Лука Мудищев

Поэма

Человек и человек — люди.

Яйцо и яйцо — муди.

Мои богини! Коль случится

Сию поэму в руки взять —

Не раскрывайте. Не годится

И неприлично вам читать.

Вы любопытны, пол прекрасный,

Но воздержитесь на сей раз.

Здесь слог письма весьма опасный!

Итак, не трогать, прошу вас.

Что ж, коли срать не хотите,

То, так и быть, её прочтите.

Но после будете жалеть:

Придётся долго вам краснеть!

Пролог

Природа женщин сотворила,

Богатство, славу им дала,

Меж ног отверстье прорубила,

Его п***ю назвала.

У женщин всех п***а — игрушка

Мягка, просторна — хоть куда,

И, как мышиная ловушка,

Для нас открыта всех завсегда.

Она собою всех прельщает,

Манит к себе толпы людей,

И бедный х*й по ней летает,

Как по сараю воробей.

П***а — создание природы,

Она же-символ бытия.

Оттуда лезут все народы,

Как будто пчёлы из улья.

Тебя, х*й длинный, прославляю,

Тебе честь должно воздаю!

Восьми вершковый, волосистый,

Всегда готовый бабу е*ь,

Тебе на лире голосистой

До гроба буду песни петь.

О, х*й! Ты дивен чудесами,

Ты покоряешь женский род,

Юнцы, и старцы с бородами,

И царь державный, и свинья,

П***а, и б***ь, и грешный я…

Дом двухэтажный занимая,

У нас в Москве жила-была

Вдова, купчиха молодая,

Лицом румяна и бела.

Покойный муж её мужчина

Ещё не старой был поры,

Но приключилась с ним кончина

Из-за её большой дыры.

На передок все бабы слабы,

Скажу, соврать тут не боясь,

Но уж такой е***вой бабы

И свет не видел отродясь.

Несчастный муж моей купчихи

Был парень безответно тихий,

И, слушая жены приказ,

*б в день её по десять раз.

Порой он ноги чуть волочит,

X*й не встаёт, хоть отруби,

Она же знать того не хочет —

Хоть плачь, а всё равно **и.

В подобной каторге едва ли

Протянешь долго. Год прошёл,

И бедный муж в тот мир ушёл,

Где нет ни **ли, ни печали…

О, жёны, верные супругам!

Желая также быть вам другом,

Скажу: и мужниным м**ам

Давайте отдых вы, мадам.

Вдова, не в силах пылкость нрава

И женской страсти обуздать,

Пошла налево и направо

Любому-каждому давать.

Её **ли и пожилые,

И старики, и молодые —

Все, кому **ля по нутру,

Во вдовью лазили дыру.

О, вы, замужние и вдовы!

О, девы! (Ц**ки тут не в счёт.)

Позвольте мне вам наперёд

Сказать про **лю два-три слова.

***тесь все вы на здоровье,

Отбросив глупый ложный стыд,

Позвольте лишь одно условье:

Поставить, так сказать, на вид:

***тесь с толком, аккуратней:

Чем реже **ля, тем приятней,

И боже вас оборони

От беспорядочной **ни.

От необузданности страсти

Вас ждут и горе, и напасти;

Вас не насытит уж тогда

Обыкновенная е**а…

Три года в е**е бесшабашной

Как сон для вдовушки прошли.

И вот томленья муки страстной

И грусть на сердце ей легли.

Её уж то не занимало,

Чем раньше жизнь была красна,

Чего-то тщетно всё искала

И не могла найти она.

Всех ***рей знакомы лица,

Их ординарные х**

Приелись ей, и вот вдовица

Грустит и точит слез струи.

И даже ***ей в час обычный

Ей угодить никто не мог:

У одного х** неприличный,

А у другого короток,

У третьего — уж очень тонок,

А у четвёртого м**е

Похожи на пивной бочонок

И зря колотят по м***е.

То сетует она на яйца —

Не видно, точно у скопца;

То х** не больше, чем у зайца…

Капризам, словом, нет конца.

Вдова томится молодая,

Вдове не спится — вот беда.

Уж сколько времени, не знаю,

Была в бездействии п***а.

И вот по здравом рассужденье

О тяжком жребии своём

Она к такому заключенью

Пришла, раскинувши умом:

Чтоб сладить мне с лихой бедою,

Придётся, видно, сводню звать:

Мужчину с длинною е**ою

Она сумеет подыскать.

В Замоскворечье, на Полянке,

Стоял домишко в три окна.

Принадлежал тот дом мещанке

Матрёне Марковне. Она

Жила без горя и печали

И эту даму в тех краях

За сваху ловкую считали

Во всех купеческих домах.

Но эта Гименея жрица,

Преклонных лет уже девица,

Свершая брачные дела,

И сводней ловкою была.

Наскучит коль купчихе сдобной

Порой с супругом-стариком —

Устроит Марковна удобно

Свиданье с ***рем тайком.

Иль по другой какой причине

Свою жену муж не ***т,

Та затоскует по мужчине —

И ей Матрёна х** найдёт.

Иная, в праздности тоскуя,

Захочет для забавы Х** —

Моя Матрёна тут как тут,

И глядь — бабёнку уж **ут.

Мужчины с ней входили в сделку:

Иной захочет гастроном

Свой х** полакомить — и ц**ку

Ведёт Матрёна к нему в дом…

И вот за этой, всему свету

Известной своднею, тайком,

Вдова отправила карету,

И ждёт Матрёну за чайком.

Вошещи, сводня помолилась,

На образ истово крестясь,

Хозяйке чинно поклонилась

И так промолвила, садясь:

«Зачем позвала, дорогая?

Али во мне нужда какая?

Изволь-хоть душу заложу,

Но на тебя я угожу.

Коль хочешь, женишка спроворю.

Аль просто чешется м***а?

И в этом разе завсегда

Готова пособить я горю!

Без **ли, милая, зачахнешь,

И жизнь те станет не мила.

Такого ***ря, что ахнешь,

Я для тебя бы припасла!»

«Спасибо, Марковна, на слове!

Хоть ***рь твой и наготове,

Но пригодится он едва ль,

Твоих трудов мне только жаль!

Мелки в наш век пошли людишки!

Х**в уж нет — одни х**шки.

Чтоб х** длинного достать,

Весь свет придётся обыскать.

Мне нужен крепкий х**, здоровый,

Не меньше, чем восьмивершковый

Не дам я мелкому х**

Посуду пакостить свою!

Мужчина нужен мне с ***ою

С такою, чтоб когда он**,

Под ним вертелась я юлою,

Чтобы глаза ушли под лоб,

Чтоб мне дыханье захватило,

Чтоб зуб на зуб не попадал,

Чтоб я на свете всё забыла,

Чтоб х** до сердца доставал!»

Матрёна табачку нюхнула,

О чём-то тяжело вздохнула

И, помолчав минутки две,

На это молвила вдове:

«Трудненько, милая, трудненько

Такую подыскать **ду.

Восьмивершковый!.. Сбавь маленько,

Поменьше, может, и найду.

Есть у меня туг на примете

Один мужчина. Ей-же-ей,

Не отыскать на целом свете

Такого х** и м***й!

Я, грешная, сама смотрела

Намедни х** у паренька

И, увидавши, обомлела —

Совсем пожарная кишка!

У жеребца и то короче!

Ему не то что баб скоблить,

А, будь то сказано не к ночи,

Такой ***ой чертей глушить!

Собою видный и дородный,

Тебе, красавица, под стать.

Происхожденьем благородный,

Лука Мудищев его звать.

Да вот беда — теперь Лукашка

Сидит без брюк и без сапог —

Всё пропил в кабаке, бедняжка,

Как есть, до самых до порток».

Вдова восторженно внимала.

Рассказам сводни о Луке

И сладость е**и предвкушала

В мечтах об этом е***ке.

Не в силах побороть волненья,

Она к Матрёне подошла

И со слезами умиленья

Её в объятия взяла:

«Матрёна, сваха дорогая,

Будь для меня ты мать родная!

Луку Мудищева найди

И поскорее приведи.

Дам денег, сколько ты захочешь,

А ты сама уж похлопочешь,

Одень приличнее Луку

И будь с ним завтра к вечерку».

«Изволь, голубка, беспременно

К нему я завтра же пойду,

Экипирую преотменно,

А вечерком и приведу».

И вот две радужных бумажки

Вдова выносит ей в руке

И просит сводню без оттяжки

Сходить немедленно к Луке.

Походкой скорой, семенящей

Матрёна скрылася за дверь,

И вот вдова моя теперь

В мечтах о е**е предстоящей.

III

Лука Мудищев был дородный

Мужчина лет так сорока

Жил вечно пьяный и голодный

В каморке возле кабака.

В придачу к бедности мизерной

Еще имел он на беду

Величины неимоверной

Восьмивершковую е**у.

Ни молодая, ни старуха,

Ни б***ь, ни девка-потаскуха,

Узрев такую благодать,

Не соглашались ему дать.

Хотите верьте иль не верьте,

Но про него носился слух,

Что он е**ой своей до смерти

За** каких-то барынь двух.

И вот, совсем любви не зная,

Он одинок на свете жил

И, х** свой длинный проклиная,

Тоску-печаль в вине топил.

Но тут позвольте отступленье

Мне сделать с этой же строки,

Чтоб дать вам вкратце поясненье

О роде-племени Луки.

Весь род Мудищевых был древний

И предки нашего Луки

Имели вотчины, деревни

И пребольшие е***ки.

Из поколенья в поколенье

Передавались те х**,

Как бы отцов благословенье,

Как бы наследие семьи.

Мудищев, именем Порфирий,

Ещё при Грозном службу нёс

И, поднимая х**м гири,

Порой смешил царя до слёз.

Покорный Грозного веленью,

Своей е**ой без затрудненья,

Он раз убил с размаху двух

В вину попавших царских слуг.

Другой Мудищев звался Саввой,

Петрово дело защищал,

И в славной битве под Полтавой

Он х**м пушки прочищал!

При матушке Екатерине,

Благодаря своей махине,

В фаворе был Мудищев Лев,

Блестящий генерал-аншеф.

Сказать по правде, дураками

Всегда Мудищевы слыли,

Зато большими е***ками

Они похвастаться могли.

Свои именья, капиталы

Спустил Луки распутный дед,

И наш Лукаша, бедный малый,

Был нищим с самых юных лет.

Судьбою не был он балуем,

И про Луку сказал бы я:

Судьба его снабдила х**м,

Не дав в придачу ни х**.

Настал вот вечер дня другого.

Одна в гостиной ждёт-пождёт

Купчиха гостя дорогого,

А время медленно идёт.

Под вечерок она в пахучей

Помылась розовой воде

И смазала на всякий случай

Губной помадою в п***е.

Хоть всякий х** ей не был страшен,

Но тем не менее ввиду

Такого х**, как Лукашин,

Она боялась за п***у.

Но чу! Звонок! О миг желанный!

Прошла ещё минута-две —

И гость явился долгожданный —

Лука Мудищев — ко вдове.

…Склонясь, стоял пред нею фасом

Дородный видный господин

И произнёс пропойным басом:

«Лука Мудищев, дворянин».

Он вид имел молодцеватый:

Причёсан, тщательно побрит,

Одет в сюртук щеголеватый,

Не пьян, а водкою разит.

«Ах, очень мило!.. Я так много

О вашем сльшала…» — вдова

Как бы смутилася немного,

Сказав последние слова.

«Да-с, это точно-с; похвалиться —

Могу моим!.. Но впрочем, вам

Самим бы лучше убедиться,

Чем верить слухам и словам!»

И, продолжая в том же смысле,

Уселись рядышком болтать,

Но лишь одно имели в мысли:

Как бы скорей **ню начать.

Чтоб не мешать беседе томной,

Нашла Матрёна уголок,

Уселась в нём тихонько, скромно

И принялась вязать чулок.

Так близко находясь с Лукою,

Не в силах снесть Тантала мук,

Полезла вдовушка рукою

В карман его суконных брюк.

И от её прикосновенья

X** у Луки воспрянул вмиг,

Как храбрый воин пред сраженьем —

Могуч, и грозен, и велик.

Нащупавши е**ак, купчиха

Мгновенно вспыхнула огнём.

И прошептала нежно, тихо,

Склонясь к нему: «Лука, пойдём!».

И вот вдова, вдвоём с Лукою.

Она и млеет, и дрожит,

И кровь её бурлит рекою,

И страсть огнём её палит.

Снимает башмачки и платье,

Рвёт в нетерпенье пышный лиф,

И, обе сиськи заголив,

Зовёт Луку в свои объятья.

Мудищев тоже разъярился;

Тряся огромною е**ой,

Как смертоносной булавой,

Он на купчиху устремился.

Ее схватил он поперёк

И, бросив на кровать с размаху,

Заворотил он ей рубаху,

И х** всадил ей между ног.

Но тут игра плохою вышла:

Как будто ей всадили дышло,

Купчиха начала кричать,

И всех святых на помощь звать.

Она кричит — Лука не слышит,

Она сильнее всё орёт —

Лука, как мех кузнечный, дышит

И знай себе вдову **ёт.

Услышав крики эти, сваха

Спустила петли у чулка

И говорит, дрожа от страха:

«Ну, знать, за** её Лука!»

Но через миг, собравшись с духом,

С чулком и спицами в руках

Спешит на помощь лёгким пухом

И к ним вбегает впопыхах.

И что же зрит? Вдова стенает,

От боли выбившись из сил,

Лука же ж**у заголил,

И жертву *ть всё продолжает.

Матрёна, сжалясь над вдовицей,

Спешит помочь скорей беде

И ну колоть вязальной спицей

Луку то в ж**у, то в м**е.

Лука воспрянул львом свирепым,

Старуху на пол повалил

И длинным х**м, словно цепом,

По голове её хватил.

Но всё ж Матрёна изловчилась,

Остатки силы собрала,

Луке в м**е она вцепилась

И напрочь их оторвала.

Взревел Лука и ту старуху

Е**ой своей убил, как муху —

В одно мгновенье, наповал,

И сам безжизненный упал.

Эпилог

И что же? К ужасу, Москвы,

Наутро там нашли три трупа:

Средь лужи крови труп вдовы,

С п***ой, разъ**анной до пупа,

Труп свахи, распростёртый ниц,

И труп Лукаши без яиц.

Три дня Лукашин красный х**

Лежал на белом покрывале,

Его все девки целовали,

Печален был их поцелуй…

Вот наконец и похороны.

Собрался весь торговый люд.

Под траурные перезвоны.

Три гроба к кладбищу несут.

Народу много собралося,

Купцы за гробом чинно шли

И на серебряном подносе

М**е Лукашины. несли.

За ними — медики-студенты

В халатах белых, без штанов.

Они несли его патенты

От всех московских бардаков.

К Дашковскому, где хоронили,

Стеклася вся почти Москва.

Там панихиду отслужили,

И лились горькие слова.

Когда ж в могилу опускали

Глазетовый Лукашкин гроб, —

Все б**ди хором закричали:

«Лукашка! Мать твою! у**!»

…Лет через пять соорудили.

Часовню в виде елдака,

Над входом надпись водрузили:

«Купчиха, сводня и Лука».