Часть вторая. Гвоздик

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Часть вторая. Гвоздик

Приехала в гости, домой. Я уже заканчивала учебу и даже работала в смене, вместе со всеми. Швея — мотористка. Ужас, какой — то! Сама не заметила, как меня в этот омут затянули. Сначала мать. Давай учись и работай на фабрике. Мы им за все благодарны и в долгу. А потом сама же и вытолкнула. Видно, яблоко от яблоньки и так далее. Стал к нам приходить вот тот, видный участковый и все чаще, и все дольше засиживался. Мать суетилась, прихорашивалась каждый раз. Влюбилась. А потом, мне и говорит.

— Дочка, а я замуж собралась. Прости меня, но я мать тебе скверная. Будет лучше, если ты в общежитии жить будешь, пока Кузьмичу, — так зовут участкового, — Квартиру не выделят.

Ух, я и разозлилась на нее. Мало того, что мне все детство испоганила, так еще и дома лишает! А потом успокоилась и думаю. Нет, может это и к лучшему? Ведь если не выберусь отсюда, повторю ее судьбу. Нет, думаю. Уж я то, по их палочкам, как по ступенькам, а наверх выскочу и от этой жизни выберусь. Я долго размышляла о себе и жизни. Потом поняла, что мне самой не пробиться. Если буду продолжать так дальше, то либо за какого — то местного пендоса замуж выйду или закончу свою жизнь на панели. И никому моя красота не нужна будет. Поэтому, сразу, как только я стала жить далеко от дома, я круто поменяла свое отношение к мальчикам и мужчинам. Вывернула свою лодочку наизнанку, присушила. Училась, пошла в студию, на танцы. Вела себя так, что вскоре все и забыли мое прежнее имя, Бест. Я опять стала Веркой, а чаще Верочкой. Даже решила косу не срезать. Пусть думаю, какому — то олигарху достанется. Работала над своей эрудицией и речью, стала много читать. И что интересно. Расцвела так, что уже все ко мне стали обращаться, как наша Верочка, наша красавица. Сначала победила на Новогоднем конкурсе красоты. Потом стала первой на конкурсе красоты, среди работниц ткацких фабрик нашей области. Ко мне посыпались письма с предложениями, стали просить мое фото.

Однажды, к нам, в общежитие, приехала женщина — фотограф, и я ей позировала. Снимки она делала очень красивые. Просто классные. После того, она пригласила меня к себе в гостиницу. Ну, что вам сказать? Она думала, что я Снегурочка, не разбуженная. Что я куколка красивая, что просто провинциальная дурочка. А мне пяти минут хватило, чтобы с ней разобраться. Она сама себя выдала, тем, что думая, что я нолик в сексе и провинция, что со мной можно поиграть в кошки — мышки. Я, помня о том, что мне надо выбиваться, прикинулась дурочкой и, слегка отдавая себя, ей в коготки, все твердила о том, чтобы она мне помогла отсюда выбраться. Кончилось это тем, что я ее переиграла и обхитрила. Я ее завела, своей наивностью и простотой, позволила слегка потискать и в щечку поцеловать, а потом, вижу, как она загорается и западает на меня, я ее, культурненько и мягко так, отшиваю. Она не на шутку обиделась. Еще бы! Такую великую и знаменитую, отвергла какая — то девка смазливая. Я ее так самолюбие прохватила, что она согласилась, в обмен на мои уступки в дальнейшем, пригласить меня на кастинг. Я тогда и слова — то такого не знала! Поняла, что мне выпадает шанс.

Уехала. Видно обиделась крепко, за то, что я ее отшила, но фотографии, портрет и визитки прислала на память. Видно я ее, все — таки зацепила. Вот, какая я стала хитрющая лисичка. Конечно, мне все это не просто далось. Я потом исстрадалась. Ведь как мне хотелось ответить и с ней запуститься. Опять почувствовать вкус женщины и настоящей жизни. Если бы она только знала тогда, как я себя сдерживала, как я внутри клокотала. Именно это, скрытое во мне пламя, она и почувствовала, как человек тонкий и необычайно чувствительный.

А еще она мне написала, что она просит меня сохранить косу и не краситься, иначе я на кастинге не пройду. Спасибо ей, конечно. Но, что я дурра. Я то, уже давно поняла, что половину своего успеха в моем облике красавицы, не писанной, непременно в этом и заключается, что я, как девочка деревенская с косой. Об этом скажу пару слов.

Косы, это у нас в роду. Все женщины их до самой своей смерти носили. Косы наши не простые, а с секретом. Из поколения в поколение предавались рецепты, как волосы в таком прекрасном состоянии поддерживать. И мне, моя мать, которая так же, на свою косу папку моего, а потом, и Кузьмича поймала, так вот, мне она этот рецепт передала, а она от своей матери и так по всей цепочке. Поэтому я предам его, только своей доченьке — дочке. Вы спросите, а какой? Читайте, может, что и узнаете. Но по честному, это наша семейная тайна и большой секрет.

На ее кастинг я решила не ехать. Рисковала, конечно, безумно. Но поставила для себя планку. Все! Будь, что будет! Пусть сама меня ищет, иначе скоро забудет.

И, что вы думаете, точно! Я в десятку попала!

Сначала она мне давай звонить. А я девкам сказала, что не хочу бросать все и куда — то от них уезжать. Знала, как они мне завидовали. Подыграла им. Они за меня горой. Она звонит, а кто трубку берет, все сочиняют такое, что просто смешно и стыдно. В конце — концов она срывается и к нам. Ее директриса перехватила и говорит, что Верочку не отдадим. Мне тут же донесли. Я быстрее, ноги в руки и к мамке. Пусть думаю, еще поищет. В конце — концов встретились мы так, как я это задумала. Где бы вы думали? А? Никогда не отгадаете. Бьюсь об заклад! Я ведь такой уже стала хитрющей. Я ей свидание назначаю — в бане! Как вам!

Вспомнила, как мы с мамкой в баню ходили. Мыться тогда все ходили в баню. Мамка любила ходить и не по тому, что чистюля была, нет, просто ей нравилось видеть, как на нее с завистью смотрят бабы. Еще бы! Фигурка у нее до сих пор, просто класс! И коса. И я представляю, какая она была тогда красивая, голой. Я была маленькой, но запомнила похвалу в наш с ней адрес от старой и матюкливой банщицы, бабы Вали.

Хоть на нее часто жаловались, за ее уменье человека точно и метким словом назвать, а часто и матюкливым, но ей все прощалось за то, как она помогала бабам жизнь семейную налаживать, и как советовала им, мужиков около себя удерживать. Чудный был человек. Добрый и мудрый. А то, что была беспощадна на язык и матюклива, то ни она виновата, а время. Сидела она в лагерях и все банщицей. Поэтому, как к нам в поселок прибилась, так ее на руках бабы и мужики носили и все ей прощали. Она и жила при бане. Но с ее приходом установился тут такой порядок и чистота, что к ней на парок и начальство частенько заглядывало. Всегда все у нее по графику и есть веники, квас и даже пиво. Полотенца и простыни, все чистое, стиранное. Вот, как она дело поставила! В бане она колдовала и многих паром и веничком поднимала и лечила. Все с травами с приговорами. Шли к ней и ехали со всех сторон. Говорили даже, что ее сманивали в столицу, не согласилась.

А как она точно подыскивала слова для человека? Бывало, посмотрит на человека и говорит.

— Эта, б… — по — другому она не называла ни одну даму. — Эта б… точно еб…вая. Видишь, как, (по цензурным соображениям, назовем тот предмет — звездою) свою (п) звезду выставляет и не стыдится.

Ну, а когда мамка с ней здоровалась, что уже для многих было подвигом, то она все нас нахваливала.

— Эко вас господь разукрасил. Ни дать и ни взять, а модель всего женского рода!

И всегда так громко, чтобы все бабы слышали.

— Смотрите, сучки, какими должны быть настоящие бл…ди!

А потом, ласково, провожала такими словами.

— Господь вам в помощь. Еб…сь! — И мамка этим очень гордилась.

Так получилось, что я у нее часто засиживалась, и она меня всегда чем — то вкусненьким подкармливала и поила. И на этот раз я к ней пришла за советом и помощью.

Она меня приветливо встретила и пока я суетилась в раздевалке она громко так, чтобы слышали.

— А, вот вам бабы и дьяволица, в обличии ангела. Вы только на ее посмотрите? Копия мамки своей, красавицы. Ох, и слез же ты бабских наслушаешься и упреков. Но помни, что с мамкой вы самые настоящие бл…ди.

Я любила ходить к ней в баню. В — первых, от того, что можно было столько, сколько душа пожелает в горячей воде набарахтаться и наплескаться. Во — вторых, тепло необычайное, вечно с запахами какими — то хвойными. Баба Валя старалась. Потом, я такая же была, душой поскудной и мне очень нравилось проплывать мимо голых баб в тумане пара и показывать им совершенство своего красивого и ладного тела. Я любила ловить их оценивающие взгляды и чувствовать спиной их зависть.

Это мужики думают, что они женские фигуры оценивают. Как бы ни так! Бабы так друг дружку рассматривают и оценивают, что, пожалуй, сам создатель бы так критично не оценил бы. Это я говорю о тех, кто одет. А представляете, как мы смотрим, когда мы оцениваем голые тела. Мне кажется так, что всю кожу, до кости, глазами сдираем, от завести.

Как бы то ни было я уже сижу в чистой комнатке у бабы Вали и потихонечку ей о своей заморочке рассказываю. Она настолько мудрая, что мне кажется, что ее ничем в жизни не удивишь. О чем бы я с ней ни говорила, она обо всем имеет свое собственное суждение и всегда оно взвешенное, мудрое и верное. Поэтому она, после того как я ей о своих приключениях с фотографиями рассказала она долго молчит и мне даже кажется, что дремлет. Я уже хочу ее толкнуть, как тут она вся оживает и мне начинает говорить о случаи, что однажды приключился с ней в лагере. Случай тот интересный, но я о нем не буду сейчас, главное, что она мне подсказывает, что если ее раздеть и самой с ней встретиться в бане, то сразу можно будет увидеть что у нее на уме. Человек ведь на самом деле, говорит баба Валя, в голове своей вместе с телом раздевается и обнажается в бане. Так, что зови ее и встречайся у меня. Ничего тебе лучшего не присоветую. А я ее тоже рентгеном своим просвечу. И она смеется таким добрым и заразительным смехом, что я успокаиваюсь и соглашаюсь.

В назначенный день и время я прихожу, и тут же меня в свою комнату тянет баба Валя. Говорит, что сидит фря, уже час сидит. Не моется, все разглядывает и наблюдает. Видно я ей дорога и не просто так. Не всякая б….. придет в баню на свидание и не пожалеет. Видно, что все по — настоящему. Иди, говорит, посверкай (п) звездой перед ней и не стесняйся себя показать, покупатель приехал специально для этого. И не уходит, ждет!

Может быть, в первый раз в своей жизни я застеснялась по — настоящему. Но подошла, поздоровалась и присела рядом. А она ничего. Отмечаю и разглядываю. Вижу, что и она меня всю с ног до головы оценивающе осматривает, а потом говорит, чтобы я несла шайки, мыться будем. Я ухожу в туман, и встречаюсь с белой фигурой бабы Вали, которая спрашивает и, получив мой ответ, что мы мыться будем, она облегченно произносит.

— Ну, бл….шка, подставляй (п) звездушку. Считай, что (п) звездой своей пробилась в модели!

И уже скрываясь за облаками пара, я слышу ее.

— А я и не сомневалась. Дьявол и дьяволица, всегда только между собой и еб…..

И как только я принесла шайки и мы стали мыться, баба Валя подпустила стольку пара, что в двух мерах ничего не было видно. Знала старая банщица, что если бы кто увидел, как мы с ней прикасаемся тел друг друга, то сразу бы понял, чем это мы здесь занимаемся. Единственный раз, нас вроде бы случайно застукали, когда мы с ней обе мылись в душе. Внезапно перед моими глазами, полу прикрытыми от счастья и томления вынырнуло лицо незнакомки, из тумана пара. И только ее быстрое, «Ой! Простите»! выдало мне, что она мельком оценила наши, прилипшие в страсти тела и правильно или не правильно это видение истолковала.

Бленда уезжала. Так ее звали в среде Мельпомены, и так она просила ее называть.

Я пока оставалась. Сказать, что я убивалась, нет. Я не убивалась. Но то, что я от нее заразилась безудержной страстью и опять распалилась, так это точно. Ее уже не было рядом, а у меня все еще полыхало, в развороченном, ее безжалостным язычком, лоно. Как я могла, после всего этого, по — прежнему жить и работать? Как? Подскажите!

И я, несмотря на все крики и строгие советы, беру отпуск и еду к ней. Иначе мне не жить!

Потом три дня, и три ночи дьявольского безумия. Безумия дьявола и дьяволицы. Кто из нас кто я не разделяла. Я то, ангел в образе дьявола, то дьяволица в образе ангела. Все растерлось, все завертелось в безумных минутах и часах страсти. Еще не затихли ощущения пальцев и нежного язычка во всех мыслимых и не мыслимых изгибах и ямках тела, как суровая правда жизни вытолкала меня из страстных объятий подруги и любовницы.

Все! По воле судьбы я осталась одна. Совсем одна. Не пугайтесь, ничего плохого не произошло и не случилось. Просто Бленда уехала, у нее контракт, а я осталась в ее квартире. Мама с Кузьмичем, цветут и пахнут. Живут, душа в душу. И как говорила, моя баба Валя.

— Господь, вам в помощь! Еб….сь!

Я начала понимать, что моя мечта так и может остаться мечтою. Мне пора засучивать рукава и начинать действовать. Ведь, что такое любовь женщины? Сущий пустяк! Инфлюенция разума.

А жить то мне предстояло по — новому. Сразу куча вопросов. Где? На какие деньги? Где их заработать?

Поэтому, когда зазвонил телефон, и мне в трубку, пропел чей — то красивый и спокойный, женский голос, я сразу же переключилась и сказала.

— Пожалуйста, приезжайте! Я все для вас сделаю. Простите, как вы сказали, зовут Вас?

— Хорошо, Антонина Ивановна, я жду Вас!

Я пою ее чаем. «Нет спасибо, но кофе не пьем, это вредно влияет на кожу лица» Поясняет мне Антонина. Она с первых минут, просит так называть ее. Мы сидим с ней, оживленно болтаем и я вся выжимаю из себя цитаты и знания, только недавно прочитанных книг по искусству и культуре. Разговор собеседнице нравится, чувствуется, что это ее конек. «Ах!» Искренне, но немного жеманно произношу я. «Вы хотите сказать, что вы увлекаетесь историей этикета? Нет. Простите! Вы ему обучаете?» У меня холодеет спина. Вот же черт! Как мне ответить? «Вы, знаете, Антонина Ивановна, простите, Антонина, я не современна, я простой обыватель и может быть излишне искренна. Но я мечтала, всю жизнь, овладеть этим тонким и необходимым искусством». У меня аж струится пот по спине, с таким трудом мне удается ей отвечать, осторожно подбирая слова. Я уже целые полчаса удерживаю ее в этой светской беседе. А почему? Потому, что я чувствую, чувствую своей задницей, всеми ниточками нервов, что — то щемящее и несущее мне избавление сосредоточено именно в этой женщине. От моих, без исходных вопросов, о своей дальнейшей судьбе и жизни. Антонина в беседе все внимательнее сосредотачивается на моей фигуре, лице. Особенно долго она рассматривает косу. Даже просит ее потрогать. И впадает в ступор от моего ответа. А потом я, как бы подвергаюсь ее натиску вопросов и отвечаю примерно следующее.

«— Да, это моя.

— Естественно.

— Все в моем роду женщины носят их до самой глубокой старости.

— Да, и мама, тоже.

— Нет, я не собираюсь, наоборот, коса это моя визитная карточка.

— Да. Приехала по приглашению, на кастинг.

— Спасибо. Думаю так же, что пройду. Уверена. Потому что я говорю и поступаю искренне, от души.

— Спасибо».

Я чувствую, что я ей нравлюсь, но не так как всегда, а как дочка, матери. На вид ей примерно столько же лет, как и моей мамке. Хотя ее лоск и очень молодое лицо, прекрасно скрывают ее возраст. Полнота, чуть излишняя, выдают его. Проболтав еще полчаса, я получаю от нее, приглашение еще встретится. Я опять не много, словно ей отвечаю, примерно так.

«— Завтра? Устраивает. Буду.

— А как мне одеться. По — спортивному?

— Нет. Вот так?

— Ну, что вы.

— Спасибо».

Потом мы отправляемся в мастерскую. Она хочет видеть свой фотопортрет, заказанный ранее. Ищем. Я, как бы ненароком, ей подставляю свой портрет и еще несколько своих фотографий большого формата, сделанных Блендой еще там, в общежитии, на заводе.

Она просит у меня одну из фотографий, и я ей, щедрой рукой, отдаю. Потом вместе с ней смотрим ее портрет. Он необычайно хорош. Антонина в тяжелом наряде придворной дамы. Необычайно эффектна. Работа явно удачная, но без рамы. Она взяла портрет и хочет его рассмотреть на свету, шагает к окну и…

«Милый и мой дорогой гвоздик. Я тебе памятник из чистого золота и в натуральную величину поставлю».

Ее очень дорогое платье цепляется и разъезжается по шву.

Тут наступает переломный момент нашего общения. Теперь, мне, опытной швее — мотористке, приходит на помощь случай, и я могу, в полную силу блеснуть своим талантом и мигом исправить не только ее платье, но всю свою дальнейшую жизнь.

Этому гвоздику я благодарна потом всю жизнь.

Если бы не он, — то я вряд ли бы вышла замуж за ее сына.

Если бы не он, — то я вряд ли бы стала владелицей модного салона и модельного агентства.

Если бы не он, — то я бы не взяла на работу к себе свою Бленду и Наденьку.

Ту самую, первую мою. Которая, как и ее мама, закончила мед. и работает у меня консультантом и врачом, обслуживая мою модельную конюшню и меня заодно.

Если бы не он, — то я вряд ли бы стала партнером с Антониной, которая стругает из этих сыры и худощавых досок стройных и элегантных моделей. Моделей, которых теперь я выбираю сама, которых я пробую, в дополнение к хвостику, своего вечно занятого делами мужа, моего олигарха.