Глава одиннадцатая

Глава одиннадцатая

Алжирец, похоже, не знал отдыха. Прерывистые мелодии, которые он извлекал из своего саксофона, напоминали Полу муки живого существа, загипнотизированного собственным плачем. Пол вытянулся на кушетке в своей комнате так, чтобы видеть в холле конторку и лампу, горевшую вполнакала. Ядовито-зеленый неоновый круг рекламы «Рикар» на противоположной стороне улицы как бы замыкал собою самый дальний предел его мирка. Пол задремал.

Он проснулся разом, ощутив у себя на груди чью-то руку. В полумраке он различил массивный силуэт тещи; кутаясь в шаль, она примостилась на краешке кресла.

— Эта музыка мне спать не дает, — пожаловалась она.

На миг Полу привиделось, что это Роза, — похожий голос и такое же прикосновение.

— Я пришел в эту гостиницу на одну ночь, — как во сне произнес Пол, — а застрял на пять лет.

— Когда мы с отцом содержали эту гостиницу, народ приходил сюда спать.

В ее голосе не было укора, но Пол знал, что она его осуждает.

— А теперь чем тут только не занимаются, — заметил он чуть ли не с гордостью. — Скрываются, принимают наркотики, играют на инструментах…

Ее рука давила ему на грудь нестерпимым грузом. Одна мысль о человеческой плоти, стиснутой в этих убогих стенах, — его ли, ее или постояльцев — вызывала у него отвращение. В ее жесте он уловил нечто помимо утешения.

— Уберите руку, — попросил он.

Но ей казалось, что она постигает его одиночество. В конце концов, он был Розе мужем, и ее долг — облегчить ему боль. Прикосновение к нему успокаивало и ее тоже. Она чувствовала, что Роза выбрала в мужья того, кого считала настоящим мужчиной.

— Ты не одинок, Пол, — шепнула она, ощущая под пальцами его широкую грудную клетку. — Я рядом.

Он осторожно приподнял ее руку и стал разглядывать; она испытала прилив благодарности. Потом поднес руку ко рту и внезапно, со звериной сноровкой, цапнул зубами.

Матушка охнула и, схватившись за кресло, попыталась от него отодвинуться. Укушенную руку она прижимала к груди.

— Ты сумасшедший! — крикнула она. — Теперь я начинаю понимать… — и осеклась.

Пол знал, что она хотела сказать: что это он довел Розу до самоубийства. Он не возражал выступить и в этой роли: она была ничуть не нелепей, чем его нынешнее амплуа — овдовевшего мужа, тайного любовника, управляющего гостиницей.

Он вскочил с кушетки.

— Хотите — покончу с этой музыкой? — спросил он и пошел через комнату к электрощитку. — Прекрасно, сейчас они у меня заткнутся.

— Что ты задумал, Пол? — со страхом спросила она.

— В чем дело, Матушка, вы что, боитесь? — спросил он, переходя на английский; он говорил захлебываясь, с презрением. — Не волнуйтесь, бояться вам нечего. Ничего не стоит заставить их перетрусить.

Он выключил рубильник, и дом погрузился во мрак. Она охнула и вцепилась в кресло. Пол надвинулся на нее.

— Хотите знать, чего они боятся? — спросил он громким голосом. — Так я вам скажу. Представьте себе, темноты, вот чего.

Он грубо схватил ее за руку и вывел в холл.

— Идемте, Матушка, познакомлю вас с моими приятелями.

— Свет, — сказала она, — свет включи!

Он потащил ее к лестнице. Саксофон захлебнулся и смолк. На верхних этажах захлопали двери, зашаркали подошвы, послышалась приглушенная разноязыкая речь.

— По-моему, вам пора познакомиться кое с кем из наших жильцов, — произнес Пол с отчаянной иронией и крикнул в лестничную клетку: — Эй, ребята! Поздоровайтесь с Мамочкой!

На площадке второго этажа зажгли спичку, выхватив из мрака призрачные бесформенные силуэты. Вспыхнула еще одна спичка и осветила лица — он вот уже много лет видел их изо дня в день: людское отребье, к которому принадлежал и сам он, бренное, нелепое и трусливое, а потому, в его глазах, тем более презренное.

— Мамочка! — заорал он, показав одной рукой на смутные лица, а другой вцепившись ей в предплечье. — Вот это наш мистер Алкаш Запойный. А там мистер Саксофон, наш сбытчик-добытчик, Мамочка, он нас от случая к случаю героинчиком балует…

Она попыталась вырваться.

— Отпусти! — зашипела она, но Пол не ослабил хватки.

— … А вот там прекрасная мисс Королева Сосалок 1933 года. Она и сейчас неплохо берет, если вынет вставную челюсть. Поздоровайтесь с ними, Мамочка! Эй, вы, это наша Мамочка, слышите?!

Разноязыкий ропот стал громче.

— Свет, Пол, — взмолилась она, — включи свет.

— Как, Мамочка, вы тоже боитесь темноты? Она боится темноты, — сообщил он постояльцам. — Ай-ай-ай, бедняжка. Ладно, солнышко, уж я о вас позабочусь. Сейчас все будет в порядке.

Он зажег спичку, и его искаженное мукой лицо выступило из мрака. Он издал протяжный невеселый смешок, отбросил спичку и вернулся в комнату. Включил рубильник, и свет зажегся. Как легко было их напугать, подумал он. Им, похоже, одинаково страшно что самим убить, что быть убитыми.

Он вернулся в холл. Постояльцы, кто в халатах, кто в наброшенных на голое тело плащах, разбрелись по своим номерам, ворча, как потревоженные звери. Теща Пола стояла, вцепившись в перила, и глядела на него так, словно видела первый раз в жизни.

С улицы вошел постоялец с рулоном газет под мышкой. Он был старше Пола, однако вид имел нарядный и представительный. На нем были чистое пальто и тирольская шляпа, которую он тут же и снял.

— Привет, Марсель, — равнодушно сказал Пол и подал ему ключ.

Марсель любезно поклонился Матушке и поднялся наверх. Она проводила его одобрительным взглядом.

— Он вам понравился, Матушка? — спросил Пол.

Она почуяла в его вопросе очередной подвох и не ответила. Он презрительно улыбнулся и покачал головой. Вот она — последняя и сокрушительная насмешка, которую припас ему этот вечер.

— Так вот, — произнес он, — Марсель был любовником Розы.