14. ПОРОСЁНОК И ПЕРЕЦ
14. ПОРОСЁНОК И ПЕРЕЦ
— Маш... Можно?...
Скрип двери, шорох. Тихие шаги.
Молчание.
Глубокий вздох.
— Элли... Здравствуй, Элли. Вот ты какая... Проходи, я всегда рада тебе...
Шаги.
Шорох. Скрип.
Смущённый смешок. Тихое «ой».
— Ничего, ничего, сейчас я... Вот так. Садись. Прости меня... Я знала, что ты придёшь, но не успела... приготовиться. Подожди минуту...
Быстрые шаги босиком.
Металлический стук. Шум закрываемого окна.
— Спасибо, что ты пришла ко мне... девушка Элли. Позволь... послужить тебе...
Шорох. Шелест страниц.
Стеклянное звяканье.
— Ты... очень красивая, Элли. Можно, я тебе?... на волосы...
Слабый смех.
— ...Вот так... Теперь ты как улыбка возвращения домой... Ты дома, Элли...
Нерешительный выдох.
Долгое молчание. Шелест одежды.
Ритмичный неразличимый шёпот.
Тихий смех.
— (шёпот) Маша, Маша... глазищи хитрющи...
— ...Дык...
Смех.
— Маш... А вот что ты сейчас делала, расскажи?...
— ...Делала? Да что... Шью вот... штанишки мужу, чтоб не мёрз он в стужу. А в общем, ничего не делала. Тебя ждала.
Дрожащий вздох.
— Ну что ты, Эль... Ну всё же хорошо...
Глухой всхлип, но не без самоиронии.
— Эля, Эля... Знаешь... Одна маленькая девочка сочиняла сказки о том, как вещи не любили делать то, для чего были предназначены: обувь не любила надеваться, каша — есться, книжки — читаться... Но конец всегда был счастливый: через приключения, или через уговоры других вещей, конформных... бунтари смирялись, начинали служить. И даже с любовью. Понимаешь?
— ...Маша, я... сама не знаю... Мне как-то... тревожно? Сама не знаю почему...
— Ты просто вживаешься... Сначала было странно и страшно... потом хорошо — да? ведь было? А теперь ты как бы всмотрелась и видишь, как у нас тут... всё...
— ...Как?
— Как на коленке сделано, да?
— Н-не знаю... Может быть... Ну да, наверно... тревога, что всё непрочно так... будто случайно...
— Во-от... Но ведь это потому, что ты пришла, когда уже... что-то есть. И боишься, что рассыплется. Или даже что ты сама, ненароком... Потому что трудно поверить вообще-то, да? Но я-то — я с самого начала, когда ничего ещё... видела, как всё строится. Оно ведь всё само, представляешь? И тогда само, и вот сейчас, с тобой... Андрей тебе расскажет, как мы с ним делали то и другое — не верь. Я уж точно ничего не делала. Просто... жила...
— ...А как же...
— Да вот так. «Просто жить», казалось бы... Но хорошее копится. Прорастает. И мне уже давно не страшно! Что бы там ни было потом, это всё у нас будет быть — will have been. Уже не отнять. Это часть нас уже... это мы и есть. Что бы ни.
Всхлипывания переходят в рёв.
— Элли, девочка моя... Когда попадаешь первый раз в Neverland, дрожишь и плачешь, страшно боишься его потерять. Это ещё не любовь — просто инстинкт, держаться, раз уж повезло. Но когда ты научишься любить свой мир — не сразу, очень не сразу, не торопись, многие вообще никогда, хотя уверены, что любят — тогда страх уйдёт: это уже будет в тебе. Ты уже... будешь уметь любить. И сможешь так же полюбить и другое... куда бы тебя ни забросило. Насколько бы хуже там ни было. Или лучше... В тебе затеплилось, теперь огонь можно кормить чем угодно...
— (шмыгая носом) А если не место, а... человек? Кормить огонь... кем угодно, что ли?
— Понимаешь... Перевлюбиться можно, да. Не в кого угодно, но можно. Труднее, конечно, и больнее... Но тут совсем уже другое. Тут надо не только о себе думать, да ведь? То есть перевлюбиться можно, но нельзя, потому что это не одной тебя уже касается. Это становится твой выбор, а не просто что тебе случайно выпало...
— Прям-таки выбор? Вот выбрал себе, и...
— Знаешь, полюбить — это... примерно как выучить новый язык. Не намного сложнее... и не легче, конечно. Но реально, и способ тот же самый: родиться и прожить детство, новое детство, с этим языком, с этим человеком. Стать опять ребёнком...
— М-м... То есть всё забыть... всё заново?
— А разве плохо? Забывание — добрая сила, полюби её... Ты никогда не забудешь до конца то, что по-настоящему тебе важно. Только лишнее. А нужное — вспомнишь, в самый нужный момент и вспомнишь, и тем больше обрадуешься. По-новому увидишь... И кстати — чем больше языков знаешь, тем легче же новые учить. Правда, язык можно любой, а человека всё-таки нет, тут химия... бывает с первого взгляда отторжение, не судьба. Но нам повезло... Да? И ещё: язык задан, не меняется, ну или почти. Люди меняются гораздо сильнее. И тот кто, и тот кого, и себя и друг друга...
— ...Ох, Маша... Ох. Просто... Страшно мне, страшно и...
Всхлип.
— ...А знаешь, что надо делать, когда страшно?... (громким шёпотом) Танцевать!
Смех сквозь всхлипывания.
— Я думала, ты скажешь...
Шёпот. Смех.
— А ты хочешь?... Ах ты же хочешь, милая девушка, прости меня, ну конечно ж...
Смех. Всхлипы. Вздохи.
— Как же я не... Потанцевать всегда успеем, да?... Давай-ко ляжем, вот я тебе... колыбельную спою...
Вздох.
Шорохи. Шум постели.
— Шли мы долго... ох да по дороге... Ох да устали наши ноженьки, ох ноги...
Песня без слов.
Шуршание. Тихий стон.
— Маш... подожди... Я просто... посмотрю ещё на тебя, вблизи... можно?
Тихий смех. Дыхание.
— А хочешь?...
Детски-жалобное мычание.
Шорох. Рывок. Что-то мягкое падает на пол.
Шумное дыхание.
Судорожный счастливый смех.
— Ой... Маш... Ты правда мне... да?
— ...(глухо) Дык...
Жалобный стон.
— Ох... нет, нет, не так, а... ага...
Стон. Крик.
Срывающееся дыхание.
— Маша... Маша, Маша, Маша... Вот так тебе, вот...
Дыхание поднимается. Хрип. Мгновение стиснутой тишины.
Глубокий полувыдох, полустон.
Постепенно слабеющие всхлипывания.
Глубокий вздох.
Тишина.
— Маш... Маша... А у тебя висит — «одни»?
— ...А ты... хочешь?...
Заглушённый смех.
— Ты не забыла, у нас же сегодня... ночь...
— Да я помню... но до ночи ведь ещё...
— Время быстро летит... девушка Элли... Ничего, что я тебя так?
— ...Ага... А кто сегодня...
— У-у-у... это страшная тайна...
Смех, долгий шёпот.
Счастливый вздох.
Тишина.
Шорох. Тихое звяканье.
— Какой у тебя...
— Нравится? Я тебе такой сделаю... И всем бы надо сделать, хорошая вещь. Да ленива я, знать...
— Ты?!
— Ну... Видела водомерок у нас в ручье, в лесу? Висишь над прозрачной водой, разглядываешь камни на дне... время остановилось... медленно, медленно сносит течением к перекатам... вдруг рывок, жизнь, порыв, мгновение — и снова золотая лень, снова широкая вода, медленно проплывают камни... Вот это я и есть. А Катя — стрекоза.
— А...
— А ты... Дай подумаю...
— Нет, я про...
— ...Андрей... он просто мальчик. Гениальный счастливый мальчик... Он всегда мальчик и всегда растёт, и никто не знает, кем он станет... Ни ты, ни я, ни он сам. В каком-то смысле он наше будущее... если мы не отстанем по дороге...
— ...Маша... А ты ведь... ты его любишь?
— ...Да, Элли. Я его люблю.
— А Катю? А... меня?
— Да, Элли. Я люблю Катю. Я люблю тебя. Ты поросёнок, вот ты кто.
Тихий долгий смех.
— Я... эльф...
— Дык. То же самое. Оба розовые и с ушками.
Смех.
Мяуканье.
— О, кто к нам, смотри-ка... Где тебя носило, разбойниче... Ну-ко шасть сюда, шасть...
Мягкий стук лап. Беззвучный прыжок.
Шорох.
Мурчание.
— Ух ты, ох ты... Угнездился... Что в лесу делал, признавайся? Хороводы с мышками водил?... Дня три ведь его не было, да?
Мурчание.
— А лес-то наш... такой маленький стал, жалкий, как листья сбросил...
— Ой, да... Я как... летний ребёнок. В смысле, я будто родилась только вот... летом, это же моя первая осень...
— ...А воздух сегодня какой прозрачный — видела? Только осенью бывает... Дальний берег залива виден страшно близко... будто придвинулся. Или будто мир наш сворачивают трубочкой... как сухой лист...
Мурчание.
— Маш, вот всё-таки... мне это важно. Ты можешь мне объяснить... Как можно... любить всех?
— А как нельзя, если все хорошие? А как нельзя, если все плохие? Как нельзя, если все есть?
— Есть?...
— Вот да. Вы все у меня — есть. Вот я вас и люблю.
— Так просто... А вот как это — не сравнивать, не делить? То есть... я вижу как, но всё равно не...
— «В этике работают только парадоксальные ответы» — помнишь? Это хороший пример тебе... Чтобы не делить — надо всегда отдавать. Чтоб не сравнивать — стать несравнимо разными...
— Ох... разными, да... Знаешь, мне же всё время страшно — потому что к одному... прилипаешь, и сразу: а как же остальные? Или: эй, ну-ка, а почему я с ним сейчас, это у меня... или просто чтоб равновесие поддержать? Я понимаю, смешно... но ведь это всё всерьёз! Страшно даже переключаться между... вами. Как в воду каждый раз. На одного-то нужно полжизни убить, пока понимать научишься, притрёшься... а тут...
— Значит, на нас — три полжизни? Полторы жизни, всего-то, ужмём легко...
Смех.
— Ничего, Эль. Не торопись. Тебе ещё будет казаться, что мы все тоскливо одинаковые... будет такой период, наверняка. Но и он пройдёт...
— ...Слушай, а может это быть самообман — одного только любишь, остальных... терпишь?
— Хо. Знаешь-ка, если бы все семьи так друг друга терпели, как мы...
— Маш, я серьёзно. Вот откуда ты, например, решила, что...
— Элли, это называется юношеский максимализм... погоди обижаться. Это клише, но точное. Modulo gender, естественно... Все ведь рождаются чёрно-белыми, да-нет, в генетике ничего сложнее не умещается. Минимум выживабельный и всё. А потом всю жизнь мы эту детскую монохромность размываем, перемешиваем. Расширяем спектр. И это значит — подожди, подожди — это значит и освобождение от слов, среди прочих освобождений. Мудрецы немногословны. Потому что слово не для того изобрели, чтобы неоднозначность мира выражать, понимаешь? Это мы сейчас понакрутили, а изначально-то речь — чтобы влиять, убеждать. Подчинять. Охмурять — вот точно. Так что не держись за слова. Охмурят в два счёта.
— Я не...
— Это я про любовь — про слово «любовь». Очень авторитарное. Сказано любовь, изволь соответствовать. Сказано не любовь — всё, завяли помидоры. Да?
— А разве нет? Что вообще имеет хоть какой-то смысл, если...
— Элли, всё имеет тот смысл, который тебе хватает сил туда вложить. Я просто не хочу держаться за слова... Давай не говорить «любовь» вообще, давай просто мычать. Будет честнее.
— Как мычать?
— Да так. Вот с Андреем у меня... м-м-м, с Катей... м-м-м, а с тобой вообще: м-м-м! Видишь, какие все разные?
— ...Интересно, как это в записи будет...
— И бессмысленно спрашивать, где сильней. И где там любовь и нелюбовь... А запись это не берёт, проверено. Будет м-м-м везде и всё.
— ...То есть... века словесных ухищрений... всё, будем теперь мычать?
Смех.
— Слово — это знак. Знаки изнашиваются... Вещи растут и меняются, старые знаки им тесны. Поэт — это кто умеет делать новые знаки. Потому что знак не обязан быть понятным и простым. Целое стихотворение может быть знак для какой-то вещи. Оно же и создаёт эту вещь — открывает, объясняет. Ну а когда стих не написан, цитировать нету... а сказать надо — то хоть бы и мычи...
— ...Знак — это же как имя?
— Конечно! Имя — знак в чистом виде. Слово всегда стремится стать именем. Слово — магия, имя — магия вдвойне... Такая сильная, что её даже страшно иногда, понимаешь, о чём я?
— Кажется... Когда как-то... трудно по имени звать, да?
— Да, да...
— ...Имя не прицепляется никак, кажется чужим, дурацким... человек — это же о-о-о, а имя — какая-то случайная ерунда, разве может быть связь? «Ты» — и всё, никаких не нужно имён... Как себя же по имени не станешь называть...
— Да, точно... И это ещё потому, что мы с тобой интроверты. У интровертов всегда с именами кранты. Кате это уже труднее понять, и Андрею...
— А вот опять про сравнивание — я заметила... Когда пишу что-нибудь про нас, именно его ни за что полным именем не могу, только инициалы. А «Катя», «Маша» — легко... Вот что с этим делать? Получается, он для меня всё-таки...
— Ну Элли, он же у нас и вправду... особая статья. Не переживай. У тебя ещё всё впереди. Ты ещё полюбишь его имя, и разлюбишь, и своё секретное придумаешь... И не одно. Имя же — это на жизнь, а жизней много, много... Магия имён... как магия бесстыдства...
Смех.
Медленный вздох.
— ...А вы никогда имена не путаете? У нас в семье папа всё время путал... И он не рассеянный, а просто... Всё время с нами играл, сказки сочинял... Но как начнёт что-то объяснять, увлечётся, и — ой, извини, ты ж не Ната, ты другая дочка... Хохотали мы...
Слабый смех. Мурчание кота.
— А маму, я заметила, никогда по имени не звал, тоже вот... Только «ты» всегда, или вообще «э-э», с балкона ей, помню... Любил её очень... Странно, да?
Вздох.
— Элли, Элли... А я твое имя очень люблю. Оно на тебя очень похоже... Давай так потрёмся ушами...
— ...(глухо) Понимаешь... Я же не поэт. Может, поэтому... Ты же не бросай меня, ладно?...
— Ну что ты, Эль... Ты нужна нам, очень. И нам, и мне... Ты другая, но всё-всё понимаешь. А сама на звёзды смотришь... Как настоящий, у-у, эльф-поросёнок... Хочешь, чихнём?
— ...Зачем?
— Прочищает. Нос, глаза, мозги... карму...
Слабый смех.
— Маш... А расскажи ещё... как понять, что любишь?
— ...Ещё?...
— Ну... ты тогда читала нам, помнишь...
— ...А, это...
Пауза.
— (читает) Посреди ночи, когда не спится, выйди голышом в осенний лес. Послушай, как шумят деревья, пощурься близоруко на звёзды, споткнись о корягу. Вдохни: это твоё. А когда замёрзнешь, нырни обратно, прижмись к горячему спящему телу...
— (шёпот) «Не поймёшь, так хоть поебёшься»...
Фырк.
Смех, возня.
— А... ещё?
— М-м-м... Тёмный профиль на фоне светлого окна: протяни руку, обведи пальцем. Остановись на губах...
Вздох.
— А ещё... про платье было?...
— ...Надень длинное, длинное, тяжёлое красное платье со шлейфом и иди, через огромный зал, иди как сквозь воду, бреди к берегу, и свались у ног, дойдя: обрушься, вспучь юбочную волну, выдохни, затихни в бархатных руинах...
— ...О-о... Маш, а у нас же есть такое?
— ...Платье-то?... Ну... найдём, только... тебе красное пойдёт ли, не знаю... и подшить надо будет...
— Ой, Маш...
Шум вставания. Кошачий спрыг.
— Прям сейчас... давай? Успеем до вечера?
Кошачьи шаги удаляются.