Глава 5. Любовники-«нарциссы» Если во время оргазма он выкрикивает собственное имя — у вас проблемы «Свет мой, зеркальце, скажи, я ль на свете всех милее?»

Глава 5. Любовники-«нарциссы»

Если во время оргазма он выкрикивает собственное имя — у вас проблемы «Свет мой, зеркальце, скажи, я ль на свете всех милее?»

Прежде чем приступить к обсуждению темы, необходимо сказать несколько слов о самом термине «нарциссизм». Это понятие, под которым обычно подразумевается «любовь или сексуальное влечение к собственному телу», заимствовано из древнегреческой мифологии. Нарцисс, отпрыск ручья и нимфы, вырос настолько прекрасным юношей, что привлекал к себе множество поклонников обоих полов. Однако он пренебрег их вниманием и, заметив свое отражение в водах озера на горе Гальсион, был настолько очарован собственной красотой, что не смог оторвать от него глаз. Охваченный страстью к себе, он дни напролет лежал на берегу озера, вглядываясь в его водную гладь, пока не скончался от полного истощения. С тех пор имя Нарцисса стало нарицательным для обозначения эгоцентричной любви.

В наше время психологи используют этот термин в несколько более широком смысле, описывая им не только людей самовлюбленных, но и тех, кто постоянно и страстно нуждается в восхищении окружающих. И тем не менее, образ самовлюбленного юноши, способного часами любоваться собой, застыв перед зеркалом, самым непосредственным образом связан с древнегреческой мифологией.

Самовлюбленным личностям требуется, кроме всего прочего, чтобы ими восхищались. Как и «актеры», они ищут внимания, они стремятся быть сексуально соблазнительными и чрезвычайно заботятся о собственной физической привлекательности. Но им нужно нечто большее, чем просто внимание. Они хотят вызывать у окружающих восторг. У «нарциссов» грандиозное самомнение, вследствие чего они склонны преувеличивать собственные достижения и таланты, чтобы выглядеть «особенными» в глазах других. Они ждут восхищения собой, даже не прикладывая для этого никаких усилий. На лесть и комплименты они реагируют с радостью, распространяя вокруг очарование и доброжелательность, однако малейшая критика вызывает у них раздражение или стыд.

Самовлюбленные личности обладают многими признаками, которые мы отмечали при обсуждении двух других сексуальных типов. Подобно «актерам», они эмоционально возбуждены, но чувства их поверхностны. Они стремятся быть в центре внимания и жаждут обожания, но требуют восхищения собой, даже не имея на то никаких объективных причин. Иными словами, им, как и асоциальным или «манипулирующим» личностям, рассмотренным выше, присуща излишне завышенная самооценка, заставляющая их считать себя некой элитой, венцом, вознесенным над простыми смертными, которые только постоянным старанием способны заслужить похвалу.

Иногда центром их внимания — что, вероятно, характерно и для всей нашей культуры — становятся богатство и известность, и тогда они пытаются повысить свой статус, «общаясь» (пусть даже в собственных фантазиях) со знаменитостями. Временами им удается «установить» весьма сложные (хотя и вымышленные) взаимоотношения с другими «особенными» людьми, к числу которых в первую очередь принадлежат кинозвезды и выдающиеся политические деятели.

Двумя полюсами мира «нарциссов» являются зависть и презрение. Окружающие или возводятся ими на пьедестал и становятся объектами восхищения (подобного тому, которое они ждут от остальных), или обрекаются на презрение, как стоящие за порогом общественной значимости. Вся жизнь их проходит между кинозвездами и бездомными, между Голливудом и бродягами. Они хотят быть похожими на звезд, но в душе боятся оказаться неспособными соответствовать выбранному идеалу. Чувство превосходства «нарциссов» и их пренебрежение к «черни» в действительности являются лишь маской — тонкой вуалью мнимой уверенности, за которой скрывается их истинная ранимая сущность.

Кларисса

«Сисси», как ее всегда называли, сидела на краешке длинного кожаного дивана, ближайшего к моему креслу. Выглядела она так, как будто вошла в мой кабинет прямо с калифорнийского пляжа, но поскольку находились мы на Среднем Западе, а за окном стоял март, я решил, что свой «загар» она приобрела в одном из местных косметических салонов. Широко расставленные глаза, полные губы, волосы с частично обесцвеченными прядями и безупречно гладкая кожа лица делали ее похожей на богиню, однако из-за расширенных зрачков и взволнованного голоса она скорее казалась маленькой напуганной девочкой.

— Мне трудно глотать. В последнее время мне часто приходится нервничать, и тогда я сразу чувствую тошноту, начинаются спазмы в желудке, и мне кажется, что я вот-вот задохнусь, потому что не смогу сглотнуть!

Ее лицо, теперь чуть увлажненное легкой испариной, постепенно приобретало озадаченное выражение. Одновременно с этим глаза начинали наполняться слезами, но, подобно росе, конденсирующейся из тумана на кончиках листьев, слезы накапливались медленно и упрямо не желали расставаться со своим убежищем, лишь изредка роняя случайную капельку из своих запасов. Не было ни обильных потоков слез, ни конвульсивных всхлипываний; напротив, свободный поток чувств, казалось, был подавлен смущением, подобно тому, как волнение подавляло ее способность глотать.

— Вчера вечером Рэнди пришлось вызывать мне «скорую». Я не могла сглотнуть и так перепугалась, что у меня началось перенасыщение легких кислородом. Мне дали валиум и сказали, что я должна показаться психологу или психиатру, вот я вам и позвонила.

По мере своего рассказа Сисси все глубже и глубже погружалась в воспоминания о прошлом вечере. Ее грудь начала ритмично подниматься и опускаться, и дыхание стало более частым. Стараясь, чтобы мой голос звучал как можно более спокойно и уверенно, я сказал:

— Должно быть, вам было очень страшно… но все это происходило вчера… А теперь вы здесь… и все будет хорошо… Здесь вам ничего не угрожает. Может быть, приляжете и попытаетесь расслабиться?.. Вот так, теперь вам уже значительно лучше…

Я нанизывал слова на цепочки предложений медленно и осторожно, гипнотизируя ее ими. Сисси отреагировала немедленно, и ее дыхание быстро пришло в норму, только выражение лица продолжало оставаться встревоженным.

На протяжении всей своей жизни Сисси в той или иной степени сталкивалась с проблемами, связанными с глотанием. В ходе терапии стало очевидно, что причиной этому послужили многие события, начавшиеся еще в раннем детстве.

Обычный человек глотает пищу, не прилагая для этого специальных усилий и не обдумывая свои действия, однако для Сисси этот процесс был связан с болезненными воспоминаниями:

— Отец шлепал меня, еще когда я была совсем ребенком, потому что я отказывалась глотать овощи. Он насильно заталкивал мне в рот гороховое пюре. Я терпеть не могла горох и до сих пор его ненавижу. Я его все время выплевывала, а отец от этого злился все больше и больше. Мама говорит, что так продолжалось до тех пор, пока он не терял терпение и начинал шлепать меня.

Ее родители развелись, когда Сисси было четыре или пять лет. Причины их развода никогда открыто не обсуждались в семье и по сей день остаются для нее покрытыми мраком тайны.

«У твоего отца была к тебе противоестественная любовь», — сказала ей однажды мать, но, кроме этого признания, Сисси, несмотря на все ее старания, не удалось вытянуть из нее больше ни слова. Однако столь недвусмысленный намек на неадекватные сексуальные пристрастия отца заставил Сисси заподозрить, что ее ночные кошмары и изредка случавшиеся вспышки воспоминаний о раннем детстве имеют под собой реальную подоплеку.

Она вспоминала ощущение удушья, возникавшее, когда она уже засыпала:

— Я чувствую у себя во рту что-то мягкое и в то же время твердое… мне кажется, что я вот-вот подавлюсь и задохнусь…

Она вспоминала, как всегда боялась — и продолжает бояться до сих пор — перекусить кончик термометра, когда ей измеряли температуру. Боялась, что проглотит ртуть и отравится.

Она вспоминала, как уже подростком плавала в бассейне с отчимом и он пытался погладить ее по груди. Это настолько напугало ее, что она нырнула на дно бассейна и, наглотавшись воды, старалась как можно дольше оставаться там — надеялась, что отчим уйдет, пока она не выплывет на поверхность.

Когда мы только приступали к терапии, Сисси преследовали повторяющиеся кошмары, после которых она просыпалась вся в поту и с ощущениями удушья и тошноты:

— Мне снится, что иду в гости к отцу. Я прихожу к нему домой, и иногда он там со своей новой женой, а иногда — с мамой. Я чувствую себя маленькой, как в детстве, но на самом деле в этом сне я взрослая. Он говорит, что если бы я была ласковее с ним, у нас, может быть, еще тогда, в детстве, что-нибудь получилось, и добавляет, что начать никогда не поздно. Мы идем к нему в спальню — я веду его за собой и говорю, что согласна. Я ложусь на спину, и он целует меня и гладит. Я отвечаю ему тем же. Обнимаю его, прижимаюсь, целую. Он говорит, как ему приятно и как он рад, что это наконец случилось. Потом он входит в меня. А когда все заканчивается, говорит, чтобы я не рассказывала маме, и тогда мы сможем продолжать этим заниматься. Я смущена, но в то же время и счастлива. Мне кажется, что я наконец нашла любовь, о которой мечтала. Затем я просыпаюсь. Иногда влагалище у меня оказывается мокрым.

И только значительно позже в процессе терапевтических сеансов нам удалось полностью установить вызвавшую этот сон причину. Как выяснилось, не только отец Сисси домогался ее, хотя в этом он был, вероятно, первым. Но затем, после развода родителей, на смену ему пришел ее старший брат. Невозможно с точностью утверждать, что именно происходило в первые четыре года ее жизни, когда родители еще жили вместе, однако в ходе лечения ее воспоминания о сексуальных отношениях с братом становились все более четкими и детальными.

В начале курса терапии на все мои вопросы о возможных половых контактах с другими членами семьи она отвечала отрицательно. Однако со временем, когда она почувствовала себя в безопасности и защитные механизмы ее подсознания ослабли, она стала свободнее проникать в собственное прошлое, выуживая из него множество воспоминаний:

— Помню, что началось это, когда я училась в средней школе. Однажды ночью я лежала в постели и засыпала. Мама с отчимом уехали куда-то на неделю, но я осталась не одна, потому что мой брат Тодд приехал из колледжа на летние каникулы, так что вдвоем с ним я чувствовала себя дома в полной безопасности. Мы с ним прекрасно ладили, и я даже рада была, что во всем доме нас только двое.

Я уже дремала, почти спала. Наверное, было пол-одиннадцатого или одиннадцать. Точно не уверена. В общем, лежу я себе и вдруг слышу, что дверь открывается. Я перепугалась — не знаю ведь, кто там. Потом вижу, что это Тодд, ну я и успокоилась, но притворилась, что сплю, потому что мне стало интересно, что ему нужно в моей комнате. А он был в одних шортах, и я заметила, что они у него так и топорщатся впереди от эрекции. Это меня опять немного напугало, но и заинтриговало.

«Эй, Сис! — говорит он громким шепотом. — Ты спишь?» Я продолжаю делать вид, что сплю. Тогда он садится рядом со мной на кровать и начинает поглаживать меня по спине — ласково так, нежно. Все это происходит летом, поэтому на мне очень коротенькая ночная рубашка. Вскоре его рука опускается мне на ягодицы, и я чувствую, как мурашки бегут у меня по всему телу.

Я одновременно и напугана, и возбуждена. Не успеваю я опомниться, как он вдруг уже стягивает шорты и просит меня пощупать, какой большой у него пенис. Я уже дышу тяжело и глубоко, как будто после бега, и мне все еще страшновато. Но я не могу ему отказать. Все-таки он мой старший брат. Я всегда старалась подражать ему, брать с него пример. Я обхватываю его пенис пальцами и чувствую, что он мягкий и в то же время твердый. Тодд ведет себя как-то странно — постанывает и двигает вперед-назад бедрами, и не успеваю я сообразить, в чем дело, как у него происходит эякуляция.

После этого Тодд приходил ко мне в комнату каждую ночь до конца недели, и мы занимались всякими делами. Мы действительно стали очень близки за эту неделю… Я имею в виду, не только в смысле секса… Мне казалось, что я сделала его счастливым и что на самом деле я ему не безразлична. Он заставил меня пообещать, что я ничего не стану рассказывать маме. Как будто я собиралась!

С тех пор, когда бы Тодд ни приезжал из колледжа, мы — если мамы и отчима не было дома — занимались сексом. В основном, оральным, потому что, когда он однажды попытался войти в меня, это было действительно больно.

Если призадуматься, то, пожалуй, где-то в это время у меня и начались проблемы с глотанием. Ну, если не считать тех случаев в детстве, когда я была совсем маленькой и отец шлепал меня за то, что я выплевывала еду. А уже в школе, стоило мне понервничать или переволноваться, как у меня сразу начинались спазмы в горле. Я слышала, как люди рассказывают, что у них бывают спазмы в животе, так вот у меня точно такие же спазмы возникали в горле.

Формирование ложной личности

Вся жизнь Сисси прошла под знаком формирования ее личности окружающими, начавшегося еще в раннем детстве. Она вспоминала, как мать говорила ей:

«Меня так успокаивало, когда я прижимала к себе твое маленькое тельце. Когда ты была совсем еще крошкой, я ложилась в постель и укладывала тебя себе на грудь. И так успокаивалась, что могла заснуть в этом положении. Ты была для меня лучше любого валиума!»

Необходимо четко понимать, что близость матери и ребенка в раннем детстве совершенно не обязательно приводит к развитию в нем «нарциссических» наклонностей, которым предстоит проявиться в зрелом возрасте. Именно духовная близость матери и новорожденного является одним из наиболее важных условий его психического здоровья.

Что было ненормальным в отношениях между Сисси и матерью, так это та сила, с которой женщина нуждалась в своем ребенке. Ее замечание «Ты была для меня лучше любого валиума» убедительно свидетельствует, что мать использовала свою новорожденную дочь для того, чтобы справиться с собственными волнениями. Если ее мать неспособна была адекватно относиться к дочери уже в первые месяцы жизни Сисси, мы вправе предположить, что и позже, на протяжении всего периода формирования личности ребенка, возникали тысячи других ситуаций, когда матери требовалось, чтобы ее дочь вела себя строго определенным образом.

Начало формированию эротических наклонностей в личности Сисси положил ее отец — тем, что ее мать охарактеризовала как его «противоестественную любовь» к дочери. В подростковом возрасте своими сексуальными притязаниями этому же содействовал и старший брат, причем опять же в первую очередь посредством принуждения к занятиям оральным сексом. После этого у нее были многочисленные связи с другими мужчинами. И все ее сексуальные контакты имели одну общую особенность — в них совершенно не учитывались желания самой Сисси.

Это были, если можно так выразиться, «условные отношения»: «Я буду любить тебя при условии, что ты __________________». Пробел здесь можно заполнять самыми разнообразными требованиями, от «будешь тихонько лежать у меня на животе и станешь моим маленьким валиумом», «будешь хорошо кушать, как послушная девочка», «будешь учиться играть на пианино» и до таких наиболее деструктивных и эротических, как «будешь заниматься со мной оральным сексом» или «позволишь мне войти в тебя» и т. д.

Все эти «условия» вели к формированию у Сисси ложной личности. Требования и пожелания родителей несут в себе определенную поведенческую установку: «Пожалуйста, не будь таким, какой ты есть, потому что я хочу, чтобы ты был другим». Это основная база для формирования «нарциссического» типа личности. У родителей есть собственное мнение, каким должен стать их ребенок, чтобы он их устраивал — чтобы он соответствовал их нуждам. Такие родители видят в своем ребенке не уникальную и неповторимую человеческую личность, а собственное продолжение. Они подсознательно надеются, что ребенок осуществит их, родительские, мечты и желания, вместо того чтобы способствовать его собственному развитию.

Родители-«нарциссы» формируют в своем ребенке ложную личность, потому что бессознательно мечтают, что их ребенок даст им то внимание, которого им не хватало в детстве, или красоту, которой они были лишены, или чувство собственной значимости, которое они никогда не испытывали.

Родительские установки образуют фундамент «нарциссического» типа посредством формирования в ребенке ложной личности или мнимой индивидуальности, являющейся основным пороком этого личностного типа. Такая искусственная личность может функционировать настолько автоматически, что будет казаться реальной как родителям, так и ребенку, однако она ложна по самой своей сути, потому что основывается на родительских нуждах, а не на реалиях самого ребенка.

Именно таким ребенком и была Сисси — ее постоянно использовали мать, отец, отчим, брат и многие другие люди вне ее семейного круга. Постепенно она стала мастером перевоплощения, научившись быть такой, какой ее хотели видеть.

Ее использовали в первую очередь для удовлетворения сексуальных нужд, но именно секс не является обязательным условием для формирования «нарциссического» типа, да и родственники Сисси только им не ограничивались. Любые пожелания родителей, толкающие ребенка к следованию определенной модели поведения для удовлетворения родительских потребностей, влекут за собой существенный риск развития ложной личности. В результате формируется так называемый приспособленный ребенок, главной отличительной особенностью которого является умение приспосабливаться к ожиданиям других, вместо того чтобы жить в соответствии с собственными желаниями.

Суть «нарциссического» типа состоит в развитии ложной личности вместо выражения реальной личности. Терапия «нарциссов» заключается в обнаружении и оживлении реальной личности, которая часто оказывается погребенной под слоями подчинения, претенциозности, завышенного самомнения, стремления к управлению другими, повышенной сексуальности и неутолимой жажды восхищения. В восхищении, впрочем, «нарциссы» нуждаются не для того, чтобы испытать вызываемую им радость, а, скорее, ради обретения уверенности в собственной значимости и укрепления своей ложной (и хрупкой) личности.

Не имеющий собственного жизненного опыта, ребенок-«нарцисс» создает себе ложную (угождающую) личность для соответствия желаниям окружающих, но постепенно начинает принимать ее за свою реальную личность. Таким образом, «нарциссизм» является одним из возможных личностных типов, формируемых требовательными или эмоционально нездоровыми родителями. Как мы уже видели, при этих условиях ребенок также может стать «невротиком» — стараясь быть совершенным, «ведущим» — учась заботиться о своих родителях, или «манипулирующим» социопатом — привыкая думать только о себе.

Характерным признаком «нарциссов» является их духовная пустота. Следствием ее становится «поверхностная» сексуальность, лишенная духовного единения с партнером и искренней заботы о нем. Хотя «нарциссы» часто отличаются высоким уровнем сексуальной активности, создавая впечатление неутомимых сексуальных «бойцов» и приобретая прозвища «жеребцов» и «нимф», их чувственность на деле оказывается мнимой. При достаточно богатом «физическом» опыте им обычно в значительной мере недостает опыта духовного.

Растущему ребенку необходим опыт сопереживания, чтобы он смог научиться правильно вести себя с окружающими людьми и получил воспитание, направленное на формирование и раскрытие его реальной личности. Однако именно в этом родители-«нарциссы» обычно терпят провал — они неспособны к сопереживанию. Родители, постоянно воспринимающие своего ребенка таким, какой он есть, и с сопереживанием реагирующие на любые связанные с ним эмоциональные обстоятельства, тем самым учат его [адекватно относиться к себе самому и к окружающим. И (напротив, ребенок, не чувствующий в родителях сопереживания, в процессе своего развития подвергается значительному риску превратиться в хамелеона — научиться менять окраску в соответствии со своим окружением, дабы угодить всем, кому это в данный момент необходимо.

Именно это и происходило с Сисси на всем протяжении ее младенчества и раннего детства. С самых младых ногтей она начала учиться соответствовать тому, чего ждали от нее другие, — и не только в сексуальном отношении, но и во многих прочих. По мере ее взросления выдвигаемые перед ней условия продолжали вынуждать ее приспосабливаться к нуждам окружающих, и ей приходилось стараться быть музыкальной, сексуальной и какой угодно еще, чтобы соответствовать желаниям других.

Например, мать Сисси в детстве была подававшей большие надежды, но несостоявшейся пианисткой и скрипачкой. В юном возрасте они проявляла недюжинные способности в овладении обоими инструментами, но в старших классах «сорвалась» и, презрев семейные ценности, вышла замуж за отца Сисси, пожертвовав среди прочего и своим музыкальным образованием. Неудивительно, что обучение музыке было переложено матерью на Сисси, которая восприняла его как одну из собственных целей и вынуждена была часами разучивать гаммы, несмотря на свои более чем скромные таланты.

В психологически более здоровых семьях ребенок имеет возможность из множества потенциальных занятий выбрать те виды деятельности, в которых он добивается наибольших успехов и, соответственно, получает от их выполнения больше удовольствия. Поскольку успех является наилучшим стимулом для любой деятельности, он способствует тому, что ребенок прикладывает еще больше усилий для овладения тем или иным делом, получая в итоге еще больше удовольствия, и этот цикл может продолжаться бесконечно. Однако в случае с родителями-«нарциссами» ребенок вынужден заниматься тем видом деятельности, который выбирают для него родители и который далеко не всегда отвечает его собственным желаниям, как это и произошло с «музыкальным образованием» Сисси.

Так как ребенок пытается достичь успеха в области, к которой объективно не имеет предрасположенности и таланта, часто на этом пути его подстерегает крах. А когда рушатся грандиозные (и пусть даже необоснованные) надежды, это приводит к глубокому разочарованию не только непосредственного виновника их краха, но и всех тех, кто эти надежды на него возлагал. Подобные провалы, обозначаемые в профессиональных кругах термином «нарциссическая травма», оказываются наиболее болезненными для личности, пытавшейся оправдать ожидания других.

Сисси провела за фортепиано годы в разучивании гамм и пьес, стараясь угодить матери, а не руководствуясь собственными интересами и желаниями. Ее мать в таком напряжении и волнении следила за выступлением дочери на выпускном экзамене после восьми лет обучения, с такой силой сжимала кулаки, что ногти ее оставили глубокие вмятины на вспотевших ладонях.

«Мы победили! — с ликованием воскликнула она во время перерыва. — И без единой ошибки!»

Однако когда Сисси выступала в конкурсе, учась в старших классах, «они» не победили, и травма, нанесенная в результате этого ее хрупкой, но непомерно амбициозной личности, была огромной. После поражения Сисси наотрез отказалась принимать участие в конкурсах и редко садилась за инструмент даже для того, чтобы поиграть матери. Поскольку она никогда страстно не мечтала стать пианисткой, свой отказ от занятий музыкой она скупо охарактеризовала фразой: «Не велика потеря». И это несмотря на тот факт, что она занималась и выступала более десяти лет.

Таким образом, мы видим, что Сисси пришлось пережить несколько «нарциссических» травм: 1) вскоре после рождения мать использовала ее в качестве «успокоительного», а позже пыталась посредством дочери удовлетворить собственные несбывшиеся музыкальные амбиции; 2) в сексуальном плане она использовалась отцом, а затем оказалась брошенной им (в результате развода родителей); 3) брат «заменил» ей отца в качестве сексуального партнера; 4) в начальной школе ее внешность вызывала у одноклассников презрительные усмешки. Она носила уродливые очки и страдала угреватостью. Единственным своим достоинством Сисси считала развитую грудь, всегда привлекавшую к себе повышенное внимание мальчиков.

В моем кабинете Сисси появилась в облике уверенной в себе, решительной и красивой женщины, однако в действительности ее внешность была лишь выражением ее ложной личности, случайным образом сформированной годами чувственных отношений и поддерживаемой ее физической привлекательностью и привычной для нее ролью искушенной и предупредительной сексуальной партнерши.

И хотя теперь уродливые очки сменились контактными линзами, а на безупречной коже лица не осталось и следов былых угрей, она по-прежнему была все той же напуганной маленькой девочкой, истинная личность которой, не получив должного воспитания, так и не смогла раскрыться.

Неудивительно, что она попыталась использовать терапию — как и все свои прошлые взаимоотношения — для обретения близости через секс, для подкрепления своей ложной (сексуальной) личности, а для осуществления этой цели ей требовалось соблазнить терапевта или каким-либо иным образом стать для него особенной.

«Я должен стать для вас особенным!» — это послание «нарциссы» настойчиво распространяют вокруг себя, адресуя его всем окружающим. В психотерапии под этим подразумевается дополнительное время, выделяемое для управления намеченным объектом, соответствующая обстановка и разнообразные способы действий, направленные на то, чтобы превратить отношения в уникальные. Вполне естественно, что одним из способов, с помощью которых Сисси решила продемонстрировать мне свою исключительность, стало ее намерение вступить со мной в эротическую близость.

Она пыталась выглядеть слегка соблазнительной с самой первой нашей встречи, но по мере того как унылая серость марта сменялась возрождающейся зеленью апреля, а затем и бушующим цветением мая и июня, ее «язык одежды» становился все более откровенным. Иногда она приходила на сеансы в шелковых спортивных костюмах, более похожих на нижнее белье, чем на повседневную одежду.

Когда установился душный августовский зной, она стала появляться в крохотных шортиках, при каждом движении обнажавших все части тела, которые им надлежало скрывать, и в едва заметных маечках, едва удерживавших ее грудь. Свои многочисленные сексуальные контакты она обсуждала с живостью и охотой, постоянно наклонялась вперед и иллюстрировала свои красочные описания щедрым языком тела и жестов.

Несомненно, что я был одним из немногих встреченных ею мужчин, которые не реагировали на ее сексуальные призывы. Это ее беспокоило, хотя она этого полностью и не осознавала, и она стала прикладывать еще большие усилия в выбранном направлении. Теперь наши встречи начинались с ее вопроса: «Как вам нравится мой сегодняшний костюмчик?», на который я отвечал, что он «довольно симпатичный», и, как обычно, переходил к терапии, спрашивая, что занимает ее мысли.

Это мое будничное безразличие к ее явным сексуальным призывам было важным элементом всего курса терапии. В подобных ситуациях «нарциссы» обычно проверяют действенность своей ложной личности на терапевте, интересуясь, прореагирует ли он на нее так, как они этого ожидают.

Неопытный терапевт, невольно и даже едва заметно поощряющий ложную личность своего пациента (в случае Сисси — ее «эротическую личность»), позже расплачивается за эту неосторожность высокой ценой. Он тем самым воссоздает атмосферу, в которой формировалась ложная личность «нарцисса», и таким образом подтверждает правомерность ее существования. Отказываясь же «танцевать под дудку» своего «самовлюбленного» пациента, терапевт часто рискует вызвать его гнев, что может привести к преждевременному завершению курса лечения по инициативе пациента. Обычно в таких ситуациях «нарцисс» обвиняет своего психотерапевта в том, что «тому все безразлично» или «тот его не понимает».

В случае Сисси подсознательная формула ее поведения гласила: «Если между нами нет секса, то как мы можем быть близки друг другу?»

В этот период лечения она написала мне несколько длинных писем. Сначала все они с первой и до последней строки были пронизаны чувственностью:

«Дорогой доктор Береж!

После сегодняшнего сеанса я чувствую, что вся горю внутри. Я не знаю, что с этим поделать. Я не могу больше носить это в себе. Мне кажется, что меня так и разрывает от страсти. Если бы я только могла выразить словами, что чувствую! Может быть, на следующем сеансе мне это удастся. Может, я даже произнесу запретные слова: «Я люблю вас». Мне так приятно от одной мысли о том, что мне хватит мужества сказать вам эти слова. И не просто сказать их, но и прямо смотреть вам в глаза, не скрывая своих чувств. Я люблю вас, я люблю вас так, что не могу сдержать слез, думая об этом.

Как бы я хотела, чтобы все не сводилось к одному только сексу! Я ненавижу секс — мужчины пугают меня. Иногда я представляю себя с евнухами. Евнухи действительно заботливы, они не думают только о том, как бы засунуть в тебя свой пенис. Но вы — вы совсем другой. Вы не евнух, но я не чувствую в вас угрозы. Это, наверное, самое ценное в терапии — научиться быть искренней в собственных чувствах. Я стараюсь быть искренней с вами. Прошу вас, помогите мне!

С любовью Сисси»

Умудренному опытом профессионалу обычно удается контролировать ситуацию на этой наиболее сложной фазе терапии, и получаемые в итоге дивиденды — успешное лечение — стоят затраченных усилий. На глубоких уровнях подсознания такие пациенты не хотят вступать в очередные отношения в угоду своей ложной личности. Сисси в действительности не хотела вступать в интимные отношения с новым партнером. И только неосознанное влечение может иногда заставить терапевта забыть о своей профессиональной подготовке и этических нормах и позволить минутному порыву разорвать границы отношений врача и пациента.

После нескольких тягостных сеансов, прошедших под знаком ее безудержного стремления привнести в наши отношения эротический подтекст, Сисси разозлилась на меня за то, что я, по ее мнению, отверг ее, и резко сменила милость на гнев. Она стала вести себя надменно и оскорбительно, что не замедлило сказаться и на ее письмах:

«Джон!

Честно говоря, сомневаюсь, что вы заслуживаете того, чтобы называть вас «доктором»! Я ненавижу вас всеми фибрами своей израненной вами души. Я никогда не подозревала, что способна ненавидеть до такой степени! Если хотите знать мое мнение, то ваша «терапия» — полное дерьмо! Как я ни старалась стать вам ближе, ответом мне было ваше полное равнодушие. Но вы сами втянули меня в это. Вы и ваши лживые, никудышные эксперименты. Будьте вы прокляты! Нельзя обращаться с людьми так, как вы это себе позволяете. Я знаю — вы скажете, что не пошли на попятный, но я-то прекрасно вижу, что это так. Я вижу это по вашим глазам, по вашему поведению, даже по тому, как вы жестикулируете.

В чем дело, мудрый доктор? Почувствовали, что запахло жареным? Испугались меня? Знаю, что испугались, даже не пытайтесь отрицать. Если вы такой умный, что заслужили всякие там ученые степени, как же вы позволили мне так влюбиться в вас? Или это тешит ваше самолюбие? Сидеть рядом со мной, говорить, что я вам небезразлична, но не позволять мне прикоснуться к вам? Сукин вы сын, я ненавижу вас! Все это время я думала, что небезразлична вам так же, как вы были небезразличны мне, но, видимо, я жестоко ошибалась.

Ваше лечение — для всех одно мучение! Как вам такой стишок? Вы и подобные вам ублюдки сидите в своих роскошных, затянутых бархатом кабинетах и выдумываете разные методики, которые бы только вас устраивали, а если из-за них вашим пациентам приходится пережить не весть что, так какая вам разница? Вы никогда не признаетесь в том, что не правы, не признаетесь в том, что доставили мне невыразимую боль и горе. Но вы сами боитесь меня. Вы даже себе в этом не признаетесь, но я знаю, что это правда.

У меня и в мыслях не было сближаться с вами или питать к вам какие-то чувства, но вы сами заманили меня в свой мир — исподволь, ненавязчиво. И я вошла в ваш, мир, чтобы любить вас и чтобы заботиться о вас, но только потому, что я не знала, как это сделать, не предлагая вам свое тело, вы перепугались и спрятались в кусты. Вы тряпка! А еще пытались убедить меня, что это я «разыгрываю» свои чувства! Черта с два! Продолжайте бормотать себе под нос ваши любимые психологические заклинания! Я всего лишь пыталась показать вам, что вы мне небезразличны, а вы с этим не справились. Признайтесь сами себе, великий доктор! Не так уж вы и совершенны.

Вы просто шут! Вы напоминаете мне адвоката из анекдота, «но я думаю, что этот анекдот скорее должен быть не об адвокатах, а о психотерапевтах. Так вот, идут двое «аналитикой» по пляжу. Один из них наступает в кучу собачьего дерьма и вскрикивает: «О нет!» А его приятель смотрит вниз и говорит: «Дон, от тебя разит!» Именно так я и думаю обо всех вас, великих и всемогущих «врачевателях душ», — я думаю, что от всех вас разит!

Сисси»

Как видно из этих писем, несколько месяцев терапии были не только эмоционально бурными для Сисси, но и непростыми для меня. Однако после того как она попробовала испытать на мне эффективность своих чар, а затем сделала объектом своего безудержного гнева, ее подсознательное стремление определить допустимые границы влияния своей ложной личности было, по-видимому, удовлетворено, и уже в следующие месяцы в ее лечении наметился существенный прогресс.

Она оставила попытки соблазнить меня, и это позволило ей действительно стать более открытой. Теперь уже значительно меньше времени она уделяла эротическим беседам, сопровождаемым соответствующими телодвижениями, и самостоятельно начала исследовать черты своей истинной личности. Наиболее ярко это проявилось в ее отношении к живописи. Она сумела возродить свое увлечение акварелью и стала писать картины с парусниками и рыбацкими лодками. Она всегда любила океан и морские пейзажи пыталась выполнять еще в подростковом возрасте, однако ее мать посчитала, что живопись отнимает у нее слишком много времени от занятий музыкой, и ей пришлось расстаться с любимым делом.

Теперь же ее недюжинный природный талант в этой области расцвел с новой силой, и вскоре она уже просто не успевала выполнять заказы, регулярно поступающие от местных художественных галерей. К концу последнего года терапии, перед самым Рождеством, я получил от нее в подарок одну из ее картин с запиской следующего содержания:

«Доктор Береж, если вы отказываетесь от моего тела, я хочу, чтобы у вас осталось хоть что-то на память обо мне».

Несмотря на насмешливо-иронический тон ее краткого послания, оно ярко иллюстрирует то новое отношение к жизни, которое она сумела в себе воспитать.

Теперь над камином в моем рабочем кабинете по беспокойной глади освещенного луной моря скользит элегантная шхуна — продукт истинной личности Сисси, появившийся не только для того, чтобы порадовать меня, но и согласно ее собственным желаниям. Подсознательный символ того, как мы вместе преодолевали опасные рифы психоанализа.

Кэтрин

В своих недавно опубликованных мемуарах под названием «Поцелуй» Кэтрин Харрисон описывает, как в детстве она пыталась выучить французский язык, чтобы угодить матери. С убедительной ясностью она рассказывает о «нарциссической» установке своей матери и о собственных отчаянных стараниях «вылепить» из себя то, что хотела видеть в ней мать.

Ее мать и бабушка говорили по-французски безупречно. Даже коренные парижане удивлялись их произношению и правильности речи. «Это невозможно, — говорили они. — Вы, наверное, в детстве жили во Франции».

Однако Кэтрин, начав изучение языка еще в возрасте двух лет, не могла продвинуться дальше запоминания таких слов как la table и le crayon, звучавших похоже на их английские аналоги. Проверка интеллектуальных возможностей девочки подтвердила подозрения матери в том, что причиной ее неудач являлось нежелание заниматься, а не отсутствие способностей. Кэтрин пишет, что это нежелание было продиктовано тем, что она подсознательно не хотела «изучать язык ссор, на котором мама постоянно ругалась с бабушкой и на котором они, заключив временное перемирие, перемывали косточки своим врагам».

Мать пыталась заинтересовать ее конкурсами и викторинами, но все было напрасно. Кэтрин замыкалась в себе и умолкала, не реагируя на все старания матери. Ее молчание только злило мать, и однажды, потеряв терпение, та бросила на стол цветные картинки с французскими надписями и ударила дочь по щеке.

Во втором классе, спустя уже пять лет после начала изучения французского языка, Кэтрин придумала, как можно с помощью обмана «пройти» тест по ненавистной дисциплине: «Нам дали задание выучить цвета. Красный = rouge, желтый = jaune, зеленый = vert. Я выписала все нужные слова на листочек бумаги и спрятала его в рукаве. Тест заключался в следующем. Нам раздали картинки с изображением клоуна, держащего в руке черно-белые воздушные шарики. На каждом шарике по-французски было написано название того или иного цвета. А мы цветными карандашами должны были раскрасить их в соответствующие цвета.

Восторг матери от показанного мною стопроцентного результата невозможно описать словами. Она стискивала меня в объятиях, целовала, засыпала подарками; и, несмотря на свои семь лет, я почувствовала, насколько отвратителен мне мой успех — если любовь ко мне матери (как и любовь к ней ее матери) зависит от моего подчинения ей. Я осознала, что она будет принимать, понимать, видеть меня, только если я буду приносить ей радость.

«Я знала, что ты сможешь! Я знала, что ты сможешь, если только постараешься!» — повторяла она. Я, всхлипывая, вырвалась из ее объятий.

«Я не могу, — плача, ответила я. — Я выполнила задание с помощью вот этого». — И протянула ей скомканную шпаргалку.

Мать была настолько поражена и расстроена, что не могла произнести ни слова ни на одном из известных ей языков.

На следующий день мать Кэтрин заставила ее публично во всем признаться. Кипя яростью, она за руку притащила дочь к бабушке, и они вдвоем устроили ей разнос.

Той же ночью девочка слегла с болезнью, которую никто не мог ни диагностировать, ни излечить. Началась она как желудочное расстройство, но не прекращалась, несмотря на все старания родных. Так продолжалось несколько недель, пока, наконец, вызванный на дом педиатр не сказал, что ребенку требуется немедленная госпитализация, потому что организм его слишком обезвожен. И почти сразу же болезнь отступила, так же внезапно, как и началась.

В школу она вернулась совсем другим ребенком — худеньким, бледненьким и очень коротко остриженным.

«Посмотрите, это совсем не та девочка, которую мы знали», — говорили все, кто ее встречал.

В конце концов Кэтрин овладела французским, но изучение его давалось ей нелегко и не приносило удовольствия. Однако она выучила его достаточно, чтобы читать романы по-французски. Кэтрин пишет: «Изредка мне снятся сны на французском, и тогда по утрам я просыпаюсь больной — меня тошнит» (1997, с. 18–21).

В подростковом возрасте, разрываясь между желаниями угодить родственникам и противостоять им, Кэтрин Харрисон открыла для себя силу голодания. Отказ от пищи стал для нее психологическим скальпелем: им она вырезала жировые отложения собственного тела, отсекала мать от своей жизни и в полной поглощенности собой оттачивала собственный облик «нарцисса» в третьем поколении.

Образно и красочно описывает она свою борьбу за освобождение из материнской «нарциссической» паутины, главным орудием в которой для нее стало голодание.

Обнаружив, что отказом от пищи она может не только отвергать притязания матери, но и воплощать собственные «нарциссические» устремления, Кэтрин стала худеть все больше и большее. Она пишет: «Головокружительный восторг голодания. Могущество, даруемое возможностью ни в чем не нуждаться. Усилием воли я превратила себя в бесплотный дух, существующий благодаря воздуху, воде и непорочности» (1997, с. 39–41).

Теперь, когда мы подробно исследовали клинический случай Сисси и вкратце познакомились с историей становления личности успешной романистки Кэтрин Харрисон, обратим наше внимание на обычных людей. И в них мы встретим многие из перечисленных ниже характерных черт.

Понимание «нарциссического» типа

После того, как вы, заглядывая мне через плечо, понаблюдали за лечением Сисси и получили общее представление о борьбе Кэтрин Харрисон со своей самовлюбленной матерью, вам будет легче понять общие признаки клинического «нарциссизма». Они включают в себя всеохватывающую претенциозность и жажду внимания, сверхчувствительность к критике и отсутствие способности к сопереживанию. Человек может считаться принадлежащим к «нарциссическому» типу, если для него характерны по меньшей мере пять из перечисленных ниже признаков:

1) в ответ на критику испытывает ярость или стыд (даже если внешне это не проявляется);

2) использует других для достижения собственных целей;

3) обладает завышенным мнением о собственной значимости, из-за чего склонен преувеличивать свои достижения и ожидать к себе отношения как к человеку «особенному», даже не имея на то объективных оснований;

4) верит, что он уникален, и потому понять его могут только такие же «особенные» люди;

5) часто находится во власти фантазий о могуществе, успехе, талантах и романтической любви;

6) считает себя достойным особых льгот и привилегий; не согласен соблюдать очередность, даже если эта необходимость обязательна для всех;

7) требует постоянного внимания и восхищения, часто напрашивается на комплименты;

8) неспособен к сопереживанию и пониманию того, что чувствуют другие; например, испытывает недоумение или удивление, если заболевший друг отменяет встречу;

9) часто испытывает зависть, подозрительность и ревность.

В своих устремлениях «нарциссы» редко добиваются успехов. Их назойливые поиски восхищения зачастую приводят к противоположным результатам. Их «незаметные» попытки произвести впечатление, «случайно» назвав то или иное имя, уверения, что они лично знают всех и каждого, и нежелание извиняться быстро делают их истинную сущность очевидной для всех, кроме них самих, и вызывают прямо противоположный восхищению результат. Несмотря на постоянную озабоченность собственным имиджем и общественным положением (или именно из-за нее), «нарциссы» часто вызывают у окружающих антипатию, а не восхищение, к которому они так страстно стремятся.

Понимание «нарциссизма» в обычных людях

«Наш красавчик»

Кевин был совершенно обычным парнем — по крайней мере, настолько обычным, насколько это возможно для «нарцисса». Первым впечатлением, возникавшим у каждого, кто видел его, было: «Ух ты! Вот это пижон!» Он принадлежал к модникам самой высшей категории. На протяжении всего детства Кевина его отец, преуспевающий адвокат, неустанно подчеркивал, насколько важно для человека иметь безупречный внешний вид. И юный Кевин искренне проникся этим убеждением, видя, какое огромное значение придает его отец своей внешности.

Когда бы его семья ни появлялась на людях, он и его сестра всегда были одеты в сочетающиеся наряды, несмотря на то, что не были близнецами. Если на Кристен было темно-синее платьице, Кевин непременно был в матросском костюмчике; если сестра надевала яркое летнее платье в полоску, на брате обязательно был соответствующий наряд. Их семейные фотографии походили на рекламные проспекты магазинов одежды — отец в роскошном шерстяном свитере, которому позавидовал бы сам Билл Косби, мать в шикарном бархатном или парчовом платье и дети в нарядах, идеально гармонирующих с одеждой родителей.

К костюмам от Харта Шафнера и Маркса и обуви от Флоршима Кевин относился с тем замешанным на презрении снисхождением, которое многие питают к поношенной одежде, распространяемой активистами Армии Спасения. Но Кевин был не просто знатоком мод — его манера одеваться была лишь одним из многих способов, которыми он подчеркивал свою «особенность», свою значимость, свое превосходство над толпой.

Я познакомился с Кевином, когда мы оба проходили врачебную практику в детской больнице. До тех пор я полагал, что одеваюсь вполне прилично. Я не носил белые носки с черными туфлями, отдавал предпочтение узким галстукам, когда они были в моде, и носил широкие галстуки, когда веления моды изменились. Однако, находясь рядом с Кевином, я всегда чувствовал себя каким-то неандертальцем, укутавшим в грубые звериные шкуры свою еще не до конца выпрямившуюся спину. И такое происходило не только со мной. Уже к концу первой недели практики все интерны называли Кевина не иначе как «нашим красавчиком», и если его звали к телефону, даже секретарши спрашивали, не видел ли кто-нибудь «нашего красавчика».

Что касается внешнего вида, для «нашего красавчика» не существовало будней — времени, когда можно не обращать внимания на то, как выглядишь, или даже просто расслабиться. Я как сейчас помню его идеально гармонирующие рубашки, подтяжки, брюки, носки и туфли, в которых он появлялся на устраиваемых сотрудниками нашего отделения пикниках. Все на нем, начиная от «простенькой» рубашки с вышитым на кармане логотипом известной фирмы и заканчивая подобранными в тон подтяжками, брюками и вязаными носками, было выдержано в безупречном стиле. О том, чтобы он надел на пикник обычные шорты и футболку, не могло быть и речи, просто потому что он был Кевином.