваемых в июне и октябре танцах адзума на протяжении месяца исключительно были заняты симбаси-гейши. А в июне еще происходило ревю-представление адзума. Уже позднее управление театром-ревю перешло к концерну «Сётику».

Сами обстоятельства этого я уже точно не помню. В 1983 году с 28 по 31 мая там вновь состоялось представление танцев адзума. Все это настраивает меня немного на грустный лад. Вернется ли когда-нибудь золотой век гордых симбаси-гейш?»

Накамура Кихару

Посмотрев репетицию и вскользь пообщавшись с актрисами, я покинула театр немного разочарованная. Но выйдя на улицу и увидев ожидающего меня Митихиро, улыбнулась и почувствовала, как мое настроение начинает неуклонно подниматься.

– Как твои занятия? – ласково спросил он, обнимая меня за талию и заглядывая в глаза.

– Плодотворно, – ответила я. – Но сейчас мне нужно на лекцию в Асакусу.

– А хочешь, я отвезу тебя туда на речном трамвайчике? – неожиданно спросил он. – Сколько у тебя еще есть времени?

– Пара часов, – рассмеялась я.

– Вот как хорошо рано вставать, – заметил Митихиро. – Мы еще успеем перекусить.

Он привел меня в роскошный на вид ресторан с европейской кухней. Я заказала свиные отбивные, фаршированные грибами, картофельное пюре и пару овощных салатов. Митихиро выбрал себе рыбные блюда. На десерт я взяла мороженое со свежей земляникой.

Потом мы отправились пешком в парк «Хамарикю». Когда зашли под сень высоких раскидистых деревьев и медленно двинулись по дорожке, я с удовольствием заметила, что парк малолюден.

– Хочешь, зайдем на виллу правителя Мацудайра? – спросил Митихиро. – Там очень красиво. Можно купить билет и осмотреть внутренние покои.

– Ну уж нет! – рассмеялась я. – На сегодня с меня достопримечательностей хватит! Давай лучше просто погуляем.

Через какое-то время мы вышли на набережную. Я остановилась и стала смотреть на сверкающую воду Токийского залива. Скользили баржи и катера, кричали чайки, солнце отражалось яркими искорками в колышущихся волнах. Когда я повернула голову направо, то увидела Радужный мост, перекинутый на насыпные острова залива.

– Там причал Хинодэ, – сказал проследивший за моим взглядом Митихиро.

Мы направились к этому причалу и сели на речной трамвайчик. Через полчаса очень зрелищного плавания по реке Сумида, которая протекает практически через центральные районы Токио, миновав большое количество самых разнообразных мостов, под которыми скользил наш кораблик, мы остановились на пристани. Слева я увидела огромное здание, напоминающее пылающий золотом факел. Справа в небольшом отдалении знакомые красные крыши пагод среди зелени прихрамовых парков.

– Что это за эффектное здание? – спросила я Митихиро, показывая рукой на высотный «факел».

– Это башня компании по производству пива «Асахи», – ответил он и улыбнулся.

Но если сон

(Мы верим, что только сон) –

Жизнь наяву,

Тогда и любовные встречи,

Как все на свете, напрасны.

Сайгё

Госпожа Цутида встретила меня улыбкой и отметила, как я великолепно выгляжу. Я поблагодарила, и мы без промедления приступили к занятиям. Она диктовала мне лекцию по истории гейш, я записывала, но мысли крутились вокруг Митихиро. Он казался мне все более милым.

«А может, я такая легкомысленная?» – подумала я, не в силах сдержать улыбку при воспоминании о том, как он пришел утром ко мне и чем это закончилось.

– Твои мысли, Таня, витают где-то далеко, – заметила после паузы, во время которой мы обе молчали, госпожа Цутида.

– Извините, Цутида-сан, – тут же опомнилась я. – Просто я сегодня встречалась с Митихиро.

– Да? – тут же оживилась она. – Как он поживает?

Именно она познакомила нас в мой прошлый приезд в Токио.

– Отлично, – ответила я, не переставая улыбаться.

– Я рада, – сказала госпожа Цутида. – Он очень достойный молодой человек.

– Мне кажется, я становлюсь влюбчивой, – неожиданно для себя заметила я.

– Это натура, – спокойно проговорила она. – И для твоей профессии это большое преимущество. Уверяю тебя, что все известные гейши были влюбчивы. Жар души, восприимчивость, открытость и повышенная сексуальность – залог успеха гейши. Вся история этой профессии говорит об этом. Ты посетила театр Симбаси? – спросила она.

– Да, – ответила я немного удивленно.

– Сейчас, конечно, это больше коммерческое предприятие, рассчитанное на туристов и любителей экзотики. Но до войны гейши-симбаси славились именно своим непревзойденным мастерством в искусстве пения, танцев и игры на музыкальных инструментах. Их очень строго готовили к работе, они брали бесконечные уроки у профессионалов своего дела и продолжали заниматься практически всю жизнь. И одна из этих гейш известна всему миру благодаря своей книге «Исповедь». Это Накамура Кихару, гейша из Симбаси. Не знаю, издана ли у вас ее книга.

– Не слышала, – сказала я.

– Ты же просила дать тебе материал об известных гейшах, вот я и завела речь о ней.

– Хорошо, я записываю, – проговорила я, опустив глаза в тетрадь.

– И она тоже была очень влюбчива, – услышала я неожиданный комментарий госпожи Цутиды и невольно улыбнулась.

Занятия закончились поздно вечером, и я, чувствуя усталость, решила поехать на такси. Мне, конечно, хотелось совершить такую же поездку на речном трамвайчике, только обратно, какую мы совершили сегодня с Митихиро. Но я боялась, что запутаюсь и уплыву куда-нибудь не туда.

Зайдя в квартиру, я сразу почувствовала сладкий и сильный аромат пиона, который подарил мне сегодня утром Митихиро, и улыбнулась. Встав под прохладные струи душа, я думала о нем. Митихиро уже должен был прилететь на остров Хоккайдо. Я чувствовала сожаление, что не смогу увидеться с ним до отъезда в Москву. Странная нежность заполняла мое сердце.

Выйдя из душа, я сделала себе легкий фруктовый салат. Потом в спальне улеглась на матрас футон, который так и не убрала утром, и закинула руки за голову. Когда я уже задремала, раздался звонок телефона. Я нехотя приподнялась и взяла трубку.

– Хай, – недовольно сказала я, вновь ложась на постель.

– Доброй ночи, моя принцесса, – услышала я голос Митихиро.

– Здравствуй! – обрадовалась я. – А я как раз о тебе думала.

– Правда? Я тоже думал о тебе.

– Как добрался? – спросила я после паузы.

– Отлично. Вот сейчас лежу один в номере гостиницы и вспоминаю тебя. Как там мой пион? Он стоит у твоего изголовья?

– Пион? – удивилась я, не понимая намека.

– Я думал, ты знаешь, – немного разочарованно протянул Митихиро и вздохнул.

– Нет, не знаю! – рассмеялась я. – Так что рассказывай!

– Это очень известная сказка о любви, и стыдно гейше не знать ее, – засмеялся в ответ Митихиро. – Ну да ладно, исправлю этот пробел в твоем образовании! Давным-давно жила принцесса Ая. И должна она была выйти замуж. Однажды ночью она гуляла в своем саду между пионами, которые очень любила. Цветы росли возле пруда. Ая оступилась, но в этот момент прекрасный юноша подхватил ее. Но тут же исчез. Ая мгновенно влюбилась в него и так сильно, что занемогла. Свадьбу отложили. Но лекарства не помогали, и принцесса чахла на глазах. Тогда допросили ее служанку, и она поведала, что Ая сохнет по юному самураю, которого она видела однажды ночью.

Митихиро замолчал. Я перевернулась на бок и устроилась удобнее, ожидая продолжения.

– Тогда стали устраивать засады в саду, – начал он рассказывать дальше. – И вот слуга увидел прекрасного самурая в одежде, расшитой пионами. Он выскочил из засады и крепко ухватил юношу за талию. Но юношу окутало облако, и слуга потерял сознание, но юношу не выпустил. А когда очнулся, в руках у него был большой пион. В этот момент принцесса вышла из дворца вместе со своим отцом. Тот посмотрел на цветок и сказал, что это дух пиона влюбился в красоту Аи и превратился в юного самурая. Принцесса взяла пион и поставила его в своих покоях у изголовья. С тех пор она стала быстро поправляться, а пион стоял свежим и благоухающим. Вновь назначили день свадьбы. Но когда обряд был совершен, пион мгновенно увял.

– Красивая сказка, но грустная, – после паузы сказала я.

– Целую тебя, моя принцесса, – ответил Митихиро и положил трубку.

А я задумалась о подтексте рассказанной истории. Видимо, Митихиро прекрасно понимал, что любовь между нами так же невозможна, как между принцессой и цветком. Возможно, при помощи этой сказки он хотел уберечь меня от ненужных чувств и соответственно от ненужной боли.

На следующий день я с восьми утра занималась с Сайюри, потом в два часа дня с учителем танцев и после получасового обеденного перерыва – с госпожой Цутидой. К восьми вечера я почувствовала, что невыносимо устала.

«Увильнуть, что ли, от завтрашних занятий под благовидным предлогом?» – подумала я, наблюдая, как госпожа Цутида складывает тетради в плоский деловой портфель.

– Завтра будь добра в это же время, – строго сказала она. – Мне кажется, что ты немного ленива. Чтобы стать настоящим профессионалом, нужно постоянно трудиться. Кроме этого, завтра у нас выход. Тебя я тоже приглашаю. Крупная компания празднует свой юбилей в ресторане. Начало в десять вечера.

– Хорошо, – сказала я, впадая в легкое уныние.

– Так что завтра отпущу тебя с занятий пораньше на часок, чтобы ты смогла подготовиться.

Я вышла из здания и медленно побрела в сторону парка, где возвышался освещенный прожекторами храм милосердной богини Каннон.

Из тетради лекций госпожи Цутиды:

«Накамура Кихару родилась в Токио в семье врача. И ее дед, и отец работали в больнице. Ее бабушка получила стандартное воспитание для девушки эпохи Мэйдзи – она рисовала, пела, читала, умела писать и считать, а также занималась рукоделием, тяною и икебаной. Мать окончила женское реальное училище, затем поступила в институт.

Семья жила практически на границе современных районов Гиндза и Симбаси. В Симбаси располагались «цветочные кварталы», и маленькая Кихару часто наблюдала за гейшами. Кроме этого, они были постоянными пациентками ее деда, а затем и отца. В три с половиной года Кихару настояла, чтобы ее отдали заниматься танцами. Школа находилась рядом с их домом, и она через дырку в заборе постоянно наблюдала за уроками. И очень захотела сама научиться танцевать.

Когда Кихару подросла, она решила стать гейшей. Родители были категорически против. Ее поддержал только дед. И с его помощью она поступила ученицей в одно заведение с гейшами. В 17 лет состоялся ее дебют. И Кихару быстро завоевала популярность среди посетителей чайных домов Симбаси. Кроме этого, она стала усердно учиться английскому языку. Тогда знание английского было редкостью для гейши. О ней даже написали статью и поместили ее фотографию в газете «Токе Нитините». Это только прибавило славы «малышке» Кихару.

В период с 1932 по 1936 год она пользовалась особой популярностью. На вечеринках Кихару общалась с Чарли Чаплином и его молодой женой Полетт Годдар, когда они приезжали в Токио в свадебное путешествие, с Жаном Кокто, который был очарован необычной эрудицией гейши и даже посвятил ей стихотворение, с Федором Шаляпиным. Кроме этих зарубежных гостей, у Кихару было множество постоянных поклонников-соотечественников, в частности писатели Осараи Дзиро, Исикава Тацудзо, поэты Хоригути Дайтоку и Сайдзё Ясо, художник Ивата Сэнтаро. На вечеринке с участием Федора Шаляпина она познакомилась с Коноэ Хидэмаро, сорокалетним дирижером. Между ними завязался страстный роман, длившийся несколько лет. Когда Коноэ, женатый мужчина, имеющий троих детей, решает взять Кихару с собой в поездку в Америку, вмешивается ее семья. Он уезжает один.

Весной 40-го Кихару вызвали в полицию и предъявили фотографию обнаженной японки. Кихару доказала, что это не ее снимок. Тогда ей предложили стать осведомительницей, так как она хорошо владела английским. Кихару решила немедленно расстаться с профессией гейши и выйти замуж.

Ее избранник, 33-летний Ота Кадзуо служил в Министерстве иностранных дел. Осенью 1940 года они отпраздновали свадьбу и уехали к месту его службы в Калькутту. Там оба участвовали в подпольной работе и помогали делу борца за свободу Индии Чандру Босу. Кихару, переодетая индийской девушкой, передавала шифрограммы его брату.

После начала войны в сентябре 1942 года Кихару с мужем возвратилась в Токио. Мужа сразу же отправили в Бирму, но Кихару из-за беременности осталась.

Весной 1943 года в Токио многие продавали дома и уезжали. Кихару уговорила маму и бабушку продать и их дом. Она нашла жилье в городке Нумадзу. И с маленьким сынишкой, бабушкой и мамой переехала туда. Но вскоре, боясь налетов американских бомбардировщиков, они покинули Нумадзу и поселились в маленькой деревушке, где ютились в сарае возле помещения для шелковичных червей. С другой стороны находился хлев с двумя коровами. Она пишет мужу письма, но безответно.

После капитуляции Кихару возвратилась в разбомбленный Токио и устроилась на работу переводчицей в газету. Весной 1946 года она обращается в Министерство иностранных дел, чтобы получить хоть какие-то сведения о муже. Но ей там ничем не могут помочь.

После окончания войны дела в чайных домах плачевны. В Симбаси до войны проживало около 1200 гейш, сейчас их осталась лишь десятая часть. Но хозяйки делают все, чтобы дело возродилось. Множество американских военных начинают посещать чайные дома. Кихару приглашает Союз гейш поработать на таких вечеринках переводчицей. А днем она дает уроки английского языка молоденьким гейшам. Семья по-прежнему живет в деревне, и Кихару каждое воскресенье отправляется на переполненных поездах к ним, чтобы отвезти продукты и деньги. Сама она живет в маленькой комнатке чайного дома «Юкимура», с хозяйкой которого была дружна до войны.

В 1947 году к власти приходит социалистическое правительство Катаямы. Оно решает закрыть все чайные дома и рестораны. Люди выходят на демонстрации в знак протеста. Кихару посещает высокопоставленного чиновника и передает мнение гейш о таком безрассудном решении. Скоро все устраивается в пользу чайных домов.

Накопив денег, она покупает дом в районе Синагава и перевозит семью. В это же время объявляется ее пропавший муж. У него молодая жена-армянка, с которой он познакомился в Бирме, и две дочери-погодки от нее. Кихару стала считать себя вдовой после встречи с ним.

Она знакомится с предпринимателем К. Они начинают тайно встречаться, так как он женат. С его помощью Кихару открывает магазин кукол. На втором этаже селит свою семью. Через какое-то время Кихару решает расстаться с К., так как эта связь мучительна и бесперспективна.

Она встречает фотографа Н., который на десять лет моложе ее. Несмотря на сопротивление семьи, Кихару выходит за него замуж. Она продает магазин и покупает дом в районе Азабу. После свадьбы переезжает туда с сыном и мужем. Для матери и бабушки строит небольшой дом рядом. Открывает салон красоты.

Они живут несколько счастливых лет. Но ее близкие так и не могут смириться с таким браком и делают все, чтобы они разошлись. В 1956 году Кихару продает дом, расстается с мужем и уезжает в Америку.

Этот период ее жизни связан с частыми переездами. Вначале Кихару живет в Нью-Йорке и работает натурщицей в школе искусств, экскурсоводом на выставках, посвященных Японии, фотомоделью. Через несколько лет она открывает свой магазин японских товаров в Бруклине и забирает сына из Японии. Но после убийства президента Кеннеди в стране неспокойно и отношение к «цветным» оставляет желать лучшего. Кихару продает магазин и переезжает в Техас. Там она работает в университете, преподает японскую культуру, совмещает это с работой заведующей рестораном. Затем она переезжает в Джорджию, оттуда в Майами. И везде она читает лекции в университетах по японской культуре.

Через какое-то время Кихару вновь поселяется в Нью-Йорке. Она работает консультантом в опере и в 1974 году знакомится с молодым баритоном Эндрю. Между ними вспыхивает настоящее, сильное и глубокое чувство, хотя ему 25 лет, а ей – 60. Они были вместе десять счастливых лет, пока Эндрю трагически не погиб в автомобильной катастрофе. Через несколько месяцев после его смерти Кихару перенесла операцию по удалению опухоли.

Но до глубокой старости Кихару работала. Она по-прежнему была консультантом в опере, преподавала в школе для малоимущих детей, помогала в доме для престарелых».

Следующий день прошел практически в непрерывных занятиях. А вечером я оказалась на приеме в качестве гейши. Но на этот раз госпожа Цутида решила представить меня в двух обликах. Вначале я вышла к гостям вместе с другими ее девушками в образе традиционной гейши. И никто не заподозрил, что я русская. Но через пару часов, когда почти все мужчины выпили много саке и стали вести себя более шумно и раскованно, госпожа Цутида вызвала меня в служебное помещение. С улыбкой она открыла шкаф, и я увидела красный сарафан и белую расшитую крестиком сорочку. Сняв парик прически «симада» и смыв грим, я переоделась.

– А вот и инструмент, – сказала госпожа Цутида, подавая мне балалайку.

– Не мешало бы вам позаботиться и о русском угощении, – заметила я, беря балалайку и пытаясь настроить ее.

– Что ты имеешь в виду? – тут же заинтересовалась она.

– Почему бы к русской гейше не подать водку и бутерброды с икрой?

– О да! – тут же восхитилась она и, быстро подойдя к телефону, сняла трубку.

«Нет, все-таки она молодец, – подумала я, прислушиваясь к певучей японской речи. – Быстро сориентировалась».

Мое появление в новом облике вызвало определенное замешательство у мужчин и явный интерес. А когда я поднесла маленькие хрустальные стопки с ледяной водкой, они шумно выразили одобрение. Некоторые пытались говорить со мной, используя расхожие русские выражения типа «балалайка карашо». Причем они выговаривали «карасё», так как шипящие в японском языке отсутствуют. Я исполнила несколько народных песен. Затем решила научить гостей водить русский хоровод. Они бурно выразили готовность и встали в круг, взявшись за руки. Я заметила, как госпожа Цутида смотрит на все это с легким испугом. Но потом, видя непритворную радость гостей, сделала знак своим девушкам, и они присоединились к нашему кругу. Так как на этой вечеринке присутствовали только мужчины, то наш хоровод выглядел несколько странным. По кругу стояли сплошные темные официальные костюмы, между которыми выделялись несколько ярких цветастых кимоно гейш. Я стояла посередине с балалайкой в руках и объясняла, что делать. Потом заиграла «Метелицу». Мужчины начали смешно топтаться на месте, но я сделала знак одной из гейш, и она, быстро поняв, что от нее требовалось, дала направление движению. Я запела:

– «Вдоль по улице метелица метет, за метелицей мой миленький идет…»

И многие, к моему удивлению, начали подпевать одними звуками, весьма точно воспроизводя мелодию. Хоровод медленно двигался вокруг меня, улыбающиеся лица были повернуты в мою сторону. Когда я закончила, все остановились, не разнимая рук, и вопросительно на меня смотрели. Я поклонилась и захлопала. Мужчины ответили радостными возгласами и тоже начали хлопать.

– Многим понравился твой русский танец, – тихо сказала мне госпожа Цутида, когда мужчины разошлись по залу. – Сказали, что он прекрасно объединяет «ин» и «ё».

Ин и ё соответствовали у японцев китайским инь и ян, мужскому и женскому началам.

– У нас хоровод символизирует солнце, – заметила я.

– И хорошо, – сказала госпожа Цутида. – Главное, что мужчины довольны.

Около двух часов ночи веселье пошло на убыль. Я видела, что многие гости явно устали. Их глаза осоловели, руки непрерывно прикрывали зевающие рты. Я и сама чувствовала, что с удовольствием бы отправилась на покой. Но около трех ночи, когда мужчины начали расходиться, госпожа Цутида подошла ко мне и сказала, что небольшая компания желает продлить удовольствие от общения с русской гейшей. Я неприметно вздохнула и кивнула. Она пригласила пройти за ней. Я быстро попрощалась с гейшами, заметив, что они смотрят на меня явно недоброжелательно. Тогда я приблизилась и тихо проговорила:

– Сожалею, что больше не увижу вас. Через неделю я возвращаюсь в Москву.

И тут же их лица осветились улыбками. Еще бы! Опасная, как они думали, соперница скоро удалится из их коллектива. Я улыбнулась в ответ, поклонилась и отправилась вслед за госпожой Цутидой.

Помещение, в которое она меня привела, выглядело традиционно японским по сравнению с залом, в котором проходила вечеринка. Даже стены напоминали скользящие рамы сёдзи, обычно оклеенные полупрозрачной бумагой. А так как за ними находились источники мягкого красноватого света, то казалось, что это матовые окна, подсвеченные лучами заходящего солнца. Я знала, что мы находимся на двадцатом этаже современного здания и за окнами давно темно, но впечатление было именно таким. От этого освещения в комнате царил приятный розоватый полумрак. Посередине на толстых циновках стоял квадратный низенький столик. Вокруг него на полу уже расположились трое мужчин. Госпожа Цутида что-то сказала им и удалилась. Меня пригласили присесть. Я заметила, что на столе стоит початая бутылка водки. Разноцветные роллы лежали на плоском блюде рядом. Я устроилась между пожилым толстячком и худощавым парнем с густыми волосами, подстриженными в длинное каре. Напротив меня сидел мужчина средних лет с таким красивым лицом, что казалось, оно вылеплено рукой искусного скульптора. Вначале я немного растерялась. В своем красном сарафане, без белого грима среди мужчин, одетых в официальные костюмы, я чувствовала себя дискомфортно. Но тут увидела, что у толстячка рюмка практически пуста. Я взяла бутылку и подлила ему. Он оживленно закивал и предложил мне. Себе я налила на донышко и подняла рюмку. К моему счастью, все трое прекрасно говорили на английском. Мы выпили.

– У нас своеобразный клуб, – сказал толстяк и улыбнулся.

– Коллекционеров, – добавил молодой и тоже улыбнулся.

– И что вы коллекционируете? – поинтересовалась я, автоматически улыбаясь в ответ.

– Страшные рассказы, – усмехнулся красавчик, сидящий напротив меня. – И чем страшней, тем лучше, – шепотом добавил он и наклонился ко мне через стол.

Мужчины прыснули.

– Вот мы и решили послушать страшные истории твоей родины, – сказал после паузы толстяк. – Мы обычно тянем жребий, кому начинать. А потом по кругу.

Молодой протянул мне четыре сложенные вместе хаси.

– У кого конец короткий, – тот начинает, – добавил он.

– Но не думай, – неожиданно сказал красавчик, – у нас тут у всех концы длинные.

Они дружно расхохотались. Я тоже не смогла сдержать смеха и вытянула палочку. Она оказалась длинной. Затем настал черед мужчин. Короткая досталась молодому. Он сделал большой глоток водки и начал рассказывать:

– На границе префектур Кумамото и Оиты есть действующий вулкан Асо с несколькими кратерами. И вот в одном из них прячется дворец, в котором в праздник весеннего равноденствия Сэцубун собираются кошки со всей Японии. Однажды молодой охотник заблудился в этих горах как раз в этот день. Он шел долго по горной тропинке и, очень устав, прилег под развесистой сосной. Когда он проснулся, то увидел, что неподалеку на валуне сидит девушка неземной красоты.

– Нам пока не страшно, – неожиданно встрял толстячок и глянул на меня.

Я заметила, что его рюмка пуста, и тут же подлила. Он улыбнулся и устремил взгляд на рассказчика.

– Охотник приподнялся и радостно спросил, кто она и как здесь оказалась, – продолжил после паузы молодой. – Девушка приблизилась, но не отвечала. Охотник поразился цвету ее круглых глаз с приподнятыми уголками. Они были зелеными, как виноград, а черные зрачки узкими, как у кошек. «Ты устал, – промурлыкала она нежным голоском, – испей водицы из прохладного источника». Охотник тут же вспомнил истории о Нэкодаке, кошачьей горе. Но он никогда не верил им и только смеялся над рассказчиками. Он встал и пошел за девушкой, облизываясь на ее стройное тело, колышущееся под тонкой одеждой. Но когда он попил воды, то тут же почувствовал, как тело начинает сильно зудеть, ногти превращаются в коготки, а усы становятся редкими и длинными. Скоро он понял, что покрывается шерстью, и закричал от ужаса. И в то же время он чувствовал, что его «нефритовый стебель» значительно вырос. Девушка привела его во дворец и, превратившись в кошку, исчезла. А наш горе-охотник вынужден был и днем и ночью удовлетворять ненасытную королеву кошек, а также ее придворных дам и даже их служанок.

– Это для разминки, – сказал толстячок после паузы, во время которой мужчины пили водку и ели роллы.

«Н-да, круглосуточный секс, – подумала я, – это, наверное, главная страшилка для любого мужчины любой национальности».

Я видела, что их глаза заблестели и они поглядывают на меня весьма недвусмысленно. Видимо, эта сказка вызвала вполне определенный настрой. Я тоже почувствовала странное возбуждение, неожиданно представив себя кошечкой между этими тремя возбужденными котами.

– Сейчас моя очередь, – сказал красавчик. – Но моя история случилась в реальности.

– И моя! – обидчиво заявил молодой. – Все знают, что есть дворец кошек.

– Конечно, конечно, – согласно закивал красавчик. – А сейчас послушайте меня. В префектуре Яманаси издревле были золотые месторождения. В горных районах еще со времен эры Хэйан находили золото, добывали его там и в период Эдо. Богатая семья Такэда, владевшая одним из месторождений, переживала трудный период. Они не хотели, чтобы слухи о золоте распространялись. И не придумали ничего лучше, как убить всех проституток, работающих в этой местности. Они справедливо полагали, что эти девушки имеют самый большой круг общения. Они придумали благовидный предлог и пригласили девушек повеселиться. Соорудив деревянную платформу над глубоким ущельем, они собрали на ней проституток, напоили их и устроили танцы. В разгар веселья веревки, держащие платформу, были перерезаны. Долго еще потом по течению реки местные жители вылавливали тела девушек. А это ущелье стало называться Оиран Бути – «ущелье проституток».

– Ужасно, – тихо заметил толстяк.

– Дело даже не в истории, – сказал красавчик. – По сей день духи убитых девушек воют из ущелья. И это слышали многие. Ночью никто не рискует приближаться к нему. А когда несколько мужчин странным образом упали в ущелье, местные жители стали предупреждать туристов, чтобы те не подходили к краю пропасти. Кстати, – усмехнулся он, – в этой префектуре располагалась главная база секты «Аум Синрикё».

Я вздрогнула и вцепилась в рюмку. Но толстяк истолковал мой жест по-своему и немедленно налил водку. Я проглотила ее залпом и улыбнулась.

– И совсем некстати, – заметил молодой. – Нашел о ком вспомнить!

– О! Почему же? – серьезно проговорил толстяк. – Когда этого мерзавца Асахару повесят, то его дух будет, несомненно, пострашнее духов несчастных убиенных проституток.

– Но, кажется, наша гостья испугалась, – сказал молодой. – А ведь сейчас ее очередь.

Я улыбнулась немного беспомощно и не нашла ничего лучше, как поведать им сказку об Аленьком цветочке. Мужчины слушали внимательно. Но, по-моему, решили, что Настенька и лесное чудище вступали в половой контакт. Я видела, как их глаза блестели в соответствующих местах рассказа. И, как мне показалось, они были разочарованы концовкой, когда чудище превратилось в прекрасного принца.

Лишний раз я убедилась, что японцы в своих эротических фантазиях совершенно без тормозов. Но, возможно, так и нужно. Ведь все комплексы, перерастающие в чудовищные сексопатологии, возникают именно из-за подавления в себе эротических фантазий. Мне пока трудно было разобраться во всех сложностях мужской психики, но я понимала, что японские мужчины с детства крайне раскрепощены. Занятия мастурбацией, необходимые для юношей, чтобы сбросить излишнее возбуждение, всегда осуждались на Западе. И у многих западных мужчин они сформировали комплекс вины и стыда. Но в Японии к мастурбации относятся спокойно и с пониманием, считая, что это такой же половой акт, только со своей воображаемой фантазией. Поэтому зачем разрушать удовольствие, а соответственно гармонию ненужным осуждением и порицанием? Как вступать в половые контакты, с кем, когда – это личное дело каждого. А совместная мастурбация в древних манускриптах даже носила весьма поэтичное название – «смешение росы».

Я приехала домой в шесть утра и без сил упала на постель. Поспав час, я проснулась по звонку будильника и поехала на занятия. Прослушав трехчасовую лекцию Сайюри, я почувствовала, что засыпаю.

– Таня сегодня очень рассеянна, – заметила она с улыбкой.

– Извини, я вчера, вернее сегодня, домой вернулась в шесть утра.

– Но что же делать? – нахмурилась она. – Мы и так отстаем от плана.

Сайюри вышла, а я улеглась на диван и закрыла глаза, чувствуя, как мгновенно наваливается сон. Но Сайюри скоро вернулась. Терпкий запах травы донесся до меня из большого керамического чайника.

– Сейчас твои мысли прояснятся, – сказала она, наливая в чашку зеленую дымящуюся жидкость.

– А сахар? – сонно пробормотала я.

– Научись пить чай без сахара, – улыбнулась Сайюри. – Это западная мода. И мне, по правде говоря, она непонятна.

– Почему? – вяло спросила я, садясь к столу и пододвигая к себе чашку.

– Ты знаешь легенду о возникновении чая? – поинтересовалась она, наливая себе и садясь напротив.

– Что-то слышала, – ответила я и подула на горячую жидкость.

– Если вкратце, чай появился в Китае в монастырях. Во время чань, соответствует японскому «дзен», буддисты должны были бодрствовать по несколько часов. Но однажды знаменитый патриарх Бодхидхарма во время медитации, продолжавшейся несколько лет, уснул. Проснувшись, он в гневе отрезал свои веки и бросил их на землю. И именно из них вырос чайный куст. У китайцев есть поговорка: «Вкус чань тот же, что вкус ча, то есть чая».

– И при чем тут сахар? – спросила я.

– Чай делает ум бодрым и острым. Изначально он использовался именно для этого. А сахар, как и другие сладости, насыщает и расслабляет. Одно противоречит другому. Заметила, что после утоления голода всегда клонит в сон?

«Возможно, в ее рассуждениях есть рациональное зерно», – подумала я, чувствуя, что начинаю просыпаться.

– Продолжим? – бодро спросила Сайюри, отодвигая пустую чашку.

Я допила и со вздохом открыла тетрадь для лекций.

– К тому же наша тема очень интересна. Пиши: основные эротические фантазии японских мужчин.

Я вскинула глаза и улыбнулась. Потом быстро перелистала тетрадь.

– Но мы уже писали, – сказала я, показывая ей текст.

– Это только первая часть. А сегодня напишем вторую. И уверяю тебя, это далеко не полный перечень всех существующих фантазий.

В два часа Сайюри отпустила меня на обеденный перерыв. Затем пришел учитель игры на сямисэне. Вначале я записала лекцию про три основных стиля игры: ута-моно (песенный стиль), катари-моно (сказовый стиль) и минье (народная песня). Затем я около трех часов старательно щипала струны под неусыпным наблюдением сэнсэя. Он упорно добивался от меня одной особенности звучания, называемой савари (в переводе – «прикасаться»). Когда защипывается нижняя струна, в дополнение к тону должны слышаться призвуки с легким шумом. Эти призвуки также имеют место, когда другие две струны резонируют с нижней. Сэнсэй учил меня легко прикасаться во время игры нижней струной к точке, называемой «горкой». Вот тогда и появлялись эти призвуки.

– Умение пользоваться звучанием савари является для посвященных признаком высокого мастерства исполнителя, – говорил мне сэнсэй, заставляя вновь и вновь проигрывать одну и ту же мелодию.

«Как будто я готовлюсь участвовать в конкурсе международных исполнителей! – недовольно думала я, но старательно выполняла указания. – Бедные гейши! Всю жизнь вот так. Это какое же нужно иметь трудолюбие и упорство!»

В горькой обиде

На того, кто их посадил

Над стремниной потока,

Сломленные волной,

Падают горные розы.

Сайгё

Поздно вечером я встретилась с господином Кобаяси.

– Наконец-то ты нашла время и для меня, – улыбаясь, сказал он, когда заехал за мной на такси в Асакусу.

– Извините, Кобаяси-сан, но у меня очень плотный график занятий. Все хочу успеть до отъезда, – ответила я, садясь в такси и с удовольствием слушая русскую речь.

Господин Кобаяси говорил практически без акцента. Он внимательно посмотрел на меня.

– Но выглядишь ты великолепно, – заметил он. – Просто сияешь изнутри. Я бы не сказал, что ты измождена непосильными занятиями.

– Сайюри поила меня чаем «маття», а потом я полдня играла прекрасную музыку, – немного слукавила я, украдкой потирая уставшие пальцы.

– А я подумал, что ты влюбилась и у тебя бурный роман, – тихо заметил он.

Я посмотрела на его точеный профиль и улыбнулась. Мне всегда было приятно общество господина Кобаяси. Его незаметное обаяние, философское отношение к миру и себе, острый ум и скрытая сексуальность притягивали. К тому же я всегда воспринимала его как Мастера и постоянно ощущала связь между нами. Мне казалось, что веревки, которыми он опутывал меня, превратились в невидимые, и они явно существовали на моем теле. И это незаметно, но неизменно возбуждало.

Господин Кобаяси глянул на меня с непонятным выражением.

– Хотел побродить с тобой по ночному Токио, – после краткого раздумья сказал он. – Но если ты так устала, то, может, просто отвезти тебя домой?

– Я прекрасно себя чувствую, – ответила я, взяв его за дрогнувшую руку. – Но не мешало бы перекусить.

– О, конечно. Хочешь европейскую кухню?

– Пожалуй, – ответила я, подумав с вожделением о хорошо прожаренном куске мяса.

После занятий я чувствовала волчий голод.

Мы заехали в небольшой уютный ресторан, который назывался «Харчевня у дороги», хотя находился на втором этаже ультрасовременного высотного здания в районе Тюо, граничащем с Гиндзой. Я заказала плотный мясной ужин, а на десерт ассорти из крохотных пирожных, таких как безе, наполеон, песочные корзиночки со взбитыми белками. Выпив две чашечки кофе, я откинулась на спинку стула сытая и умиротворенная. Господин Кобаяси с удовольствием наблюдал за мной, пока я поглощала ужин.

– Завидую твоему прекрасному аппетиту, – засмеялся он, когда я после небольшого раздумья заказала еще и порцию мороженого с кусочками ананаса.

– Главное, что я не поправляюсь, – ответила я. – Вся эта энергия расходуется без остатка.

– Да, у тебя великолепное тело, – тихо подтвердил он. – И ты выглядишь как истинное произведение искусства. Я думаю, хорошо было бы сделать соответствующие фото во время сеанса шибари. Как ты на это смотришь? Лицо можно закрыть маской, – добавил он.

– Интересно было бы посмотреть на себя со стороны, – ответила я, чувствуя, как появляется легкое возбуждение.

– Договорились. Я решу и сообщу. Тем более у меня есть друг, мы вместе учились в школе. Он довольно известный в Японии фотохудожник. Живет в Киото.

Когда мы вышли из ресторана, господин Кобаяси предложил прогуляться. Мы отправились по освещенным и многолюдным, несмотря на поздний час, улицам, болтая ни о чем. Я чувствовала себя бодро, словно и не занималась целый день.

– Пожалуй, я тоже хочу выпить кофе, – неожиданно сказал он, останавливаясь возле какого-то бара.

– Хорошо, – весело согласилась я.

– Но учти, Танюша, – добавил он и рассмеялся, – это так называемая «кофейня без трусов».

– Что, мне при входе нужно снять трусы? – расхохоталась я. – Как обычно при входе снимают обувь.

– О, нет, конечно, – улыбнулся господин Кобаяси.

Когда мы вошли в небольшой зал, я обратила внимание, что пол зеркальный. Мы уселись за маленький круглый столик, я с недоумением огляделась по сторонам. Кафе на вид было совершенно обычным. Между столиками ходили официантки в униформе, состоящей из пышных красных коротких юбочек и белых блузок. Единственное, мне показалось, что все они довольно неуклюжи. У них постоянно что-то падало с подносов. И когда одна из них резко наклонилась за выскользнувшей ложечкой, я заметила, что она без трусов. Прыснув, я подтолкнула господина Кобаяси. Он молча показал мне на пол. В этот момент к нам подошла другая официантка. И я увидела в зеркальном отражении ее голые ноги и черное пятно волос, мелькающее при движении. Господин Кобаяси невозмутимо сделал заказ. Я тоже решила выпить кофе. Он заказал бутылку дынного ликера. Я с любопытством наблюдала за работой официанток и видела, что все мужчины без исключения не могут оторвать взгляд от пола, когда они подходили к их столикам.

– Здесь есть еще один этаж, – сказал господин Кобаяси. – И там картина уже другая.

– В смысле? – уточнила я.

– Под нами находится еще один зал. Этот зеркальный пол прозрачен, как обычное стекло. Представляешь зрелище на потолке в зале под нами?

– О да! – расхохоталась я. – Особенно когда девушки присаживаются, чтобы что-нибудь поднять с пола.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.