Глава IV, в которой вследствие печали, что не имеет другого, Жанна начинает иметь других

Глава IV, в которой вследствие печали, что не имеет другого, Жанна начинает иметь других

Жанна была любовницей короля, но, между нами, этот дьявол-Маро подложил несколько сенца перед быками, сказав ей, что его величество влюблен в нее. Всего вернее то, что он, когда явился в улицу Шартрон, без сомнения, уже говорил королю о жене адвоката, как о достойной его победе, но его величество, – и не занялся этим предложением галантного ловца. Во первых потому, что по возвращении из Испании он бросил графиню Шатобриан, которая была брюнеткой, и взял герцогиню д’Этамп, тогда еще мадемуазель д’Элки, бывшую блондинкой, потому что он выказывал глубокое отвращение к брюнеткам.

* * *

Между прочим, Брантом по поводу этих двух любовниц рассказывает следующей анекдот:

«Один из знаменитейших принцев, – говорит он, – влюбился в двух прекрасных дам сразу, как это случается часто с знатными людьми, любящими разнообразие. Одна была белокура, другая – брюнетка, но обе очень прекрасны и любезны. Однажды, когда он видел брюнетку, блондинка из ревности сказала ему: «Вы отправляетесь воровать ворону?» На что раздраженный и рассерженный принц отвечал ей: «А когда я с вами, кого я ворую?» Дама отвечала: «Феникса». Принц, говоривший лучше, отвечал: «Скажите лучше райскую птицу, у которой больше перьев, чем мяса.»

Но как бы то ни было, Франциск, увидав Жанну в бане, влюбился в нее, а это свидание было устроено Маро…

Остальное известно… Нет, оно совсем неизвестно вам. Остальное заключается в том, что сделавшись второй любовницей короля, его спальной любовницей, потому что титулованной оставалась все таки герцогиня д’Этамп, – прекрасная Ферроньерка считала себя не более счастливой, как в то время, когда была женой адвоката. Между тем, теперь у неё было всё, что способно составить счастье, – то счастье, за которым обыкновенно гонятся светские женщины.

Наряды, драгоценности, золото – сколько возможно лишь пожелать. Отель ее, специально купленный для нее королем в улице Жи ле Кер был великолепно меблирован. Для прислуги у нее было двенадцать лакеев; богатейшие носилки, а на конюшне стояло шесть лошадей и четыре мула. И при этом его величество два или три раза в неделю привозил ужинать в отель Жанны молодых и любезных вельмож, своих друзей.

У Жанны был свой маленький двор, гораздо веселее и занимательнее, чем двор короля. Но не смотря на всё это она не была счастлива. Одна с королем, или присутствуя на празднике, она часто вздыхала. Франциск I не замечал этих припадков печали прекрасной Ферроньеры, но в качестве писателя, Маро был наблюдателем. Однажды, уведя Жанну в сторону, он сказал ей:

– Что с вами? Вы печальны.

Она проговорила: «нет»!

– Меня не обманете, продолжал поэт. – Вы думаете о другом.

Она молчала. Это значило то же, что ответ. Маро возразил:

– Видели ли вы его с тех пор, как…

– Я не осмелилась…

– Дурочка!.. Почему же?

– Если король?..

– Э! я, вам говорил, что король будет знать только то, что вам захочется, чтобы он узнал… При том же можно принять меры предосторожности! Посмотрим. кто этот другой, который так счастлив, что оспаривает обладание вашим сердцем у французского короля:…

Жанна колебалась.

– О! продолжал Маро тоном упрека, – вы боитесь, чтобы я не злоупотребил вашим доверием, тогда как я все сделал, чтобы заслужить ее.

– Нет, возразила Жанна; – я не боюсь вас, мой друг… тот, кого люблю я…

– Называется?

– Рене Гитар. Это сын одного золотых дел мастера. Он был наёмным клерком у моего мужа.

Маро разразился хохотом.

– Я подозревал! воскликнул он. – Вечная история женщин… Им дают солнце; они жалеют о ползучем червяке.

Услыхав смех, Франциск I приблизился.

– Что это значит? спросил он.

– Я рассказывал даме историю, отвечал поэт. – Мадам, в свою очередь расскажет ее вашему величеству; история выиграет, выйдя из прекрасных уст. И в то время, когда король, удалялся, Маро шепнул на ухо Жанне: – Завтра король уезжает в Фонтенебло, откуда возвратится только на будущей неделе. Завтра вы останетесь одна. Осмельтесь.

* * *

Жанна осмелилась.

В течение двух месяцев, как она была любовницей короля, она имела при себе горничную, пикардийку лет двадцати, по имени Гильометта, которая по-видимому была к ней искренно привязана. На другой день, утром Жанна призвала Гильометту и сказала ей:

– Если я попрошу от тебя услуги, ты мне ее окажешь?

Гильометта выпрямилась,

– Для вас, ответила ода, – я пойду за вас в огонь и в воду.

Жанна улыбнулась.

– Я не требую этого, возразила она. – Вот в чем дело. Когда я жила в улице Шартрон… с мужем….

– Г-н Феррон, адвокат. О! я его хорошо знаю. Я пробыла целый год у графини Сенемер, на улице Сен-Поль, недалеко от улицы Шартрон. Я видела часто как проходил мэтр Феррон. Такая мрачная фигура! Вы должны были соскучиться с этим мужем!..

– Да, таки довольно!.. И тем более, представь себе, что он был очень ревнив.

– Меня это не удивляет! с подобной физиономией человек должен иметь все пороки.

– Ну, у него был молоденький клерк, общество которого служило мне развлечением… Он его выгнал!..

– Чудовище! И конечно вы, сударыня, опечалились?

– Очень.

– Потому что этот клерк был мил?

– О! очень мил.

– А что с ним сталось?

– Именно это-то я и хотела бы узнать. Ты понимаешь, Гильометта, я питала к Рене Гитару только дружбу, и теперь, когда я люблю короля и любима им… я не могу… я не должна… Но разве не позволительно поговорить со старым другом? И теперь, когда мне нечего беспокоиться о гневе мужа…

– Ничто не мешает вам видеть Рене Гитара. Притом, с клерком нечего стесняться! В отеле есть маленькая дверь в глубине сада, выходящая на пустынную улицу… Рене взойдет через нее так, что никто не приметит, и будет еще очень доволен, не правда ли, сударыня?

– Да, да… И так?..

– И так, сударыня, это кончено… Я бегу отыскивать этого молодого человека и… Ах, да где же он живет?

– У своего отца, золотых дел мастера на Разменном мосту.

– У Этьена Гитар… О! но я его тоже очень хорошо знаю. Четверть часа туда, четверть часа обратно – и я приношу ответ г-на Рене.

– Но…

– Но, сударыня, не беспокойтесь! Я не так глупа, чтоб компрометировать вас. Я буду покупать что-нибудь у Этьена Гитара… какую-нибудь безделушку, и в то время, когда отец отвернется, если сын там, – одного слова достаточно. Через полчаса я вернусь. Не беспокойтесь, сударыня.

Жанна лежала еще в постели, во время этого разговора, и когда ушла горничная, она упала на изголовье и погрузилась в нежные грезы. Наконец, она увидит того, кого она любила. Какая радость!.. Ведь она на самом деле любила его… Она не чувствовала к королю того отвращения, какое внушал ей Феррон… Король был красив, он был умен и великодушен… Наконец, это все таки был король!..

Но даже в объятиях своего царственного любовника, среди самых сладострастных восторгов, дочь цыганки против воли воображала себе обожаемый образ, и поняла, что есть наслаждение выше того, которое она ощущала принадлежа, – наслаждение обладания…

* * *

Гильометта слишком спешила; она не успела повернуться как снова явилась перед своей госпожой. Но она вернулась печальной. Жанна предвидела какую-нибудь дурную весть.

– Ну что? спросила она с душевным беспокойством. Гильометта склонила голову.

– Болен? в темнице? умер? спрашивала Жанна.

– О, нет, сударыня! не так важно. Его нет в Париже.

– Его нет в… Где же он?

– В Бургундии, у дяди.

– А почему он в Бургундии?

– Из боязни вашего мужа и по приказанию отца.

– Из боязни моего мужа?.. Бедный Рене! Я причина твоего изгнания.

– Но, сударыня, заметила Гильометта, – если вы желаете…. ведь Оксер не за сто тысяч лье, и если вы напишите г-ну Рене…

– Нет! Отец его прав… Он друг Феррона… он его знает!.. Для Рене лучше быть подальше от Парижа. Тем не менее я тебя благодарю, Гильометта, возьми на этом столе кошелек.

– Ах, сударыня я не за это…

– Возьми, возьми!.. и оставь меня!..

Жанна снова осталась одна, но уже не с прежними радостными грезами. Как странна ее судьба! Чтобы спастись от человека, которого она ненавидела, она отдалась человеку, которого не любила. А кого любила она, того ей запрещено было видеть!..

Но по темпераменту Жанна не была женщиной, которая терпела бы вечную печаль, основанную на угрызениях совести и муке. Если ее бегство должно положить в гроб ее мужа, то зачем он захотел быть ее мужем?.. Что касается короля, то Жанна тоже припоминала слова Маро, который сказал ей. «Что король не из тех свирепых любовников, которые отягчают цепями предмет своей нежности».

И на самом деле, в течение трех месяцев, как она была королевской любовницей, не была ли она окружена толпой молодых и изящных джентльменов, искавших ее малейшей благосклонности. Особенно один из них маркиз де-Лануа, первый конюший его величества был особенно любезен, необыкновенно богат и щедр для своих любовниц…

* * *

Пробило полдень. Жанна была еще в постели, когда Гильометта доложила ей о маркизе де-Лануа.

Нравы того времени дозволяли подобные визиты. Но во всяком случае дамы принимали таким образом только самых близких друзей. А Жанна до этого времени принимала таким образом только Маро.

Гильометта ожидала, что ее госпожа прикажет ей попросить маркиза подождать, пока она оденется, и была сильно удивлена когда Жанна сказала ей с особенной живостью:

– Проси!..

«Ба! ба! подумала горничная, – за отсутствием клерка мы хотим попробовать конюшего. Мне кажется, впрочем, что от перемены мы ничего не проиграем».

Случай, если не собственное вдохновение, внушили маркизу де Лануа прийти в ту самую минуту, когда о нем думали. Он пришел, чтобы оправдать то убеждение, которое имели об его любезности. В руках у него была золотая чаша, которую он подал Жанне, говоря:

– Вчера вы жалели, что у вас нет ничего из работ великого флорентийского художника, Бенвенуто Челлини. За то маленькое удовольствие, которое может вам доставить этот ничтожный подарок, простите ли вы мне, что я так рано явился к вам?

Сидя на постели, созерцая чашу своими большими глазами еще увеличившимся от восхищения, Жанна воскликнула:

– О! как это прекрасно!

– О да! прекрасно! повторил с энтузиазмом маркиз.

Она взглянула на него и покраснела… Он восхищался не чашей… Рассматривая вещь Жанна забыла, что движения рубашки, легче движений кирасы. Она уронила чашу на постель и поправила свою легкую одежду.

– Подите вон! сказала она. – Что за мысль пришла вам, маркиз, явиться ко мне на рассвете, когда король в Фонтенебло!.. подите вон!..

Он уходил, но очень медленно. И вот, когда он дошел до порога спальни, чаша скатилась с кровати на пол.

– Ах! чаша! чаша! поднимите же ее, маркиз!..

Данный текст является ознакомительным фрагментом.