Глава 8

Глава 8

— Ты дьявол. — кричала моя мать Майклу через всю гостиную. Она стояла, держась за спинку кресла, как будто хотела использовать его как щит. Моя подруга Маршасью, ее молодой человек, Рони, и я застыли на месте. Майкл был как всегда спокоен и невозмутим. Была суббота, теплый июньский день, и мы вчетвером собирались отправиться на пикник в Марблхэд.

Только сейчас мне пришло в голову, что стоило все-таки купить баллончик средства от комаров, а не заходить домой за старым..

— Что ты сделал с моей дочерью? — кричала мама.

— Я ничего с ней не делал, — отвечал Майкл ровным голосом.

— Ты зло, зло во плоти!

— Мам, перестань, — произнесла я сквозь зубы. — Все, пойдем. Сейчас же, — добавила я.

Я направилась к двери, и все трое последовали за мной.

— До скорого, миссис Террио, — сказал Майкл, закрывая за собой дверь.

Мне хотелось его ударить. Не стоило усложнять и без того непростую ситуацию. Я надеялась, что битва с родителями закончилась, что они отказались от своенравной дочери, отступили и предоставили мне вести беспутную жизнь. Если бы.

Дэйв Мэллори, друг моего отца, который посоветовал мою кандидатуру для работы в «Крэсслер Инджиниеринг», рассказал моим родителям, что ему было известно о Майкле. По его словам, Майкл был прямолинеен, жизнелюбив, бунтарь по натуре — именно эти качества мне и нравились в нем. Он сказал, что мне достался человек, у которого нет будущего, что он не способен обеспечить мне достойное существование.

Не самый подходящий зять..

Еще Мэллори рассказал о пари, которое Майкл заключил на работе. Майкл поставил на то, что ему удастся затащить меня в постель. Однажды в пятницу, когда я пришла в офис с большой сумкой, намереваясь остаться у него, он объявил всем, что выигранные деньги заберет в понедельник. Возможно, Дэйв действительно хотел мне помочь.

Поступок Майкла был не очень красивым, и первое, что пришло мне в голову, — он не так уж сильно привязан ко мне, как я думала раньше. Иногда мне казалось, что Дэйв видит соперника в Майкле, ум и чутье которого были всем хорошо известны. Поговаривали даже о том, что фирма собирается финансировать его дальнейшее обучение, потому что он может быть полезен компании.

Какие бы цели ни преследовал Дэйв, ему тем не менее удалось убедить моих родителей, что я делю ложе с самим Сатаной..

Через несколько недель после скандала в нашей гостиной мама и папа предприняли спасательную операцию и, вооружившись заодно и бабушкой, однажды вечером появились в моей квартире. Мы с Майклом целовались на диване, когда раздался звонок в дверь. Они втроем прошли в комнату. Что, черт возьми, они здесь делают?.

Несколько секунд мы все стояли в крошечной гостиной, глядя друг на друга с дурацким видом. Я посмотрела на бабушку. Позже она сказала мне, что приехала, чтобы проследить, как бы дело не закончилось дракой между Майклом и моим отцом.

— Зачем вы здесь? — наконец спросила я.

— Мы здесь, чтобы отвезти тебя домой, — сказал отец.

— Пап, я не поеду домой.

Мой отец повернулся к Майклу, как будто решение должен был принять он, и произнес:

— Мы знаем, что ты задумал. Моя дочь практически живет с тобой. Если ты хочешь, чтобы так продолжалось дальше, ты обязан на ней жениться.

— Вы же не покупаете ботинки без примерки, правда? — последовал ответ.

Мне показалось, что у отца глаза выскочат из орбит. Он бросился на Майкла, и, вскрикнув «Папа, нет!», — я хотела схватить его за руку, но не успела, и мои пальцы сомкнулись в воздухе. «Робер!» — бабушка произнесла его имя на французский манер. Майкл и папа стояли буквально в миллиметре друг от друга. Майкл был почти вполовину младше и возвышался над моим маленьким отцом, как башня.

Он мог задавить его, даже не вспотев..

— Вам не стоит этого делать, — произнес Майкл, не повышая голоса.

— Папа, перестань, — произнесла я, хватая его за локоть.

Мой отец отступил, и я отпустила его руку, только убедившись, что он сохраняет дистанцию.

— Поехали, — гневно выдохнула мама, бросив на меня взгляд.

Если мои родители полагали, что им удастся испугать меня и заставить уйти от Майкла, они ошибались, но это не означает, что разыгравшаяся сцена не привела меня в смятение. Мое сердце билось в бешеном ритме, и я готова была убежать, но тело не повиновалось.

Я, конечно, была рассержена поведением родителей, но слова Майкла задели меня не меньше. Сравнение с парой ботинок показалось не очень лестным. То, что он вел себя дерзко с моими родителями, как бы плохо они о нем ни думали, смущало меня не меньше. Мне нравилось ощущение свободы — сексуальной и любой другой, — которое давала мне жизнь с Майклом, но еще мне хотелось чувствовать, что он дорожит мной больше, чем парой ботинок.

Но я постаралась подавить эти сомнения, потому что для меня Майкл был проводником в большой мир. В нем было все, что не могли дать мне семья, церковь, школьные учителя. В то время у меня был ограниченный набор оценок. Он был их противоположностью, и это могло означать только, что он хороший, потому что они плохие.

Потребовалось время, чтобы научиться различать оттенки..

В ту ночь мы занимались любовью, и он казался еще более внимательным, чем обычно. О таком любовнике можно было только мечтать, и секс длился часами. Его движения были медленными, чувственными и заставляли меня верить в то, что я самая желанная женщина на земле. Мы размышляли над тем, что нам делать дальше, и в тот вечер впервые заговорили о том, чтобы уехать из Бостона.

Нам казалось, что мои родители оставили попытки вмешаться, мы не знали, что они еще раз попробуют нас разлучить, и на этот раз инициатором будет моя мать..

* * *

Мои родители никогда не казались мне фанатиками. Сэйлем был многонациональным городом, и папа с мамой легко уживались с людьми другого происхождения или чуждых религиозных взглядов. Их хорошими друзьями были Роза и Артур Соломоны. Они вместе ходили в кино, обедали друг у друга и вчетвером ездили за город.

И неважно, что Соломоны — евреи. Тем не менее это оказалось важным по отношению к Майклу. Дружба дружбой, но когда дело доходит до романтических отношений и брака — будь добра выбирать католика. Я сталкивалась с этим впоследствии — своего рода фарисейство. Мои родители никогда бы не проявили открытую враждебность по отношению к человеку другой расы или вероисповедания, но насчет брака существовали четкие правила..

Мама и папа полагали, что родители Майкла, Сэди и Джулиус, будут точно так же обеспокоены тем, что их сын тесно общается с девушкой другой веры. Они надеялись, что если уж им самим не удалось разлучить нас, то, возможно, это удастся родителям Майкла. Через несколько недель после ужасной сцены в моей квартире моя мать позвонила матери Майкла.

Она поставила на то, что новость произведет эффект разорвавшейся бомбы, и, наверное, была разочарована, когда ей не удалось ошеломить Сэди..

Мы очень подружились с родителями Майкла, которые всегда относились ко мне с теплотой и участием, но у них, как выяснилось, были свои предрассудки. «Для нас облегчением было узнать, что ты белая», — сказала мне позже Сэди. Майклу доводилось встречаться с латиноамериканскими и афроамериканскими девушками, и для его семьи препятствием была раса, а не вероисповедание..

Майкл был одним из самых обаятельных людей, которых я когда-либо встречала. Он всегда был окружен людьми, и к нему тянуло всех — от хипстеров до простых рабочих. Он был наделен сверхъестественным даром угадывать подсознательные мотивы человеческих поступков. Каждый, кто узнавал его ближе, чувствовал, что встретил человека, который его понимает.

Ему нравилось играть роль волшебника, который видит самую суть вещей, некую скрытую истину и, внезапно раскрыв ее, оставляет тебя с открытым ртом..

У Майкла был свой столик в ресторане «Джек и Мэрионс» в Бруклине, пригороде Бостона, за которым он обычно отдыхал со своей свитой, в которую я тоже входила. Мы пили газировку, поглощали огромные сэндвичи с вяленой говядиной и говорили, говорили, говорили… Был 1964 год. Общество претерпевало глубокие изменения, и молодые люди, такие, как мы, подвергали сомнению решительно все.

Майкл был единственным среди нас, кто умел говорить уверенно и убежденно. Мы задавали вопросы, а у него всегда были ответы..

Не раз какой-нибудь из его многочисленных поклонников напоминал, как мне повезло, что я его девушка. Мне повезло. Я никогда толком не понимала, что Майкл, который мог бы заполучить любую, нашел во мне. Я знала, что мне удалось заполучить двух самых популярных мальчиков в школе благодаря своему характеру и умению общаться с людьми.

Но это же — Майкл. Весельчак, который буквально источает ум и харизму. Я знала, что как в физическом, так и в интеллектуальном плане я ему не пара. Мы жили в городе, полном симпатичных студенток, но у Майкла были свои причины выбрать именно меня. Однажды ночью, когда мы лежали в постели, он открыл мне одну из них: «Ты будешь прекрасной матерью.

Ты можешь любить страстно и яростно. Ты как львица будешь защищать тех, кого любишь»..

Итак, Майкл хочет от меня детей? Наверное, это означает, что я все-таки много для него значу.

* * *

Тем временем моя мать с неутомимым упорством пыталась разлучить меня с Майклом. Исчерпав все другие варианты, она развернула широкую кампанию и, не переставая, атаковала меня нытьем и уговорами. Она звонила мне несколько раз на дню и осаждала письмами, в которых убеждала приехать домой, вернуться на правильный путь — как будто я вообще когда-либо на него вступала.

Наконец, устав от этого, я согласилась вернуться домой на год. Она знала, что я по-прежнему буду встречаться с Майклом (я ясно дала это понять), но безуспешно надеялась, что, когда я перестану жить с ним, эти отношения сойдут на нет, а я захочу мужа-католика и стабильное благополучие. Я каждый день ездила в Бостон на работу и всю первую неделю возвращалась домой каждый вечер, но когда пошла вторая неделя, я не выдержала и провела ночь у Майкла.

Потом еще одну ночь. Вскоре мы с Майклом решили, что пришло время дать решительный отпор моим родителям и положить конец моему домашнему аресту. Мы сделаем все по правилам и поженимся, и сделаем это не откладывая..

Когда я объявила своим родителя о помолвке, то не была удивлена тем, что они пришли в ярость. Мама завопила, что будет бойкотировать свадьбу, папа мрачно замолчал. Я же начала проводить дома несколько ночей в неделю. Почему бы и не уступить им в этом, если меньше через месяц я стану женой Майкла и они потеряют всякую власть надо мной?.

Мистер Хаммерман, кантор и сосед родителей Майкла, согласился провести церемонию при одном условии — если я не беременна. Несмотря на то, что несколько раз у нас возникали подобные опасения, этого не случилось, поэтому церемония должна была состояться в гостиной мистера Хаммермана 22 августа 1964 года, девять месяцев спустя после нашей встречи.

В то время брак знаменовал вступление во взрослую жизнь, особенно для девушек. Не имело значения, что я давно уже выросла. Скоро я буду официально признана взрослой, свободной от родительского надзора..

Я чувствовала нетерпение и страх одновременно. В ночь перед свадьбой я сидела в своей комнате в доме родителей и привыкала к мысли, что моя жизнь скоро круто изменится. Я обвела взглядом комнату, которая на самом деле никогда не была моей. Вязаное покрывало на кровати, вышитые васильки на занавесках, туалетный столик с овальным зеркалом и позолоченным набором щеток и расчесок — все это выбирала моя мать.

Это была спальня, о которой она мечтала, будучи маленькой девочкой, и даже когда я выросла, то не могла ничего менять в ней. Почти каждый день она сама заправляла мою кровать и прибирала в комнате. Если ей нужно было достать из моего шкафа белье для стирки или найти на моем столе скотч или пару ножниц, он делала это, совершенно не задумываясь над понятием личного пространства.

Более того, мне никогда не разрешали закрывать дверь спальни, и, хотя мама никогда не объясняла причины, я почти уверена, что это была превентивная мера против самого страшного из зол — мастурбации. Комната считалась моей, но она никогда не принадлежала мне до конца. Она принадлежала моей матери. Я хотела вырваться отсюда.

Я страстно этого желала. Тогда почему мне так больно было видеть этот аляповатый интерьер, которым она так дорожила?.

— Не плачь. Не плачь. Размажешь тушь, — говорила мне на следующее утро Лиза, которую я попросила стать подругой невесты, пока мы ехали в дом родителей Майкла. Я плакала, потому что мне было грустно и я была возбуждена. Нервы плясали, настроение падало и снова поднималось, я металась между тоской и ликованием..

Когда мы приехали, Майкл был на улице, отдавая последние распоряжения. Лиза несла простое белое платье, которое помогала мне выбирать бабушка, а у меня в руках были вуаль и пара атласных туфель. Когда Сэди и Джулиус вышли встретить нас, они казались серьезнее, чем когда-либо. Сэди вручила Лизе круглое печенье и спросила, не будет ли она так добра погладить скатерть, которую они хотели сегодня постелить на стол.

Потом они отвели меня в гостиную и усадили на диван..

— Шерил, ты знаешь, как хорошо мы к тебе относимся, — начала Сэди.

— Поэтому мы хотим поговорить с тобой, — продолжил за нее Джулиус. — Майкл не сможет тебя обеспечить. Он не способен обеспечить своей семье стабильное существование. И если у вас появятся дети, мы с Сэди не сможем помогать вам деньгами.

Если бы эти слова он произнес по-другому, я бы, наверное, чувствовала себя оскорбленной, но в его словах была такая искренняя забота обо мне, что я не могла предположить никаких иных мотивов — он просто хотел меня защитить.

— Я этого и не прошу, — ответила я, и, наверное, это прозвучало легкомысленно.

— Сколько тебе лет? — спросил Джулиус.

— Девятнадцать. Достаточно, чтобы понимать, чего я хочу, — ответила я.

— Мы надеемся, что это так, — произнесла Сэди.

Несмотря на угрозы, моя мать пришла на церемонию вместе с отцом, братьями, бабушкой и другими родственниками. Нельзя сказать, чтобы на лицах моих родителей светилось счастье, но все портить они тоже не хотели. Свадьба прошла просто и приятно. Церемония была гражданской. После того, как мы обменялись необходимыми репликами, гости, около двадцати человек, вернулись в дом родителей Майкла и собрались вокруг пышно накрытого стола.

Мы сделали по глотку шампанского, и шафер Майкла, Джером, произнес тост, пожелав нам совместного счастья. Даже мои родители подняли за это бокалы..

* * *

Мы с Майклом поселились в Бэйкон Хилле, фешенебельном пригороде Бостона. Мы сняли маленькую квартиру с одной спальней в старом кирпичном доме. У нас был балкон с большими дверями от пола до потолка, и в теплые дни мы распахивали их настежь. Мы превратили свою квартиру в место регулярных встреч с нашими друзьями..

Вскоре я ушла из фирмы «Крэсслер», потому что забеременела. Месяц спустя после нашей свадьбы я поняла, что месячные не наступают, обратилась к врачу, прошла тест. Оказалось, что я жду ребенка. Майкл получил хорошо оплачиваемую работу на почте, которая обеспечивала медицинскую страховку, и нам не пришлось платить за услуги врача..

Финансовое положение совершенно не беспокоило меня, я боялась только того, что не смогу стать хорошей матерью. Я, в конце концов, не была девушкой образцового поведения. С самого раннего детства я утвердилась в мысли, что мама не любит меня. Сначала мне было обидно, и я стремилась заслужить ее любовь и одобрение.

Злиться я стала уже позже, а тогда просто не чувствовала к ней никакой привязанности. Может быть, мой ребенок то же самое будет думать и по отношению ко мне. Вдруг я дам ему повод для этого. Что, если я буду неспособна полюбить этого ребенка. Я боялась повторить ошибки своей матери..

По совету Майкла я раз в неделю ходила к психотерапевту. Как оказалось, это очень помогло мне и моей семье. На сеансах терапии я начала работать над злостью, обидой и чувством вины, которые накапливались с детства. Мне удалось приобрести уверенность и качества, необходимые, чтобы общаться со своим ребенком так, как этого хотела я.

Внутри меня рос ребенок, и я знала, что буду любить его или ее, что стану нежной, заботливой матерью, которой мне так не хватало..

Когда в июне 1965 года я родила нашу прекрасную Джессику, то поняла, что Майкл был прав насчет меня. Еще я поняла, что наши с ней отношения будут совсем не похожи на то, что я переживала со своей матерью.

Майкл был папой, о котором я мечтала для своего ребенка. Он был нежен и заботлив к Джессике. В отличие от многих отцов своего поколения, он с готовностью стал полноправным партнером в ее воспитании. Он менял подгузники, укачивал ее и играл с ней. По вечерам он включал медленную музыку и держал ее на руках, пока она не засыпала.

Еще не научившись ходить, Джессика начала слушать «Битлз», Донована, «Грэйтфул Дэд», Джоан Баэс и других кумиров рок— и фолк-музыки шестидесятых. Ее любимой песней была «Surfer Girl» группы «Бич Бойз», и когда Майкл ставил ее, она начинала улыбаться, что-то лепетать и прикрывать веки..

Когда Джессике было два с половиной года, а я была беременна вторым ребенком, Майкл решил вернуться в колледж. Возможно, забота о ребенке напомнила ему о том, что он хотел стать учителем до того, как поступил в Бостонский университет. Для него эта профессия означала гораздо больше, чем просто учить. Он хотел быть наставником, преподносить детям не факты, а иной, критический способ мышления.

Он хотел вдохновлять их, чтобы они раскрыли свою способность мыслить и творить, хотел показать, что они могут достичь всего, чего захотят..

В 1966 году Майкл поступил в колледж. Его мать работала секретарем в приемной комиссии и помогла заполнить бумаги, чтобы ему засчитали то время, когда он учился в университете. Он ушел с почты и устроился работать в ресторан, где мы часто бывали до того, как поженились. Он обратился к своим родителям за помощью, и, несмотря на предупреждение, которое они мне дали перед свадьбой, они согласились помогать нам деньгами..

Майкл устроился и на ночную работу в кафе больницы Бэт Израэль. Он уходил в пять вечера и возвращался около часа ночи. Нужно было мыть посуду и варить тонны каши для стационарных больных. Эта работа ему быстро наскучила, поэтому — и это совершенно в духе Майкла — он нашел способ приложить свои интеллектуальные способности.

Он часами играл в покер с докторами и скопил на этом кругленькую сумму. Он снова начал писать контрольные за студентов, амбиции которых заставляли их поступиться своей честностью..

Все это утвердило меня во мнении, которое я составила о Майкле. Он никогда бы не стал «правильным» молодым человеком, который работает в большой компании и ведет образ жизни, одобренный средним классом. Но я верила, что он может добиться успеха, просто успех в его понимании — и, следовательно, в моем — отличался от того, каким его представляли наши родители и общество..

Майкла не привлекала судьба Ворда Кливера, а меня тошнило от Джун[4]. Наше будущее должно было быть восхитительным и принадлежать только нам. Мы хотели сделать его таким, как хотелось нам, а не окружающим. Поэтому я так легко отнеслась к предостережениям Сэди и Джулиуса. Они действительно заботились о нас, но они просто не знали Майкла, как знала его я..

* * *

Рождение детей не означало, что наше физическое влечение друг к другу ослабло, но с его новым расписанием нам приходись выкраивать часы для секса. Я старалась укладывать Джессику спать в тот промежуток, когда Майкл приходил домой из колледжа, и мы предавались страсти с неиссякающей энергией здоровых двадцатилетних молодых людей..

Мы жили по этому расписанию до начала июня. Майкл предложил мне уехать с Джессикой в Нью-Хэмпшир на пару недель, где у наших друзей Рона и Маршасью была ферма. Приближались экзамены, и он утверждал, что хочет без помех заниматься. Я была уже на седьмом месяце беременности. Мне не очень хотелось путешествий, к тому же я была полна подозрений..

Женщины всегда льнули к Майклу. Из-за его нетрадиционных представлений буквально обо всем, я опасалась, что наличие жены не покажется ему поводом отказывать им. Он никогда не ревновал меня к мужчинам, которые флиртовали со мной, и как бы счастлива я ни была, у меня почти всегда оставалось неприятное ощущение, что я всего лишь одна из тех многочисленных девушек, которые кружат вокруг, соперничая за толику его внимания.

Мне нравился его свободный взгляд на жизнь, отличавший его от других, но мне все-таки хотелось, чтобы он был влюблен в меня настолько, чтобы остальные женщины даже не казались ему привлекательными. Дело не в морали. Дело в желании. Я хотела, чтобы его желания совпадали с моими. Быть верным мне не означало отказывать себе в чем-то, просто никто другой был бы ему не нужен.

Я мечтала о жизни одновременно богемной и достаточно традиционной, которая, с одной стороны, поддерживала бы мой имидж бунтарки, а с другой — не давала пищу моей неуверенности в себе. Но уже в свои двадцать три года я подозревала, что жизнь редко бывает такой услужливой..

Когда Майкл настоял на том, чтобы я уехала на две недели, я уступила. Сырым июньским утром я собрала чемодан, загрузила в наш «Фольксваген Жук» небольшой выводок плюшевых зверей и направилась на север.

Мы с Майклом разговаривали всю ночь. Он уверял, что будет скучать по нам, и обещал, что готовится блестяще расправиться с экзаменами. Перспектива ссылки меня совсем не радовала, но я готова была страдать вдали от него пару недель ради его успехов в учебе.

В конце концов прошел последний экзамен, и мы с Джессикой опять совершили наше двухчасовое путешествие обратно в Бостон.

— Папа дома? — спросила Джессика, как только мы повернули на нашу улицу.

— Дома, милая, — ответила я.

Я припарковалась, освободила Джессику из ее кресла и взяла на руки. Всю дорогу до входной двери она веселилась. Лицо Майкла осветилось улыбкой, стоило ему увидеть нас. Джессика потянулась к нему, он взял ее на руки, прижал к себе и наградил меня крепким поцелуем.

— Я страшно скучал по вам обеим, — сказал он.

— Не так страшно, как мы по тебе. Как экзамен?

— Отлично. Думаю, будут все пятерки.

— Прекрасно! — ответила я и поцеловала его еще раз.

Он вышел, чтобы купить нам на ужин картошки и бургеров. Я распаковывала вещи, вернувшись в свой крошечный уютный дом. Здесь было все, в чем я нуждалась. Но даже Тадж-Махала не хватило бы, чтобы вместить мою любовь к нашей маленькой семье.

Занятий летом не было, и Майкл мог работать в ресторане на полную ставку. Я приняла, как должное, что с оценками у него все прекрасно, и за все лето мне ни разу не пришло в голову спросить его об этом. Несколько недель спустя я резала на кухне морковку для рагу на ужин. Живот был таким большим, что мне приходилось тянуться руками к столу.

Я была погружена в свои мысли, механически нарезая морковку кружками и пополам, кружками и пополам. Когда я уже собиралась опустить ее в сковороду на плите, зазвонил телефон. Это была Сэди..

— Я видела оценки Майка, — сказала она.

Благодаря своей работе в колледже Сэди имела доступ к документам. Она говорила напряженным голосом, и я не понимала почему.

— И что же? — спросила я.

— Он исключен из всех семинаров. Неудовлетворительно по всем предметам.

У меня закружилась голова. Я схватила стул и медленно опустилась на него.

— Что? — с трудом произнесла я, но поняла, что не хочу еще раз это услышать. — Как же это могло случиться?

— Не знаю, Шерил. Я надеялась, что ты сможешь мне объяснить.

Так вот, я не могла этого объяснить, и любое предположение слишком ранило меня, чтобы я могла надолго об этом задумываться. Я чувствовала обиду, страх, злость, и стоило Майклу войти в дом, как я набросилась на него:

— Что, черт возьми, происходит?

— Что случилось? О чем ты?

— Я знаю, Майкл, что ты не сдавал ни один экзамен. Мне сказала твоя мать. Чем ты занимался все эти две недели, пока якобы сдавал экзамены?

Майкл разглядывал свои ботинки.

— Ты был с другой женщиной, пока нас с Джессикой две недели не было в поле зрения?

— Нет, я просто ходил в колледж и сидел в кафе. Я не мог тебе сказать, но мне просто не хотелось больше учиться там.

— Тогда почему мне нужно было уезжать?

Майкл не ответил.

Я схватила лавовую лампу, стоявшую на краю стола, и бросила ее об пол. Стекло разбилось, и красная жидкость, как амеба, расползлась по деревянному полу.

Джессика расплакалась.

— Мама сломала лампу, — хныкала она.

Я взяла ее на руки и начала укачивать.

— Прости, милая. Прости маму.

Только слезы Джессики могли отвлечь меня от ярости.

Ужинали мы в полном молчании. К списку противоречивых эмоций, которыми жонглировали мои гормоны, теперь добавились унижение и чувство вины. Я в ловушке, я знала это. Что мне было делать. Вернуться к родителям с младенцем на руках и вторым в животе. В моих ушах уже на все лады звучало: «Я же тебе говорила!».

И потом, нельзя было отрицать тот факт, что я все еще слишком сильно любила Майкла, чтобы уйти от него. Даже если бы меня и моих детей ждал в Сэйлеме радушный прием, я бы никогда туда не вернулась. Я любила не только Майкла, я любила девушку, в которую он превратил меня. Рядом с ним я чувствовала себя остроумной, смелой и сексуальной.

Майкл слушал меня. Он всегда готов был выслушать, что я думаю. Он понимал меня. Я открылась ему, и он принял меня, когда многие другие от меня отказались. Мне легче было отправиться на Луну, чем уйти от Майкла..

Нельзя было отрицать тот факт, что я все еще слишком сильно любила Майкла, чтобы уйти от него.

* * *

Когда пришел июль, Майкл объявил, что не собирается возвращаться в колледж осенью. Я чувствовала, как кровь отливает от моего лица, пока он объяснял, что ему кажется скучной программа и хочется попробовать что-то более сложное. Я бы злилась, если бы не была так напугана тем, что могу потерять его, если меня уже будет недостаточно, если он жалеет, что женился на мне.

Поэтому я просто приняла это решение..

Месяц спустя, в августе 1968 года, родился наш сын Эрик. За последние четыре года я покинула родной дом, вышла замуж и родила двоих детей. Моя жизнь сильно изменилась, и вскоре мне предстояло сделать еще один крутой поворот.

Мы с Майклом иногда задумывались над возможностью переехать в Калифорнию. Был конец головокружительных шестидесятых, и мы оба верили, что мир, в котором будут расти наши дети, едва ли будет похож на тот, в котором выросли мы. Мы стремились построить более справедливое, толерантное и свободное общество, и ждать оставалось уже недолго.

Нам казалось, что центр этого нового мира находится в Сан-Франциско. За последние несколько лет туда уехали некоторые из наших друзей, и мы размышляли, не последовать ли нам за ними. Иногда они звонили и протягивали телефонную трубку в окно, чтобы нам был слышен шум города. «Вы просто обязаны приехать в Сан-Франциско.

Здесь прямо на улице траву курят!» В октябре 1968 года мы позвонили друзьям и спросили, сможем ли пожить у них несколько недель, пока не найдем себе жилье..

Я очень хотела, чтобы переезд в Калифорнию заставил Майкла изменить что-нибудь в своей жизни. Я надеялась, что он предпримет какой-нибудь решительный шаг и поймет, что же сделает его счастливым. Я предвкушала новую жизнь. Я была уверена, что перед нами открывается много возможностей. И еще я страшно боялась..

Майкл заработал немного денег, написав экзамен за друга, который поступал на медицинский факультет, и мы опустошили все свои счета. После покупки знаменитого фургона «Фольксваген» у нас осталась тысяча долларов на то, чтобы начать новую жизнь, а по тем временам это была приличная сумма. Спать мы собирались в спальных мешках, а на заднее сиденье затолкали все игрушки Джессики, достаточно чистой бумаги и цветных карандашей и кучу книг, чтобы она не заскучала во время путешествия через всю страну..

Утром накануне отъезда мы побывали у всех друзей, чтобы попрощаться, и в последнюю очередь приехали к моим родителям. Моя мать была в бешенстве. Она приняла наш отъезд как личное оскорбление, и когда я обняла ее, она как будто окаменела и стояла, не шелохнувшись и плотно прижав к себе руки. У отца в глазах стояли слезы, когда я повернулась к нему, он сказал: «Давай, уезжай.

В следующий раз ты увидишь меня в гробу». Мой отец был здоровым мужчиной сорока шести лет, но в тот момент его слова не казались мне мелодраматическим преувеличением. Питер, мой четырнадцатилетний брат, был мрачен, как на похоронах. «Я еще вернусь, а ты обязательно приедешь меня навестить», — сказала я ему, сдерживая слезы.

Бабушка выглядела грустной, но сказала, что от всей души желает мне счастья. Я обещала, что буду звонить или писать каждую неделю. Я шмыгала носом несколько первых часов нашего путешествия, пока грусть не уступила место предвкушению новой жизни, которая ждала нас на побережье..

* * *

Б?льшая часть путешествия была страшно интересной. Мы останавливались в кемпингах, в парке Пэйнтед-дезерт или Пэтрифайд-форест, проезжали через Оклахома-Сити или Санта-Фе, где жизнь была так не похожа на то, что я видела в детстве. Мне все казалось экзотикой. Я кормила грудью Эрика, которому исполнилось десять недель, а трехлетняя Джессика с увлечением смотрела, как каждый день за окном появляется новая картинка.

Две недели все шло прекрасно, до того самого дня в конце нашего путешествия, в 150 милях к югу от Сан-Франциско..

День начался как обычно. Мы рано встали, почистили зубы с водой из фляжки и позавтракали сухими хлопьями. Я положила Эрика в кроватку, установленную в машине, а Джессика лежала на спальном мешке на заднем сиденье. С восходом солнца мы выехали на 101-е шоссе. Несколько часов мы ехали на север, и за окном быстро разворачивались новые пейзажи.

В одиннадцать мы поняли, что проголодались, а к полудню просто умирали от голода, поэтому перед тем, как въехать в Холистер, заехали в придорожное кафе. Кроме нас там было человек десять, поэтому обслужили нас быстро. Мы заказали сэндвичи для нас с Майклом, а для Джессики — маленькие блинчики и чашку шоколада.

Мы с Майклом выпили по две чашки кофе и перед уходом попросили наполнить наш термос. Все хорошо подкрепились и были готовы проехать оставшиеся до Сан-Франциско два с половиной часа, не останавливаясь. Мы бы оказались дома еще до ужина..

Когда мы выезжали со стоянки, я отстегнула ремень безопасности, чтобы покормить Эрика. В какой-то момент он перестал сосать, я взглянула вниз и вытерла молочную пену, которая собралась вокруг его рта. Посмотрев в окно, я заметила пикап с дорожным прицепом, он ехал по грунтовой дороге, которая вливалась в шоссе, как рукав реки.

За ним стелился хвост кирпично-красной пыли. Я подумала о том, что как-то очень уж быстро он едет. Пикап был уже так близко, что я могла различить ржавчину на крыле машины. Я увидела, как женщина за рулем повернулась к женщине, сидящей рядом, и ее лицо было почти целиком скрыто длинными распущенными волосами.

Они что, не остановятся?!.

Потом я услышала невыносимый скрежет. Скрежет металла. Звук разбитого стекла, мелкие осколки падают на мостовую. Запах жженой резины и визг неуправляемых колес. Я закричала: «О, Господи!» Машины столкнулись, и всех, кто был внутри, отбросило с нечеловеческой силой, которая многократно возросла за несколько секунд.

Мы застыли вверх ногами, Эрик лежал на мне с открытым ртом, вся моя грудь оказалась залита молоком. Вой клаксона. И затем — мы снова стоим прямо. Из-под капота, как привидение, выползал дым. Майкл выскочил из машины и, не закрыв дверь, бросился к пассажирскому креслу. Он помог выбраться нам с Эриком, а я кричала: «Джесс.

Достань Джесс!» Он рванул заднюю дверь и достал Джессику. Лицо Эрика было синим. Это неправильно. Оно не должно так выглядеть. «Нет, нет, нет!» — кричала я Эрику. Он издал хрип, сделал вдох, синева постепенно рассеялась, его лицо порозовело, и он заплакал. Я, хромая, бросилась к заднему сиденью и увидела Джессику, протирающую заспанные глаза.

«Что случилось?» — пробормотала она..

Я почувствовала сильную боль в верхней части шеи и плечах. Я не могла стоять на ногах. В нас врезался пикап, наш фургон перевернулся, оказавшись на встречной полосе. Проткнуло все четыре колеса, и резина торчала черными зазубренными языками. Я слышала, что звук сирен становится громче. Наверное, они уже близко….

В больнице мне сделали рентген и сказали, что у меня три компрессионных перелома между лопатками и сильный ушиб в нижней части шеи. Позже я поняла, что Джессику спасли ее мягкие игрушки, которыми мы нагрузили машину. Толчок сбросил ее с сиденья, как тряпичную куклу, но она перекатилась с жирафа на поросенка, с поросенка на слоненка и осталась цела. Мне сказали, что с Эриком все в порядке, но когда ему было около четырех лет, у него оказалась проблема с шейными позвонками, и я думаю, что это последствия той аварии. На Майкле был ремень безопасности, и он отделался синяком на ноге. Врач прописал мне наркотический анальгетик, пропоксифен, и сказал, что, как только будет возможность, нужно показаться ортопеду..

Поскольку наша машина была разбита в лепешку, Бобби, наш друг из Сан-Франциско, приехал за нами в Холистер. Мы впятером забрались в его фургон. Джессика сидела у Майкла на коленях, а Эрика я держала на руках все два с половиной часа пути. Я приняла еще таблетку анальгетика, потому что шея болела при малейшем толчке, даже когда мы трогались с места.

Сейчас я понимаю, что стоило узнать у врача, можно ли кормить грудью, пока я принимаю болеутоляющее. К счастью, оказалось, что можно, но я не задала такого вопроса, потому что тогда мне казалось, что доктора безгрешны и знают все. Мы приехали к Бобби и Пегги около семи вечера, и я с трудом доковыляла до кровати.

Я лежала на спине, прижав затылок к матрасу, без подушки, и меня мучила тревога — как травмы повлияют на мою сексуальную жизнь. Что, если это так серьезно, что заниматься сексом будет слишком больно или я не смогу двигаться, как раньше. Я растолкала Майкла..

— Мм… что… что такое? Все нормально? — проговорил он.

— Я боюсь. Боюсь того, что не смогу больше заниматься сексом. Давай попробуем. Пожалуйста, давай попробуем.

— Сейчас? Я думал, ты не можешь пошевелиться.

Я повернулась на бок. Шею и спину пронзила такая боль, что мне пришлось закусить губу, чтобы не закричать.

— Давай сзади, пожалуйста, — с трудом произнесла я.

Майкл начал возиться сзади.

— Ооо, ох, — шептала я. В глазах у меня стоял туман.

— Ты в порядке? — спросил Майкл.

— Да, все нормально.

Я развернула бедра и приподняла ногу, чтобы его пенис мой скользнуть в меня сзади.

— Мне кажется, что это наш последний раз, — сказала я.

— Это не последний раз, Шерил.

— Я знаю, но вдруг…

— Шерил, это не последний раз.

На следующий день я едва могла шевелиться, и Майклу приходилось помогать мне держаться на ногах. Пегги нашла ортопеда, который работал в больнице недалеко от их дома и мог принять меня сразу же. Майкл натянул на меня широкое платье и помог забраться в машину.

Врач сказал, что у меня трещины в трех позвонках и перелом в основании шеи. К счастью, не был затронут спинной мозг. Мне казалось, что мне невероятно повезло, даже несмотря на то, что шесть месяцев мне предстояло носить гипс. Врач вышел на несколько минут и вернулся, держа в руках нечто среднее между корсетом и смирительной рубашкой: это было сделано из холста с железными вставками, чтобы держать спину прямо.

Спереди рубашка застегивалась на липучки, а сзади затягивалась шнуровкой. Обычно ее надевали поверх груди, но я должна была кормить Эрика, и врач надел ее ниже. Я задохнулась от боли, когда он затянул на мне шнуровку..

* * *

Несмотря на неблагоприятное начало, мы старались изо всех сил, чтобы обустроиться в Калифорнии. Майкл отправился на поиски дома и вскоре снял бунгало на другой стороне залива в Беркли. Джулиус снова прислал нам денег. У нас еще оставалось несколько сотен от той тысячи, которая была раньше, и мы потратили их на «Кадиллак» пятьдесят четвертого года.

Он был желтым внизу и черным сверху, и мы окрестили его «желтой подводной лодкой». После аварии мне не хотелось рисковать. Машина была немного старомодной, зато безопасной. Я чувствовала себя как в бункере на колесах, и меня это вполне устраивало..

Майкл пребывал в нерешительности, а мне состояние здоровья пока не позволяло выйти на работу, поэтому мы существовали на пособие. В промежутках между пособием и нерегулярными вложениями Сэди и Джулиуса нам еле удавалось сводить концы с концами. Через дорогу от нашего нового дома была начальная школа, и я отдала Джессику в детский сад.

Я обставила дом недорогой мебелью, наладила связи с друзьями, которые переехали на запад раньше, и делала все, что от меня зависело, чтобы не падать духом..

Это была ужасная авария, повлекшая за собой тяжелые последствия, но этот опыт имел и положительные стороны. 1970-й год шел своим чередом, и я медленно восстанавливала силы и подвижность. Я занималась йогой, делала упражнения, но по-прежнему двигалась меньше, чем раньше. Я набрала вес. Еще в школе мне казалось, что я толстая, а после аварии я еще больше располнела.

Настала эра Твигги, и, как и в автомобильном дизайне, на смену круглым бокам пришла мода на острые углы. Я никогда не страдала ожирением, но когда пришлось вести малоподвижный образ жизни, я потеряла форму. Расплывшаяся фигура пробудила комплексы по поводу внешности, и иногда я буквально приходила в ужас..

Каждый день я выходила на крыльцо, чтобы дождаться появления Джессики. Она выбегала из школы, махала мне рукой через дорогу и вместе с учителем и одноклассниками смотрела направо, потом налево. Когда все убеждались, что путь свободен, она бросалась ко мне, раскинув руки. Это было лучшее время за целый день, и я часто выходила раньше, чем заканчивались занятия, и ждала ее на ступеньках..

Мое расписание совпадало с расписанием моей соседки. Она была плотной женщиной с тяжелой светлой косой до самого пояса. Обычно она проезжала мимо на велосипеде, когда я сидела на крыльце с книгой. Она крутила педали, и ее широкие бедра ходили вверх и вниз, а массивная грудь, не сдерживаемая, очевидно, лифчиком, колыхалась.

Корзинка ее велосипеда была набита кистями, карандашами и другими принадлежностями для рисования, из чего я сделала вывод, что она учится в художественной школе неподалеку. На вид она была моего возраста, и мы всегда улыбались друг другу..

Однажды, когда она медленно проезжала мимо по улице, я помахала рукой и поздоровалась. Она остановилась, и мы разговорились.

— Вы художница? — спросила я.

— Я учусь в художественной школе и подрабатываю моделью, — ответила она.

Моделью? Модели, которые наводняли страницы модных журналов, модели, на которых я так мечтала быть похожей, были худосочными созданиями в нарядах от кутюр.

Эта сообразительная, уверенная в себе девушка, должно быть, угадала мои сомнения. Я понадеялась, что не обидела ее.

— Я позирую обнаженной на занятиях живописью и скульптурой и более востребована, чем худые девушки. Им очень нравятся все эти изгибы и складки, — сказала она.

Внезапно я разглядела в ее словах возможности для себя. Если она может быть моделью, то и я могу. Я бы могла заработать немного денег и, возможно, перестать искать недостатки в своем теле.

— Как туда попасть? — спросила я.

— В этой школе все время требуются модели. Прекрасный способ заработать, особенно если не нужна полноценная работа.

Я собрала всю свою смелость в кулак и спросила:

— Как вы думаете, я бы могла этим заниматься?

— Конечно. Они будут рады вам.

Карандашом цвета голубого кобальта она написала номер телефона и протянула мне клочок бумаги.

Почти год я позировала для студентов окрестных художественных школ и для профессиональных художников. Я приняла свое тело таким, каким оно было, а потом начала его любить. Иногда я замечала восторженное выражение на лицах некоторых студентов, и это было удивительно и приятно. Мое тело не изменилось, менялось то, каким я его воспринимала.

Когда я смотрела на их рисунки и наброски, я видела себя глазами художников. Выпуклости, которые раньше казались мне чудовищными, постепенно становились привлекательными..

Пребывание в одной и той же позе подарило мне свободное время для размышлений, и я начала задумываться об изменчивой природе красоты. Сложно было не начать. Я примирилась с телом, которое долгое время казалось мне моим проклятием.

Впервые за всю мою жизнь я подумала о том, как непрерывно меняется представление о красоте и как изменчив образ идеального тела. В то время пределом мечтаний был истощенный скелет. Несколькими десятилетиями ранее на звание идеала претендовала Мэрилин Монро. Я провела небольшое исследование и обнаружила, что секс-символом конца девятнадцатого века была актриса Лилиан Рассел, вес которой иногда достигал отметки в девяносто килограмм..

Это был первый шаг на пути к освобождению от ложного, искусственно сфабрикованного представления о красоте и совершенстве. Постепенно я начинала понимать, что нельзя определить, где начинается идеальная фигура. Но даже если бы это было возможным, то я не нуждаюсь в совершенстве, чтобы любить тело, с которым прожила всю свою жизнь..

Тогда я не могла этого знать, но несколько лет спустя это помогло мне при работе с одной из немногих женщин, которые обращались ко мне за помощью.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.