4

4

Увеличенный снимок – женщина в полосатой, как зебра, ковбойской шляпе лежит на синем надувном матрасе в конце бассейна, там, где мелко. Смотревшей на нее Пэсси было уже ближе к шестидесяти. Женщина лежала на спине, одна ее нога свисала с матраса в воду. Длинные темные волосы ниспадали из-под черно-белой шляпы, одну лодыжку украшала тонкая цепочка, а между волосами и лодыжкой находилось весьма стройное тело. «Вокруг нее крутилось около дюжины парней, – сказала Пэсси. – Она была обнажена. Большие груди. Она была открыта, эти мужчины ласкали каждую часть ее тела».

За сорок лет до этого, когда особняки ее родного города, на которые до этого смотрели лишь издалека и с невероятным почтением, раз в году открывались для широкой публики лишь на неделю, весной, как это предписывалось традицией, Пэсси была выбрана играть роль хозяйки дома. Некогда через этот городок в Южных Штатах проходили огромные партии хлопка. Через сто с лишним лет, в конце 50-х – начале 60-х годов XX века, когда Пэсси училась в средней школе и колледже, город сосредоточил всю свою гордость за свое прошлое в этом ежегодном шоу. Пэсси сидела в одной из галерей. Цвела сирень, пурпурные и белые цветы арбузов покрывали лужайки и каскадом спускались вдоль дорожек. Бледно-розовая юбка Пэсси на обручах была похожа на пенную волну. На ней были длинные перчатки в цвет платья. «Это создавало ощущение ирреальности, – рассказывала она о том времени, – вырасти в то время и в том месте».

В двенадцать лет в баптистской церкви на Юге, где ее отец преподавал в воскресной школе, а Пэсси пела в хоре, она встала перед алтарем, чтобы священник прижал руку к ее голове, а затем опустил в крестильную чашу, чтобы спасти ее душу. Позднее, когда она уже была подростком, она поклялась соответствовать требованиям маленьких южных дебютанток «всегда блюсти свою честь» и «быть настоящей достойной американской девушкой». В лучшем женском колледже региона ее учили, как изящно и скромно садиться в автомобиль и выходить из него, как остановиться и пропустить джентльмена, чтобы он повел ее под руку вниз с лестницы, и как позировать на групповой фотографии, если она сидела в переднем ряду: скромно согнув ноги и руки в одну сторону, так, чтобы тело приняло изящную и достойную S-образную форму, а шея держала голову идеально прямо. «По сей день я смотрю на снимки и думаю, что, если бы женщины сидели как следует, они выглядели бы намного лучше».

Во время учебы в колледже она была помолвлена. Это было самым главным событием тех четырех лет. Сначала она начала встречаться с мальчиком из расположенного поблизости государственного университета. Вскоре он подарил ей бант с буквами своей студенческой организации[13], чтобы она могла гордо носить его на шее. «Ты будешь моей невестой?» – спросил он через некоторое время, и когда она сказала «да», он прикрепил рельефный значок своего братства к ее блузке прямо у сердца. Приблизительно через неделю он и все его товарищи появились на пороге ее комнаты. Она вышла, и они исполнили ей серенаду, спев гимн своего братства: «И лунный свет сияет на девушке моей мечты».

«У меня было традиционное представление о жизни, мировоззрение принцессы из сказки. Я хотела, чтобы ко мне явился прекрасный принц, живущий во дворце, и пал к моим ногам. Точно так же в детстве я мечтала о новом платье. Так же в подростковом возрасте я мечтала о хорошем партнере на вечеринке. В колледже я ждала помолвки и влюбленности. На вечеринке в выходные звучит ваша песня, и вы танцуете, думая, что он будет вашим мужем. Страсть не была решающим фактором».

Нельсон пришел на свидание вслепую к ее соседке по комнате, когда Пэсси, уже закончив учебу, преподавала французский язык в колледже, расположенном через несколько штатов от места ее собственной учебы. Она разорвала помолвку, предпочтя карьеру скорому замужеству. Будучи студенткой, она победила в публичной дискуссии, после чего была избрана президентом Молодежного конгресса своего штата и стала первой женщиной, которая когда-либо занимала этот пост.

Когда свидание соседки по комнате не удалось, Нельсон и Пэсси обнаружили, что у них было кое-что общее: любовь к театру (он играл в любительской театральной труппе города) и классической музыке. «Я нашла его привлекательным. Он и был привлекательным. Не напыщенно-солидный, но притягивающий к себе. К тому времени я уже встречалась с несколькими мужчинами, которые были полностью погружены в себя. Он делал все, чтобы я почувствовала себя особенной, неповторимой. Я путешествовала с командой по изучению иностранных языков, и, если я поздно приходила домой, он приносил мне еду и оставлял ее для меня в холодильнике. Ему нравилось оставлять мое радио настроенным на станцию Индианаполиса, радиус действия которой был около пятидесяти километров».

Когда она вспоминала все это, мы сидели у них на кухне – Пэсси, Нельсон и я. Нельсон сидел в кожаном кресле с подголовником, в то время как Пэсси, стоя с другой стороны кухонного стола, готовила на обед грудинку и шоколадные пирожные с орехами на десерт. Их дом, расположенный неподалеку от колледжа, где она продолжала преподавать, и в нескольких милях от компании по продаже бункеров, в которой он работал вплоть до выхода на пенсию, был сложен из кирпича и почти весь скрыт под густой листвой. Их улица, возможно, ничем не отличалась от улиц в тысячах американских пригородов – молодые деревья, гладкие дороги, покрытые щебенкой и асфальтом, во дворах – столбы с баскетбольными кольцами. Внутри стены дома Пэсси и Нельсона были украшены пейзажами: соседнее озеро с рыбаком, забрасывающим удочку со шлюпки, частокол и лошади, пригибающие шеи к траве. Нельсон был одет в зеленую рубашку для игры в гольф, его лицо и шея были одновременно мягкими и сильными, широкими, добрыми. На Пэсси была яркая блузка в цветочек и джинсы, которые были немного великоваты для ее худощавого, гибкого тела.

Приблизительно семь лет назад, спустя тридцать лет после свадьбы, они были на каникулах со своими детьми и внуками, и в то время, пока остальные члены семьи вечером бродили по территории выставки, они вдвоем пошли пообедать в любимый ресторан. Там у них случилась одна из самых серьезных ссор за последние десять лет совместной жизни. К тому времени они уже не спали вместе. Сначала она начала спать отдельно лишь время от времени, потому что страдала от бессонницы, но раздельная постель из временного явления стала постоянным. Раньше, пока у них не было детей, они порой проводили в постели все выходные. Позже, если они вместе ехали куда-то на машине только вдвоем, ей нравилось читать ему статьи из журналов Penthouse. Так она возбуждалась. Но к тому времени, когда их возраст приблизился к пятидесяти, она приходила к нему в постель только раз в неделю, по пятницам вечером, и все действо занимало у них лишь несколько минут. Он пытался возбудить ее, перепробовал все возможные способы, которым они, за много лет до этого, научились вместе, прижимаясь друг к другу, касаясь кожи друг друга. Но казалось, что поверхность ее плоти невероятно далека от нее, не говоря уж о нем, и даже неглубокий оргазм стал для них невозможным. Он кончил. Они обнялись. Она ушла.

И на каникулах ее терпение дало трещину. Всю неделю она чувствовала себя в ловушке его желания. В их арендованном доме, в окружении детей и внуков, она чувствовала даже меньше, чем ничего. «Это не действует, – взорвалась она в ресторане. – Я знаю, что ты сердишься. Я злюсь. Если ты еще раз придешь домой и скажешь: «O-o-o, сегодня вечер пятницы, ты ведь знаешь, что это означает!» – я уйду из дома. Я больше не собираюсь заниматься с тобой сексом. Я не могу. Я просто не намерена делать это».

«Не думаю, что сказал что-то из ряда вон выходящее, – вспоминал Нельсон. – Еще довольно долгое время я чувствовал, что она сильно расстроена, но мы больше никогда не говорили об этом. Я знал, что что-то пошло не так, как надо, но не знал, что еще сделать».

Вернувшись домой, они купили и прочитали книги с советами для супругов. Неудача. Когда Нельсон услышал, как знакомые рассказывали о своем посещении отеля «без одежды» в Карибском море, он упомянул об этом в разговоре с Пэсси – полушутливо, как о малоправдоподобной идее, которая могла бы спасти их брак. «Когда он рассказывал мне об этом, я поняла, что меня это заинтересовало, но я сомневалась. Я не была уверена, что смогу обнажить тело. Я не знала, хватит ли мне смелости на это. Ни одна женщина никогда не будет уверена, что она достаточно хорошо выглядит, чтобы пойти на это, по крайней мере ни одна женщина, которой за пятьдесят. Мы думали, что это просто нудизм, но в отеле есть недели, когда там собираются и те, кто не относится к нудистам».

Месяц спустя они зарегистрировались в отеле на выходные. В центральном вестибюле нагота не допускалась. Они вышли из своей комнаты: он в плавках, а она – в купальнике и парео.

Там были женщины в возрасте от двадцати пяти до восьмидесяти… Женщины, рядом с которыми я никогда не смогла бы стоять, потому что они были невероятно хороши, и женщины, которые выглядели просто ужасно.

«Но еще до того, как я дошла до бассейна, я выбросила из головы все предосторожности. Я похоронила свой купальный костюм на дне большой сумки. Там были женщины в возрасте от двадцати пяти до восьмидесяти… Женщины, рядом с которыми я никогда не смогла бы стоять, потому что они были невероятно хороши, и женщины, которые выглядели просто ужасно. На теле некоторых были шрамы от кесарева сечения и гистерэктомии. Были и совершенно бесформенные женщины, и я подумала: если они могут стоять там и позволяют смотреть на себя, то почему я не могу сделать этого? Тела не идеальны. Бассейн был расположен на платформе. Чтобы добраться до него, нужно было подняться, сделав пять-шесть шагов по ступенькам. В каждом шезлонге лежал кто-то обнаженный. Там была девушка, ласкающая чей-то эрегированный член, разговаривающая при этом с кем-то другим. Еще одна девушка опустилась на другую женщину. Мужчины вращали на воде надувной плотик с женщиной в полосатой шляпе, поглаживая ее руки, целуя ее грудь, лаская ее ноги, облизывая ее клитор. Я наблюдала за ней около тридцати минут».

«Я раньше страдал из-за того, что никогда в жизни не буду заниматься сексом с другой женщиной», – добавил Нельсон из глубины своего кожаного кресла. Пока Пэсси готовила обед, он описал две-три свои беседы с женщинами на мероприятиях, которые они посещали в отелях соседних штатов каждые несколько месяцев за последние семь лет. Его голос был каким-то механическим, сконфуженным. Он не был праздничным.

«Я хотела отбросить все запреты. Я решила, что она будет моим образцом для подражания», – сказала Пэсси о женщине в шляпе в полоску.

«Оглядываясь назад, я думаю, что у Пэсси было сильнее выражено желание других партнеров, чем у меня, – сказал Нельсон. – Я думаю, что она ощущала это желание перед той первой поездкой».

«Подсознательно», – заметила она.

Она поставила на стол корзинку с хлебом. Их сельский регион считал это своим изобретением.

«Мы все еще занимаемся сексом друг с другом». Ему казалось важным, чтобы я это знал.

«Нельсон мой муж, – сказала Пэсси. – Я люблю его. Он отец моих детей. Когда я говорю, что люблю его, я имею в виду именно это». Она объяснила, что на мероприятиях, прежде чем уйти с другим мужчиной, она удостоверялась, что у него был кто-то, с кем можно было «поиграть».

«Я сообщаю им некий парадокс», – Мин говорила о методе, который она опробовала всего с несколькими из обращавшихся к ней пар. Она сказала, что большинство из ее пациентов не были готовы к этому, они не хотели брать на себя такой риск. В ее предписание не входило ничего похожего на кардинальное изменение образа жизни, но требовало своего рода выхода за привычные границы, а это означало отказ от ощущения полной безопасности.

Она вернулась к фразе, к идеалу, который критиковала раньше: «Ты – моя вторая половина». Поиск любимого, способного воплотить эти слова, томление по любви без оговорок и границ, поиск идеального союза, ощущение, что наши партнеры должны дать нам то, что дали нам, или мы полагаем, что нам должны были дать, наши родители, стремление постоянно получать позитивные подкрепления: скажи мне, что я особенный, скажи мне, что я красива, скажи мне, что я умен, скажи мне, что я успешен, скажи мне, что ты любишь меня, скажи мне, что это навсегда, что бы ни случилось, пока смерть не разлучит нас, – это, по мнению Мин, лишь немногим больше, чем детский плач. Тем не менее большинство из нас так и не смогли пережить крушение этих надежд. Большинство из нас не могли оставить тоску по тому, кто сделает нашу жизнь наполненной, будет постоянно убеждать нас в нашем совершенстве и обеспечит нас уверенностью в себе, потому что отказ от надежды на это будет означать признание, что мы неизбежно идем по жизни в одиночестве, и, если нам повезет, любовь будет поддерживать нас на этом пути, но, по большому счету, каждый идет по жизни самостоятельно. Немногие из нас хотят пройти такой путь.

«Для того чтобы существовала сексуальная привлекательность, должен быть некто Другой», – сказала она. Все же, пытаясь спастись от одиночества, мы прилагаем титанические усилия для того, чтобы добиться единения с этими Другими. Мы бьемся, цепляемся за них. Мы молимся о том, чтобы наше собственное «я» уступило дорогу нашим желаниям, чтобы наши души слились воедино. И когда мы пытаемся сжать до минимума дистанцию между нашими личными жизнями, эрос – одна из сил, которые мы используем в этой борьбе, – страдает первым и гибнет. Она не считала, что партнеры не должны обращаться друг к другу за поддержкой и утешением. «Любовь должна существовать в самых разных измерениях». Однако у большинства из нас, по ее мнению, что-то не складывалось: слишком большую силу набирало стремление зависеть от партнера, получать от него поддержку и защиту.

Когда мы пытаемся сжать до минимума дистанцию между нашими личными жизнями, эрос страдает первым и гибнет.

Ей нравилось спрашивать у пар, которые особенно старались преодолеть проблемы: «Почему она должна желать вас?» или «Почему он должен желать вас?» Она требовала: «Скажите мне, что в вас может вызывать желание… И порой они смотрят на меня так, как будто хотят сказать: поверить не могу, что вы спрашиваете меня об этом! Иногда они слышат в этом оскорбление, порой мой вопрос повисает надолго. Но постепенно они понимают, что€ именно я делаю. Я хочу, чтобы они сосредоточились на том, что происходит, знали, в чем дело. Я хочу, чтобы они поработали над тем, что они считают в себе наиболее желанным, чтобы они усилили то, что им кажется в них наиболее сильной стороной. И я хочу, чтобы они подумали о том, чего они сами желают увидеть в любовнике, и попытались сами стать такими. Я хочу, чтобы они улучшили себя».

Метод Мин включал также различные хитрости. На обед в ресторане нужно приходить порознь. Ночь свидания следует организовывать по определенным правилам, и прежде всего нужно назначать это свидание. Необходимо использовать все возможности, чтобы посмотреть на супруга со стороны, глазами постороннего человека. «Если мне удается, я стараюсь заставить посмотреть, как их партнер делает что-то, что не имеет к ним никакого отношения. Когда я вижу, что мой муж делает литературный доклад, а я стою в последнем ряду, то он кажется мне удивительно привлекательным. В этот момент он ничем не связан со мной и мой взгляд на него практически не отличается от взгляда совершенно постороннего человека».

«Ничто из этого, – добавила она, – не будет приводить к чему-то захватывающему ни каждый раз, ни даже в половине случаев. Вы будете заниматься любовью так, как привыкли за все прожитые годы. Но иногда, поскольку ваша привязка порвалась, с вами может произойти удивительный мгновенный парадокс, краткое, но абсолютное слияние. Речь идет о том, что в самый разгар секса вы смотрите друг на друга и чувствуете, что погружаетесь в глубины чужого “я”. Это невероятно, изумительно. Вы задерживаете дыхание и погружаетесь в самую глубину. Это единство. Это сплав двух людей, это момент, в котором вы едины и одинаковы. Это полное ощущение “я – это ты, ты – это я, и я не знаю, где начинается мое тело и где кончается твое”».

* * *

Элисон знала, что, если бы только отказ Дерека играть в баскетбол удерживал ее от приезда на игры Blazers, она быстро прочитала бы себе нотацию и снова оказалась бы на поле в роли наблюдателя. Если бы не полнота Дерека, его суета в роли мальчика с полотенцем и надоедливые комплименты других матерей, она сказала бы себе, что их похвалы, вполне вероятно, были по-своему искренними, и напомнила бы себе, что ее сын, по сути, был энергичным и удивительно чистосердечным ребенком. Хотя она, возможно, чувствовала, что намного лучше быть матерью ведущего игрока Blazers, а не энергичного служащего команды, тем не менее она нашла бы в себе боевой задор, чтобы ходить в общественный центр каждую субботу.

Однако главным образом ее изводило то, что ее незначительные проблемы с Дереком и баскетболом зеркально отображали ее проблемы с мужем и жизнью в целом, проблемы, которые невозможно было игнорировать с той же легкостью. Элисон старалась не проводить параллелей. Поскольку она была занятой женщиной с успешной карьерой, порой ей удавалось не заострять на этом внимание. Но она была также думающей женщиной, которая инстинктивно нащупывала существующие связи. Томас был пухлым, он никогда не тянул на атлета, и его одержимая преданность обучению приемам баскетбола школьников младших классов была аналогична энергичной беготне Дерека с полотенцами. Однако новая роль Дерека в команде все равно проявляла лучшие качества, которые в нем были, в то время как упорное стремление Томаса привить баскетбольные основы школьникам было его сутью.

Два года назад, когда Дерек еще был игроком, вера ее мужа в двенадцать баскетбольных основ казалась Элисон, возможно, несколько сумасшедшей, но при этом также замечательной, крутой, она меняла жизнь детей. Но, когда Дерек перестал играть, ее взгляд на мужа с его блокнотом уже не был таким чувственным. И его долгие разглагольствования за семейными обедами о новом методе внушения ученикам одной из двенадцати основ, которая могла бы уберечь его игроков от суда и в конечном счете помочь им достичь процветания в карьере или заключении счастливого брака, вызывали у нее чувство, что она отбывает пожизненный срок. Иногда она представляла себе и вообще нечто ужасное: что однажды одна из матерей займет ее место и будет говорить ее мужу те же самые комплименты, которые она слышала о своем сыне.

Тем временем Томас купил эластичные бинты, гантели и видеодиск и регулярно стал заниматься спортом в подвале. Томас и Элисон еженедельно покидали свои кабинеты на Манхэттене, чтобы вместе встретиться у врача, которому понравилось давать им задания. В одном они сидели лицом друг к другу, соединив ладони, и синхронизировали дыхание. Недавно они перешли к следующему этапу – романтическому ухаживанию. Элисон становилась позади Томаса, положив одну руку ему на сердце, а другую – на пах, или он стоял позади нее, расположив руки точно так же. Они вдыхали и выдыхали, их груди синхронно поднимались и опускались. Считалось, что они позволяли страсти накопиться, откладывая более сексуальные действия до тех пор, пока каждый из них не наполнится желанием. Это делалось для того, чтобы не чувствовать давления, чтобы двигаться вперед вне рамок этого упражнения. На это могли уйти недели. Предполагалось, что они просто испытывали единство дыхания и позволяли этому единству проникнуть в их сердца и гениталии. Но Элисон, ощущавшая, что ее желание полностью погасло, несмотря на то что именно на нее была нацелена вся программа, не ощущала никаких изменений, кроме все более нарастающего чувства тщетности усилий.

Однажды она шла в спортзал центра, сжимая руку дочери. Приблизительно за пятнадцать минут до вбрасывания мяча первой игры сезона Дерек подал полотенце капитану Blazers. А дальше, у боковой линии, стоял Томас в черном свитере Blazers. До этого Элисон никогда не видела мужа в свитере, выпущенном из джинсов. Многие тренеры носили рубашки поло или трикотажные джемперы, так же делал и Томас. Обычно Элисон не присматривалась к нему, а лишь воспринимала почти бесформенные, расплывшиеся бледные выпуклости – его плечи и руки. Она уже начала говорить себе, что выбор рубашки не имел никакого значения, что, по сути, это была демонстрация заботы о команде его и Дерека, когда вдруг увидела, как одна из матерей в туфлях на высоких тонких каблуках начала спускаться с трибуны. Женщина спустилась и встала рядом с Томасом.

В следующее мгновение Элисон поняла, что плечи и руки Томаса были совершенно белыми, но отнюдь не пухлыми. В них обозначилась сила. Женщина в замшевых туфлях – мать одного из лучших игроков Blazers – начала болтать с ним, стоя плечом к плечу и улыбаясь. Элисон поняла, что речь шла о баскетболе, женщина говорила о нем с большим интересом и горячностью. Минута бежала за минутой, и стало ясно, что она флиртовала с баскетбольным тренером своего сына, человеком, который внушал основы игры ее сыну, давал ему уроки, наполненные огромным смыслом.

Элисон дождалась своей очереди, и, когда подошла, быстро прижалась к своему мужу сзади. Она положила одну руку ему на сердце, заявив, что ей жаль, что нельзя положить другую, сказала, чем хочет заняться сегодня вечером, а затем вернулась к дочери, чтобы наблюдать за игрой.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.