I. 2001 год

I. 2001 год

Чудовище

— Чудовище, ты когда-нибудь нагуляешься? Нет, — вздохнув, ответила на свой вопрос моя крестная. — Ты, Юлька, гулять будешь до седых волос, а потом покрасишь их и опять пойдешь!

Чудовище, то есть я, покорно закивало гудящей с похмелья дурной башкой.

— Ну, теть Ира, мне и так плохо, не надо бередить душу. И так совесть замучила, — простонала я.

— Вот и помучайся. Только не совесть это, а недостаток магния, вымытого алкоголем, оттуда и тревожное состояние твоей нежной души, — захихикала она. — Чудовище ты, таинственное и никем не понятое!

— Ну, допустим, не понятая я только моей мамашей, а вы, теть Ирочка, все понимаете, — замела я хвостом, опустив покорно глазки.

— Таки да, сама любила больше погулять, чем поработать, — хмыкнула она, хлопнув рукой по своей внушительной фигуре. — И теперь вот ты пьешь кофе с сахаром, а я с заменителем. Диабет и лишний вес — последствия бурной молодости, к сожалению! Я понимаю. Все твои гулянки, на самом деле, от одиночества… Но это не значит, что я тебя одобряю!

— Кто не курит и не пьет — тот здоровеньким помрет! — брякнула я дурацкую фразочку непонятно к чему. — Зато есть что вспомнить. Да, теть Ир?

— Так, не подлизывайся, не шучу уже. Что ж это за воспоминания? «Записки честной давалки»? — Прищурившись, она прямо смотрела мне в глаза. — Или «Мемуары дешевки»?

Мне сразу стало совсем не смешно. Ну не могла я вынести такого ее взгляда, боялась.

— Вот такие, как ты, честным девкам работать мешают! И я, Юлечка, никогда просто так в постель к мужчине не ложилась. Или по любви, или за бабки. В основном за бабки, конечно, — засмеялась она.

«Так и я за бабки, только за свои», — подумала я про себя, и до того мне стало противно, сил нет никаких. Моего престарелого кавалера она называла «мешок с говном», кем он по сути и являлся. Сластолюбивый, нищий «мешок с говном». И чего ради с ним связалась, я даже сама себе не могла объяснить. Да просто так, со скуки!

— А знаешь ли ты, Юляша, как это называется, когда женщины просто от скуки гуляют с такого рода мужчинами? — словно прочитав мои мысли, задала она вопрос.

Стряхнула капли с последней вымытой тарелки, сунула ее в шкаф и выжидающе посмотрела на меня.

— Ну, — поторопила она меня, — так как?

— Как-как — не знаю! — слишком внимательно разглядывая веселенькие ромашки на скатерти, буркнула я. Завертелась на табуретке, то в окошко погляжу, то найду невидимую пылинку на кофточке. Главное, не напороться на ироничный взгляд моей крестной.

— Раз не знаешь, то я тебе скажу, — зычным голосом, словно перед большой аудиторией, провозгласила она. — Это, деточка, называется блядством!

Вот как. Совершенно верно. Тете Ире всегда удавалось найти точное определение каким-либо действиям. Облачить в форму непонятное содержание. Острым, как бритва, язычком, она бросала не фразы — стрелы, попадающие точнехонько в цель.

Так она меня воспитывала.

И нужно признать, довольно-таки успешно. Ни мать, с ее бесконечными попреками, ни бабушка, со своими жалобными уговорами, цели достичь так и не смогли. Я их просто не слышала, и все тут!

Тетю Иру же не услышать было невозможно. По той простой причине, что слушать было безумно интересно.

Крестную я нашла себе сама. Влюбилась, да-да, просто влюбилась в нее с первого взгляда, а точней, с первого слова.

В один прекрасный день приспичило мне позвонить. Телефона у нас тогда не было, и я понеслась по соседям. Тщетно пробегав по этажам в поисках аппарата, я уныло вышла из подъезда: срывалось свидание…

Тут к моим ногам подкатил тявкающий пушистый клубочек. Я присела на корточки и засюсюкала:

— Ой, холесенький, ты чей это?

Вслед за ним несся еще один «клубок», только не тяфкающий, а запыхавшийся от погони. Оказалось — это хозяйка милого создания. Симпатичная женщина средних лет, полная. Самая обыкновенная вроде бы…

Но тут она заговорила. И — и… Я влюбилась! Женщина относилась к тому редкому типу людей, которых просто приятно слушать. Она рассказывала забавные истории о своей собачке, говорила о погоде. В ее больших, зеленых, смеющихся глазах было столько задора и обаяния, что мне стало весело-превесело. Мне казалось, мы с ней давно знакомы, что совсем немногим она меня старше. Ощущение, что вокруг нее сиял нимб! Удивительный человек! Ведь, согласитесь, не каждый день встречаются жизнерадостные взрослые. В основном-то какие они, взрослые?

Озабоченные тетки, вечно спешащие, унылые, совсем не интересные.

В общем — сразила она меня наповал. Окончательно и бесповоротно.

Я попросилась позвонить от нее, но после звонка на свидание так и не побежала. Захотелось остаться с ней, в уютной кухне, с упоением слушая ее красивую речь.

В дальнейшем я ее просто подвергла преследованию. Ходила за ней хвостом, заявлялась в гости, не думая о приличиях.

Да и не знала я, что такое приличия, до встречи с ней! Не учили. Она безмерно удивлялась, как можно быть такой «темной»? Прожить пятнадцать лет на свете и не знать элементарных вещей?

Я ее, конечно, забавляла. Но, забавляясь, она таки вбивала в мою голову: что такое хорошо, а что такое плохо. В конце концов ей пришлось меня покрестить. А то непонятно, ходит за ней сопливая девчонка, кто она?

Максим Горький, например, пишет, что всем хорошим в себе он обязан книгам. А я вот — моей многомудрой крестной.

Многомудрая крестная достала из шкафа две чашки, сняла с крючка над рабочим столом кухни медную джезву.

А пока она готовит кофе, внимательно следя за процессом, чтоб не проворонить ответственный момент снятия напитка с огня…

Позвольте вам наконец-то представиться.

Зовут меня Юля, как вы уже, наверное, догадались. Восемнадцатилетие я отметила совсем недавно. И закрепила это событие выбором весьма необычной профессии. Хотя… А что в ней необычайного? Она древнейшая. Ну, я думаю, вы поняли, о чем я.

Живу я вместе с вечно недовольной мной мамой и старенькой бабушкой в двухкомнатной квартире, на окраине большого города. В доме нашем — непрерывная война. Никак не может смириться моя матушка с моим характером и выбранным мной образом жизни. Бабуля — божий одуванчик, правда совсем-совсем древний одуванчик. Все пытается нас примирить, горемычная. Отца у меня нет. Даже в метрике там, где должны быть его данные, — прочерк. И этот прочерк был очень долго предметом моих детских страданий. Потом ничего, привыкла, даже научилась шутить по этому поводу. И еще один член семейства — рыжий котеночек Пусик. Красавец и умница. Единственный мужчина в нашем «бабьем царстве».

Тетя Ира поставила передо мной дымящуюся чашку.

Я затарахтела о вчерашнем, ибо на ее высказывание ответить мне было нечего.

— Вы ж не знаете, что вчера было! Днем я послала его подальше, а потом вспомнила: он же мне деньги должен! Позвонила ему домой, говорю — сто долларов готовь. Тут по параллельному аппарату голос обманутой женушки:

— Ничего он тебе не должен, считай, что заплатила мне за то, что в спальне, мол, моей, супружеской, кувыркались! Каково, а? Она его еще и защищает! — возмущенно пропищала я.

— А что ты хотела? Женщина прожила с паршивцем двадцать лет. И он для нее уже давным-давно стал родственником. Как правило, после стольких лет брака в таких ситуациях чувствуют вовсе не ревность, как ты думаешь. Это обычный страх потерять кормильца, — объяснила тетя Ира.

Потрогав мокрый нос подбежавшей собачки, я продолжила:

— Я, понятно, не стерпела, зашла к Лехе-соседу, хряпнули коньяка и пошли на разборки.

— Он, поди, и дверь не открыл? — почти утвердительно спросила крестная.

— Да, забздел… А вы откуда знаете?

— А я ж шаман, — шутливо отозвалась она, доставая из холодильника еду для мокроносого пса. А то и нас съест, вон как кружит вокруг!

Шаманом ее называла Любка, дочка. То есть не совсем и дочка. Любаня была дочерью брата первого мужа тети Иры… Поняли? Я тоже не сразу въехала! Так вот, брат бывшего мужа, то бишь родной папашка Любки, вел жизнь развеселую, удалую и бесцельную. Был падок на наркотики и выпивку. И однажды в пьяном угаре и «забецал» Любаню, сам о том не догадываясь. А когда миновало девять месяцев, в один прекрасный или не очень день, он нежданно-негаданно разжился наследницей… Не менее удалая мамашка девочки попросту подбросила ее нерадивому папаше. А папаня вскоре «приказал долго жить», и девочку удочерила его невестка, наша тетя Ира… Итак, тетю Иру мы называли шаманом за ее способность прогнозировать наши романы да и вообще события. И ей чрезвычайно нравилось это прозвище.

— Так вот, мы такой крик подняли с Лехой, что те наряд вызвали! Благо мы вовремя покинули поле боя. Когда отошли уже, остановились покурить, глядь — менты! В общем, стыд мне и позор. Я, значит, заплатила ему! — причитала я. — Все, все бывает в гнусном свете, но гнусней всего, когда не мужик платит, а наоборот. Противно на себя смотреть прямо…

— Да и сто долларов жалко, — подначила тетя Ира.

А вот сто долларов действительно было жалко. И потому что последние, и потому что достались они мне просто чудесным образом. Просто свалились на голову. И самое главное, дал хороший человек, а я этому старому козлу одолжила: факт возмутительный!

Манна небесная

Да — это был фарт. Деньги упали с неба манной небесной! Итак, вечер, воскресенье, совсем не рыбный день в нашем баре, в топлес-баре. Я работала уже четвертый месяц подряд почти без выходных. Тогда, десять лет назад, такие бары только появились. В нашем большом городе это был второй. Народу — тьма! Голые сиськи были еще в диковинку, и посему хозяева нам, девчонкам, выходных не давали. Чтоб не загуливали с клиентами налево, обкрадывая начальство и устраивая себе личную жизнь, и чтоб боялись место потерять. Каждый выходной — сто баксов. Плати и гуляй. Однако! Дорого…

На улице накрапывает осенний дождь. Ни одна живая душа не изъявляет желания зайти к нам на огонек. Мы даже музыку не включаем. Я вышла из гримерки и села с чашкой чая за барную стойку. Не успела и глотка сделать — вошли двое. Наши танцовщицы засуетились, включили музыку. Начали шоу. А я сижу себе: не танцевала в тот день. Как это называлось, работала просто «девочкой»: торговала мордой и тащила дядек в апартаменты.

Они присели рядом, один сразу заговорил со мной. Что да как, чего такая молодая и красивая, мол, скучает. Я заявляю — консумация, то есть беседа с клиентом, у нас платная. Тут он предлагает мне:

— А бросай ты эту работу, поехали с нами на дискотеку! Я вообще-то такие места не посещаю. Зашли так, из любопытства.

Тут я повернулась к нему — симпатичный, но не молодой, лет тридцать, и говорю:

— Не могу, мой выходной сто баксов стоит.

— Слушай, ты молодая, а такая жадная до денег, фу! — скривился он. — Ладно, все понятно с тобой… — И отвернулся.

— Да не мне, а хозяевам я должна сто баксов, нет у нас выходных, понимаешь? — оправдываюсь зачем-то.

— Как? А ну держи, — достал понятливый мужчина сто баксов. — Иди, отдай и отдыхай! Маленькая ты еще для этой работы.

Я растерялась. Взяла и молчу, глазами делаю знаки, чтоб потише говорил.

— Если администратор деньги увидит, с работы выгонят, — испуганно шепчу благодетелю.

— Ну иди, отдай. На тебе еще сто. Сто тебе, сто им.

А я сижу — язык проглотила. Просто приклеилась к стулу, зажала в кулак деньги и молчу. Дура дурой. А он не дурак, все верно понял: достал еще четыре такие же бумажки, сунул в руку:

— Дарю! — Его карие глаза смеялись. — Теперь у тебя есть денежки, можешь прогулять работу, когда захочешь!

Я сидела, как немая, даже боялась посмотреть по сторонам: может, видит кто? Подошла, виляя тощим задом, Лариска, официантка. Рассчитала их, кокетливо улыбаясь, так, на всякий случай. Лариска у нас была разведенкой и цеплялась к мужикам почище нас, специально для этого обученных.

Они встали и пошли. Высокий, худой, повернулся ко мне и спросил:

— А может, поедешь с нами?

Я, не знаю почему, отрицательно покачала головой. Наверное, испугалась, что передумают и отберут деньги…

— Спасибо, — уже вслед сказала я тихонечко, одними губами.

— А жалко, красивая ты, Клеопатра! Ну, бывай! — махнул рукой и навсегда исчез из моей жизни.

Вся эта сцена длилась минут десять, они сели, выпили по бокалу вина и «озолотили» меня.

Чудеса! Я сидела еще минут десять, как прибитая. Потом рванула в туалет, вытащила из кармана деньги, понюхала. Краской пахнут. Наверняка фальшивые, решила я. Дело в том, что мы с матерью и бабкой жили очень бедно, я таких денег и в глаза не видела раньше. Еле досидев до конца рабочего дня, вернее ночи, первым делом рванула в обменник… Настоящие!!!

Вот так бывает. Было разное потом, и подарки дарили, и деньги давали… Но никто и никогда за «просто так». Он, наверное, и не подозревает, что на всю жизнь останется в моей памяти. Что еще очень долго я буду вспоминать его и желать ему счастья. Пусть ему повезет, пусть удача не покидает его. За то, что он заставил меня поверить в эту самую удачу! Показал, что чудо есть!

Сосед мой Леха

— Ирусик, ты дома? — из открывшейся двери раздался голос Любаши.

Сразу захотелось встать и удалиться. Ну не люблю я Любку, хоть ножом меня режь. И конечно в глубине души знаю от чего — ревную, но поделать ничего с собой не могу.

— Ой, привет, ребенок, ты с Костиком? — нежно проворковала тетя Ира.

— Сама, на работе он сегодня, — пояснила Люба, проходя на кухню и этим нарушая мой покой. Когда она говорила «Ирусик», меня сразу подмывало сказать «он» на теть Иру. Ну скажи Ируся, Ирочка. А то какой-то Ирусик…

— Ой, Ирусик, вчера я Костику приготовила суп с плавленым сырком, который ты посоветовала, так он так нахваливал, тебе спасибо передавал, — завела подхалимка вечную песню.

Еще ни один их диалог без дифирамбов не обходился. Во-первых, натура у Любки такая — подлиза, а во-вторых, самое главное — тетя Ира ее Костика на дух не переносила, а Любаня изо всех сил старалась все-таки примирить ее с ним.

Я засобиралась, придется домой чапать. Надавила ключом на кнопку лифта. Ни звука, ни шороха. С недавних пор я завела привычку нажимать на кнопки ключом, маникюр берегу. У нас на работе каждую неделю ногти проверяют. Да-да, именно так. Приходит начальство, выстраивает шеренгой весь персонал, от девочек до кухарки, и осматривает ногти. Скоро начнут за ушами грязь смотреть…

Пошла пешком, достала сигарету, закурила и представила, что сейчас я выслушаю дома. Хоть бы матери дома не было, хочется спать ужасно. А ей сегодня звонили из училища, отчитывали, грозили отчислением ее непутевого чада, меня то есть.

Да я сама б уже забрала документы — да ехать лень, совсем не высыпаюсь.

Только открыла дверь подъезда, нос к носу столкнулась с Лехой. Моим соседом, дружком и соратником в одном лице. Жил он на девятом, я на втором этаже, посему виделись почти каждый день. Леха работал «бомбилой», иногда возил меня на работу, иногда чинил что-то дома, а за это требовал знакомить с подружками.

Леха — парень хороший. Веселый, добрый, не бездельный, а вот в личной жизни не везло катастрофически. Дело в том, что у парня родители — алкоголики. Причем совсем опустившиеся.

В квартиру к нему зайти было жутко, просто оторопь брала, глядя на эту убогость. Голые, ободранные стены, вонь, а посреди — именинником, полуразвалившийся, засаленный диван. Все, больше мебели не было, разве еще пара табуреток. Одна, побольше, — вместо стола и одна поменьше. Чтоб за «столом», значит, с комфортом расположиться.

Бедный сосед комнату запирал, выходя из дому, на крепкий врезной замок. А то, не ровен час, вернулся бы с работы, а спать-то не на чем! Расторопные алконавты быстро б нашли клиента на Лехины немудреные пожитки.

Ясно, девицы, немного с ним повстречавшись, начинали качать права и требовать ввести в дом. И что самое интересное, наивный Леха, опять и опять наступая на одни и те же грабли, тащил профурсетку в «родовое гнездо». Ну теперь сами понимаете, чем оканчивался очередной Лехин роман.

— Да, мы вчера начудили с тобой! — ликующе воскликнул сосед, теребя белобрысую шевелюру.

— Ну а толку? Деньги не отдал, да еще выставила себя отвергнутой психопаткой, — с тоской ответила я, чиркая зажигалкой.

— Да ладно тебе, повеселились, напугали старого дурака до усеру. Уже хорошо! Представляешь, как его теперь жена клевать будет? До гробовой доски попрекать будет, как от любовницы подолом прикрывала! Грудью легла! — утешал Леха, со светящимися восторгом глазами.

— Ой, да идиотизм весь этот роман так называемый, — рявкнула я, злясь сама на себя.

— Да, Юляха, дала ты маху. А лучше б Маху дала! Знаешь этот анекдот?

— Неа, рассказывай.

— Ну, значит, слушай: «Приходит Сара с рынка домой и, причитая, жалуется мужу: „Ой, Мойша, ты не ругай меня. Твоя жена сегодня маху дала…“

Мойша подскочил: „Какому еще Маху? Моя жена и на рынок не сходит прилично, где он?! Где Мах?! Я буду бить его в морду!“ — сотрясая кулаками, грозно закричал Мойша.

„Да нет же, — успокоила Сарочка. — Я просто вместо полтинника рубль отдала на рынке…“

„Боже мой, Сара! — схватился за голову старый еврей, посерев в лице. — Лучше б ты Маху дала…“»

Вредная маман

— Ну, нашлялась? — Мать укоризненно стояла в дверях. Просто «мать погибшего солдата». Печаль и безысходность в ее глазах.

— Нет, вечером еще пойду! — весьма невежливо отвечаю я. — Отвянь, я иду спать, вечером выскажешь, — спокойно продолжила я.

Настолько я уже привыкла к ее попрекам и недовольством мной, что даже перестала нервничать. Или, скорей, не перестала, а пыталась перестать.

— Как дела? — как ни в чем не бывало, спросила я.

— Твоими молитвами, — нервно отозвалась она. — Сколько же я позора от тебя натерпелась, сколько это будет продолжаться?! Иди завтра же в училище, разбирайся сама! Мне звонят и высказывают за тебя!

— Что говорили? — перебила я ее, начиная закипать.

— Тебе надо, иди и узнавай! — громко выкрикнула она из кухни. — А ей хоть бы что, сейчас ляжет и задрыхнет, скотиняка!

— Света, прекратите, — из другой комнаты донесся примиряющий бабушкин голос.

— Так скажи ей, бабушка! Пусть не достает меня сейчас, я спать хочу, мне на работу вечером. Дайте выспаться! — заорала я с кровати.

Встала и с треском захлопнула фанерную дверь перед носом разъяренной мамаши.

— Ха, на работу она пойдет! — с сарказмом продолжала истеричка, стоя за дверью. — Разве это работа? Жопой голой крутишь, опозорила, уже не знаю как опозорила!

Тут я уже завелась окончательно, вскочила, распахнула дверь.

— Да лучше жопой крутить, чем, как ты, говно мести и бутылки собирать! Это ты меня позоришь, бомжиха! Ненавижу тебя! Когда ж ты подохнешь, наконец! — с жаром воскликнула я.

Мать свою я стеснялась с детства. Родила она меня поздно, в тридцать восемь лет, отца не было, как я уже говорила. Да не то что отца, вообще у нее за всю жизнь ни одного мужика не видела. Зато стоило ей пронюхать, что у меня появился ухажер, «синий чулок» просто сатанел.

Вечно унылое лицо, истерики, неряшливый внешний вид.

А уж плакать она любила! Чуть что не по ее — в слезы. Рыданиями и стенаниями она методично доводила меня до такого состояния, что казалось, вот-вот кондрашка хватит.

Я с ней даже на улицу старалась не выходить. Она имела привычку, завидев пустую бутылку, как коршун бросаться на нее. Просто хоть сквозь землю провались рядом с ней!

— Ах ты ж сволочь, я за эти бутылки тебя кормлю! — с упреком отозвалась она.

— Ты не за бутылки кормишь, а за зарплату и две пенсии. А от бутылок ты не разбогатеешь. Тебе просто нравится выглядеть ничтожеством, по-моему. Хочешь, чтоб все видели вокруг, как тяжело ты живешь, какая ты несчастная. Как бедной Светочке тяжело тащить такую обузу, как неблагодарная дочь. И потом, я уже четыре месяца работаю, ты уже и не кормишь. Другие родители учат детей, одевают, а ты только жрешь меня!

— А до этого времени кто тебя кормил, скотина такая? — не успокаивалась родительница, с укором глядя на меня глазами, полными слез.

— Как? А кто ж должен был меня кормить до восемнадцати лет? Зачем ты только меня рожала? Чтоб всю жизнь попрекать и ненавидеть?

— Дурой была, думала — человек вырастет, а ты скотина!

Короче говоря, такие «баталии» у нас с ней происходили каждый день. Не было дня без скандала: день — не день, если у нас тишь да гладь. Определенно кто-то из нас заболел, значит, обессилел.

Бедная бабушка Дуся металась меж двух огней. Вот бабушку я любила очень. А бабушка любила нас обеих, только сделать не могла ничего. У нас не дом был, а поле боя. Дурдом.

Заснуть мне, понятно, не удалось. Вечером опять на работу, как я до пяти утра дотяну? Ничего, быстрей ласты склею, на радость мамане…

Я вернулась в спальню, попыталась уснуть, да разве уснешь на таких нервах? Лежала и мечтала, что когда-нибудь у меня будет своя маленькая квартирка. Уютная, чистенькая. Я даже обстановку представляла. Мечтала развести комнатные розы, забрать кота. Сама с собой мысленно спорила, как удачней расположить мебель. Занавесочки на кухне — обязательно в мелкую клеточку, льняные, светло-зеленые. Недавно высмотрела в журнале, именно такие мне и нужны! А как еще на квартиру заработать?

Сначала я попробовала стоять на рынке. Четыре дня я честно торговала, получая в день по пять гривен (дело было в 1999 году), а на пятый у меня украли несколько пачек чая… Хозяин быстренько посчитал недостачу и сказал работать бесплатно еще три дня. Щас! На следующий день я, конечно, там не появилась.

Потом устроилась официанткой в оздоровительный комплекс. Там, простажировавшись две недели, ушла ни с чем. Каждый день в семь утра я была уже там. Как штык. Полная сил и азарта. Стажировка заключалась в тщательном перемывании горы грязной посуды. Другой работы мне пока не доверяли.

А через две недели директор вдруг захотел увидеть мои документы. Увидел. И что? Мне было сказано — по возрасту не подхожу. Так чего ж тогда не спросили заранее? Конечно, кому ж помешает бесплатная «принеси-подай»? Наверное, не меня первую они так используют. Дураки, что ль, платить посудомойке, когда — только свистни и выстроится в ряд кучка дурочек вроде меня, рьяно желающих приступить к «стажировке»…

На этом попытки найти работу я бросила, решила ждать совершеннолетия.

Тогда я еще хоть и редко, но в училище ходила. Появляясь только на практических занятиях. Выучиться шить, конечно, хотелось. Дома, еще со времен застоя, лежали отрезы тканей, ждали своего часа. Бабушка их от моих посягательств рьяно оберегала. А мне так хотелось их применить! Она была согласна их пожертвовать, но с одним условием — после двух лет обучения, и точка!

— Сговнять не дам! — уперев руки в бока, отгоняла она меня от закромов.

Пришла как-то на учебу, смотрю — моя подружка Галка в туфлях дорогих щеголяет, сумка, одежда — все новое. Благоухает духами, встряхивает белокурыми кудрями… Картинка, а не Галка. Мэрилин Монро, можно сказать. Чудеса, одним словом. Отличница Галка никогда своим внешним видом не заморачивалась. Тихо грызла гранит науки, донашивая обноски старшей сестры.

Когда на перемене вышли на перекур, она достала пачку «Мальборо».

— Где это ты разбогатела? — полюбопытствовала я, стреляя у нее сигарету.

— Лотерею выиграла, — хихикнула Галка в ответ. — А тебя где носит? Даже на практику не появляешься?

— Где-где? Работу ищу, мать заела совсем. Иждивенкой проклятой называет, — с горечью пожаловалась я.

— А я, Юлечка, уже нашла работу. Давай отойдем, я расскажу, — отвела меня в сторону Галка. — Только не вздумай болтать никому!

Так я оказалась в стрип-клубе. И была очень довольна этой работой. За ночь я могла заработать больше, чем мать за месяц. Чем не упускала при случае кольнуть последнюю.

Единокровный сын «мешка с говном»

Лежу, значит, размышляю, дело уже к вечеру. И вдруг раздался звонок в дверь. Я пошлепала открывать.

— Кто? — спрашиваю.

— Максим, — ответил мужской голос.

Я не поняла, что это за Максим, но открыла.

— Вам кого? — спрашиваю.

— Тебя, наверное… ты Юля?

— Я Юля, а ты кто?

— А я Максим, — опять повторил он, переминаясь с ноги на ногу.

Я недоуменно уставилась на него.

— Ты к кому, ко мне? Ты кто вообще?

— Максим. Я это… — замялся он. — Сашин сын, в общем.

У меня челюсть отвисла.

— А я уж думала, псих какой-то, три раза представляется! Ну и чего пожаловал? — с вызовом спросила я.

— Поговорить хочу.

— ??? — Я молча смотрела на него. — Где ты адрес взял-то?

— Да пахана вчера к стенке прижал, он сам и дал…

— Ну говори, что ты хочешь? — наигранно зевая, поторопила его я.

— Оставь отца в покое! Вот что хочу. Мне на него чихать, он всегда козлом был. А мать жалко, она его всю жизнь любила, они двадцать лет прожили! — выпалил парень.

— А, понятно… Вот иди и передай своему предку, что никто за ним не охотится. Поиграли, и ладно. Как ты думаешь? Мне восемнадцать лет, нужен ли мне этот «мешок с говном»? Ладно, был бы он «мешком с деньгами», тогда — понятно. А так… — презрительно скривившись, попыталась растолковать я сопляку.

— Да просто он сам вчера доказывал, что ты его страшно любишь, он от тебя избавиться не может… Мать в слезы, приготовилась к одинокой старости уже.

— Люблю? Домогаюсь? — возмутилась я.

— Ну это он так сказал, не мои слова. Но я все понял уже, он просто старый олух, — усмехнулся сынок.

— Ну, раз понял — гудбай, я спать хочу, — попыталась захлопнуть я дверь.

Но Максим придержал ее.

— А можно я зайду когда-нибудь?

— Заходи, — удивленно улыбнулась я, — только с другими намерениями.

— Я зайду! — спускаясь вниз по лестнице, крикнул он.

— И не с пустыми руками приходи! — весело откликнулась я.

Захлопнула дверь и усмехнулась. Что це було? Мабуть НЛО…

А еще я почему-то подумала, что он симпатичный. И понравился мне. Тьфу, дура!

Мы с Галкой хотим на Кипр

— Твой выход, Юсь, — окликнула Галка, меняя музыку. — Да проснись же ты!

Зазвучала «Металлика». Я выскочила полусонная на сцену, сонно оттанцевала, механически перебирая ногами и сияя улыбкой.

Я вообще очень люблю рок-музыку. И зарубежную, и отечественную. Конечно, больше нашу. А больше всех уважаю панк-рокера Егора Летова. Вот где талант! Его музыка заводит, одновременно успокаивает, настраивает на боевой лад. Хотя, откровенно сказать, у него такие странные тексты, я не всегда понять могу, о чем именно он поет. Когда я включаю его диск, девчонки называют его по-всякому. Кто придурком, кто недоразвитым, кто даже хренопотамом. А вот мне он нравится.

Специально под рок-музыку я сшила себе танцевальный костюм. Кожаные черные ремни и ботфорты. Очень уж я себе нравилась в таком образе.

Под последние аккорды зашла в гримерку, отдала администраторше деньги, чтобы к утру мне отдали половину. Заработки становились все меньше с каждым днем. Народ потихоньку «наедался» стриптиза. Бывало, что никого за целую ночь и не было. Обидно до ужаса: не спать всю ночь, а на утро получить дулю. И на троллейбусе трястись домой. Ставки у нас не было, только то, что натанцуешь, да и то половина.

Я накинула платье и вышла в зал, там сидела моя подружка. Галка что-то азартно доказывала новенькой девчонке.

— Да глупости все это, лично я знаю одну девку, она уже два раза съездила и вернулась! Машину себе купила, «девятку» правда, но ведь и то хлеб, — горячо шептала Галка.

— А я вот знаю, что едут туда — и ищи ветра в поле. Продают их, пашут бесплатно в борделях, а если кому-то вырваться удастся, то это — счастье, — не сдавалась девчонка.

Я уселась рядом и развесила уши.

— В борделях! А ты где сейчас, можно узнать? — ехидно осведомилась у нее Галка, глядя на меня, ища в моем лице поддержки.

— Но здесь мне по крайней мере платят, — разумно ответила девица.

— А если не заплатят, что сделаешь, в ментовку побежишь? «Так, мол, и так, командир, ходила давеча на второй этаж я, думала перепихнусь, а мне деньги заплатят. Не заплатили. Что делать, накажите их!» — тоненьким противным голоском, издеваясь над девчонкой, смеялась Галка.

— Да, — поддакнула я, — три дня назад сходила. В уме уже денежки посчитала, а утром сунулась за зарплатой, а мне в ответ: «А клиент денег не дал, сказал, кошелек дома забыл. Не платить же нам из своего кармана!»

И отдавать никто не собирается. Дурак он, что ль, долг-то нести? А если и принесет, то я точно об этом не узнаю.

Девчонка недоуменно хлопала накладными ресницами.

Я спросила:

— Как тебя звать-то?

— Рита, то есть, тьфу, Марго.

Мы с Галкой хмыкнули. Галочка сидела, рассматривала себя в маленькое зеркальце, пряча его под барной стойкой.

Галка была далеко не красотка. Высокая, но неладная, угловатая какая-то, светло-зеленые глаза навыкате, слишком большие ноздри, щель между зубами. Но издалека эффектная. И работать умела. Что умела, то умела! Мы с ней пришли сюда почти одновременно, я уже говорила, так она уже через полмесяца мобилку заимела и постоянного клиента в придачу. Подарил он ей. Не знаю как, но вытягивала она из мужиков бабки, как пылесос.

А я, честно сказать, — лохушкой была и лохушкой сдохну. Сколько раз она пыталась меня учить:

— Дура ты, Юся, неужели тяжело тебе поплакаться? Денег, мол, должна. Давят, дома жизни нет, противна мне эта работа, но пришла по большой нужде… Нет же! Она не пойми кем себя выставляет. Ну зачем всем трепаться, что тебе тут весело? Ты страдать должна! — назидательно вещала Галка, поднимая вверх наманикюренный указательный пальчик.

Но не в коня корм: слишком уж я искренняя. Ну не могу врать, и все тут. Уж если мне не тяжело, то изображать страдания падшей души я не могу. На любимый вопрос клиентов: «зачем ты здесь работаешь?» я говорила правду. Дескать, нравится мне жизнь веселая. Не хочу на базаре за три копейки ишачить. Естественно, никто мне денег лишних не отсыпал…

Так что профессионалом в этом деле я не была. Держали за то, что молоденькая, веселая. Броская внешность привлекала клиентов. Когда шла по улице, цокая каблучками, я ловила восхищенные взгляды. Кто вскользь глянет, кто шею сворачивает, но реагировали почти все прохожие мужики. А мне-то лестно! Иду и ног под собой не чую. Тут, в баре, меня часто называли Клеопатрой. Черное каре по плечи, брови вразлет, темно-карие, чуть раскосые глаза… Эх, да я ж красавица!

— Галь, чего ты там не видела? Прячь зеркало, на нас уже Гарьевна зыркает, — обратилась я к подруге.

— Нос свой рассматриваю, — ловко пряча зеркальце в карман, пояснила подруга.

— А что с носом-то? — удивилась я.

— Да вот хочу операцию пластическую сделать. Я была сегодня в клинике, приценивалась. Антошка обещал оплатить.

Антошка! Антошке уже глубоко за пятьдесят, Антошка! Но мужик хороший, нежадный. Балует Галочку невозможно. И мне иногда перепадает, как лучшей подруге. Когда он выводил Галку в дорогие кабаки, она всегда меня с собой таскала, как группу поддержки.

— Не знаю, как ты, Юсь, а я хочу на Кипр поехать. Там хорошо заработать можно. И мир посмотреть. И себя показать…

— Да ну, стремно как-то. Столько страшилок наслушалась, — засомневалась я.

— Ничего стремного, информация из первых рук. Соседка моя была там. Причем два раза. Было б плохо, второй раз бы не сунулась, — ответила резонно Галка.

— А может, врет? — не сдавалась я.

— Ничего не стоит это проверить. Она дала мне адресок конторы, которая этим занимается, надо сходить, послушать, — соблазняла Галка. — Там только зарплата официальная — шестьсот баксов в месяц, а за выход с клиентом отдельная плата. И то это не обязаловка, а по желанию.

— Ну не знаю, хочется, конечно, тут делать нечего, и потом страшно: вдруг на какого-то знакомого нарвешься. Вот где стыд-то… — начала сдавать я позиции.

— Я тебе говорю, ехать надо, лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать! — продолжала уговаривать она. — И потом, Ленка говорит, они такие лоховатые, с ними так можно в любовь играть. Уж не знаю, как ты, а я точно с деньгами приеду!

— Так давай завтра сходим. Может, правда, это наш шанс?

На этом мы и остановились, решив в ближайшие дни сходить, все лично разузнать.

Аркадий Амаякович и заманчивый контракт

Утром, после закрытия клуба, мы с Галкой условились идти в агентство, не теряя и минуты.

Подремав в гримерке пару часов, отправились в путь. В мечтах я уже была хозяйкой маленькой квартирки с красивой мебелью и китайскими розами.

— А что, подружка, мы там и на квартиры себе заработать сможем! — возбужденно болтала я.

— Конечно, и на обстановку. Если однокомнатная стоит четыре тысячи, а зарплата у нас шестьсот в месяц. То если еще с клиентами выходить, то обязательно хватит! — поддержала азартно Галка.

Директором этой фирмы был мужчина со звучным именем Аркадий Амаякович. Я представляла его себе солидным, полным, важным. И очень робела. Мне настолько хотелось поехать, что я уже не представляла, что буду делать, если я не подойду, если вдруг этот мужчина возьмет и забракует меня. Жизнь тогда смысл потеряет просто!

Офис находился в здании днепропетровского цирка! Добрались мы туда быстро, строя радужные мечты. А когда подошли ко входу, струсили.

— Стой, — говорю, — давай покурим.

— Давай, — согласилась Галка, доставая сигареты. Ее голос начал предательски подрагивать.

Мой, к слову, тоже. На лице расплывалась дурацкая нервная улыбочка. Ну покурили и потопали.

На втором этаже цирка располагались административные помещения. Комната номер восемь щеголяла дорогой дубовой дверью, бросаясь в глаза на фоне обшарпанных фанерных. И ее украшала латунная табличка, которая сообщала о том, что кабинет принадлежит главному дирижеру цирка, имя которого Мирзоян Аркадий Амаякович. Мы с Галкой удивленно переглянулись, и я подумала о том, что если уж дирижер тут заведует, то все должно быть честно. Не стали бы работорговцы располагаться в здании цирка…

Я робко постучала.

— Входите! — донесся хорошо поставленный баритон.

Открыв дверь, мы обалдели.

Навстречу нам семенил маленький, щупленький мужичонка. Седая шевелюра стояла дыбом, на носу криво сидели очочки. Бешеный профессор, блин!

От моей робости и следа не осталось. Мы внимательно выслушали условия контракта. Они были вот какие.

Билет нам оплачивает кипрский работодатель, но по приезде мы должны отработать и вернуть ему потраченное.

Жилье бесплатное, проживает в квартире человек по пять, но за свет мы платим сами.

Продукты покупает босс, а готовим, само собой, сами.

Когда он сказал, что мы должны сами приготовить себе еду, я сказала: «Естественно, как по-другому!» — на что он ответил: «Было раньше по-другому. Жена босса готовила для девочек, а сейчас слегла».

Мы вообще обалдели — кто здесь нам приготовит? Если мы хотели в своем баре съесть бутербродик, нам продавали его по прейскуранту, ни копеечки не скидывая, как персоналу.

Контракт на три месяца, если понравится, мы там, на месте, можем продлить еще на столько же, но за дополнительную плату.

Вылет из Борисполя, и что он, дескать, лично нас туда доставит, на самолет посадит. По окончании контракта встретит.

За его услуги он много не попросит, всего сто долларов, в случае продления контракта — двести.

Для того чтоб работодатель выслал нам визу, нужны фотографии, желательно профессиональные. И пока все.

Ну что? То, что мы соблазнились, это ничего не сказать. Мы просто загорелись. В этот же момент мы подписали контракты, дали ему добро делать нам паспорта и понеслись к фотографу, которого посоветовал вездесущий Аркадий Амаякович.

— Знаешь, Галка, пусть там будет даже половина того, что он нам обещал, и то хорошо, — вдохновенно мечтала я вслух.

— Конечно ж хорошо. Непохоже, чтоб он врал! Забавный старикашка, да? — хихикнула подружка.

— Да уж, я его тоже другим представляла, — поддакнула я.

Принеслись по нужному адресу. Но на двери с вывеской «Фото» белела еще одна, поменьше, «Закрыто». Мы решили отложить до завтра, ведь самое главное уже сделано, контракт подписан, а остальное уже детали.

Любовь напала

Возвращаясь домой, увидела возле подъезда моего недавнего знакомого, Максима, сына «мешка с говном».

— Какие люди! — удивилась я.

— Ну я ж обещал прийти еще раз, и вот стою уже два часа, жду, — с улыбкой ответил он.

— А ну-ка, покажи руки! — скомандовала я.

Парень недоуменно протянул руки. А потом как хлопнет себя по лбу!

— Ты о том, что не с пустыми руками приходить! — смеясь, догадался он. — Так я и не с пустыми.

С этими словами он вытащил из внутреннего кармана куртки джентльменский набор: слегка примятую розочку, бутылку шампанского и шоколадку.

— Не фонтан, — говорю, — но брызги есть! И где ты предлагаешь распить это угощение?

Мне было забавно смотреть на него. Он стоял такой трогательный, как-то застенчиво улыбался. Высокий, подтянутый. И такой молодой, стеснительный. Было приятно, как он на меня смотрит своими темно-серыми глазами, обрамленными пушистыми черными ресницами. Не нагло в упор, а украдкой, когда я не смотрю на него. Ну захотелось мне с ним шампанского выпить, и все тут!

Мы бродили по аллее, чуть-чуть захмелевшие. Веселились, валяли дурака. Он забегал чуть вперед и начинал копировать походки прохожих. Давно я не развлекалась таким образом. От смеха просто мышцы на лице сводило. И с ним я себя чувствовала легко и беззаботно. Но, конечно, понимая, что это наверняка первая и последняя прогулка. Слишком уж он молод, скорей всего серьезно не отнесется. А я захочу видеть его часто, может, слишком часто. Сама не знаю почему, но мне было хорошо-хорошо.

День пролетел незаметно. Нужно было домой, собираться на работу.

Только мне совсем не хотелось идти туда. Я давно не ощущала такого бесшабашного счастья в душе, что казалось, попади я сейчас в наш «вертеп», больше такого не испытаю.

— Максим, мне нужно идти уже, — с грустью сказала я.

— Ну почему, время ж еще детское!

— Мне нужно на работу. Я работаю, Максим. Стриптизершей, — решила сразу сказать ему правду.

— Ничего себе! Я тоже работаю, машины мою. Не фонтан, но брызги есть, — повторил он мои слова. — А ты не хочешь прогулять сегодня?

— Если даже хочу, не выйдет, — покачала я головой. — Меня тогда оштрафуют — это в лучшем случае. Могут даже выгнать.

— Но это же хорошо, если выгонят! Ты такая красивая, зачем тебе эта работа? — с надеждой в голосе спросил мальчишка.

— А там некрасивых и не берут. Кто ж на некрасивую клюнет? — цинично ответила я, видя, как ему это больно слышать.

— И вообще, что ты так смотришь? Повеселились — и ладно, больше с тобой нам не по пути… А ты уже что-то намнил себе, уже задаешь глупые вопросы. Ты меня видишь второй раз в жизни, а уже хочешь, чтоб я там не работала! Насмешил! — гневно заявила я этому дурачку.

Нет, не то чтоб дурачок, просто объяснять ему, почему мне необходима эта работа, не было желания. Да и разве поймет? Он из вполне благополучной, среднего достатка, семьи. Вряд ли поймет, как мне хотелось стать самостоятельной и вырваться из этого ада, каким для меня была жизнь в доме с матерью…

— Я не говорю тебе, — зачастил он. — Мне просто неприятно, что такая, как ты, работает в таком месте. А вижу я тебя не во второй раз. Два месяца назад я мыл машину отца и нашел твое фото. И поверь мне, я сразу влюбился. Я даже спать ложился с фоткой!

— Ладно, пустой это разговор. Слишком уж ты мал и глуп и не видал больших за…уп! — куражилась я, хотя, признаться, меня он очень растрогал. — На этом давай попрощаемся, некогда уже.

— Пока, — тихо сказал Максим.

— Пока! — бросила я, забегая в подъезд.

Неродная дочь…

Пришла, скинула туфли и, наплевав на работу, заснула. А, будь что будет! Спать хочется…

В девять вечера мать начала будить меня.

— Ты на работу думаешь идти? — с раздражением спросила она. — И давай деньги, пришли квитанции на квартплату…

Я вскочила, наспех умылась и вызвала такси. Жду десять минут, жду двадцать: нет машины. Тогда я, решив, что это знак судьбы, вместо работы пошла к тете Ире. У меня так язык чесался, так хотелось рассказать о предстоящей поездке, о прогулке. Все равно оштрафуют, так хоть ночь отосплюсь.

— Кому ж не спится в ночь глухую? — раздался из-за двери голос моей неунывающей крестной.

— Я! — весело отозвалась я.

— Ах, это же само Чудовище пожаловало, ну проходи! — пригласила она меня, распахнув дверь. Замахала руками на разбушевавшуюся собачку Боню, выполняющую свой святой долг охранницы.

Усевшись на кухне, я хотела начать рассказ о поездке, но крестная опередила меня:

— Юлька, — загадочным тоном начала она. — Я сегодня позвонила Светочке…

— Опять жалуется! — возмущенно перебила я. — Ну когда это кончится? Зачем она меня только рожала?

— Вот об этом я и хочу поговорить с тобой. Только отнесись к этому правильно, пожалуйста. Светка тебя удочерила! — с ходу ошарашила меня крестная.

— Это она сказала? А я и не удивляюсь, я это и так чувствовала. Чуяла подвох, чуяла! — с чувством отозвалась я.

— Она мне это рассказала с одной целью, чтоб тебя вразумить. Может, после этого ты по-другому на нее посмотришь. Ведь теперь, зная, что она не родная мать, ты уже не станешь ждать от нее понимания. Слишком вы разные…

Она остановилась, насыпала собачке еду.

— Но ты теперь должна чувствовать к ней хотя бы благодарность, — чуть погодя продолжила она. — Я надеюсь, сейчас не случится обратной реакции? Ты скандалить не побежишь?

— Не побегу. Знаете, если честно, я рада. У меня камень с души упал. Я ее так всегда стеснялась, а сейчас, узнав, что мы не родные, я спокойней к ней стану относиться, — обалдело ответила я.

Тетя Ира села за стол, наблюдая за моей реакцией, наверное.

— А кто моя настоящая мать, она сказала? — осторожно поинтересовалась я.

— Кто мать — не сказала, но сказала, что взяли тебя в полгодика, и фамилия твоя была Башарова. Сказала, где взяли — в нашем городе.

— Такая фамилия интересная, мне нравится, — с замирающим сердцем отозвалась я.

— Это татарская фамилия, Юлечка. Значит — ты татарка у нас. А я всегда смотрела и не могла понять, с кем же твоя матушка погуляла, — улыбнулась тетя Ира.

Я сидела как мешком прибитая. Даже не знала, что и думать.

Ясно одно — я этому открытию рада. И теперь очень хочу увидеть свою мать. Ни обиды, ни злости на нее не было. В жизни всякое бывает. Я бы ей все простила. И, наверное, мы с ней очень похожи. Мне очень хотелось в это верить.

Неустойка

С работы меня не уволили, но, конечно, повесили штраф. Я походила пару вечеров еще, а на третий не пришла. Мне уже уезжать через пару недель, а штраф я еще неделю точно бы отрабатывала.

И потом, мне теперь было чем заняться. Любовь на меня «напала», большая и светлая. С Максимкой теперь мы виделись каждый день. После работы он сразу бежал ко мне. Очень быстро я к нему привязалась. Мы с ним мечтали, что поженимся, какие детки красивые у нас родятся, какая будет квартирка и китайские розы. И я все тянула момент, боясь сказать об отъезде.

Три дня назад я ведь передумала ехать. Хотела остаться с ним. Набрала номер Амаяковича и сказала о том, что моя поездка срывается.

— Нет проблем, детка. Тогда заплати неустойку — тысячу долларов, и будь свободна, — спокойно ответил он.

— Какую еще неустойку? — с отчаянием воскликнула я. — Вы ничего не говорили нам. Не предупредили!

Тысяча! Для меня просто астрономическая сумма!

— Помилуй, дорогая, ты ж собственноручно подписала контракт, — невозмутимо продолжил гнусный старикашка.

— Ну… — задумчиво протянула я.

— Приезжай-приезжай и посмотри, в чем теперь Аркадий Амаякович виноват? Или он должен из своего кармана отдать твоему работодателю деньги, потраченные на билет? Я должен? Ну скажи? — сердито вопрошал он.

Идиотка! Кретинка!

Я ругала себя самыми последними словами. Ну, конечно, что там было написано в контракте, я толком не посмотрела. Какие еще там пункты? Мы с Галкой быстренько поставили свои подписи, находясь просто в эйфории от услышанного. Чирк — и готово! А может, там написано, что на Кипре нас на органы разберут? А мы, две утки, — чирк — и готово!

Тогда я наспех оделась и понеслась к нему, в эту паршивую контору.

Слава богу, других неожиданностей в контракте обнаружено не было. На органы нас продавать не собирались. А вот пункт о неустойке действительно был.

Я уже и так и сяк. И бабушка у меня, дескать, при смерти, и я болею. Но главный дирижер стоял насмерть. Плати, и делай что душе угодно.

Несолоно хлебавши, убитая горем, вышла я от него. Все, любовь моя накрывается медным тазом. И жизнь в квартирке с китайскими розами. И пусть мы не знали, где мы возьмем денег на эту самую квартирку, но мы бы были вместе. Заработали бы…

Денег на неустойку, само собой, не было. Максим старался, работал. Но найти за две недели такие деньги было нереально. Поэтому и говорить ему что-то смысла не было. Только расстроится.

А в один из вечеров он радостно сказал мне:

— Собирай чемодан, мать. На море через неделю поедем!

У меня перехватило дыхание:

— Чемодан собран, — говорю. — Только на море мы не поедем… — Из глаз у меня брызнули слезы. Плача, я, наконец, выложила ему все. Что через четыре дня море я все-таки увижу. Но Средиземное. И что плясать буду. И что отказаться не могу, неустойку оплачивать нечем.

Теперь плакали мы на пару. Он утешал меня, говорил, что будет ждать, что ему, кроме меня, не нужен никто и т. д. и т. п.

Я даже плюсы начала искать. И деньги у нас будут, заодно любовь нашу в разлуке проверим. Мне почему-то показалось, что и он не против денег. Хотя говорил, что они ему и даром не нужны. Но что-то такое мелькнуло у него в глазах. А может, мне показалось?

В последнюю ночь перед отъездом мы не заснули ни на минуту. Пили вино, занимались любовью, плакали. Потом опять пили. Клялись в вечной любви и считали оставшиеся нам минуты.

Красотища и… Улица разбитых фонарей

Аркадий Амаякович провожал нас с Галкой на самолет. Торжественно вручил нам по русско-английскому разговорнику. Просил нормально работать и не позорить его, Аркадия Амаяковича, перед иностранными партнерами.

Настроение у меня было смешанное. И радостное, оттого что лечу в другую страну, и паршивое одновременно.

В глазах стояла моя мать. Она так плакала, когда провожала меня, как будто в последний раз видела. Так тянулась ко мне, а я даже не поцеловала ее на прощание. Сухо клюнула в мокрую от слез щеку. Постеснялась ее внешнего вида перед Амаяковичем. А садясь в машину, осознала, что эта женщина любила меня. Пусть по-своему, пусть неумело, но я была дорога ей. На душе скребли кошки от сознания этого.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.