Графиня Лихтенау

Портрет Вильгельмины Экке, графини Лихтенау. Анна Доротея Тербуш, 1776 г.

Многие полагают, что в Германии только и есть, что целомудренные блондинки, как Маргарита Гёте, неспособные грешить, если только дьявол не завладеет их душой. Эти люди ошибаются. Германия вовсе не имеет монополии на добродетель.

Доказательством этому может служить Прусская графиня Лихтенау, которая была чем-то вроде Германской Дюбарри, поставившая вверх дном весь двор в Потсдаме, барышничая сердцем и поглощая флорины Фридриха Вильгельма II. Фридрих Великий удостаивал ее своим гневом, Наполеон – состраданием.

Странное стечение обстоятельств! Во время своей юности Фридрих Великий навлек на себя гонения своего отца, Фридриха I, за то, что выказывал особенную наклонность к музыке и литературе. В старости Фридрих Великий, в свою очередь, преследовал не сына, потому что у него не было детей, а племянника, который любил котильон. Отец питал глубокую антипатию ко всему, что напоминало литературу, Фридрих Великий точно также питал не меньше отвращение к женщинам.

Он любил славу, любил ученых, философов, поэтов, но не любил женщин… Прусский король не был совершенством. Он также любил детей, и по этому поводу мы расскажем прелестный анекдот.

Фридрих позволял принцу, который был еще совсем ребенком, во всякое время входить в кабинет. Однажды, когда он работал, маленький принц играл около него в волан. Волан упал на стол короля, он бросил его ребенку и продолжал писать. Ребенок снова начал играть, и волан опять упал на стол; король снова отбросил его и строго взглянул на играющего, который обещал, что этого больше не будет. Но, наконец, в третий раз волан падает на самую бумагу, на которой писал его величество. В этот раз, он берет игрушку и прячет ее в карман. Маленький принц просит прощения и обратно свой волан; ему отказывают; он пристает, его не слушают. Устав просить, ребенок с гордостью приближается к королю, подпирается фертом и говорить угрожающим тоном: «я спрашиваю у вашего величества, угодно ли вам отдать мой волан? да или нет?» Фридрих разражается смехом, вынимает из кармана волан, отдает ее маленькому принцу, и, обнимая его, говорит: «Ты храбрый мальчик! У тебя не отнимут Силезии».

Этот принц, ребенком злоупотреблявший терпением Фридриха Великого, был тот Фридрих Вильгельм II, который, став мужчиной, подавал дяде столько причин быть недовольным по поводу своей связи с Августиной Лихтенау, или с Августиной Герке, потому что только когда принц стал королем, его любовница получила титул графини.

У Фридриха Великого был начальником капеллы некто Элия Генке, вдовец с тремя дочерьми, Лизаветой, Шарлотой и Августиной. Первые две были хороши собой, последняя обещала быть восхитительной. Любой другой на месте Элии Генке помешался бы. Но доказано, что из всех артистов музыканты всего менее беспокоятся о том, что волнует обычного смертного. Для музыканта ничего, кроме музыки, на свете не существует. Вы скажете, что Элия Генке хоть на время должен был покидать свое искусство, чтобы иметь от жены трех дочерей? Без сомнения, и музыкант тоже человек… И когда была жива его жена, Элия Генке был не только добрым мужем, но и внимательным отцом. Но как только жена умерла, Генке совершенно забыл о семействе. Он стал заниматься одними только симфониями. Из этого вышло то, что дочери, оставленные самим себе, делали что хотели, т. е. не делали ничего хорошего.

Вторая, Шарлота вышла замуж за своего двоюродного дядю. Что касается старшей и младшей, Елизаветы и Августины, они пошли, быть может, по более веселой дороге, но зато менее почтенной.

Это было в 1770 году; Фридриху Вильгельму было двадцать шесть лет; он был красив, он был принцем, у него было пылкое сердце, он должен был пользоваться успехом в любовных похождениях. Так нет же! Боязнь не понравиться дяде парализовала у придворных дам желание быть приятными племяннику. Фридрих Вильгельм искал любви не достойной его сана, у субреток, которых он прижимал где-нибудь в углу, у мастеричек, которых он тайком водил ужинать в гостиницу Золотого Солнца в Берлине.

Однако уверяют, что, рискуя прогневить его величество, а еще более мужа, графиня Ольдендорф была благосклонна к принцу. Но графине уже было сорок лет, она была ряба, как уполовник, и толста, как три гренадера вместе. Когда ему говорили об этой победе, Фридрих Вильгельм краснел до ушей и клялся, что графиню Ольдендорф оклеветали!!.. Но скорее клеветали на него, подозревая его в искании счастья на груди этой живой богини…

И вот, однажды, летним утром, когда он прогуливался в садах Сан-Суси, любимом жилище своего дяди, вдруг при повороте в одну аллею Фридрих Вильгельм встретился с молодой девушкой, при виде которой, как будто в ответ на занимавшую его мысль, он вскрикнул от удовольствия. Восклицание это обозначало:

«Вот то, что мне нужно. Я нашел, что искал».

Эта молодая красавица была Лизавета, старшая из сестер Генке.

В это время ей было девятнадцать лет. Принц давно знал ее, но никогда до этого времени не замечал ее красоты. Он подошел к ней, сказал ей несколько комплиментов и предложил ей руку.

Целый час они прогуливались по тенистым дорожкам, нарвали целый букет цветов, и Фридрих Вильгельм взял на себя всю ответственность за это преступление, ибо король запретил рвать цветы в его садах. Смеясь, они отправились взглянуть на то место, где возвышалась могила собак его Величества… Короче сказать, они начали любовную интригу, которая, сокрытая от всех, вскоре приняла невероятные размеры. Из этого мы можем заключить, что Фридрих Вильгельм вскоре стал счастливым любовником Лизаветы Генке. Каждую ночь он отправлялся к ней и уходил только с наступлением утра.

И угадайте, кто покровительствовал этой любви? Младшая сестра Лизаветы, Августа, еще дитя лет пятнадцати. Да, именно Августа, ночью, в назначенный час, отправлялась ждать Фридриха Вильгельма, чтобы провести его к Лизавете, и Августа же отворяла ему на рассвете потайную дверь… Было бы трудно, чтобы в подобной школе ребенок не сделал быстрых успехов. У нее были способности; она воспользовалась уроками. Прошло шесть месяцев, с начала связи племянника короля со старшей дочерью начальника капеллы. Удовлетворенная обладанием, страсть принца начала биться только одним крылышком.

Уже много раз под различными предлогами он не являлся на свидания. Лизавета приходила в отчаяние; она надеялась, что любовь их не кончится так скоро. Чтобы удержать близ себя любовника, она употребляла самое плохое средство: она начала браниться; она упрекала его в неверности; часы, проходившие некогда так сладко в нежных предположениях любви, теперь тянулись в едких упреках с одной и в извинениях с другой стороны.

Однажды вечером, после сцены, при которой молча присутствовала Августа, принц объявил, что он устал от этих нескончаемых ссор, и именно потому, что Лизавета не имеет более доверия к его привязанности, он решился сказать ей верное прости.

Он взял свою шляпу и вышел. Лизавета бросилась за ним. Но, останавливая ее жестом, Августа сказала ей:

– Хочешь, я поговорю с ним? Хочешь, чтобы я вернула его?

Лизавета смотрела на молодую девушку, черты которой выражали благородную решительность… Она рассудила, что друг, что сестра возымеет, быть может, более власти, чем она, над неблагодарным.

– Ну, хорошо, сказала наша Ариадна. – Ступай! Поговори ты с этим злючкой…

В два прыжка Августа догнала Фридриха Вильгельма на половине лестницы, по которой он медленно сходил вниз.

– Принц, вы серьезно уходите? – сказала она.

– Да.

– Вы не любите больше Лизавету?

– Нет.

– Достаточно. Прощайте! Да простит вам Бог те страдания, которые вы оставляете в этом доме. Августа держала в руках своих светильник, произнося эти слова, она так подняла его, что лучи света падали на лицо ее, орошенное слезами.

Фридрих Вильгельм в свою очередь смотрел на ее лицо; – он переступил две ступени и в полголоса сказал ей:

– Все страдание, которое я оставил в вашем доме… вы, Августа, предполагаете, что Лизавета так несчастна! Она ли заставила меня убедиться в моих ошибках.

Августа отрицательно покачала головой.

– Нет? – продолжал Фридрих Вильгельм. Это вы делаете из великодушия и дружбы к ней. Для вас ничего не значит ее страдание! Для вас ничего не будет стоить не видеть меня более.

Он взошел еще на одну ступеньку; он почти касался молодой девушки. Их взгляды встретились.

– О! Уходите, уходите! – бормотала она.

– Августа… милая Августа…

– Уходите!.. Боже мой, если она только будет подозревать!..

– Ну, я ухожу, – но только для того, чтобы ждать вас в одной из аллей парка – и именно в аллее тополей. Вы скажете Лизавете, что вам необходимо явиться туда.

– Молчите! То, что говорите вы мне – преступно. Изменить ей, – моей бедной сестре!..

– Да ведь я не люблю ее, а люблю вас!

– Вы любите меня и никогда бы не пришли?..

– Я был слеп!.. Глуп, наконец…

– Наконец!.. Я должна поговорить с вами. Через час мы поговорим под тополями.

И она тотчас же вернулась к сестре.

– Ну что? – спросила эта последняя.

– Он был глух к моим просьбам, как скала! Он тебя больше не любит.

Лизавета заплакала.

– Ба! – заметила Августа, – на твоем месте вместо того, чтобы плакать, знаешь ли, чтобы я сделала?..

– Что?

– У него, вероятно, есть другая любовница, я взяла бы другого любовника. Но я сделала бы это явно, чтобы доказать ему, что я о нем больше не думаю. Граф Кипер пожирает тебя взглядами при каждой встрече. Он совсем не дурен.

– О! Ему, по крайней мере, пятьдесят лет!..

– На вид ему нет еще и сорока…

– И притом граф не то, что принц.

– Полно! Что это за принц, который боится дядю, как огня, так что у него меньше свободы, чем у последнего мужика!.. По чистой совести, что получила ты от того, что была любовницей принца?.. Он не подарил тебе и кольца в двадцать флоринов. Напротив, граф Кипер богат… он великодушен… ты будешь ездить в колясках, если захочешь… Но действуй, как ты хочешь. Всё, что сказала я – всё для тебя же. Но так как ты не увидишь более принца, то я убеждена, что ты будешь очень глупа, стесняясь в своих поступках. До свидания. Я иду спать.

* * *

Через час после этого, тогда как Лизавета спала, грезя о своем царственном любовнике, Августа отправилась на свидание в назначенное место. После того, что произошло между ним и сестрой его любовницы, принц надеялся, что он легко восторжествует над рассудком молодой девушки.

На самом деле, как можно подумать, что женщина, которая бросается вам на шею, вслед затем скажет вам: «извините, мой друг, но прежде, чем принадлежать вам —вот мои условия». Однако именно это и случилось.

Случилось не в эту ночь… В эту первую ночь, под сенью тополей, в пустынном парке, Августа казалась озабоченной только своей виной, заключавшейся в том, что она объявила Фридриху Вильгельму, что она к нему неравнодушна. Но это было сильнее ее. При мысли о том, что она навсегда разойдется с принцем, у нее разрывалось сердце. Но любить любовника сестры – ужасно! постыдно!..

– Но ведь я не люблю вашу сестру! – на все лады повторял принц.

– Что за дело! – возражала Августа. – Я должна была бы скорее умереть, чем открыть вам этот роковой секрет… Нет! оставьте меня! продолжала она, снова отирая слезы. – Я ужасаюсь самой себе!.. Забудьте, что я вам сказала!.. Ведь вы меня не любите, вы не можете любить меня!.. Разве любят ту, которую презирают?..

– Презирать вас, Августа!.. О! Но я восхищаюсь вами.

– Полноте. Это только гордость говорит в вас.

Августа Генке, эта пятнадцатилетняя девочка, с ангельским лицом, была просто демон. Все развратные инстинкты соединились в ней, с тем преимуществом, что она с необыкновенной ловкостью пользовалась действительно замечательной энергией. Когда она в первый раз увидела принца, который прошел, не заметив её, к ее сестре, она сказала самой себе: «он будет моим любовником».

Однако, в течение шести месяцев, она не сказала ему ни слова, ни даже жестом не показала, что она имеет к нему склонность. В течение шести месяцев, пожираемая ревностью, понимая скандальную сторону открытой борьбы с сестрой, она имела настолько смелости, чтобы оставаться спокойной зрительницей их любезностей.

Но в этот час Августа решила: для того, чтобы навсегда привязать к себе любовника – отказать ему в самом сладостном доказательстве любви.

Фридрих Вильгельм полагал, что Августа еще девственница, и что она отдастся ему вследствие страсти… но отдастся только тогда, когда она не будет иметь угрызений совести.

Августа знала свою сестру, как свои пять пальцев. У Лизаветы не было в характере энергии. Измена принца слега опечалила ее, но новый любовник, взявший ее на содержание, успокоил ее. Этим любовником был граф Кипер.

В одно из своих свиданий с Фридрихом Вильгельмом, под тополями, к великому удивлению принца, Августа выразила и более свободы ума и более свободы обхождения.

Он удивился и спросил, что случилось; она подала ему руку.

– Теперь я не так краснею, близ вас, мой друг.

– Объяснитесь.

– Увы! Кто знает не пожалеете ли вы, узнав это объяснение?

– Я не понимаю вас… о чем я могу сожалеть близ вас!.. Разве только о том, что не могу провести всю жизнь с вами!..

– Так вы больше не любите Лизавету?..

– Что за вопрос!.. Я люблю вас…

– Так вы не рассердитесь, узнав, что она намеревается быть любовницей другого?..

– О! Вовсе нет!.. Я в восхищении, что она забыла меня, потому что это забвение для вас приятно. Дорогая Августа, вы не поэтому ли улыбаетесь?.. Как вы могли полагать, что я еще думаю о Лизавете.

– Не то! Я думала, что она еще любит вас. И я считала дурным поступком замещение ее в вашем сердце.

– А кто заместил меня у Лизаветы?

– Граф Кипер… Завтра она едет с ним в Англию.

– Она едет с ним?.. Как, она бросает отца?..

– Вы удивляетесь, что любовник всего требует от женщины?

Принц молчал несколько минут; потом проговорил:

– А вы, Августа?.. если бы я сказал вам, чтобы вы были моею, – что бы вы ответили?..

Она вздрогнула; сердце у нее забилось сильнее; она достигла цели; однако она ответила:

– Если бы я ответила, что я принимаю, то более могущественный сказал бы: я запрещаю.

– Дядя?.. О, вы заблуждаетесь, Августа, я не школьник… Я сам себе господин и я докажу это…

– И навлечете на себя гнев короля. Нет, мой друг, я не могу, не должна быть причиной неприятностей.

– Что для меня эти неприятности, когда я получу за них наслаждениями!.. Августа, вы отказываетесь принять меня в вашей комнате по чувству деликатности, перед которой я преклоняюсь. Но если вы любите меня теперь, когда вы расстаетесь с сестрой, почему бы вам не жить со мной, за городом… в домике, который я найму и отделаю для вас…

– Нет!.. Нет!.. А мой бедный отец!.. Что станется с ним, когда его оставят обе дочери.

– У него есть клавесин и скрипка!.. Он даже не заметит вашего отсутствия!..

– Вы думаете? – И Августа рассмеялась против воли.

Через неделю, пока был куплен и отделан домик в Шарлотенбурге, между Потсдамом и Берлином, в один прекрасный вечер Августа, в свою очередь, бежала из отцовского дома. Происшествие это произвело замечательный скандал при дворе. Но король, против своего обыкновения остался безучастным к поступку племянника. Даже лучше. Кто-то заговорил в его присутствии о любви принца и Августы Генке:

– Молодость имеет свои права! – весело сказал Фридрих Великий.

– Ба! Ба! – подумали слышавшие эти слова. – Король потакает любовным дурачествам? Он стареет.

* * *

Совершенная правда, что счастье, которого долго желали, во сто раз дороже. Прошел уже год как Фридрих Вильгельм был счастливым любовником Августы, а ему казалось, что только накануне она отдалась ему.

Да и какая же разница с Лизаветой. Та была только красивая женщина… Августа была самая прелестная из женщин!.. Лизавета любила… Августа умела любить… Все было в ней обольщение, и обольщение постоянно новое, постоянно оригинальное… Через год поцелуй, который принц срывал с уст прелестного создания, еще имел для него всю свежесть первого поцелуя. А что за прелесть в разговоре, в котором самая грациозная веселость сменялась самой трогательной меланхолией? Принц представил Августе некоторых из своих друзей, и все они нашли ее очаровательной. С каким умением принимала она!.. Дом ее был поставлен на такую ногу, что богатейшие вельможи Потсдама и Берлина не могли соперничать. У нее был великолепный повар – француз, расторопные лакеи, самые изящные экипажи, лучшие лошади… Ни одна женщина во всей Германии не одевалась лучше её.

Все это стоило принцу несколько дорого.

Понятно, что Фридрих Вильгельм покидал свой рай, только тогда, когда это было необходимо. Король, по-видимому, не замечал поведения своего племянника, что заставляло подозревать, что под этой личиной скрывается буря, одна из тех гроз, которые разражаются внезапно.

Однажды вечером, явившись в Потсдам, в королевский дворец, он был невольно поражен той суровостью, с какой он был принят королем.

– А! Это вы! Милостивый государь! – сказал Фридрих Великий. – Очень рад вас видеть. Мы давно уже не говорили с вами. Не угодно ли вам пожаловать в кабинет. – Дядя и племянник остались с глазу на глаз. – До каких это пор, – без всякого вступления начал первый,– вы станете злоупотреблять моим терпением и моим кошельком?.. Не думаете ли вы, что если я молчу целый год, то ничего не знаю? Знаете ли вы, сколько истрачено вами в эти двенадцать месяцев для девчонки, которую вы похитили у отца? Я знаю. Сто тысяч флоринов!.. Да!

– Дядюшка!..

– Не запирайтесь! Ваши доходы не позволяют вам подобных издержек, а потому вы наделали долгов, а так как на вашу состоятельность надежда не велика, мне представили ваши обязательства, которые я оплатил.

– Несчастные осмелились!..

– Здесь нет, милостивый государь, несчастных… есть люди, которые боятся потерять свои деньги, и глупец бросающий свои, т. е. мои за окно. Но я не намерен продолжать роль кассира… И вам самим должно стыдиться своих глупостей!.. Я оставил вам полную свободу на целый год… Этого довольно. Вам пора жениться, и я не думаю, чтобы вы намеревались отпраздновать свадьбу со своей любовницей. Вы сейчас же напишите девице Генке, чтобы она больше не рассчитывала на вас. С этим условием я забуду ваши шалости… Ну, пишите же скорей…

Фридрих указал племяннику стол, на котором лежала бумага, перо и чернильница… Молодой принц побледнел как саван.

– Я не оставлю, мадмуазель Генке, сказал он.

Король сдвинул свои густые брови.

– Вы ее не оставите! – возразил он, делая ударение на каждый слог. Довольно! Я сам постараюсь избавить вас от нее!..

– Дядюшка! – вскричал Фридрих Вильгельм, протягивая с умоляющим видом руки к старому королю.

Но тот уже удалился, приказав гренадеру, стоявшему у двери его кабинета, не выпускать принца. Пленник… вдали от своей дорогой Августы!.. Удар был слишком силен для Фридриха Вильгельма. Вся кровь прилила от сердца к мозгу… Он без чувств упал на паркет.

* * *

Августа одевалась на прогулку, когда ей доложили о бароне Бредте, офицере короля… Барон Бредт?.. Она его не знала… Что ему нужно?.. А! Быть может, посланный от принца, удержанного в Потсдаме.

– Просите! – сказала она.

Барон вошел. Человек шести футов ростом.

– Я имею честь говорить с Августой Генке?..

– Точно так.

– Не угодно ли вам будет прочесть вот это?.. – барон подал молодой девушке письмо, к которой была приложена королевская печать.

Она прочла:

«Приказ Августе Генке следовать за капитаном бароном Бредтом»

Король Фридрих

Она побледнела, но сказала твердым голосом:

– А куда я последую за вами?

– Это я буду иметь честь объяснить вам на дороге.

– Но будет ли это необходимо?.. Далеко или близко едем мы с вами?.. Должна ли я одеваться как для визита, или в дорогу?

– Мои инструкции позволяют вам сказать, что вам следует одеться в дорогу. Вы имеете для этого четверть часа.

– Четверть часа?.. Но!..

Барон вынул часы и ответил:

– Я имею честь заметить вам, что теперь двадцать минут девятого, а без десяти минут девять мы должны быть вне Шарлотенбурга… Карета ждет нас с конвоем.

С конвоем! То есть если она будет противиться, ее возьмут силой.

– Еще вопрос, – сказала она, – имею ли я право взять с собой одну из моих горничных?

– Нет; вам запрещено брать с собой кого бы то ни было.

– Хорошо. Я следую за вами.

Мы знаем, что Августа была рассудительная девушка; уверившись, что сопротивление ни к чему не поведет, она смело взглянула на свое приключение. В самое короткое время она переменила свое легкое платье на теплую одежду; была осень и ночи свежи; – и, занимаясь этим, она нашла средство начертить своему любовнику следующие строки:

«Что бы ни случилось, я люблю тебя и никого не полюблю во всю мою жизнь».

Августа

Без десяти девять по инструкции барона Бредта, карета, в которой сидел означенный барон и любовница принца, выехала из ворот Шарлотенбурга. Тогда посланный короля проговорил:

– Теперь, если вам угодно меня выслушать, я готов говорить.

– Я вас слушаю.

– Я сопровождаю вас в Бреславль, в Силезию, где, по приказанию короля, вы должны пребывать, не давая знать кому бы то ни было, посредством ли письма или иным каким образом, о месте вашего пребывания. Вы слышите?

– Слышу.

– Чтобы отвратить известные розыски, возможные со стороны одного лица, вы должны переменить ваше имя. Вы назоветесь мадемуазель Фукс.

– Слышу.

– Вам дозволена в Бреславле совершенная свобода относительно образа жизни, исключая нескромных жалоб, последствия которых могут быть для вас пагубны. На этих принятых вами и строго соблюдаемых условиях я уполномочен объявить вам, что каждый месяц, вы будете получать в виде пенсиона от Бреславльского банкира пятьсот флоринов. Понимаете?

– Понимаю.

– И вы не имеете ничего против этого?

– Ничего.

– Отлично! Я поздравляю вас, что вы так легко относитесь к положению, быть может, для вас неприятному…

– Я освобождаю вас от поздравлений и попрошу у вас только одного объяснения. Я не знаю Бреславля; и если ваши инструкции не позволяют вам этих объяснений, то я буду в большом затруднении, как поместиться в этом городе.

– О! Об этом не беспокойтесь! Я не без причины с соизволения его величества предложил вам переменить ваше имя. Я жил в Бреславле пять лет у г-жи Гютцнер, племянница которой, еще ребенком уехавшая в Испанию, называлась Катериной Фукс.

– Хорошо! И чтобы обязать вас, г-жа Гютцнер согласится не только поместить меня в своем доме, но и рассказать всем, что я ее племянница Катерина Фукс?.. Теперь я совершенно ознакомилась с моим будущим положением… Благодарю вас… Теперь, с вашего позволения, я отдохну несколько часов.

– О, мадмуазель, почивайте! Почивайте с миром! Я скорее умру, чем потревожу вас…

Закрыв капюшоном лицо, Августа прислонилась в угол кареты, но не для того, чтобы спать, как остроумно полагал барон, а чтобы поразмыслить.

Король удалял ее от принца. Что значило это удаление? Подчинится ли Фридрих Вильгельм, как подчинилась она, тирании старого деспота?.. И даже если он воспротивится, то при тех предосторожностях, которые употреблены для сокрытия ее следов, как он её отыщет?.. И искренняя слеза покатилась по щеке молодой женщины. Навсегда ли она изгнана? Должна ли она надеть вечный траур по тому радостному существованию, которое только что окончилось для нее?.. Приговорена ли она скрывать во мраке провинции свою блистательную красоту и свое честолюбие?..

Экипаж полной рысью проезжал через какуюто деревню. В это время голос крестьянки запиравшей с песнью дверь своей хижины достиг до слуха Августы. То был припев старой немецкой баллады; он говорил:

К чему рыдать? В рыданьях толку нет!

Ведь милый не со мной!..

О, я мила. Мне только двадцать лет.

Вернется милый мой.

– Песня права! – прошептала Августа. – Мне семнадцать лет; я прекрасна!.. Тот, кто любит меня, – отыщет. Она отерла глаза и заснула.

* * *

Вернемся к Фридриху Вильгельму, которого мы оставили в жалком положении, в кабинете короля. Часовой, стоявший у двери этого кабинета, слышал шум от падения; но так как он был хорошо выдрессирован, то, зная, что не должен заниматься ничем, кроме своей службы, он не произвел тревоги. Из этого произошло, что принц был поражен воспалением в мозгу, которое можно бы было в начале уничтожить без опасных последствий, но вследствие которого он, в течение трех недель находился между жизнью и смертью, потому что только через два часа после припадка позаботились о нем. Королевский принц в опасности! Знаменитейшие медики Берлина и Потсдама явились на призыв короля. Сам Фридрих Великий двадцать четыре дня и столько же ночей, часто посещал больного. В сущности король не был зол. Не только как наследника престола, он любил принца как человека.

Наконец, через три недели доктора ручались за жизнь принца. Еще восемь дней, говорили они, и принц будет окончательно спасен.

По прошествии этих восьми дней, однажды утром, король, сидя у постели выздоравливающего, сказал грубым голосом:

– Ну, теперь вам лучше?

Принц печально улыбнулся.

– Нет, вам также дурно?..

– Простите, государь! Но…

– Но, чтоб совершенно выздороветь вам чего-то или кого-то не достает?.. Так что ли?

– Государь!

– Признайтесь! Вы все еще думаете о вашей любовнице; об этой маленькой Генке, чтоб черт ее побрал!.. Поспорим, что один ее взгляд имел бы больше влияния на ваше здоровье, чем все микстуры, прописанные медиками?.. Ну, я согласен возвратить вам ее.

– О, государь!

– Постойте!.. Не прыгайте так на своей постели!.. А то опять кровь прильет в голову… Возможно ли, чтобы принц, призванный управлять одним из лучших государств в Европе, имел слабость влюбиться как последний мещанин в девчонку!.. Наконец, вот условия, на которых я согласен возвратить вам вашу красотку.

– Говорите, государь.

– Вы женитесь, через шесть месяцев.

– Согласен, государь.

– Женившись, вы устроитесь, как вы захотите… это будет зависеть от вас. Но до тех пор, так как было бы неприлично, чтобы вы продолжали свои глупости, то со своей стороны, вы выдадите замуж мадмуазель Генке.

– Как, государь, вы требуете!?

– Я требую, чтобы вы нашли этой девчонке благосклонного мужа, который давал бы свободу в ваших удовольствиях, прикрывая их своим именем. Разве вы находите трудным это? Разве не было сотни примеров подобного рода браков?..

– Да, государь, да… я теперь понимаю и принимаю…

– Хорошо! В таком случае я прикажу привезти мадмуазель Генке…

– О, государь! Я вам так благодарен!.. Вы далеко услали мою Августу?

– Какое вам дело, куда я услал ее, если я ее возвращаю вам!

– Только одна просьба, государь!

– Какая?

– Она должна была сильно страдать от этого происшествия, и еще вероятно страдает… Большая неожиданная радость может убить ее…

– Это значит, что лицо, которого я хочу послать за ней, должно будет исподволь объяснить ей о моем решении?.. Черт побери! Да эта девчонка настолько чувствительна?

– Она меня любит, государь!

– «Она меня любит»!.. Нет, это сильнее меня! Я никогда не привыкну к этим глупостям!.. Но вы желаете этого – пусть будет по-вашему. Ее не станут пугать неожиданностью. Чтобы привести г-жу Генке в Шарлотенбург, будут надеты перчатки… До свидания!..

Новые инструкции были даны также барону Бредту, который, согласно желанию принца, отправился в Бреславль за той, которая была сослана туда месяц назад. Капитан Бредт не отличался деликатностью; он подобно королю, лучше умел говорить с солдатами, чем с женщинами. Но сам король сказал ему: «Мой племянник боится за сильное волнение со стороны девушки… Будь ловчее… не обращайся с ней грубо…»

– Как, черт побери! Как я слажу с этим? – спрашивал самого себя барон, во всю дорогу от Потсдама до Бреславля. И во все четыре дня он не объяснил себе, как возьмется он за это дело.

– Ба! – сказал он самому себе. – Г-жа Гютцнер, хозяйка, даст мне совет.

Прежде всего, барон оставил свою карету на почте и дошел пешком до той улицы, где находился дом г-жи Гютцнер.

Был вечер; пробило десять часов; г-жа Гютцнер готовилась лечь в постель, когда служанка таинственно провела к ней барона Бредта.

– Господин барон, это вы?…

– Да… Тише! Не следует, чтобы ваша племянница, мамзель Фукс, знала, что я здесь. Как она чувствует себя этот месяц?

– Очень хорошо… так хорошо, как позволяет ей ее печаль… Она очень печальна, эта малютка!

– Да, у нее есть причины быть печальной… у нее будут причины быть веселой…

– Ах!..

– Я вам тотчас же объясню; прежде всего, где она теперь?

– У себя. О! Вот уже больше двух часов, как она ушла к себе, поужинав с нами.

– Она ужинает у вас?

– Каждый день. Она и обедает тоже. О! Ее поведение удивительно регулярно. Вы дали мне ангела вместо племянницы… ангела, забывшего, что у него крылья.

– Она не часто выходит?

– Днем на несколько часов, когда хорошая погода, она делает небольшую прогулку в Фибич, и всегда в таком случае закутанная в свой плащ; потом она приходит домой и читает у себя в комнате до ужина книги, которые я доставляю ей. После ужина она ложится спать…

– Она не жалуется?

– Никогда барон. Никогда я не слыхала от нее ни одной жалобы.

– Хорошо! Хорошо! Итак, мадам Гютцнер, этого ангела, которого я поручил вам, я беру назад.

– Уже!

– Это слово делает честь и ей, и вам. Причины ее удаления в Бреславль более не существуют, и я имею приказ перевезти ее обратно в Потсдам.

– Тем лучше для нее и тем хуже для меня.

– Но… Я прибегну к вашей опытности… Очень вероятно, что приносимая мною новость будет для нее чрезвычайно приятна. По вашему мнению, каким образом лучше всего объявить ей эту новость?..

– Я и сама не очень то смыслю в этом… Но вы могли бы написать ей несколько слов, а я отнесла бы записку.

– Нет, мне приказано поговорить с ней, – с ней одной, без свидетелей.

– В таком случае она у себя в комнате, но вероятно еще не спит. Она читает. Я вам сказала, что она много читает. У меня есть другой ключ от ее комнаты.

– Прелестно!.. Браво!.. вы очень ловки!.. Я тихо вхожу к ней и… но если она уже в постели?..

– Так что же?.. Добрые намерения оправдывают смелость.

– Это ясно. Дайте мне ваш ключ г-жа Гютцнер. Если она легла… если она не спит… ну, я разбужу ее, – вот и все. И я уверен, что она не сделает мне упрека. Дайте мне ключ.

– Извольте. Хотите свечу?

– Нет, не надо. Свеча бесполезна, потому что я хочу ее удивить…

Оставив г-жу Гютцнер, барон Бредт взошел в комнаты Августы. Помещение состояло из трех комнат. Барон на цыпочках прошел первую и вторую; в этой последней он остановился, прислушиваясь, спит она или не спит?.. Что за странность! Из-за двери спальни до посетителя достиг звук, который заставил этого посетителя раскрыть глаза от какого-то удивления… Барон был не очень то знающ в этой музыке, но она не совершенно была ему неизвестна. Если он позабыл ее теперь, то знал ее в молодости…

Сзади этой двери целовались, и эти поцелуи перемешивались с задушевными вздохами, с какими-то нежными словами… Что за вздор!.. Он грезил, или скорее она грезила… Ну, а кто же помешает ему сделать осмотр?.. Барон приложил глаз к дверному замку. И вдруг испустил крик удивления!.. И более не колеблясь, он вдруг отворил дверь. Ему нечего было больше сдерживаться.

При свете четырех или пяти свечей он увидал любовницу принца в объятьях молодого мужчины.

Ба! Да ведь она так скучала в Бреславле! Она встретилась в садах Фибича с этим молодым человеком, который ей понравился… Она согласилась принять его у себя!.. С помощью веревочной лестницы, через окно, Рейнольд Ганьел входил в комнату Августы, так что никто этого и не подозревал.

Великие характеры обнаруживаются только в особенных обстоятельствах. Другая на месте Августы потеряла бы голову.

– Ей Богу! – вскричал барон, быстро входя в комнату влюбленных. – Я вижу, что вы успокоились, и я сердечно поздравляю вас.

– Ни слова больше! – сказала Августа, вскакивая в одной рубашке с постели. – Мы сейчас объяснимся.

Потом, обернувшись к своему любовнику, остававшемуся как будто пригвожденным к постели, она продолжала:

– Это мой дядя, Рейнольд, – дядя, который имеет права отца. Одевайтесь и уходите!

Рейнольд вскочил в свою очередь, с постели; оделся в одну минуту и убежал по своей обыкновенной дороге, очень счастливый тем, что так дешево отделался.

Теперь начала говорить Августа, обращаясь к барону, несколько бледная, но совершенно спокойная.

– Зачем вы в Бреславле? Быть может для того, чтобы возвратить меня к принцу? Король простил?

– Да, я послан его величеством, чтобы… но… по истине после того, что я видел… Я не знаю, должен ли я…

– Что вы видели? Что вы видели!.. Катерину Фукс с ее любовником… Что есть общего между Катериной Фукс и Августой Генке? Полноте, барон! Подумайте: король стар… Фридрих Вильгельм будет его наследником, а Фридрих меня любит до страсти… Я могу быть могущественной, а когда я буду могущественна, я не забуду моих друзей. Друг вы мне? Отвечайте!

– Мадемуазель, прошу вас… – пробормотал барон, который во время речи Августы невольно с жадностью смотрел на полуоткрытые прелести милой женщины… – прошу вас… прилягте… Я ведь не из мрамора.

«Я полагаю!» – подумала Августа и вслух сказала:

– К чему мне ложиться, если вскоре мы должны ехать? Барон, скоро мы поедем?

– Я совершенно ваш. Вы, вероятно, позволите мне отдохнуть хоть час, и мы отправимся…

Августа охватила шею барона, безумно поцеловала его в обе щеки, потом, выталкивая его из комнаты, она проговорила:

– Я вам даю четыре часа, барон, на отдых. Спите четыре часа и потом – в дорогу! Добрая ночь в ожидании хороших дней.

Вот та женщина, которую Фридрих Вильгельм, став королем, вследствие смерти Фридриха Великого, сделал графиней Лихтенау .

* * *

Вместо заключения: Советник Фридрих фон Кёльн так писал о ней в своём труде «Доверительные письма о внутренних контактах при прусском дворе после смерти Фридриха II»: «…Природа щедро одарила её всеми чарами, чтобы соблазнять мужчин. Но она никогда не поддавалась легкомысленным связям. У неё была необыкновенно прекрасная фигура, совершенная и бесподобная. У нёе был неплохой вкус и склонность к меценатству. У неё был самый изысканный в Берлине стол, самое непринуждённое и весёлое общество. Она была рождена и воспитана как куртизанка».

* * *

Данный текст является ознакомительным фрагментом.