Судьбоносное письмо

Судьбоносное письмо

Сегодня 20 апреля 1796 года. Я сижу в кабинете своего родового замка в Боденвердере, что в Нижней Саксонии, передо мною чистый лист бумаги, и я размышляю: с чего мне начать мои мемуары. С детских лет? Со смерти моего батюшки, которая случилась, когда мне было четыре года отроду? Нет, не буду уделять слишком много места моей скромной персоне, а начну с того судьбоносного события, которое положило начало моей умопомрачительной карьере. Как это нередко бывает, толчком к великому стало происшествие малозаметное. Это было даже не происшествие, а письмо, которое я прочел ноябрьским утром 1737 года в замке Вольфенбюттеля, где Его милость герцог Карл любезно показал мне сие послание, сыгравшую столь важную роль не только в моей жизни, но, без малейшего преувеличения, и в судьбах мира. (Ах, барон, не торопи события, всему свое время, а настанет ли время рассказать о том, что жжет твое сердце, пока еще не дано знать ни тебе и никому другому. Молчание золото, как говорится в русской пословице. Поэтому я пока замкну уста во всем, что касается деликатной части моей истории.) Впрочем, с годами я проникся уверенностью, что само Провидение водило рукой несчастного, писавшего это послание.

Итак, письмо, которое мне позволил прочесть Его милость:

Любезный мой брат Карл,

все никак не могу привыкнуть к тому, что после смерти нашего батюшки должен называть тебя, ныне владетельного герцогаБрауншвейга-Вольфенбюттеля-Беверна, «Ваша милость». Надеюсь, ты простишь мне эту вольность – мы ведь почти двадцать лет с младенчества прожили душа в душу и бок о бок.

Спешу передать тебе привет из далекой (от тебя, но не от меня) России, где я пребываю вот уже четыре года (ах, как быстро летит время!). Ты прекрасно осведомлен о матримониальной подоплеке моего приезда сюда, но пока суд да дело, я веду жизнь вояки, которая вовсе мне не по нутру. Однако ради будущих благ можно и потерпеть.

Средь издержек, которые мне приходится выносить, военные тяготы – представь меня в шатре главнокомандующего, в окружении послушных офицеров, и ты поймешь, что иногда я, с моим характером сибарита, сжимаю зубы и в нетерпении жду беззаботного будущего, когда полки будут ходить в атаку мановениеммоего пальца, но мне для сего не придется выходить за двери моего не по-брауншвейгски роскошного дворца. А дворцы в России действительно отличаются роскошью, не свойственной нашим родовым замкам. Их богатство и расточительность не чета нашей скудности и экономности.

Среди совсем уж смешных неудобств, которые выпали на мою долю, представь себе, – увы, увы! – утрата двух пажей, которых я привез с собой. Они были ловкие и услужливые ребята, но один из них пал под Очаковым, сраженный шальной турецкой пулей, а другой, бедняга, объелся какой-то местной пищей – тут в ходу такие неудобоваримые деликатесы, как «соленые грибочки», – и скончался желудочной коликой. Как ты прекрасно можешь себе представить, брать в пажи кого-либо из местных недорослей я не желаю – они все как на подбор или ленивы, или глупы без меры. А потому прошу тебя, любезный брат (ах, простите, я должен сказать «Ваша милость») подыскать мне двух пажей и отправить как можно скорее, хоть на следующий день по получении моего послания, в Санкт-Петербург. Подбери кого-нибудь из баронских сыночков – они еще не утратили рыцарский дух, представлений о чести и вассальном долге.

Рассчитываю на твою помощь.

Твой любящий брат Антон Ульрих.

Если мой любезный читатель не осведомлен о «матримониальной подоплеке» и о «надежде на будущие блага», упомянутые в письме, то позволю себе ввести его в курс событий, в водоворот которых оказался вовлечен и я. Водоворот этот в скором времени должен был снести несчастного герцога Антона Ульриха с вершин власти в самое жалкое и низменное положение. Бедный герцог стал игрушкой в руках судьбы, той самой судьбы, которая вела меня, и той, которая ждала Российскую империю.

Императрица российская Анна Иоанновна, племянница Петра Первого, не имея собственных детей, была крайне озабочена вопросом престолонаследия (в то время мне это, конечно, не было известно – я пишу о тех событиях и обстоятельствах с высоты моих сегодняшних знаний и опыта), а потому затребовала к себе Анну, дочь своей родной сестры Екатерины Иоанновны, имевшей дочь от Карла Леопольда, герцога Мекленбург-Шверинского, приходившуюся ей, естественно, племянницей. Брак Екатерины и Карла, как говорят, был несчастливым, а потому Екатерина вместе с четырехлетней дочерью вернулась в Россию в 1722 году, где одно время даже рассматривалась как возможная претендентка на российский престол.

Однако судьба сложилась иначе, и на престоле оказалась ее младшая сестра, бездетная Анна Иоанновна, которая и назначила со временем своей престолонаследницей племянницу – в православии принявшую имя Анна, а от рождения звавшуюся Елизавета Катерина Кристина.

Герцог Антон Ульрих был еще в 1733 году вытребован императрицей в Россию как предполагающийся супруг наследницы, в каковом качестве он и пребывал, исполняя некоторые государственные функции, о которых читатель уже осведомлен, прочтя предпосланное сей исторической справке письмо.

Да простит меня читатель за это историческое отступление, но боюсь, что без него было бы непонятно дальнейшее мое повествование, в котором, дай бог, не останется неясностей, ежели будет мне суждено довести его до конца и судьба не распорядится иначе.

Итак, герцог Брауншвейга-Вольфенбюттеля-Беверна Карл направил меня в далекую Россию к своему брату, которого тогда ждало блистательное будущее, а потому я с радостью ухватился за протянутый мне самой судьбой перст и в тот же день собрался в дорогу, не дожидаясь напарника – второго пажа, о котором писал герцог из России.

Я, однако, не стал спешить, решив по пути познакомиться с германскими землями, а случится – и с их владетельными хозяевами. Мы, Мюнхгаузены, – род знатный, многие сочтут за честь сидеть с нами за одним столом, но, конечно, на короткое знакомство с королем, скажем, Пруссии рассчитывать мне не приходилось. А потому в Берлине я не задержался – лишь заночевал на постоялом дворе, а на следующее утро тронулся дальше.

Путь мой лежал через Штеттин и Западную Пруссию в Кенигсберг, а там, как мне уже было известно, открывались необъятные просторы Российской империи. Я хоть и торопился в эту неизвестную и соблазнительную страну, но душа моя при виде старинных германских городков и замков тянулась к ним. Я знакомился с хозяевами, набирался впечатлений. Иногда сердился. Иногда смеялся.

Некая маленькая немецкая принцесса лет восьми при виде меня топнула ножкой и сказала своей матушке:

– И не такой уж он красавец, этот ваш барон!

Мы с ее матушкой рассмеялись.

– Беги в сад, озорница, – сказала ей матушка. – Видали вы ее – от горшка два вершка, а уже о женихах думает.

В другом замке юная герцогиня строила мне глазки и, видимо, не разделила бы мнения маленькой принцессы насчет моей внешности.

В третьем я даже задержался на лишний день, потому что дочь хозяина, статная красавица, так румянилась, кидая на меня томные взоры, что я чуть было не наделал глупостей, которые имели бы для меня, для нее и для всего мира непоправимые последствия... Мне с лихвой хватило подобных глупостей в дальнейшей жизни.

Дорога или судьба вели меня – не знаю, но путь мой был предопределен, как и та миссия, о которой в то время не догадывались ни я, ни герцог Карл, ни Его милость герцог Антон Ульрих... Но здесь я должен замкнуть уста, потому что долг мой в том, чтобы хранить молчание и тайну, о которой некому сообщить миру, кроме меня. Впрочем, та же злодейка-судьба заставляет меня, с одной стороны, жаждать этого шанса разомкнуть уста и поведать о некоторых обстоятельствах моей жизни, но, с другой стороны, я понимаю, каким образом может быть дана мне эта свобода и не хочу приобретать ее столь дорогой ценой.

Не буду более останавливаться на моем пути до границы Российской империи. Скажу лишь, что был он много короче, чем тот путь, что проделал я от границы до Петербурга, где ждал меня Его милость.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.