ЛЕКЦИЯ ВТОРАЯ ЯН, РОЖДЕННАЯ ИЗ ИНЬ

ЛЕКЦИЯ ВТОРАЯ

ЯН, РОЖДЕННАЯ ИЗ ИНЬ

В контакте бытия и небытия осуществляется рождение.

Утро было прозрачным и нежным, все располагало к играм и дурачествам, но девочки неподвижно сидели, ожидая, когда Сестра Фу настроит пипа.

— Да… но была еще одна история, о которой знают немногие простые смертные, но которую знает каждый даосский монах.

Было это еще в период Воюющих государств (475–221 гг. до н. э.), когда удельные князья вели нескончаемые войны за верховную власть в государстве.

Однажды на Западе удельный князь Ван Чжоу вступил в сговор с предводителями кочевых племен, пришедших с Северо-Запада. Быстро двигались они к востоку от Хуанхэ, пока не достигли столицы Восточной Чжоу. Смерть и разрушение сеяли они вокруг. Как саранча, пожирающая все на своем пути, двигались кочевники к столице, которую обещали они отдать Ван Чжоу.

К началу третьей стражи[15] все войско было наизготове, как натянутый лук, готовый выпустить стрелу в кровавое путешествие, как тигр, притаившийся в засаде перед ничего не подозревающей жертвой. Тайно и стремительно продвинулся вперед передовой отряд Ван Чжоу к самым стенам Дворца. Тихо, как пантера ночью, прокрались убийцы во Дворец и обезглавили всю семью Сына Неба: и самого его, и всех его жен, и всех его наложниц, и всех его детей и мужского и женского пола. И прервался бы род его, если бы не было у его любимицы дочки накануне седьмого дня рождения, и не подарил бы он ей маленького смешного ослика.

Маленькая Фэн (ветерок), и правда, была подвижной и непредсказуемой, как весенний ветерок. Вечером она пошла проведать своего ослика и рассказать ему сказку на ночь — каких только причуд не ожидали от нее домашние! Но, привыкшие к ее непредсказуемости, они смирились с ней и не перечили ей ни в чем. Малышка Фэн забралась в душистый стожок и заснула. Проснулась она от едкого запаха дыма и от крика своего ослика.

Ослик пытался сорваться с привязи и выскочить из загона. Она быстро развязала веревку, и обезумевшее животное потащило ее прочь от горящих построек прямо через пролом в стене по направлению к дикому лесу, который начинался сразу за задним двориком. Горный крутой склон, покрытый диким лесом, до сих пор был естественной защитой загородного дома Сына Неба.

Трудно сказать, мог ли он спастись, будучи в центре столицы, но так уж получилось, что вся охрана была вырезана.

В предрассветном тумане еще долго стоял запах гари, и удушливая дымовая завеса не хотела обнажать леденящую сердце картину. Только к началу восьмой стражи легкий ветерок всколыхнул дымовую завесу и потянул ее прочь, словно души забрал с собою в последнее путешествие к желтому источнику.

В это время высоко в горах на опушке лесной чащи лежала Фэн, на руке которой был обрывок веревки, за которую тянул ее любимец Ослик. После того как оборвалась веревка, еще некоторое время он бежал вверх, но потом силы покинули его, и он упал, согнул передние ноги, а затем и вовсе повалился на бок. Однако вскоре он успокоился, встал и пошел на поиски своей хозяйки. Подойдя к ней, он стал лизать ей лицо. Кровь запеклась у нее на щеках, одежда была изорвана в клочья, когда на их пути встали заросли дикого шиповника.

Фэн медленно приходила в себя. Первое, что она увидела, было облако дыма, проплывающее на Запад, и виновато смотрящие на нее глаза ослика. Она попыталась пошевелиться, но все тело заныло от боли. Однако оставаться на открытом солнце было опасно, и она, несмотря на боль, попыталась подняться.

«Скорее домой, надо позвать дворцового лекаря», — пронеслось у нее в голове. Медленно встав, она решила посмотреть вниз, как далеко она забралась со своим осликом. Подойдя к склону, с которого хорошо просматривался Дворец, она обезумела от увиденной картины.

По территории Дворца сновали неизвестные ей воины в пестрых одеждах, половина построек была разрушена или сожжена, а на площадке для игр лежали изуродованные тела всей ее семьи вместе со служанками и слугами.

Кочевники разбирали деревянные постройки и готовились сжечь следы своего ночного разгула. Руководил этими разбойниками не такой же, как они, кочевник, а воин, больше похожий по одеянию на чиновника.

Ни о каком возвращении домой не могло быть и речи. Ни звука не слетело с ее губ, только слезы беззвучно катились по щекам. Забыла она про боль и пошла еще выше в горы, где был ручей с прохладной и чистой водой.

Ослик медленно плелся за ней, привязанный невидимой нитью горя. Только обмыв раны в прохладной воде и утолив жажду, дала она волю своим чувствам. От ее рыданий ускакали испуганные олени, забились в норы лисицы, замерли осторожные зайцы, обезьяны замолкли. Вечерние тучи громадою своею затмили весь небосвод до самого горизонта. Река в их отблесках стала багровой, как пламя, как кровавая молния на склоне горы.

Ни голода, ни страха не чувствовала маленькая Фэн. А меж тем дело было к ночи. Уставшая, обняла она своего ослика, да так и заснули они вдвоем под защитой старого дуба.

Наступил новый день. Куда идти? Да некуда — только в горы. Кого искать? Да некого — никого не осталось. Вокруг животные дикие, хищники жестокие и страшные, змеи ядовитые, да люди еще страшнее. Пошли они с осликом куда глаза глядят, повыше в горы да подальше от разоренного гнезда. Много дней шли, высоко забрались, далеко ушли.

Однажды совсем затосковала Фэн. Что это за жизнь такая? Ни дома, ни родных, вокруг звери дикие и люди, страшнее зверей. Подошла она к обрыву и думает: «Сейчас брошусь камнем вниз и отправлюсь к Желтому источнику, соединюсь с родными, что мне терять здесь, в этой жизни. Вот только с осликом последний раз обнимусь — и все».

Подошла Фэн к ослику, обнимает его, а сама плачет. Вдруг чувствует, что кто-то смотрит на нее из-за кустов. Подняла глаза и видит: стоит перед ней старец — отшельник. «Вот и монах пришел, умереть как хорошо будет, а может, и умерла я уже, может, это сам фанши мне явился», — подумала Фэн.

А старец тем временем из-за кустов вышел и спрашивает ее:

— Что же ты, маленькая Фэн, удумала такое?

— А что мне еще остается? Дома у меня нет, родителей нет, сестер и братьев тоже нет, даже по следней служанки, последнего знакомого нет. Все убиты. Да и меня убьют, если увидят. Что же мне, всю жизнь среди зверей так и жить одной?

— А кто же царство твое спасать будет? Кто за гибель невинных отомстит? Как же ты в глаза своим сестрам-братьям посмотришь, когда встретишься там с ними?

— Но что же могу сделать я, маленькая никчемная девочка, прожившая впустую семь лет?[16] У них тучи воинов, горы мечей, а мне и зиму в горах не пережить одной.

— Годы твои прожиты не впустую.[17] А пока ты жива, и род твой жив. Есть тут недалеко пристанище мое, там можно и зиму пережить. А я научу тебя, как тебе к людям вернуться и как свое царство вернуть.

Пошли они по горной тропинке, а за ними и ослик вслед важно зашагал. «Чудно, — думает девочка, — только что с жизнью прощалась, а сейчас как будто даже и усталость как рукой сняло, и деревья добрыми стали».

Как зовут тебя, старец?

Зови меня Мастер By.

А как ты нашел меня?

А я давно за тобой иду. Беспокоить не хотел. Да вижу дело плохо. Вот и объявился.

Долго шли они вдоль ручья, пока не показалась легкая соломенная крыша под сенью извилистой сосны. Крышу поддерживали четыре столба, образуя подобие беседки. Под этой крышей находилось кострище и стояла кое-какая глиняная утварь. Поляна была небольшой и к северу заканчивалась крутым склоном, в котором угадывался вход в пещеру.

Так и стали они жить на этой поляне. Старец сделал для нее отдельную келью, сшил из грубой ткани платье. Научил готовить еду на огне, собирать травы и коренья.

Вечером они садились в беседке, где тлели угли очага, пили чай, любовались закатом, и он рассказывал ей интересные истории о правителях и воинах, о чиновниках и простолюдинах. Днем Фэн должна была научиться писать десять новых иероглифов, прочитать несколько страниц летописей и выучить новое стихотворение.

Кроме того, Мастер By обучал ее пению, игре на цитре (чжэн) и лютне (пипа), а также играм: иероглифическим загадкам,[18] шашкам, костям, двойной шестерке.[19]

Когда солнце еще только готовилось озарить близлежащие склоны, Мастер By уже стоял на поляне, лицом к Востоку и, казалось, своими кистями с длинными пальцами втягивал в себя всю Вселенную, помогая солнцу рождаться из темноты ночи.

Когда еще не успела скрыться луна, а солнце еще не вступило в свои права, он левой рукой ловил убегающие лунные лучи, а правой — предрассветные послания солнца и соединял их воедино в себе, совершая тайный магический ритуал.

Постепенно и Фэн стала также рано вставать и повторять за ним эти упражнения. Постепенно она освоила дыхание тигра и дракона, выучила позы животных, начала изучать дантянь-ци-гун и тайци-цигун. Ее движения становились плавными и сильными. Много раз она просила Мастера By обучить ее практикам «Железной рубашки» и искусству боя, но Мастер только улыбался в ответ.

Однажды он сказал ей, что пришло время, и он обучит ее искусству боя, но такому, что не будет ей равных во всей Поднебесной.

Силен огонь. Все может сгореть в пламени. Но сильнее огня Вода, которая потушит любой огонь. Красный цвет — цвет огня. Черный[20] цвет — цвет воды.

Поэтому ученики должны сначала укротить огонь, а потом только приручить воду.[21] Мужчина силен — его стихия огонь, но лишь покорив воду, он становится Мастером. Когда же женщина начинает практиковать, то ее стихия — вода, которая подавляет огонь. Поэтому сила женщины может быть больше мужской, но только если она овладеет огнем.

На следующий день Фэн ждала Мастера By на площадке для занятий, предвкушая, наконец, что он принесет ей меч с алыми кистями, или копье, или цепь. Но Мастер, выйдя из своей кельи, сел на траву и достал из рукава нефритовое яйцо.

— Ты уже знаешь тайци-цигун, ты уже овладела дантянь-цигун и ты уже умеешь танцевать священные сакральные танцы. Теперь я хочу рассказать тебе то, о чем не знают даже многие просвещенные мужи и старые монахи. Я расскажу тебе об источнике силы. Ты можешь прикладывать сколько угодно чашку к своим губам, но если она будет пуста, то ты не утолишь жажду. Ты можешь сколько угодно делать упражнения тайци, но если в тебе не будет энергии ци, то все они будут бесполезны. Но и сама ци также имеет свой источник. И этот источник находится внутри тебя, я научу тебя, как открывать его.

С этого дня сила ее стала крепнуть, а красота расцветать. Ее огонь укрепился настолько, что поднимал ее над землей, и она могла стоять на куриных яйцах, как на твердых камнях. Она научилась в прыжке рубить мечом по три-четыре толстых ветки за один взмах. Она прочитала о науке, которую преподали три Девы Великому Хуанди. Она научилась использовать и делать разные вещички для постельных утех.

Осталась только одна наука — быть женщиной. Рисовать на рисовой бумаге куда проще, чем на собственном лице. Тяжело заниматься тайци, когда тело стянуто шелковыми шнурами. Но и это искусство освоила Фэн.

Однажды после вечернего чая Мастер By обратился к Фэн со словами:

— Я думаю, настало время сдать экзамен. Помни: у тебя есть только две оценки — жизнь и смерть. Готова ли ты к такому экзамену? Или ты хочешь просто уехать подальше от этих мест и жить обычной человеческой жизнью? Выбирай, пока у тебя еще есть возможность…

Долго сидела Фэн, закрыв глаза. Солнце уже скрылось вдалеке за кромкой лесных вершин. Но она так и не дала ответа.

Только утром, когда в утренней дымке виновато показался отблеск солнечного ушка, Фэн подняла голову и сделала свой выбор.

— Хорошо, — ответил Мастер By. — Я пойду в столицу и узнаю, что там сейчас происходит.

А в столице жизнь шла своим чередом. Мастер By видел, как в домах господ слуги поливали из леек цветы. Князья и аристократы отсиживались в дневную жару в тенистых беседках, у воды, на прохладных циновках с узорами волн. От знойного воздуха их защищали шторы из раковых усов,[22] на которых были развешаны мешочки с ароматным розмарином, а ветряные колеса со всех сторон посылали прохладу. В павильонах в одних медных чашах охлаждались дыни и груши, корни белоснежного лотоса, сливы, в других — оливы, плоды земляничного дерева, в третьих — водные деликатесы.

Мастер By подошел к дому придворного сановника. Это был дворец среди прудов. На возвышении за домом вились ручейки, стекая в водоем. На открытых местах стояли беседки, продуваемые ветром. У нефритовых перил распускались заморские цветы и зрели диковинные плоды. В хрустальных чашах красовались груды агатов и кораллов.

Во флигеле, обвитом диким виноградом, на хрустальном столе стояли беличьи кисти слоновой кости в хрустальной же подставке для кистей; тушь Цанцзе[23] в тушечнице из Дуаньси,[24] а рисовая бумага томилась под гнетом из белой яшмы.

На перламутровой кровати с коралловым изголовьем среди подушек, расшитых утками-неразлучницами, прятался от зноя господин Цяо. В его обязанности при дворе входило наблюдение за императорскими наложницами. При виде монаха он оживился и прямо по-домашнему, в халате нараспашку, с распущенными волосами, вышел на крытую террасу и приказал слугам привести монаха к себе во флигель и подать чай.

Господин Цяо был рад нежданному гостю. До самого рассвета он слагал Оды о прелестях нефритового павильона и о восхождениях на вершину Ян,[25] а теперь пришел вдруг достойный слушатель, которому можно нараспев прочитать стихи.

Пришли служанки, принесли воды, помогли умыться и привели в порядок волосы господина Цяо, подколов их золотыми шпильками к тонкому нефритовому обручу. Красавицы, нежнее цветов персика, принесли фрукты, охлажденные в родниковой воде, и чайные приборы. Другие красавицы встали по бокам с опахалами; их прозрачно-белые кисейные кофты, расшитые фениксами среди цветов, при каждом взмахе волновали взор, обтягивая упругие груди с темными клювами сосков в золотисто-коричневых ореолах.

Господин Цяо велел слугам позвать его молодую жену, чтобы она почитала его новые стихи. Глаза у него озарились радостью ожидания самой сладкой ягоды в его саду, а пока она собиралась, он сетовал на хлопотность своей работы.

— Любимая наложница императора скупа на деньги: просит служанку найти и дешево, и чтобы все умела, и чтобы не избалована была, и чтобы девственница, да не красавица — да где же такую найдешь?! Они же все, как цветы райские! Ну, разве это не прелесть? — болтал, не умолкая, господин Цяо, показывая на вошедшую госпожу. Госпожа была совсем еще молода и непрестанно краснела и дрожала, когда читала стихи о знатных пирах в нефритовом павильоне.

Пока у черепахи чудной

Сладчайший сок не источится,

Не смеет даже на минуту

Мой меч отсюда отлучиться…

Мастер By был уже дома, в своей келье, а сладкий стон флейты все еще слышался из флигеля, обвитого диким виноградом.

На следующий день хозяйка бакалейной лавки привела в дом господина Цяо служанку. Сторговались за один лян.[26] Девушка была грубовата, с большими ногами в страшных туфлях, но с работой по дому справлялась хорошо. Большие ноги угнетали изысканный вкус господина Цяо, и он быстро вспомнил о просьбе любимой императорской наложницы подобрать ей служанку. За два ляна они сторговались.

Так Фэн попала в служанки к любимой наложнице императора.

Император, придя на ночь к своей любимой наложнице, заметил девушку, подающую чай. Девушка была некрасива и одета просто, но сердце императора дрогнуло, как будто он упал в ледяную реку.

Что это у тебя, служанка новая?

Да, на рынке, за два ляна всего эту дурнушку купила, лапы — лягушачьи.

А ноги у Фэн и правда были большие для аристократки: в горах она не носила тесной обуви, так как Мастер By говорил, что это вредит течению энергии ци.

На следующий день, в нарушение этикета и своего обычая, император вновь пришел к этой же наложнице и заставил Фэн стоять и смотреть, как они занимаются любовью.

И третью ночь подряд пришел он опять к ней и заставил Фэн вновь всю ночь прислуживать, поправлять постель, подавать вино, закуски.

А на четвертый день он велел Фэн прийти к нему в сад и среди белого дня в беседке приказал ей раздеться и пить с ним чай.

После этого он приказал ей переселиться в отдельную комнату, а наложнице своей подарил другую служанку.

Фэн поселили в большую, светлую комнату в одиноко стоящем флигеле. Ей принесли шелка, атласа, тафты и пригласили владелицу модного салона тетушку Сюйе, чтобы она занялась новенькой.

Тетушка Сюйе, знаток модного и портняжного дела, сняла мерку и сделала эскизы нарядов.

Император торопил. Фэн с легкостью подчинялась тетушке Сюйе. И однажды, когда все приготовления были закончены, волосы уложены, наряды подогнаны, а лицо напудрено, тетушка Сюйе с чувством гордости решила глянуть на свою работу. Отойдя на несколько метров, она сама остолбенела от той красоты, что была перед ней. А когда Фэн повернула голову, на которой среди черных волос было больше двадцати лянов золотых изысканнейших украшений, и глянула на тетушку Сюйе, у той случился удар.

Ужас исказил тетушкино лицо, ей привиделся дух покойной императрицы Мэй, ведь это она, тетушка Сюйе, убирала цветами красное платье[27] для покойной императрицы. Тот же взгляд и тот же поворот головы.

Тетушка Сюйе умерла, не приходя в сознание, в покоях прислуги. Но это не остановило императора. Еще не истекло время этой же стражи, а он уже стоял у входа во флигель, куда поселили Фэн.

Нельзя сказать, чтобы это была любовь или что не было вокруг других красавиц, но только при мысли о Фэн у него начинали трястись руки и горело все нутро, а нефритовый меч поднимался сам по себе. Он не мог ждать. Еще не остыло тело тетушки Сюйе, а он уже рванул тяжелую дверь флигеля, отчего она отлетела, словно легкий лист бумаги. И, как писал поэт:

Вздыбились бурные волны на пруду

среди цветов.

Полог бирюзовый взметнуло ввысь,

Где темнеют осенние тучи…

Жизнь империи замерла от новой луны до самого полнолуния. Но и после этого вышел император всего на несколько часов, чтобы распорядиться о переселении госпожи Фэн в императорские покои и назначить день свадьбы. И вновь, как писал поэт:

Красавец, любовью томимый,

в бой вступить готов.

В волнении страстном горит

Нетерпеньем удаль свою показать.

Вот, трепеща, вздымается упругое копье.

Вот, колыхаясь, играет меч стальной,

И, не щадя себя, врезается во вражий стан

Так в игре дождя и тучки трофеи пожинает.

Там-там! Копье с мечом скрестилось.

Слышится то треск, то лязг.

Сцепились, спутались — и не разнять.

Вверх, вниз — бурлит обратное теченье.

Грохочет и шумит стремительный поток,

Катится, смывает — не устоять на месте…

Несет, сбивает — сдержаться не хватает сил.

И вновь от полнолуния до новой луны замерла жизнь империи.

С тех пор император был неразлучен с госпожой Фэн как две уточки-мандариночки. Ни одно дело не предпринимал, не услышав ее совета. Всех других жен забросил. И все шло своим чередом, пока у Фэн не обозначился круглый животик. Пришел к ней император в покои, а она говорит:

— Не можем мы сегодня быть вместе, наследнику навредим. Хочешь если, посиди рядом.

Сел император к ней на кровать, а она продолжает:

— Хочу, чтобы наш наследник был наследником Поднебесной, а я — первой госпожой.

— Да разве могут быть в этом у кого-нибудь сомнения!? — воскликнул в сердцах император — князь Ван Чжоу.

— Хочу, чтобы ты завтра этот указ мне в письменном виде принес и объявил всем об этом.

— Так тому и быть, — ответил император.

Заснули они вместе, точно голуби. А назавтра император исполнил желание госпожи Фэн — императрицы Фэн. И все опять пошло своим чередом.

Но вот однажды проходил мимо некий бессмертный, да и вздумал император его пригласить, судьбу предсказать. Дело было вечером, разгулялись, хотя уж и спать было пора, но заходит бессмертный в покои и кланяется «императору Великому Чжоу» и «императрице Великой Мэй». Потемнело лицо Фэн (ведь он назвал ее именем матери), но виду не показала, а сказала старику.

— О, многоуважаемый старец, вы устали с дороги, пройдите в Западный Флигель, вас проводят и покормят, а завтра мы рады будем вас выслушать.

Другие и внимания не обратили: «Фэн», «Мэй» — старый человек, говорит нечетко, слова шамкает, мало ли, что, видимо, выговорить не может. Старец и сам понял свою ошибку, молча удалился во Флигель.

А пирушка продолжалась. Все согласились выслушать старца утром, да и забыли о нем. Но только Фэн поняла, что время — пришло. Ночью, когда, как писал поэт:

От боя к бою мужество растет,

Все громче клич боевой,

Все выше воинский дух;

Рыбак против теченья челном правит,

Качая яшмовыми веслами без передышки;

Лодочник другой лотос золотой рулем сломал…

Так почти это и было. Захватила Фэн нефритовый стержень в жаркие объятия своей нефритовой палаты и сломала его. Сок вытек из императора вместе с жизнью. Глаза его широко раскрылись от боли и удивления, да только в последний раз. С улыбкой сладострастного наслаждения лежал император, душа которого навсегда покинула этот мир.

Но не было в сердце Фэн ни злости, ни обиды, ни радости — только пустота. Слезы стекали по ее щекам. Теперь она — первая госпожа, Императрица своего государства. Радуйтесь, родители, радуйтесь, братья и сестры! Но была только грусть в ее опущенных глазах. А когда во чреве своем она услышала зов новой жизни, она позвала лекаря и родила Наследника. Ведь как бы ненавистен ей ни был обидчик, а ведь и воин он был неплохой, и государством управлял складно, да и дел хороших тоже немало сделал.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.