Глава V, повествующая о том, что делал Феррон прежде, чем отомстить своей жене и королю

Глава V, повествующая о том, что делал Феррон прежде, чем отомстить своей жене и королю

Мы вернемся к Феррону, которого оставили без чувств, окровавленного, на улице Женских Бань, напротив дома Гекелена. Будучи поднят этим последним, он был отнесен на носилках домой к себе. Первым движением Алэна Бриду при виде своего патрона в таком жалостном положении, и узнав о причине было поскорее собрать свои пожитки.

Верно, что ненависть, которую клерк питал к Жанне со дня ее свадьбы, обнаружилась весьма странно, поразив не ее, а ее мужа. Далеко не повредив прекрасной Ферроньере, помогая Маро тайно проникнуть к ней, Алэн Бриду пособил ей, потому что, благодаря Маро, она теперь имела честь быть любовницей короля. Без сомнения, как бы в вознаграждение за сожаление о добре, которое он против воли сделал Жанне, горбун навсегда освободился от ее присутствия. Да… но если Феррон, для которого эта причина радости его клерка сделалась горем, откроет…

«Спасусь я или не спасусь?» – спрашивал себя Алэн Бриду, устремив глаза на безжизненное еще тело несчастного адвоката, которого положили на постель.

Но в это время прибежал соседский медик, – очень ученый доктор Грэндебле…

– Есть прилив крови к мозгу, которой значительно наполнены каналы, – воспаление мозговой оболочки и специально паутинной плевы… Мэтр Феррон не раньше двух недель придет в сознание и не ранее шести недель поправится, и ученый доктор остановился, чтобы прибавить: – Если только он поправится.

Две недели!.. шесть недель!.. Алэн Бриду с облегчением вздохнул. Ему было время возвратиться. Э! разве он не может повсюду найти также места, как у Феррона!.. Притом, при первых же словах Феррона, когда тот выйдет из беспамятства, он увидит подозревает ли он его в чем-нибудь… И в таком случае всегда будет время избежать опасных объяснений. В ожидании, отстранив Жиборну Алэн Бриду в качестве сиделки основался близ Феррона. Тут было две цели: если Феррон ничего не подозревает, он будет благодарен клерку за его заботы; если же он имеет подозрения, то за эти заботы он будет менее сердиться за его вину… Еще более успокоил Алэна Бриду присланный Маро лакей, который доставил клерку еще двадцать ливров и уверил его, что Маро никогда не говорит того, чего не хочет сказать.

* * *

Мы не станем следить за всеми фазами болезни Феррона, которая была ничто иное, как воспаление мозга. Мы можем сказать одно только, что против своего обыкновения доктор Грэндебле предсказал верно. Против всякого вероятия, по возвращении рассудка и памяти, Феррон не произнес ни слова о приключении, жертвой которого он был. В эту минуту Алэн Бриду находился около него.

– Какой сегодня день? – спросил он у клерка.

– Вторник, хозяин.

– Какое число?

– 10 июня.

Феррон собрался с мыслями. Король увез у него жену в пятницу 16 мая, следовательно он лежал в постели двадцать шесть дней.

Хотя и предупрежденный доктором, что больной вступал в период выздоровления, Алэн Бриду не мог воздержаться от не которого смущения, услыхав вдруг как Феррон начал его спрашивать. После минутной паузы, больной спросил снова:

– Кто меня лечил?

– Доктор Грэндебле, хозяин.

Феррон сделал знак головой, как будто одобряя выбор своего эскулапа.

– И потом, – продолжал Алэн Бриду, напуская на себя смелость, – я и Жиборна не оставляли вас ни на минуту. Если не она, так я постоянно бдили над вами. О! доктор очень о вас беспокоился. Вы вертелись на своей постели, бунтовали, кричали… Нужно было…

– Это хорошо! перебил Феррон. – Я вспомню о тех, которые заботились обо мне. Я хочу пить. Дай мне напиться, мой друг.

«Мой друг!» гора свалилась с плеч горбуна. Ему не следовало тревожиться его зовут «другом…» Чего же пугаться?..

Он подал больному питье, этот последний напился, и глядя пристально на клерка, сказал:

– Ты знаешь, где она?

Она? кто она? при всей своей проницательности Алэн Бриду оставался безмолвным две или три минуты, не понимая о ком его спрашивают.

– Полно! – произнес Феррон, нахмурив брови.– Я спрашиваю тебя, знаешь ли ты, куда увезли ту, которую звали моей женой? Знаешь ты, где она живет.

– Ах, извините, хозяин! Да, да, я знаю. Потому что мне сказали… Я ведь не отходил почти от вашей постели, исключая необходимости сходить к аптекарю. И именно вчера я встретил одного приятеля, который…

– Где живет она? – зарычал Феррон.

– На улице Жи ле-Кер, в отеле, украшенном сверху донизу живописью и резными украшениями знаменитым болонским живописцем, главным комиссаром королевских построек. О! уверяют, что этот отель – настоящей дворец. Он столь…

– Замолчи!.. И помни, если ты будешь иметь несчастье, когда-нибудь повторить мне, что ты от кого бы то ни было слышал о ней, – я тебя прогоню!

Алэн Бриду поклонился; Феррон закрыл глаза. Вошла Жиборна.

– Тс! хозяин хочет спать! проговорил клерк.

Но Феррон не хотел спать, он хотел поразмыслить. Рассудок его возвратился, и первое употребление, какое он из этого сделал, состояло в сосредоточении на одной мысли, на единственной цели: мести. И в течении еще шести недель, который он провел в постели, ум его не был занят ни чем иным, что даже помешало его скорейшему выздоровлению.

Ученый доктор Грэндебле, часто говорил ему:

– Мэтр Феррон, сердце вредит телу!.. Чтобы вылечиться надо все забыть!

Забыть! Возможно ли сказать самому себе: «Я не буду любить или: я не буду ненавидеть!» Феррон качал головой, когда медик давал ему этот совет, как будто желая сказать: «Ваш совет ничего не сделает!.. Пусть я буду дальше нездоров!.. но я не забуду… я не хочу забыть!..»

Наконец, адвокат получил позволение встать. Но он был все еще слаб; только в конце июля он мог рискнуть, под руку с Алэном Бриду, сделать небольшую прогулку. Медик советовал ему выйти в первый раз часа в четыре или в пять по полудни. Феррон вышел из дома темной ночью и когда доктор Грэндебле отечески побранил его, он отвечал глухим голосом:

– Совы избегают дневного света, доктор.

Как только он встал на ноги, то потребовал счет от доктора, но так как последний отвечал, что это можно будет сделать и после.

– Не позже; но сегодня же, сейчас! возразил адвокат.

Счет доходил до ста ливров.

– Вы не знаете себе цены; доктор! сказал ему Феррон и вместо ста отдал доктору пятьсот.

Алэн Бриду и Жиборна тоже имели долю в вознаграждении со стороны своего хозяина. Он дал десять золотых монет первому и пять второй.

Вот когда бы клерк должен был воскликнуть: «Моего хозяина подменили!»

Любовь к молодой прелестной девушке начинала тушить в Ферроне его алчность; ненависть к клятвопреступной женщине окончательно ее уничтожила. Что уж заботиться о состоянии, если не заботишься о жизни. А к чему было Феррону дорожить жизнью, когда утрата того, что ее украшало, сделала эту жизнь безвозвратно пустой, бесцветной, ненавистной! Зачем ему было нужно золото, когда не стало Жанны?.. Ее у него отняли и если бы у него отняли все остальное, он страдал бы ни больше, ни меньше.

Нет! нет! ему нужно было золото, потому что с помощью накопленного богатства ему быть может удастся отмстить. О! если он не надеялся когда либо обладать Жанной, зато надеялся ее наказать.

Вместе с восстановлением сил идея воздать злом за зло, и если возможно во сто крат, с каждым днем все сильнее и сильнее овладевала его умом… Он хотел поразить смертельным ударом не одну клятвопреступную жену, вместе с ней он хотел поразить своего соперника, – этого бессовестного, распутного короля, который увозил жен у своих подданных. Но как поразить короля, всегда окруженного стражей и солдатами? Кроме того король был храбр, он был силен. – ненависть не ослепляла Феррона, – и если бы даже было возможно на него напасть внезапно, он защитился бы победоносно; его убийца только снова покрылся бы стыдом, не говоря уже о смерти, которая была бы его наказанием.

– Меня сожгут на Гревской площади, – думал Феррон, – и глупый народ будет рукоплескать… Изменница Жанна и ее недостойный любовник захохочут. Я не доставлю им этого удовольствия! Ах! Если бы вместо того и чтобы быть тем, что я теперь, я был бы королем Франциском!..

Мы уже говорили, что первый выход Феррона был ночью: после выздоровления он избегал встречи со своими сотоварищами, насмешливые взгляды которых и банальные утешения были для него, по меньшей мере, невыносимы. Он перестал заниматься своей профессией. Каждый день он стал запираться в своем кабинете, отказывая всем посетителям, кто бы они не были. Как только ночь сходила на землю, и чем чернее была эта ночь, тем больше она была ему с руки, – он уходил, закутавшись в свое полукафтанье, надвинув на глаза шапку, и направлялся прямо в улицу Жи ле-Кер. Прислонившись к стене, он по целым часам стоял напротив отеля, в котором жила его жена, следя глазами за игрой света в окнах, и по силе блеска составляя свои заключения о том, что там происходило. И эти заключения были почти всегда верны. Так, напр., когда король ужинал у любовницы со своими друзьями, Феррон догадывался об этом по особенному оживлению отеля, он также догадывался о том, что Жанна одна, когда только одно окно ее спальни была освещено,

– Одна! одна! – шептал в таком случае адвокат.

Да, она была одна, то есть, ее царственного любовника не было с нею… Но толпа лакеев наполняла отель. А окно спальни было заделано железной решеткой, а привратник, – шести футов ростом, – сторожил вход. О! были приняты все меры предосторожности, чтобы оградить ее от всякой нечаянности.

Устав от наблюдения и решившись вернуться домой, Феррон прежде всего обходил отель Жанны и сад, окруженный стенами. Этот довольно обширный сад выходил сзади отеля на улицу, примыкавшую к набережной, которую обозвали смешным названием улицы Pavee d’Andouilles (Колбасная мостовая), – грязную и узкую улицу. Но в нее привлекала Феррона маленькая дверь, проделанная в стене. Несколько тесинок[18], которые легко можно было уничтожить и… А когда он уничтожит эти тесины, когда он проникнет в сад, к чему это послужит? Однако, каждую ночь, как бы предчувствуя, что через эту дверь он достигнет своей цели отомстить, – Феррон возвращался рассматривать ее.

* * *

В одну ночь, – это было в конце сентября, около четырех месяцев после бегства Жанны, – когда по обыкновению Феррон бродил около садовой двери, на улице Колбасной мостовой, он внезапно обернулся с изумлением, услыхав слова долетевшие к нему справа с порога домишка:

– Добрый вечер, мэтр Феррон. Есть ли у вас полчаса времени и двадцать золотых экю, чтобы дать мне: взамен я дам вам то, что вы ищите.

То был мужской голос; адвокат старался рассмотреть в сумраке лицо, которое произносило эти слова.

– Вы меня не знаете, – снова начал неизвестный, – и какое вам дело до того, кто я, если я вам оказываю услугу? Потом я вам скажу, кто я. Чтобы вы поверили мне, даже необходимо, чтобы я сказал вам. Но взойдите: на улице не годится разговаривать,

Феррон сделал один шаг, но остановился, подозревая засаду.

– Но, вы, спросил он, – откуда вы меня знаете?

– Во-первых, имев счастье видеть вас иногда на прогулках с вашей женой.

– С моей!..

– Потом, зная то, что знает весь город, до какой степени вы любили и как сильно были потрясены похищением ее королем, трудно бы не понять, что вы – никто иной, как мэтр Феррон, муж прекрасной Ферроньеры, который каждую ночь, подобно страдающей душе, шляетесь около ее дома.

Феррон приблизился к незнакомцу.

– А чего ищу я, и что вы мне дадите?

– Месть, – сказал человек.

Адвокат более не колебался; он вошел к Клоду Корбэну.

Так звали прежнего конюха в Турнельском дворце, прогнанного за леность и безнравственность. Он был пристрастен к игре, вину и женщинам, но ненавидел труд, о чем он тотчас же и объяснил Феррону в комнате нижнего этажа, в которой только и было мебели, что деревянная скамья и стол. Особенно большой охотник Клод Корбэн был до женщин.

– О, женщины! женщины! – вскричал он, оканчивая свое предварительное представление, – видите ли, по-моему, господин адвокат, только и есть на земле занимательного, что это. И при том, когда молод как я, не дурен, не глуп, не трус, – благосклонность прекрасного пола ничего не стоит, напротив… Хе! хе… Везде можно приобрести неглупому мужчине, и у женщин и удовольствие и прибыль. В настоящее время я состою любовником одной девочки в улице Шанфлери… игрушечка! Свежа как роза!.. И не больше восемнадцати лет! Лакомый кусочек… Ну, Лоррен скорее откажется от хлеба, чем не даст мне каждый день моих трех ливров. О! это не богатство, но жить все таки можно. Зато гораздо легче, чем чистить лошадей…

Феррон терпеливо слушал Клода Корбэна, объяснявшего свои принципы в любви, весьма согласные с головой того, кто их высказывал, с головой распутника, довольно красивой, но во всех порах которой скрывался порок.

Однако адвокат вошел к любовнику Лоррени не для того только, чтобы выслушивать похвалы его возлюбленной.

– И что теперь? – сказал он. – Теперь я знаю, кто вы. А что потом? Что вы имеете мне предложить, чтобы увеличить ваш ежедневный доход двадцатью пятью золотыми экю?

– Полагаю, то, что должно вам понравиться превыше всего, – возразил распутник; – средство рассорить вашу жену с королем.

– Средство рассорить… а что это средство?..

Клод Корбэн насмешливо покачал головой.

– О! о! – воскликнул он. – Извините! Но когда вы узнаете это средство, так я…

Феррон вынул свой кошелек и бросил на стол.

– Вот тридцать экю. Говори; тебе заплачено.

– Я говорю! о! я говорю, – воскликнул Клод Корбэн, сделав низкий поклон адвокату. – Вот в чем дело. Почему ссорятся с любовницей? Потому что она вас обманывает, не правда ли?

– Ну?

– Ну, прекрасная Ферроньера обманывает короля.

– Обманывает? Но…. ты лжешь.

Лицо Клода Корбэна приняло выражение комического изумления.

– Черт побери! – сказал он, – если бы вы были король, вы и тогда не так бы горячо сомневались.

Феррон закусил губы. Замчание Клода Корбэна было верно. Странно было с его стороны, со стороны обманутого мужа, рассердиться, как будто оскорбившись подобным открытием.

– Это потому… – сказал он.

– Потому, что вам трудно поверить, чтобы женщина, так еще недавно ставшая любовницей первого лица во Франции, была ему неверна?.. Э! ну если она вас обманула же, то почему бы ей не обмануть и другого? Будь этот другой, хоть сам король. И при том, когда она была увезена его величеством, кто может поручиться, что она любила? Она, быть может, была скорее вынуждена, чем обольщена. Это с женщинами случается.

– Оканчивай! – возразил Феррон, внутренне польщенный этим предположением распутника. – Можешь ты мне дать доказательства?

Клод Корбэн встал и через полуоткрытую ставню взглянул на небо.

– Ночь приходит к концу, – сказал он, – через несколько минут я вам дам это доказательство.

– Каким образом?

– Показав вам графа Бридоре, выходящего из маленькой садовой двери из отеля Прекрасной Ферроньеры.

– Графа Бридоре?.. Ты уверен?

– С моим стажем в качестве старшего конюха в Турнельском отеле, я знаю всех придворных.

Не смотря на явную точность объяснений Клода Корбэна, Феррон все еще отказывался верить.

– У нее другой любовник!.. – прошептал он.

– Какой другой? – насмешливо возразил распутный человек. – Это уж третий. До графа Бридоре был маркиз де-Лануа.

– Возможно ли!?

– Не только возможно, а положительно. К чему мне вам лгать? Вы мне заплатили… и хорошо заплатили. Вот я и возвращаю вам ваши деньги. В течение пятнадцати дней, каждую ночь на рассвете, я видел как маркиз выходил из сада, также как в последние восемь дней каждую ночь я вижу…

– Почему же ты так поздно сказал мне?..

– Я откровенен. Видите ли, я колебался между вами и королем, кого выгоднее мне будет уведомить! Обыкновенно король платит дороже, чем адвокат. С другой стороны иногда любовники бывают очень глупы … думаешь сделать им приятное, а только рассердишь. Вместо того, чтобы поблагодарить меня, Его Величество мог на меня рассердиться. При том, я вовсе не намеревался вернуться в Турнелль…

– Ты был прав, обратившись ко мне вместо короля, – прервал его Феррон. – Я докажу тебе это. – Ты говоришь, что вот уже восемь дней, как граф Бридоре ночует в отеле улицы Жи-ле-Кер.

– Да.

– Без сомнения, он будет там и в следующую ночь. В состоянии ли ты приобрести трех решительных товарищей, желающих подобно тебе приобрести по сто золотых экю.

– Сто золотых экю каждому… – повторил Клод Корбэн. – А что должно для этого сделать?

– Принести ко мне графа Бридоре, связанного и с заткнутой глоткой.

– Куда?

– В развалины старой гостиницы на углу улицы Эперон.

– Это легко. Потом?

– Потом?.. Остальное касается меня.

Клод Корбэн не был по природе чувствителен; однако он вздрогнул, когда адвокат произнес последние слова.

Но за сто золотых экю!.. Потом, если требуется всего лишь связать и закрыть глотку графу Бридоре…

В эту минуту светлая полоса показалась на горизонте, возвещая появление Авроры, и граф Бридоре, как и сказал Клод Корбен, вышел из отеля Прекрасной Ферроньеры, через маленькую садовую дверь, которая тотчас заперлась за ним.

Из-за полурастворенных ставень Феррон мог видеть вельможу, закутанного в свой плащ, быстро удалившегося по направлению к набережной.

– Ступай же! – зарычал адвокат, следя мрачным взглядом за легкой поступью третьего любовника жены, – ступай, несчастный! Еще одна ночь и… – Он не кончил, и пожав руку Клод Корбэна, прибавил: – С этим покончено?

– Черт побери! – возразил негодяй. – Решено и подписано.

– В следующую ночь здесь, с тремя товарищами.

– И с солидными!..

– Хорошо. До свиданья!

На следующую ночь, по выходе из жилища своей прелестной любовницы, граф Бридоре был внезапно атакован и повален на землю четырьмя бродягами, которые в одну секунду связали ему руки и ноги, забили в рот деревянную грушу и понесли как на убой барана в место назначенное адвокатом, в старую оставленную гостиницу, на углу улицы Эперон.

Феррон с фонарем в руках ожидал их там.

– Достаточно! – сказал он бандитам, когда они положили тело на землю перед ним; – вот вам ваша плата; удалитесь.

Он бросил им мешок золота. Они подобрали его и удалились.

Потом, поставив фонарь таким образом, что граф мог видеть все его лицо, он начал говорить наклоняясь к вельможе, который не мог ни двигаться, ни говорить.

– Господин Бридоре, меня зовут Жан Феррон; я муж прекрасной Ферроньеры, слышите ли? – которую украл у меня король, и которая имела еще двух любовников, маркиза де-Лануа сначала и вас – потом. Отмщу ли я королю? Это трудно, но я не отчаиваюсь. Маркизу де-Лануа, я также хотел бы отмстить, но для этого нужно бы было отправиться в Италию, а у меня нет для этого времени. Но вы в моих руках, и за отсутствием двух других я вас убью. – Проговорив эту фразу, Феррон два раза погрузил свой кинжал в сердце несчастного Бридоре.

* * *

Тело графа было найдено только четыре дня после смерти. Полагали что он был убит ворами, которые напали на него на набережной и после убийства спрятали в развалинах гостиницы улицы Эперон. Сама Прекрасная Ферроньера приняла это предположение, как самое вероятное.

Она целый час оплакивала этого беднягу Бридоре; он ей гораздо больше нравился, чем Лануа. Но король обещал ей отправиться на две недели в Шамбор, где была приготовлена большая охота. Посреди новых удовольствий Жанна не думала больше о бедном Бридоре.

* * *

Стоял ноябрь; прошло три недели как Прекрасная Ферроньера возвратилась в Париж. И хотя Феррон знал о ее приезде, он еще не возобновлял своих ночных прогулок на улицу Жи-ле-Кер.

Однажды в полдень, когда он, как всегда, сидел, запершись, в своем кабинете, постучались в дверь.

– Кто там? – закричал он.

– Я хозяин, – отвечал Алэн Бриду.

Феррон отворил и тотчас же поразился выражению лица горбуна в одно и то же время сияющего и боязливого. Он походил на бульдога, который нашел мозговую кость и в тоже время опасается, чтобы ее у него не отняли.

– Что тебе нужно? – спросил адвокат.

– Сообщить вам, если позволите, новость, – отвечал он.

– Новость?

– Да… и любопытную, очень любопытную… и которая будет, возможно, особенно интересна для вас.

– Что такое?

– Это – но чтобы обязать вас я вовсе не хотел бы… я боюсь… припомните, что под страхом наказания вы запретили мне…

– Речь идет о моей жене?

– Да, хозяин.

– Ты открыл что-нибудь, касающееся до нее?

– Да, хозяин.

– Ну, если твоя новость действительно важна…

– И думаю, что она важна!..

– Говори же. Вместо того, чтобы наказать, а награжу тебя… ну, говори!

Горбун начал без всяких предисловий:

– Сегодня утром я встретил маленького Рене Гитара.

Адвокат инстинктивно стал внимательным.

– А! – воскликнул он. – Я полагал, что отец отправил его в Бургундию.

– Он и послал, но малютка соскучился в стране хорошего вина: он вернулся.

– Потом?

– Мы болтали… долго болтали! Влюбленные болтливы, хе, хе!..

– Влюбленные?

– Он не с первого раза решился открыть, потому что ему было приказано… но он не очень то хитер, этот малютка Рене! Невозможно иметь одновременно и фигуру волокиты, и ум! И притом я всегда прежде выказывал к нему дружбу!.. А когда встречаются с другом, приятно с ним поделиться… К тому же я навел речь, и с первых же слов, когда, я заговорил с ним… Короче…

– Короче! – перервал Феррон, с сердцем ударяя ногой, понявший из отрывистых фраз клерка всю самую суть. Ему было нечего больше слушать, ему было нужно только увериться в том, что он угадал. – Короче, Рене Гитар видел мою жену?

– Да, хозяин.

– Он ее любовник? он ходит к ней ночью, в ее отель?..

– Да, хозяин.

– Как же это случилось? Как они увидались?.. Говори мне, говори же, проклятый!..– Адвокат тряс горбуна, как будто желая стрясти с него все его горбы.

– Кажется, – начал, стараясь проглотить слюну – кажется, что горничная прекрасной Ферроньеры,– тонкая штучка, по имени Гильометта, – которой ее госпожа говорила о маленьком клерке… однажды утром… именно в то утро, как он вернулся в Париж встретилась с ним в улице Готфейль, узнала его по портрету, который ей был сделан и подошла. «Вы не Рене ли Гитар? – Да. – Бывший клерк метра Феррона? Да…» Потом приключение пошло как по маслу с помощью такой бестии, как Гильометта. Притом же Рене так желал видеть прекрасную Ферроньшу, особенно когда его уверили, что ему нечего беспокоиться о вас.

– А сколько времени это продолжается?

– Сколько времени?.. Ну… сын золотых дел мастера возвратился в Париж в прошлую субботу… Завтра, стало быть, будет неделя.

– И он каждую ночь бывает у нее?

– Каждую ночь.

– Где он входит? Вероятно через сад из улицы Колбасной мостовой?

– Именно. Около часу по полудни, когда король уходит, Гильометта ждет мальчугана у маленькой садовой двери, чтобы проводить к госпоже. На рассвете…

– Хорошо!.. довольно!.. оставь меня!.. Ах, да!.. На тебе!..

Феррон взял из железного ящика горсть золота и, не считая, бросил его в колпак Алэна Бриду.

– Итак, – пробормотал тот, – вы не сердитесь хозяин?..

– Нет, нет! я доволен, очень доволен тобой. Я благодарю тебя.

Оставшись один, Феррон только и думал о том как бы воспользоваться тем, что ему открыли…

«Ах! маленький Рене Гитар – ты стал четвертым любовником Жанны!.. И ты умрёшь, как умер граф Бридоре!..»

Пробило четыре часа; день склонялся к вечеру; Феррон поставил своим долгом отправиться к Клоду Корбэну. Он одевался, когда снова постучали в дверь. Незнакомец, доносила Жиброна, желал его видеть.

– А вы знаете, что я никого не принимаю! – сурово ответил Феррон…

– Даже меня? – раздался из за двери мужской голос.

То был голос Клода Корбэна! Феррон задрожал от радости. Сам сатана посылал к нему негодяя.

– Нет! нет! – воскликнул он, отталкивая служанку, чтобы дать проход посетителю. – Войдите! войдите!

– Я был уверен! – сказал любовник прелестницы Лоррен, без церемоний усаживаясь на самое лучшее кресло в кабинете. – Мэтр Феррон не сможет выгнать взашей своего друга… который беспокоится ради его же пользы. Хорошо сидеть. Ай! нога!..

– Вы беспокоились для меня? по какому поводу?

– Ну… по поводу того, что если вы хотите пожертвовать еще сотней экю, – вы знаете, граф Бридоре уже шесть ночей как имеет крестника… и мы всегда к вашим услугам, я и мои друзья. Ай! Черт побери! мне как будто иголки втыкают в колени.

– А! вы его видели? На этот раз совсем еще молодой человек?

– Совсем мальчик. О! прекрасная Ферроньера разнообразит свои удовольствия! Школьник. Я поспорил бы, что ему нет восемнадцати лет. Бесполезно идти за ним вчетвером. Довольно будет двоих. И если бы я был тем, чем был месяц тому назад, я управился бы и один. Ай!.. Теперь в руке у меня иголки!.. Ах! у меня свой расчет. Но тем хуже! Издохнуть так издохнуть. Я предпочитаю околеть дома, чем на улице Лашез в больнице Сен Жермен. При одной мысли, попасть туда у меня разрывается сердце!.. При том же, так как у меня не будет не достатка в деньгах, благодаря вам мэтр, я могу призвать к себе медика. И пока я буду дома, я также позабочусь о Лоррени. Ба! бедняжка, неправда ли, это не ее вина?

Говоря эти слова, и потирая попеременно то локоть то колено, Клод Корбэн смотрел, стараясь засмеяться, на адвоката, который, со своей стороны, против воли оставив свои заботы, рассматривал его с удивлением, почти с ужасом.

Какая перемена произошла в былом конюхе со времени их первого свидания. Его нельзя было узнать! Из красивого мужчины, каким он был пять недель назад, Корбэн превратился в старика, в больного старика, который вскоре должен был встретиться на том свете со своими предками. Улыбка на этом изможденном лице имела в себе нечто, что делало его еще более отвратительным и ужасным.

– Так вы больны? – сказал Феррон.

Клод Корбэн пожал плечами.

– Э! – ответил он, – вот уже целый час как я жужжу вам в уши. А мне кажется, что и жужжать то не следовало бы. Это видно и так. Ах! какое несчастье, что его величество Карл VIII имел фантазию, лет сорок назад, пожелать присоединения Неаполя к Франции!..

– И это твоя любовница?..

– Да, я ей обязан этим. Товарищи советовали мне отрезать ей нос, в виде наказания, но у меня очень чувствительное сердце!.. Обезобразить девочку, которую я любил!.. Нет!.. При том же она в таком же состоянии, как и я. Она может рассчитывать в будущем на длинное путешествие! да, мэтр, да!.. это доказывает, что дни проходят и не… пять недель назад, я был солиден и здоров… Вот почему, повторяю вам, я готов за услугу получить от вас несколько экю, потому что первые… первые далеко!.. Мы говорили, что относительно нового… школьника… четвертого… Но извините, мэтр, вы меня не слушаете?..

На самом деле, с некоторого времени Феррон перестал слушать. Несколько минут Феррон был поглощен одною из тех ужасных мыслей, которые может посоветовать только демон. В несколько минут адвокат всё скомбинировал, в его мозгу вырос целый план. Исполнение плана было легко… успех был вероятен.

Он наконец ощущал свою месть. Месть, о которой весь мир будет говорить из века в век. В упоении восторга, которое доставило ему это известие негодяй разразился хохотом… и каким хохотом!.. Холод пробежал по жилам Клода Корбэна.

Но адвокат мигом снова стал спокойным и спросил своего посетителя.

– Где живет твоя любовница?

– Гм! – произнес распутник, – с какой целью вы хотите угнать?

– Ты, кажется, меня выспрашиваешь? – презрительно сказал Феррон.

– Конечно!.. я уже вам сказал, я так устроен, что когда я кого-нибудь любил… К чему вам это послужит? Неужто вы замыслили упрятать в тюрьму бедняжку Лоррен?..

– Где живет твоя любовница?

На этот раз адвокат бросил Клоду Корбэну сверток золота.

– Э! в тюрьме ли, в больнице ли – не все ли равно!.. – возразил бандит, – Лоррен живет в Валь д’Амур, на улице Шанфлери, на углу улицы Вове Фруадманталь. Третий дом справа. В этом доме есть таверна под вывеской «Пеликан». О, Лоррен известна на Барраба…

– Хорошо! Я тебе дал сто новых золотых экю…

– Благодарю, мэтр. Я…

– Через восемь дней, день в день, я тебе дам сто других.

– Ах! вы очень добры, мэтр. Я…

– Через восемь дней, день в день, слышишь? я буду у тебя около этого времени.

– К вашим услугам! но… а как же школьник?

– Мы тогда подумаем, что с ним сделать.

– А! понимаю!.. Вы еще не решились… но…

– Но теперь ступай!

– Я ухожу! Ай! нога… До свиданья, мэтр; через восемь дней… Ай! рука!.. Мне следует предупредить одного или двоих?..

– Никого.

– Никого? Вы полагаете, что достаточно. Да и в самом деле, для ребенка… До свиданья!

* * *

Через восемь дней, 13 ноября, в отели улицы Жи ле Кер, около полуночи, по уходе короля, Жанна, следуя сладостной привычке, послала свою ловкую и расторопную горничную за Рене. Погода в эту ночь была ужасная! Ветер свистал, снег и град кружились в воздухе… Жанна подарила Рене довольно теплый плащ… Она так любила своего Рене!.. Когда Гильометта сказала ей, что она видела его, Жанна бросилась на шею своей горничной.

Да, она любила его! Королю она была обязана богатством; Лануа и Бридоре тем, что узнала наслаждение; Рене – она была обязана счастьем.

Как он запоздал! Неужели он не явится на свидание? Невозможно! Как он запоздал!.. А! шаги!.. Гильометта, но Гильометта одна… Одна?.. почему?.. Жанна вскочила, но вид ее горничной, с расстроенным лицом приковал ее на месте.

Гильометта держала в руке бумагу, которую она подала госпоже сказав ей: «прочитайте!»

Рука Феррона! С первого взгляда Жанна узнала эту руку, по которой она сама училась писать.

Феррон! Ей приносили письмо от мужа в час ночи, когда она ждала любовника. Она прочла. Оно было не длинно: всего три строчки:

«Я хочу говорить с вами сию же минуту. Рене Гитар в моих руках. Если вы откажетесь принять меня, я его убью.»

Феррон

– Ступай!.. – крикнула она Гильометте.

Гильометта не трогалась с места. Феррон так напугал ее, неожиданно появившись вместо Рене, что она не полагала, чтобы ее госпожа так скоро согласится принять его.

– Да ступай же! – повторила Жанна, тоном мольбы и приказания.

– Вы мне приказываете?..

– Да даже! Приведи Феррона сюда, так как он этого желает. Но ты не знаешь, он не сказал что он мне пишет… Слушай: «я хочу говорить с вами сию же минуту, Рене в моих руках. Если вы откажитесь меня принять, я убью его!»

– Ах! – Гильометта скрылась, как ветер. Через несколько минут она возвратилась с Ферроном.

* * *

Вот что произошло:

В ночь 13 ноября Рене Гитар явился получасом раньше на свиданье, как вдруг два человека, скрывавшееся во мраке, бросились на него, связали и заклепали рот. То было второе представление драмы графа Бридоре с той только разницей, что Рене был брошен в небольшой погреб рядом с мазанкой, в которой жил Клод Корбэн.

Когда это было окончено, адвокат, оставив Рене под надзором распутника, отравился к садовой двери отеля. В половине первого, услыхав легкий шум за стеной, который возвещал ему о приближении горничной, он подошел к самой двери, которая тотчас же растворилась.

Между тем, Гильометта, заметив во мраке форму, не имевшую ни малейшего сходства с Рене, хотела бежать.

Но адвокат одной рукой остановил девушку, а другой закрыл ей рот, чтобы она не кричала.

– Я муж Ферроньеры, – сказал он ей. – Я прошу тебя только отнести к ней это письмо, ответа на которое я буду ждать здесь. Спеши же: и не бойся ничего. Если моя жена не согласится на то, чего я прошу, я удалюсь.

Феррон говорил это, чтобы успокоить Гильометту, ибо он не сомневался, что он будет принят.

Мы его встречаем теперь в ту минуту, когда руководимый горничной он по потаенной лестнице взошел в спальню Жанны.

Он был спокоен, – очень спокоен, или, по крайней мере, старался казаться таким, и поклонился ей слегка. Она, нетерпеливая, взволнованная, думая только о своем Рене, начала с того, что закричала адвокату:

– О, скажите! Вы не убьете его?.. Вы не убьете, потому что я согласилась, вас принять?..

Он поклонился.

– Нет, – холодно ответил он, – весьма возможно, что я не убью его…

– Возможно? О!

– Извините, – перебил Феррон, пальцем указывая на Гильометту, стоявшую неподвижно на пороге спальни. – Но разве такой обычай, чтобы, будучи любовницей короля, разговаривать при прислуге. Прошу вас, удалите эту девушку.

Жанна колебалась.

– Берегитесь! – снова заговорил Феррон, тем же ледяным тоном. – Я вам, сказал, что весьма возможно, что я не убью вашего любовника… Но вы должны понять, что от вас зависит, чтобы я простил его, – от одних вас!..

– Удались! – сказала Жанна Гильометте.

Горничная повиновалась.

– Теперь, – сказал Феррон, садясь близ очага, – мы свободны. Прежде всего мой привет прекрасной даме; судя по роскоши этой комнаты, меня не обманули. Этот отель – дворец. А! Его величество вас особенно уважает…

– Милостивый государь!..

– Будете ли вы так добры, что дадите мне несколько капель этого вина, что подобно рубину сверкает в хрустале. Ночной холод заставил, меня продрогнуть. Я согласен, что для вас не так приятно услужить мне, как Рене… Но один раз, например.

Жанна налила вина в стакан и подала мужу.

– Благодарю, – сказал он. И вылив глоток, прибавил: – Превосходно! О! король во всех отношениях заботится о вас. Это истинная благодать, быть любимой королем!.. Ничего не недостает ни вам, ни вашим друзьям?

Жанна уже очень бледная при начале этой сцены, бледнела все больше и больше, по мере того, как она продолжалась. Сарказм действуют на женщин сильнее, чем самые горькие упреки.

– Милостивый государь, – сказала она голосом, в котором гнев пересиливал ужас, – вы желали говорить со мною… Я жду, что вы мне скажите…

Феррон, не спеша, выпил свой стакан и глядел в глаза своей жены.

– A! вы приходите в нетерпение, возразил он, – так скоро! У вас живая кровь, моя милая! Но пусть так. В конце концов а разделяю ваше чувство. Глупо терять минуты, которые так хорошо можно употребить. И я согласен, что моя медлительность в настоящий час служит не к чести моей любезности!..

Жанна вздрогнула.

– Итак, – продолжал Феррон, – я вот чего прошу у вас: я все еще люблю вас, Жанна, да!.. быть может я бы не должен… Но некоторые души полны таких сокровищ всепрощения!.. а моя – из таких!.. Я вас люблю еще, и мы одни… – Адвокат встал.

– Никогда! – вскричала Жанна, отскакивая к двери.

– Никогда! опять это слово! – с насмешливой улыбкой на губах, заметил Феррон. – Я полагал, что вы его позабыли.

– Для вас, – нет!

– Право? То отвращение, которое я внушал вам, не исчезло?

– Напротив, оно усилилось… Одно слово, один шаг и…

– Вы поразите себя в грудь кинжалом, как угрожали в тот раз?

– Нет, я не желаю умереть теперь. Чтобы избежать ваших ласк, у меня есть лакеи, чтобы заступиться за меня.

– Ваши лакеи? Ах! да! я и позабыл, что моя жена, эта маленькая цыганка, которую я поднял на улице, имеет теперь своих лакеев, готовых по ее приказанию выгнать меня из дома. Но несчастная, ты забываешь, что если ты выгонишь меня, так твой любовник, твой Рене – будет мертв?

Жанна пошатнулась. Это была правда! Под впечатлением ужаса, возбужденного в ней словами мужа, она забыла о Рене.

– О! это подло!.. сказала она, ломая руки, – Вы злоупотребляете!..

Феррон пожал плечами.

– Вам очень идет, – сказал он, – считать меня подлецом!..

– Но я, по крайней мере, никогда не лгала вам. Я вас никогда не любила. Если я вышла за вас замуж, так против воли…

– Больше ли вы любите короля, которому вы изменяете? А между тем вы ему принадлежите, когда он того желает. Не нужно разговоров!.. Вы – куртизанка короля, которой граф Бридоре и маркиз де-Лануа платят или платили… Ну, и я сделаю также как маркиз де-Лануа, как граф Бридоре, также как король… я заплачу вам. Только я заплачу вам не золотом, а жизнью человека. Жизнью единственного, полагаю, любовника, для которого билось ваше сердце…. Я ухожу и через пять минут Рене, – о! я принял свои предосторожности; он у преданного мне человека, – через пять минут Рене перестанет жить. Я остаюсь только на час… на один час… о! Жанна!.. Жанна!.. один только час!.. и я клянусь всем святым, я клянусь, слышишь? клянусь!.. что ни одного волоска не упадет с головы твоего любовника… Завтра ты его увидишь… Завтра он будет тебе отдан…

Феррон приблизился к жене; он взял ее руку… Он обхватил ее руками. Она не оттолкнула его; ни вздоха, ни жалобы не вылетело у нее из груди. Только две слезы выкатились из глаз… Ручей грозивший превратиться в океан.

Через час Феррон, сопровождаемый Гильометтой, вышел через дверь сада, которая тотчас же заперлась за ним, и вошел в мазанку Клод Корбэна.

– Ребенок?

– В погребе.

– Сходи за ним.

Клод сошел и поднялся, неся пленника. Адвокат разрезал веревки, которыми были связаны его руки и ноги, вынул изо рта затычку и взглядом указывая ему на дверь сказал:

– Ты свободен! Спасайся!..

Свободен» жив и здоров!.. Рене поспешил воспользоваться своей свободой… Он был уже на улице, как вдруг, подбегая к нему, и конвульсивно сжимая руку, Феррон сказал ему на ухо:

– Поверишь ли ты доброму совету, – совету старинного друга твоего отца, совету человека, который еще ребенком качал тебя на коленях! Сегодня же ночью возвращайся в Бургундию… Сегодня же… Не видайся с ней. Никогда! никогда! не видайся…

Данный текст является ознакомительным фрагментом.