Филона

Филона

Филлона. С картины Лиона Фрасуа Камерре.

Каждая эпоха имеет своих знаменитостей: куртизанке самого низкого разряда довелось быть звездой времени Регентства.

Жизнь Филоны очень любопытна.

Отец ее Оноре Филон был сыном одного Парижского шляпника; он жил вместе с сестрой, пользуясь тем немногим, что успел скопить, не мечтая о большом состоянии, он вел регулярную жизнь и был очень религиозен.

Он часто ходил к обедне в собор Парижской Богоматери и никогда не проходил без того, чтобы не подать бедному человечку в одежде из серой саржи и в таком же плаще, постоянно предлагавшему входившим и выходившим из собора святую воду.

Однажды Оноре Филон подал старичку двойную дачу, сказав ему: «Друг мой, у меня есть процесс, помолитесь Богу, чтобы он просветил судей относительно моего права, потому что если я проиграю, – я буду разорен.» – И отправился слушать обедню.

Через час, когда он выходил старичок остановил его и сказал:

– Я давно уже живу милостыней, которую вы и другие господа мне даете; я должен быть благодарен. Вы просили меня помолиться Богу за ваш процесс; молитва полезна, но деньги также имеют большую силу; если вам есть надобность, я могу предложить вам такую сумму, какую вам будет угодно; вы будете иметь дело только со мной; принесите вексель и не беспокойтесь.

Оноре Филон не колебался; кошелек его был почти совсем пуст, а его обладатель обращался с ним, как будто он был полон. Решившись взять двести экю, он написал вексель и принес его старичку в собор Богородицы; последней сказал ему:

– Хорошо, послушайте обедню, а когда она кончится, я вам дам, что обещано.

Старичок сдержал свое слово; а судившийся на опыте узнал, что деньги – великое дело, ибо выиграл свой процесс. И как только кончился этот процесс, он первым долгом отправился в собор Богоматери, отдать старичку двести экю с прибавкою двух луидоров.

Но старичок отказался.

– Я ничего не возьму от вас, – сказал он. – Я сделал вам одолжение не из интереса. Но послушайте, я знаю, что вы холост и я предполагал дать вам жену. Вы, я полагаю, без отвращения можете принять из моих рук ту, которую я вам предлагаю: она молода и благоразумна, и если пятнадцати тысяч экю для вас довольно, я буду очень рад доставить их вам.

Совершенно изумленный этим новым предложением, Оноре молчал.

– Ну как же? – с улыбкой спросил старикашка. – Вы отказываетесь от девушки с пятнадцатью тысячами экю.

– Нет, – отвечал Филон, – но ведь нужно взглянуть на нее.

– Еще бы! После обедни я вас сведу к ней в дом, и будьте наперед уверены, что и она и ее отец хорошо вас примут.

По окончании обедни Оноре Филон подошел к старику, который проводил его маленькими улицами, прилегавшими к Сен-Дени-де-ла-Шартр, в дом довольно приличной наружности. Они вошли в комнату, конечно, меблированную очень просто, но до того чистенькую, что можно было глядеться в ее паркет. Старик постучал в дверь, находившуюся в глубине комнаты, и на этот зов тотчас же явилась молодая девушка, которую Филон нашел сразу прелестной.

– Милостивый государь, – сказал старик, – вот та, о которой я говорил вам, девица Мария Шаню. Я ее отец, а вот деньги, который я обещал вам, продолжал он, открывая ящик. – В конце концов я должен предупредить вас, что даю вам девушку не знающую ничего о свете; мать и – я, – мы воспитывали ее в страхе Божием, вдалеке от шума. Она, однако, не глупа, но у нее ум совершенно юный, который вы можете повернуть в любую сторону. Что касается до меня, то тотчас после вашей свадьбы я удалюсь в деревню, где буду жить на те крохи, который оставляю себе, и вы обо мне и не услышите.

Оноре Филон ответил старику Шаню, что он как нельзя более польщен его предложением, но не женится на его дочери, если она сама не будет согласна. Старик обернувшись к дочери, сказал ей:

– Дочь моя, я выбрал в мои зятья честнейшего человека, какого только я знаю; он согласен сделать мне эту честь; хочешь ты получить его руку?

– Папаша, ответила она, – ваша воля для меня закон. Даже, если бы я была госпожа самой себе, и тогда, зная, как вы, этого господина, сочла бы за счастье быть его женой.

* * *

Кто бы мог подумать, что от брака, совершенного при таких благоприятных обстоятельствах, родится Маделена Филон? Дьявол вышел из кропильницы… это следует заметить. Но должно тоже сказать, что пагубные обстоятельства способствовали падению Маделены. Двенадцати лет она осталась сиротой после отца.

Мать ее была превосходная женщина, но в противность убеждению старика Шаню она более была одарена со стороны сердца, чем со стороны ума.

Богомольная сверх меры, особенно со времени вдовства, – г-жа Филон проводила половину дня в церкви, оставляя дочь одну в обществе служанки. Маделена скучала смертельно, но еще в течение трех лет эта скука имела своим последствием только зевоту. Но когда ей минуло пятнадцать лет, дело приняло иной оборот.

Она начала грезить, что у нее выросли крылья, и она улетела из родительского дома с молодым прекрасным мужчиной, с которым она встречалась в церкви, находившейся против их дома.

Мальчуган, которого звали Рене Морэн, был на самом деле очень красив собой, и вместе с тем необыкновенно хитер, когда дело касалось удовлетворения желаний. Негодяй тем более опасный, что его отец, который был богат и обожал сына, испортил его, дозволяя ему распутничать, и давая ему для этого множество денег.

Влюбившись в Маделену Филон, Рене Морэн желал только одного: обладать ею. Но как достигнуть этого?

Она выходила только раз в неделю, в воскресенье, вместе с матерью к обедне. Дома, в отсутствии матери, за ней наблюдала старая служанка. Сюзанна Мудрю была одна из тех личностей, которые как будто хотят сказать: «Меня купить нельзя!..» Рене Морэн не ошибся.

О! если бы он мог только передать письмо Маделене, – письмо, в котором он научил бы ее, как избегнуть ее Аргуса. Он попробовал было в церкви. Но г-жа Филон знала его в лицо и по репутации, и если бы он стал вертеться около ее дочери, она стаза бы подозревать… Однажды вечером, когда он бродил вокруг дома своей красавицы, он встретил человека, к которому обратился с вопросом, что он делал в этом дом? Человек отвечал, что он портной и снимал мерку для корсета с мадемуазель Филон.

– А сколько вам дают за фасон?

– Восемнадцать ливров, считая все издержки…

– А я,–  возразил Рене, – прошу вас сделать самый богатый и прекрасный… Вы не скажете сколько он будет стоить, а я вам заплачу. Вот два луидора в задаток; когда корсет будет готов?..

– Послезавтра.

– После завтра я буду у вас, потому что, надеюсь, вы не отдадите этот корсет раньше, чем я его увижу.

В назначенный день молодой человек явился к портному. Корсет был кончен. Рене осведомился будет ли он по мерке.

– О, милостивый государь! возразил портной, – как только я сам сниму мерку, – я никогда не переделываю, так я в себе уверен.

– В таком случае, – сказал Рене, – я мог бы примерить его сам, сказавшись вашим подмастерьем.

– Но…

– Эту услугу вы необходимо должны оказать мне. За это вы получили пять луидоров.

Пять и два, которые он получил накануне… всякая щекотливость портного исчезла. Он дал необходимые объяснения своему подмастерью – любителю.

Во время этого разговора довольно хорошенькая девушка вошла спросить, готов ли ее корсет; после утвердительного ответа портного, Рене попросил у гризетки позволения примерить корсет, предлагая заплатить за нее деньги. Она отказывалась, предполагая насмешку, но портной совершенно справедливо думая, что Рене побольше заплатит, чем его давальщица, уговорил ее согласиться на предложение. Рене учился на гризетке как примеривать корсет. Она жаловалась на то, что он жмет вверху, и портной схватил его спереди зубами, чтобы придать ему настоящую форму.

– Как! – воскликнул влюбленный, – разве необходимо, чтобы и я также примерял мадмуазель Маделене?..

– Непременно, если корсет будет беспокоить, – отвечал портной. – Разве вам это не нравится?

– Ничуть!

Заплатив за оба корсета, Рене Морэн отправился домой, переоделся в такой костюм, который делал его неузнаваемым, кроме глаз его возлюбленной, и тотчас же поспешил в дом Филон, где сказал, что его хозяин, вызванный в Версаль принцессой, поручил ему, как первому подмастерью, примерить корсет Маделене.

Ничего не подозревая, вдова позвала свою дочь, которая тотчас же и явилась в одной только юбке. Не узнав своего обожателя, она не позаботилась одеться как бы следовало, зная что портные привыкли видеть обнаженную грудь и что стесняться с ними нечего. Рене Морэн надел на нее корсет, медленно осмотрел его и поправил его рукой, чтобы придать ему очертания.

По окончании всех церемоний, он осведомился не жмет ли у нее грудь. При этом голосе, который достиг до самого ее сердца, хотя она его слышала в первый раз, Маделена открыла глаза и краснея ответила, что вверху действительно несколько жмет. Как только Рене Морэн готовился схватить зубами корсет, как делал его хозяин, Маделена, покраснев еще сильнее, отскочила от него, вообразив, что он хочет поцеловать ее грудь, которая была восхитительна…. Мнимый портной остановился… – Г-жа Филон вмешалась.

– Полно, дурочка, – вскричала она. – Оставь его делать свое дело. Они видят и других, вовсе не заботясь о том, что ты предполагаешь.

Рене приблизился, чтобы исполнить свою обязанность, – одну из самых сладостных обязанностей, позволявшую ему дать первый нежный поцелуй еще более взволнованной девушке, – однако, не настолько взволнованной, чтобы не спрятать письма, которое передал ей Рене.

В это время вдова ворчала:

– Извините невинность моей дочери; она еще так молода!.. У нее нет никакой опытности!..

Мнимый портной ответил:

– О! я не только не смею осудить эту стыдливость, а напротив чувствую еще более уважения к вашей дочери.

* * *

В записке, которую он передал ей, Рене предлагал Маделене ответить ему на любовь, которую она ему внушала. С этой целью на другой день вечером, он предлагав Маделене, как только мать, следуя своему обыкновению отправится после ужина в церковь, воспользовавшись отсутствием служанки, выйти из дома в коридор, где Рене должен был дожидаться. В нескольких шагах на углу улицы будет ждать ее карета… При этом Рене уверял ее в чистоте своих чувств. Он говорил ей, что женится на ней и т. д.

Рене нравился Маделене. Рожденная с огненным темпераментом, она не спала целую ночь после посещения ложного портного.

На другой день вечером, едва ушла ее мать, пока Сюссана Мудрю убиралась в кухне, Маделена потихоньку отворила дверь дома и подошла к Рене, который ждал ее на лестнице. Не говоря ни слова, прижавшись друг к другу, они достигли коляски и сели в нее, – кучер тронул лошадей… Через два часа они приехали в Вилльжюиф, по дороге из Парижа в Фантенебло, и остановились перед маленьким домиком, нарочно нанятым Рене для своих любовных похождений. Этот буржуа подражал вельможам.

Влюбленные оставались там целую весну и лето; но осенью Ловелас начал охладевать; как только выпал первый снег, он превратился в лед.

Маделена была беременна. Беременная женщина, по убеждению Рене, никуда не годилась. В одно утро он ее бросил. Только днем она получила записку извещавшую ее, что Рене отправился в Германию. В виде утешения в P. S. было прибавлено несколько сожалеющих слов. Денег ни гроша. Да и к чему разоряться на женщину, которую не хочешь больше видеть? Не благоразумнее ли, не экономичнее ли приберечь деньги на новую любовницу?

Между тем Маделена готовилась родить. Что тут делать?

– В Париже, – сказала ей служанка маленького домика, получившая наставления от Рене, – есть места, в которые принимают и держать даром женщин в положении подобном вашему.

Она родила там дочь, которая была отнесена в дом найденышей, находившейся около Собора Богородицы. Через две недели, еще совсем слабая и бледная, она отправилась к матери.

Но ханжи любят по своему. Хотя и приведенная в отчаяние побегом дочери, г-жа Филон и не подумала ее отыскивать из боязни скандала. Тем, которые спрашивали у нее о Маделене, она отвечала, что отослала дочь в провинцию к родственникам.

Возвращение блудной овцы, доставив ей действительную радость, не внушило ей более разумной нежности к дочери.

– Я не знаю откуда ты являешься, сказала она, – мне было бы неприятно узнать о ваших заблуждениях; если вы хотите, что я вам их простила, я требую, чтобы вы их загладили. Благодаря заботе скрыть мои слезы, благодаря лжи, для спасения моей чести, никто во всем квартале не знает, что делали вы в течение этих одиннадцати месяцев; это до такой степени покрыто тайной, что один честный человек, только что огорченный потерей жены делал мне на ваш счет самые лестные предложения. Я говорю о Матьэ Фульяде, водовозе. Он хочет на тебе жениться.

При этих словах, не смотря на всю опасность своего положения, Маделена расхохоталась.

– Подумали ли вы, матушка! вскричала она. – Мне выйти замуж за Матьэ Фульяда!.. Но ему, по крайней мере, сорок пять лет.

– Для честного человека не существует старости.

– У него пять человек детей!..

– Шестеро. Жена его умерла родами. И если бы у него было их двенадцать, разве несправедливо, чтобы вы искупили свою вину расканием? Ах, что может быть выше как превратиться в мать семейства!

– Я не согласна на такое покаяние.

– Как вам угодно! Только, так как мне не приходится держать у себя потерянную девушку, я отправлюсь к моему духовнику, попросить его, чтобы он заключил вас в монастырь,

– В монастырь! Умоляю вас, матушка, не отсылайте меня!

– Выходите замуж.

– Позвольте, по крайней мере, подумать.

– Я вам даю восемь дней.

На седьмой день Маделена бежала с маленьким прокурорским клерком, жившим напротив и с первого дня возвращения Маделены показывавшим ей знаками из окна, что готов взять ее хоть на край света.

Конец света г. Пиколе находился в мансарде предместья Сент Жермен? Пиколе был не богат. К счастью, Маделене во второй побег пришла остроумная мысль захватить с собой тридцать экю, которые находились на столе, а то наши влюбленные запивали бы свои поцелуи чистой водой.

Тридцати экю хватило на месяц, по экю в день – очень экономно. Они весело проедали последний на своем чердаке, когда вдруг постучали в дверь. Они обменялись изумленными взглядами, потому что никого не ожидали. Стук повторился.

– Кто там? спросила Маделена.

– Отоприте во имя короля! ответил глухой голос.

Во имя короля! Они побледнели. Особенно задрожал маленький Пиколе. Он был не особенно храбр, хотя мил, умен и забавен.

– Должно быть, вздохнула Маделена, – маменьке наскучило говорить, что я в провинции. Не имея возможности отдать меня Матье Фульяду, – она хочет запрятать меня в монастырь!..

Говоря таким образом, она подошла к двери и отперла ее. Блюститель правосудия вошел…

* * *

Этот блюститель был некто иной, как капитан Гедеон Крокар. В 1716 году ему было тридцать лет; если он и не был красив, зато приятен, и дюжинами считал свои успехи у женщин легкого поведения. Во все времена женщинам подобной категории нравилось отдавать свое сердце самохвалам, – и сердце и кошелек. Беря деньги с нелюбимых, они сами платили тем, которых любили. При этом, постоянный и весьма счастливый посетитель игорных домов, Гедеон Крокар вел обыкновенно веселую и легкую жизнь…

Но именно в то время, о котором мы рассказываем, капитан, находился в плохих обстоятельствах. Последняя его любовница отправилась в Лондон с одним богатым англичанином, а вечером полиция закрыла одно игорное заведете, в котором он получал доходы.

Гедеон Крокар, жил в одном доме и на одной лестнице с Пиколе. Его комната отделялась от комнаты маленького клерка простой перегородкой. Возвращаясь, по привычке, домой в половине ночи, – т. е. в то время, когда его соседи, устав от любви, засыпали, капитан вовсе и не заботился о них.

Но в этот вечер, не имея любовницы, которую мог бы объесть, не встретив дурочка, которого мог бы обобрать, капитан после умеренного ужина в кабачке довольно рано вернулся домой.

Он слышал как разговаривали влюбленные о своем затруднительном положении: у них не было ни гроша: чем завтрашний день питаться?

– Мы увидим завтра, что делать, сказала Маделена.

– Мы увидим… повторил Пиколе.

И молодая чета набросилась на ветчину и бутылку вина, стоявшие на столе, не беспокоясь больше о будущем, сопровождая, каждый кусок, каждый глоток вина веселым смехом и поцелуем.

Гедеон Крокар сначала рассеянно слушал разговор Маделены Пиколе. Какая то девчонка убежавшая от матери, с любовником… Какое ему было до нее дело!.. У них ничего не выиграешь!..

«Лягу спать!» – подумал капитан. Но когда он намеревался раздеться и лечь, вдруг его внезапно осенила мысль, посмотреть хороша ли соседка. Для человека без предрассудков, в роде капитана, каждое средство хорошо для достижения цели.

Мы сказали, что его чердак отделялся от чердака клерка одной перегородкой. Гедеон Крокар взял кусок сломанной рапиры и провернул на высоте человеческого роста в тонкой перегородке дырочку.

– Черт побери! – воскликнул капитан, приложив глаз к отверстию. – Черт побери! да она не дурна!.. Игрушечка!.. И эта игрушечка принадлежит такому болвану!.. Как он ее целует, бездельник!.. А! они, по-видимому, забыли о голоде и о жажде!.. Гм! гм!.. Как он ее целует!.. Прекрасные глаза, прекрасные волосы!.. Нет, черт побери! не будет того, чтобы подобная красотка принадлежала подобному шалопаю!.. Мы приведем все в порядок!..

Проговорив эти слова, Гедеон Крокар оставил свои пост, взял шляпу и привесил шпагу. Через несколько секунд он постучал во имя короля в двери влюбленных. Во имя короля! Эти слова пугали даже невинных!.. Гедеон Крокар рассчитал верно свой успех. При его появлении маленький клерк задрожал всем телом. Менее его испуганная, хотя также смущенная, Маделена стояла перед капитаном, ожидая чтобы он объяснился. Он призвал на помощь все сведения, который он приобрел своим нескромным любопытством.

– Вы, – сказал он, обращаясь к девушке, – без сомнения Маделена Филон?

– Точно так.

– Дочь г-жи Филон, живущей в улице Белых-Плащей?

– Да.

– Хорошо. А вы, – продолжал он, обращаясь к клерку, – г-н Пиколе?

– Точно так.

– Четвертый клерк мэтра Шатиньона, прокурора, живущего там же?

– Точно так…

– Отлично!

Он покрутил свои усы и продолжал, придав своему голосу ужасное выражение:

– Итак, во имя короля, я, Гедеон Крокар, караульный офицер, арестую вас обоих, одного как совершившего похищение, другую как согласившуюся на оное. Солдаты мои внизу; следуйте за мною.

Пиколе застонал; Маделена нахмурила брови.

– А куда вы нас отведете, господин офицер?.. – спросила она.

– Вас в монастырь Кающихся. Вашего любовника в Шатье.

– В Щатье! – пробормотал клерк.

– Довольно, – сказала Маделена. – Идем.

– Идете!.. Э! э! – насмешливо произнес Гедеон Крокар, показывая молодой девушке на сжавшегося на своем стуле Пиколе, – если вы так решительны, у г-на Пиколе нет, как мне кажется, такой твердости характера… Боюсь, его придется нести.

Маделена обернулась к своему любовнику.. Он плакал Она пожала плечами. Женщины презирают плачущих мужчин.

– Но, – продолжал капитан, – можно бы, быть может, устроить дела. Я не тигр… у меня есть сердце.

– А как можно это дело устроить? – спросила Маделена.

– Боже мой! если, например, тронутый раскаянием, г. Николе откажется от вас и немедленно, для доказательства своей искренности, оставит этот дом, дав клятву никогда в него не возвращаться…

– Клянусь, клянусь вам, господин офицер! – вскричал мгновенно вскакивая Пиколе. – Позвольте мне уйти, и клянусь всеми святыми, никогда не видать мадмуазель Филон, – никогда! никогда!..

– Ступайте же! – сказала она. – Спасайтесь, так как вам позволяют, я не стану вас задерживать.

Капитан отошел от полурастворенной двери… Одним скачком клерк очутился на лестнице, и перескакивая через пять ступеней, в одну минуту был на улице. Еще шаги беглеца не затихли на лестнице, как сняв с себя маску, Гедеон Крокар разразился хохотом.

– Черт побери! – воскликнул он. – Я удивлюсь, если этот красавец  когда-либо прольет кровь за свою любовницу. Ха! ха! ха! От подобного соперника отделаться очень не трудно!..

– Соперника? – повторила Мадалена, подозревая хитрость. – Что это значит?

– Это значит, мое дитя, что я такой же караульный офицер, как Турецкий Султан. Гедеон Крокар, профессор фехтованья – такова моя истинная и благородная профессия. Я живу с вами рядом и слышал из своей комнаты ваш разговор с этим молодчиком; через дырочку, проделанную в этой перегородке я мог даже присутствовать при фиоритурах, которыми вы приправляли свой ужин. Понимаете? Да и может ли такая прелестная девушка, как вы, принадлежать такому карапузику, который бросает ее при малейшей тени опасности? Вам нужен мужчина. Хотите меня, Маделена? Я вас люблю; полюбите меня. Положите вашу руку в мою. И пока эта рука будет опираться на меня, честное слово, вся полиция королевства будет, скорее ходить, с отрубленными ушами, чем засадит вас в монастырь.

Маделена рассматривала Гедеона Крокара; он был не очень красив, но зато высок, строен, силен, со смелым решительным взглядом. Ее первый любовник был злой подлец; второй – низкий трус… Маделела захотела испробовать храбреца.

Она протянула свою ручонку и выдернула ее с кошачьей ужимкой.

– Мы поговорим об этом, с улыбкой сказала она.

– Когда?

– Завтра утром.

– Почему не сейчас?

Капитан нежно привлек молодую девушку; она оттолкнула его.

– Нет!  – возразила она. – Не в этой комнате, где только что я целовала другого!..

– Отправимтесь, моя красавица, ко мне. У меня не Лувр, но в сравнении со здешним местом…

– Завтра я приду к вам; теперь прощайте.

– Но…

– О, капитан! ведь я не боюсь вас.

Гедеон Крокар поклонился.

– Уважение к капризам женщины!  – сказал он. – До завтра!

Она осталась одна; первой ее заботой было запереть дверь и потушить свечу; она не забыла признания капитана на счет дырочки в перегородки, потом она легла. Со своей постели она слышала, как вздыхал и ворочался на своей ее новый любовник. Она оставалась неподвижной, хотя тоже не спала… Перед рассветом она заснула, но ее разбудил чей то умоляющий голос.

– Маделена!  – говорил этот голос. – Маделена, вот уже день!

Она встала.

Через минуту она была в объятиях Гедеона Крокара.

Есть мужчины, которые марают и тело и душу женщины. Эти люди, для которых любовь состоит только в чувственности, кажется, находят адское наслаждение делать из этого чувства нечто зверское, постыдное, возмутительное.

Подобно улитке, оставляющей след на всем, до чего она ни коснется, эти презренные кладут неизгладимую печать на всех, кто имел несчастье принадлежать им.

Из розы они делают цикуту, из брильянта – голыш.

Маделена не была бриллиантом. Но попав в другие руки она быть может стала бы одной из тех куртизанок, которые хоть раз в день вспоминают, что и у них есть сердце. С Гедеоном Крокаром она научилась ничему не верить. Негодяй ради того, чтобы она доставала ему денег, погрузил ее в самую грязь, так что она не умела, не могла и не хотела жить иначе как в грязи… но… ей вскоре надоело жить с ним.

На другой день, после того как она отдалась, капитан представил ее в один из тех домов, в которых приезжие иностранцы и новички провинциалы, опоражнивают свои кошельки на зеленый стол.

Чтобы привлечь и удержать жертв, подобные вертепы были переполнены женщинами, легкого поведения, увы! в большинстве жестоко увядшими от слишком долгого и частого упражнения в любви. Понятно какой эффект произвела там Маделена Филон, молодая, прекрасная и свежая! Чтобы лучше воспользоваться красотой своей любовницы, Гедеон Крокар одел ее в великолепное платье, купленное в кредит…

В тот же вечер один нормандский дворянин, виконт де Гролье, будучи несчастлив в картах, захотел испытать счастья в любви. Он был сильно восхищен Маделеной.

– Пятнадцать луидоров, моя милая, за одну ночь! шепнул он ей на ухо.

Она молчала, несколько смущенная предложением.

– Завтра вы скажете мне да или нет, – продолжал виконт; – сегодня мой кошелек предписывает мне благоразумие. До завтра.

Гедеон Крокар издали наблюдал над ними. Он дал удалиться виконту, подошел к своей любовнице и спросил… Она не решалась отвечать, но он нежно, отечески успокоил ее, и она рассказала.

– Что такое пятнадцать луидоров! воскликнул Гедеон Крокар. – Мы хотим тридцать, и они у нас будут!..

Маделена подумала, что она не расслышала.

– Но, сказала она, – это вас не. опечалит?..

– Милая моя, возразил капитан, – в хорошо организованной связи, главное – сердце!.. Ваше принадлежит мне, и я не забочусь об остальном. При том же согласитесь, вам нужны деньги. Я не такой эгоист, чтобы скрывать под спудом подобную вам жемчужину. Завтра мы отыщем достойный вас ларчик.

За ларчик, помещение в улице св. Николая, заплатил виконт де Гролье; другой заплатил за мебель; третий принял на себя издержки на туалет; при четвертом наняли служанку; при пятом были куплены кое-какие безделушки, при шестом… Но ведь вы не полагаете, что мы будем рассчитывать до сотни, хотя и имеем для этого все данные!.. К концу трех месяцев подобного ремесла у Маделены была великолепная квартира; множество белья, платьев, кружев … У нее было два лакея, камеристка, и кухарка. У нее были бриллианты. Одно только возмущало радость ее быстрого возвышения: упорный протекторат Гедеона Крокара, Понятно, что капитан ввел Маделену в свет не для того, чтобы скромно удалиться.

– Ты мне обязана всем, – говаривал он куртизанке.– Без меня ты или бы ходила босиком и в лохмотьях, или же бы сидела в четырех стенах монастыря. Так как я поставил тебя на хорошую дорогу, совершенно справедливо, что я должен остаться с тобой.

И он оставался, регулярно каждый день обедая у Маделены, и еще регулярнее требуя от нее каждый день денег.

Однажды, когда хотела она воздержаться от последней обязанности, капитан желая убедить ее, что она дурно рассчитала, прибег к такому аргументу, перед которым она немедленно склонилась. Склонилась но не покорилась…

Он ее поколотил… «Кто же избавит меня от этого человека!» подумала она с горечью.

В эту эпоху, в 1716 году, вначале Регентства, главным начальником Парижской полиции был Вуйе д’Аржансон, отличный администратор, но человек разгульный, даже можно сказать, развратный, приказывавший приводить к себе каждый вечер самых красивых куртизанок, приглашавший их с собой ужинать и изображавший перед ними нечто в роде султана, бросая платок той из них, прелести которой более приходились ему по вкусу.

"Черт побери! – как говаривал капитан Крокар. – Странно же проводит свое время г-н д’Аржансон". Но во времена Регентства были не придирчивы. В это время безнравственность достигла высшей степени и при свете дня она царила и при дворе и в городе…

Д’Аржансон слышал с каким энтузиазмом говорили о куртизанке в улице св. Николая. Он приказал привести ее к нему.

– Начальник полиции желает узнать тебя. Будь с ним любезна, – сказал Маделене Крокар.

Маделен не нужен был этот совет; она была так любезна, что д’Аржансон хотел дать ей втрое против того, что он обыкновенно давал своим победам. Но Филон отказалась от этой громадной подачки. Она заранее составила план своего поведения, отправляясь на призыв начальника полиции.

– Монсеньор, – сказала она, – вы великодушны, но с вашего позволения я попрошу у вас нечто лучшее чем золото, как знак вашей благосклонности.

– Лучше золота? – воскликнув изумленный д’Аржансон. – Но что же может быть лучше золота, мое дитя?

– Моей свободы.

– Твоей свободы? Объяснись!

– В двух словах: один человек сделался моим господином; освободите меня от него.

Д’Аржансон покачал головой.

– Понимаю, заметил он. – Какой-нибудь негодяй, который пользуясь страхом, живет на твой счет?..

– Именно.

– Его имя.

– Капитан Гедеон Крокар.

– О! о! Гедеон Крокар!.. Это имя мне знакомо. Не правда ли, шулер с примесью бреттёра? Ничего нет легче, мое дитя; тебя избавят от твоего тирана. Ты очень ненавидишь его? Куда хочешь чтобы его услали! В Бастилию, в подземную темницу, чтобы он остался там навсегда, или года на два в Фор л’Евэк?

– Два или три года в Фор л’Евек будет достаточно, чтобы он позабыл обо мне.

– Идёт – на три или четыре года в Фор л’Евэк. Но, моя красавица, я надеюсь, что за мои труды вы придете ко мне опять?

– Очень счастлива, что могу быть приятной вам, – без всяких условий.

– Отлично отвечено. Ты не глупа, моя милая, и нравишься мне; в сторону прелести твоей красоты; быть может на днях я поговорю с тобою об одном проекте, который давно уже засел у меня в голове. Хочешь обогатиться?

– Я готова на всё, чтобы приобрести состояние.

– Браво! люблю людей, которые не торгуются со мной за свою совесть. Ну, так мы увидимся, слышишь ли? и поговорим серьезно. В ожидании любви в мире. – Когда всего вернее можно застать в гнезде мою птичку?

– Во всякий час, но всего вернее во время стола.

– Достаточно. Я беру на себя предложить ему сегодня утром десерт к завтраку. Постой, Маделена, а эти сто луидоров?.. Возьми их, мой ангел, возьми. Они принадлежат тебе по праву. Похищение капитана Крокара не идет в счет.

* * *

Филон удалилась, восхищенная вдвойне. Д’Аржансон обещал ей возвратить свободу и составить ей состояние.

Верный своему слову, в тоже самое утро, когда Гедеон Крокар располагался спокойно позавтракать со своей любовницей, начальник полиции послал офицера с четырьмя солдатами захватить персону капитана. Выслушав приказание следовать за стражей, Крокар испустил свое обычное ругательство, но Филон казалась в странном отчаянии.

– Но что он сделал? За что вы забираете его? – рыдала она.

Ироническая улыбка сжала губы Гедеона Крокара. Он не был обманут этой чрезмерной чувствительностью. Устремив на молодую женщину сверкающий взгляд, он проговорил:

– Полно! Сыграно, моя милая, хорошо. Ты из шкоды Иуды Искариота; ловко же ты продаешь своих друзей; ты пойдешь далеко.

– О, Гедеон! – прошептала Маделена, – можешь ли ты думать…

– Но я не вечно буду узником в тюрьме, – продолжал Крокар, не тронутый этими лукавыми нежностями. – И клянусь моей честью, когда я выйду…

– В ваших интересах, Гедеон, советую не угрожать, – перебила Маделена, переменяя тон. – Я великодушно предупреждаю вас, что очень скоро снова должна увидеться с г. д’Аржансоном.

Капитан замолк; он сдержал свою ярость и последовал за стражей.

– Уже! – произнесла куртизанка.

Счастье никогда не приходит одно. Через несколько часов Филон, доложили, что некто желает переговорить с ней. Это был маленький человек в черном шерстяном платье.

– От матушки! – вскрикнула Маделена. Она не ошиблась.

Г-жа Филон умерла накануне вечером; перед самой смертью она продиктовала своему духовнику письмо следующего содержания:

«Вы, Маделена, отравили горечью последние дни моей жизни; однако, хотя мне и известно о вашем постыдном поведении, я всегда отказывалась от печального права, принадлежащего мне, – от права наказать вас. Единственное наказание, которое мне доступно в ту минуту, когда закрываю глаза, я хочу сохранить для вас есть сожаление, если это только сожаление для вас, что вас не было при моем конце. Что касается состояния, прощая вам, ибо надеюсь, что и вас когда-нибудь коснётся раскаяние, я согласна, так как от меня одной зависело бы совершенно лишить вас наследства, оставить вам одну часть; другую я отдала церкви – моей утешительнице. Прощайте, дочь моя! и да простит вас Вечный Судья как я вас прощаю.»

«Мария Шаню, жена Филона.»

* * *

Будем справедливы, чтение этого послания выбило несколько слез из глаз Маделены. Она немедленно отправилась в часовню помолиться; вся одетая в черное она шла до кладбища за гробом матери.

Затем она заперлась на восемь дней, отказываясь принимать кого бы то ни было. Но отдав долг скорби, Филон начала прежнюю жизнь. Шартр был брошен. Материнское наследство состояло из двенадцати тысяч экю… Она поместила эту сумму в верное место. Маделена любила деньги. Собственно, она только их и любила. Разве она не сказала д’Аржансону: «Чтобы обогатиться, я готова на все!»

Готовая на всякую низость, она недурно начала и продолжала идти по этой дороге.

Д’Аржансон не забыл о прекрасной куртизанке из улицы св. Николая. Во второе свидание он говорил ей почти такими словами.

– Вот что я приготовил для тебя; слушай: «говорят: in vino veritas; правда в вине; и это верно; пьяницы говорят всё, что придет в голову. Но есть личности еще боле болтливые, если только уметь обходиться с ними. Это влюбленные. Чувствуешь ли себя в силах держать дом, в который собиралось бы все, что есть распутного в столице, потому что в него будут собраны самые прелестные женщины? Я дам в твоё распоряжение пятьдесят тысяч экю. У тебя будет открытый лист, чтобы ты могла наполнять свое заведение самыми кокетливыми и возбудительными личинами; взамен этого я попрошу у тебя только одного: всегда иметь внимательное ухо, поняла меня? Я хочу, чтобы ни одно слово, произнесенное в твоем заведении не ускользнуло от тебя и было передано мне. За всякое важное известие, которое дойдет ко мне через тебя, будет назначена награда. Служа в одно время и любви, и своим, а также и государственным интересам, ты раньше шести лет будешь также богата, как Самуэль Бернар. Твой ответ?

– Где пятьдесят тысяч экю? – ответила Филон. Д’Аржансон схватил ее руками и раза четыре поцеловал, весело говоря ей:

– В эту минуту, моя милая, тебя целует не мужчина, а начальник полиции подписывает с тобою контракт. Маделена умница, красавица Маделена! Если бы ты знала по латыни, я сказал бы тебе «Tu Marellus eris»[T? Marc?llus er?s – Ты будешь Марцелл (Вергилий).– Цитируется как предсказание кому-либо блестящей будущности].

– А что это значит?

– Это значит, что ты будешь графиней.

Думая пошутить, д’Аржансон напророчествовал.

Филон устроила свое заведение в одном из лучших кварталов Парижа, в улиц Сент-Оноре, в четырех шагах от Лувра, в двух – от Пале-Ройяля, где жил Регент. Чувствительный к выбору, в котором он видел внимательность со стороны главной жрицы Венеры, Филипп Орлеанский обещал ей свое покровительство.

Приятной наружности, доброго и мягкого характера, обладавший образованным умом и разнообразными талантами Филипп Орлеанский, Регент Франции отличался глубокой безнравственностью и распутством. Он окружил себя людьми самого развратного поведения и звал их roues (повесами). Разврат дошел до высшей степени; и однажды графиня де Сабран вслух сказала, «что Бог сотворив человека, взял остаток грязи и сотворил из нее принцев и лакеев». Оргии обыкновенно происходили в Сен-Клу, куда были привозимы ночью, с завязанными глазами публичные женщины… Но возвратимся к Филоне…

Она была восхитительно прелестна; высокая ростом и необычайно стройна. Филипп Орлеанский целых три месяца был от нее без ума.

«Его королевское высочество повелел устроить в глубине садов СенКлу род грота, таинственно освещенного несколькими лучами света, устремленными на постель, из соломы. Герцог сажал на нее куртизанку, прикрытую только своими золотистыми волосами, доходившими ей до колен. Таким то образом герцог каялся с Маделеной Филон, восхищаясь как любовник и как артист всеми совершенствами этой грешницы, которая и не думала покаяться в грехах.

От времени до времени уже тогда, когда Филона пошла в ход, Регент приходил в ее заведение ужинать с нею.

Хорошо заплаченная д’Аржансоном за то, чтобы передавать все происходящее в ее учреждении, Филон совестливо выполняла свою обязанность и оказала большие услуги полиции. Позже она сделалась поставщицей для регента новостей. Он вручил, ей ключ от маленькой двери, которая вела с улицы во внутренность ПалеРойяля, не через большие лестницы.

Равно во всякое время она имела вход к Дюбуа, к человеку наиболее презираемому историей…

* * *

Рядом со своим домом Филон открыла модный магазин. Я такова была ее известность между портних, что модницы не смели показаться ко двору в платье сшитом не в ее мастерской.

Но не в этом заключался главный ее интерес. Она проникала в семейства бедняков, чтобы набирать самых красивых молоденьких девушек, привлекала их выгодной работой и платой и затем продавала их на вес золота.

Одетая самым скромным образом, иногда в воскресенье, Филон под руку с одним из своих приятелей отправлялась в Портерон за добычей. Под густыми деревьями кабачков, сводня, как только замечала танцующую миловидную гризетку, или розовенькую дочь купца, тотчас же расставляла свои сети. Бутылка старого бургонского заменяла местное вино и когда старик отец или любовник падал под стол, потеряв рассудок, Филон нападала на девушку.

– Право, мое дитя, вы прелестны! И как вы можете находить удовольствие в подобном обществе?

– Идешь куда можешь, сударыня.

– Ни чуть! С вашей прелестной фигурой идешь, куда хочешь. А это шерстяное платье!.. Да вам нужен шелк, моя милая!

– Вы изволите смеяться!

– Я так часто смеюсь, что если вы завтра хотите прийти ко мне по этому адресу, через месяц, я уверена, у вас будет великолепный туалет.

Адрес был модного магазина.

– Конечно, – продолжала Филон, – вы должны будете поработать, моя красавица, чтоб заслужить благоволение хозяйки. За ничто – ничто, не правда ли?

– Так я буду принята как мастерица.

– Без сомнения. Но работа не трудна; мы объясним ее вам. Ведь вы придете, скажите?

– Непременно сударыня.

– Говорить о нашем разговоре бесполезно.

– О! я не скажу никому.

На другой день гризетка или дочь купца прибегала к модистке Филон, которая чтобы не встревожить ее? давала ей в руки иголку. Мало-помалу влияние более изысканной одежды, более возбудительной пищи, особенно советы новых подруг, их легкие предложения оказывали свое действие… Если у нее была совестливость, она уничтожалась. И вот в один прекрасный вечер, она из магазина мод переходила в магазин любви; из мастерицы она становилась одалиской…

Цена наслаждений в заведении Филоны вначале была очень возвышенна; вдруг она значительно понизилась вследствие причины, которая рисует нравы эпохи.

Фрины улицы Сент-Оноре были всё более и более в спросе; ради них мужья бросали жен, любовники любовниц. Как возвратить этих господ, или по крайней мере наказать их?.. Вот на чем решили оставленные придворные и городские красавицы: они отправились к Филон просить мщения, таинственных кабинетов и тайны, за которые они предлагали щедро платить. Но, боясь чтобы очень высокая цена не уменьшила количества наслаждения, он просили Филон, по-видимому, понизить ее тариф; а они за то обещали вознаградить ее ущерб.

Торг был заключен и у Филон стало столько приходящих красавиц, что она не знала куда с ними деваться.

В план д’Аржансона входило, чтобы у Филоны было нечто в роде мужа; она согласилась на том условии, чтобы ее мужем был один из красивейших мужчин в городе. Ей дали в мужья швейцара Мазариневского отеля Петра Шиффмана, молодца шести с половиной футов ростом, и чтобы ни говорила хроника, но вероятно в течение нескольких недель Филон весьма нежно обращалась со своим красавцем мужем.

Но сладости домашнего очага не могли быть долго по вкусу женщин подобного сорта. Прошел медовый месяц, пересытившись, по ее собственному выражению, – грубой «говядиной,» Филона, захотела вернуться к боле деликатной пищи. Случаев для ее гастрономии представлялось немало; в качестве хозяйки дома она всегда имела возможность забирать себе лучшие куски…

Прогнанный однажды вечером из брачной комнаты, Петр Шиффман, рассердился и раскричался; он говорил, что женился не за тем, чтобы спать одному… Маделена и ее любовник из-за двери еще смеялись над ним. Колосс пришел в ярость; ударом ноги он вышиб дверь, схватил товарища своей жены, – молодого и мускулистого маркиза, – рискуя переломить его на двое, – и сбросил его с лестницы…

Но едва он выполнил это дело, как град палочных ударов посыпался на его спину. То Филона, пришедшая в себя от первого страха, расправлялась по своему с мужем.

– А! негодяй! подлец! Так то ты обращаешься с моими гостями!..

– Ай! ай!.. Довольно, довольно, Маделена!..

– Будешь ты выламывать у меня двери?

– Маделена, не так сильно!..

– Будешь ты делать скандал в моем доме?..

– Маделена, умоляю тебя!..

– Знай, мужик, болван, что ты только мой первый лакей здесь. И как лакею, когда я занята, тебе запрещено меня тревожить!..

– Маделена, умилосердись!..

Она заставила его сойти, поднять маленького маркиза, который лежал на лестнице, и принести к ней… Потом велела ему уйти… И он повиновался.

Но с этой минуты, вследствие печали и стыда, Петр Шиффман, который до того вел очень регулярную жизнь, совершенно опустился. Он завел любовницу в городе, начал играть и напиваться… А когда он был пьян, он был ужасен!.. Одна только жена могла его усмирить тоже палочными ударами. Для этого она держала камышовую палку. Но самые здоровые палки ломаются. Филон боялась, чтобы когда-нибудь Шиффман не задумал взять реванш. Она просила д’Аржансона, чтобы он избавил ее от мужа, как избавил от любовника.

– Вы сделали зло, монсиньор, – сказала она ему, – вы должны и исправить его.

– Ты права, – ответил д’Аржансон; – тебе нужен не такой муж.

* * *

«В Париже было много солдат и даже гвардейцев, которые силой захватывали людей для военной службы и отводили в особенные дома а затем продавали против воли в рекруты. Дома эти назывались тюрьмами; уверяют, что в Париже таких тюрем было двадцать восемь.»

Однажды утром Петр Шиффман, наполовину пьяный, был брошен в такую тюрьму, оттуда он вышел только затем, чтобы быть отправленным в казарму. Но когда в казарме он пришел в себе, то грозился убить всех, если ему не позволят возвратиться к жене, так что его принуждены были связать и бросить в темницу. Без сомнения, темница эта была весьма сырым помещением. Прекрасный швейцар получил там воспаление в груди и умер.

* * *

Время поговорить о тех политических обстоятельствах, в которых Филон играла большую роль…

Герцогиня дю Мэн, питавшая глубокую ненависть к Филиппу Орлеанскому составила, вместе с Альберони, первым министром Филиппа V, и принцем Челламари, испанским посланником при французском дворе, проект отнять Регентство у Филиппа и соединить Испанию и Францию в одно государство, отдав престол испанским Бурбонам.

Из французских вельмож приняли участие в этом заговоре: герцог де Ришелье, Клод де Феррет, де Сабран, де ла РошфукоГондраль, граф де Лаваль, кардинал де Поллиньяк, Шевалье де Вильнев, маркиз де Помпадур, де Лезекюр, де Кастень, де ла Бом, де Бофор, де Грав.

В числе одалисок в гареме Филоны находилась одна девушка, по имени Марианна, – отличавшаяся блеском своей красоты, но особенно характером совершенно противоположным тому месту, в котором она жила. Марианна была единственная дочь старого сержанта, воевавшего в Испании под начальством герцога Орлеанского; за свои раны он получил от министра гжи де Ментенон самый ничтожный пансион. Но в тот день когда герцог Орлеанский был провозглашен регентом королевства, старый сержант сказал своей дочери:

– Марианна, вынь из шкафа мой белый с голубыми выпусками мундир, мою длинную шпагу и маленькую шляпу; я хочу идти в Пале Ройяль, да, в Пале Ройяль. Разве ты не знаешь? мой генерал сделался так же могуществен, как французский король. Он не забудет своего старого товарища по оружию; того, кто при Лериде оградил его своим плечом от пули направленной в его грудь. И ты, мое милое дитя, надень свое новое платье, – я хочу, чтоб ты была хороша. – и пойдем со мной.

Одалиска с павлином. С картины Леона Камерре.

Немного кокетства не вредит, даже в 15 лет, а чтобы понравиться отцу, оно даже позволительно. Марианна подбежала к зеркалу; напудрила свои черные волосы и подняла их под белый чепчик с розовыми лентами, золотой крест, единственное наследство, оставленное ей умирающей матерью, упадал на грудь, прикрытую лиловым платком; корсет с короткими рукавами из сирой тафты, обрисовывал изящество ее талии и позволял видеть белизну рук; ее юбка была не настолько длинна, чтобы скрывать маленькие башмачки с красными каблуками и тонкость очертания икр.

Регент принял отца и дочь с той вежливостью, которая так нравится старым солдатам: он припомнил сержанту, как он шел в атаку, немедленно приказал назначить ему пансион и обещал дать Марианне на приданое. Какая радость!.. Но она продолжалась не долго. Проходили дни, а патента не приходило… Случилось это потому, что среди куртизанов, находившихся на аудиенции в ПалеРойяле, один герцог, состарившийся в разврате, заметил с преступным намерением, и эту миленькую белизну, и продолговатые черные глаза, и этот девственный лоб… он тогда же решился поставить ловушку, в которой должны были погибнуть столько грации и красоты…

Достав в свои руки патент, он дал наставления Филоне, которая слишком верно выполнила их.

Филона явилась к Марианне, которую она нашла в мансарде, без мебели и без огня у изголовья ее отца, который от бедности и отчаяния сделался болен.

– Я узнала, – сказала она ей, – что вы несчастливы; правда, регент обещал пансион вашему отцу, но около принцев всегда есть люди, которые противятся их благодеяниям. В нашем веке все покупается, и у вас нет денег. Я пришла, предложить вам честное средство достать их. Я держу большой модный магазин в улице Сент-Оноре, приходите ко мне, я хорошо заплачу вам и по крайней мере, благодаря вашей работе, уважаемый старец, которого вы так нежно любите, может получить помощь, которую требуют его старость и раны. Кроме того у меня есть покровители, и я буду в счастлива употребить их в вашу пользу, чтобы вы получили ожидаемый патент.

Еще слишком чистая, чтобы подозревать дурную мысль под такими радушными словами, Марианна, в надежде возвратить здоровье отцу с благодарностью приняла это предложение.

Каждое утро она отправлялась в магазин, в улицу Сент Оноре и каждый вечер заботливо приносила старику отцу свою задельную плату.

Однажды она не вернулась.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.