Глава 2.

Глава 2.

А дальше – пролив. – Тимоти Шоттен отхлебнул пива из кружки и вздохнул. Его глаза скользили над головами посетителей таверны, словно он снова оказался в море и разглядывал волны с клотика мачты. Его пальцы сжали ручку кружки так, как они привыкли сжимать ванты во время сильной качки.

– Какое время года это было? – спросил Уилл. Шоттен пожал плечами. Это был массивный человек, больше шести футов ростом, с огромными плечами, мощным торсом и бревноподобными ногами. Он носил морские башмаки даже на берегу. Говорили, что не существует на свете чулок, способных вместить его огромные икры.

– Где-то конец января, парень. Но в тех широтах это было лето.

– И всё-таки было холодно, – добавил Том Адамс. – Мы разговаривали с одним парнем, который плавал с Дрейком.

– Не так уж и холодно, хотя, конечно, к этому шло. Все из-за ветра. Он был попутный и очень сильный, настоящий шторм. Но мы воспользовались своим шансом. В этих широтах всегда надо использовать свой шанс.

– Шторм в Магеллановом проливе, – прошептал Уилл. – Удивительно, что ты вообще сидишь тут и об этом рассказываешь, Тимоти.

– Я сам не думал тогда, что смогу когда-нибудь так вот рассказывать. Эти волны… Ты никогда не видел таких волн, Уилл. Они били в корму – длинные-длинные, величиной с корабль и даже больше, крутящиеся, с гребнями, свисающими, как борода у старика. Но они не были стариками, Уилл. Они были молоды и злы. Шесть человек на штурвале, ребята. Шесть здоровых мужчин. Я был одним из них. И это была дьявольская работа. Если бы хоть одна волна ударила в борт, нас перевернуло бы, как детский кораблик на пляже. И всё это время ветер трепал нас – казалось, что это пальцы самой смерти вцепились нам в загривок. Видит Бог, не захотел бы я снова попасть в такую переделку.

– Извините, – раздался рядом высокий голос, – я просто не мог не слышать всё, что вы тут говорили, господа. У вас неповторимая, я бы сказал – драматическая манера выражаться. Три моряка подняли глаза и увидели стоящего у их стола молодого человека. Ему было чуть больше двадцати – примерно одного возраста с Уиллом, но выглядел он старше, хотя его тощенькая бородка представляла собой лишь завиток светлых волос. Тонкие черты лица уже носили отпечаток того разгульного образа жизни, который он, по-видимому, вёл. Высокий его рост скрадывался сутулостью плеч. Лишь глаза сверкали, словно подсвеченные изнутри колодцы, когда он переводил взгляд с одного на другого. С первого взгляда в нём чувствовался недюжинный ум. Эти глаза и его одежда не вписывались в обстановку портовой таверны. На нём был плащ, отороченный тёмно-жёлтой полосой, под которым виднелись камзол и чёрные в жёлтую полоску штаны. На голове красовалась чёрная шапочка с белым пером, а малиновый пояс поддерживал шпагу – испанский клинок тонкой работы. Но рука, опирающаяся на эфес, была такой хрупкой и изящной, с такими тонкими и нежными пальцами, что было трудно представить её хватающейся в гневе за оружие.

– Бабочка, – проговорил словно бы про себя Тим Шоттен. – Её занесло сюда ветром.

Молодой человек улыбнулся. Улыбка у него, как и глаза, была умная и тонкая.

– Действительно, сэр, – согласился он, – подходящее сравнение. У вас хорошо подвешен язык, готов присягнуть на Библии. Можно мне присоединиться к вам?

Три друга обменялись взглядами.

– Сделайте милость, – произнёс Уилл. – Знакомьтесь, это – мастер Тимоти Шоттен, а это – мой брат, мастер Томас Адамс. А меня зовут Уильям Адамс.

– И вы, конечно же, из Кента, не правда ли?

– Да, – подтвердил Уилл, – я из Джиллингема.

– Тогда мне вдвойне повезло со знакомством. Я тоже родом из тех мест. – Молодой человек пожал руки всем по очереди. – Меня зовут Марло, Кристофер Марло. Друзья зовут меня Кит. Впрочем, некоторые предпочитают Китти. – Он нервно хихикнул и обвёл взглядом их лица. Заметив неодобрение, он хлопнул в ладоши, подзывая хозяина.

– Милейший, эти джентльмены пьют со мной. Пива? – Он посмотрел на новых знакомых. – Пива для моих друзей, добрейший Томвин. Но я, к сожалению, пива не пью – желудком слабоват. Стакан вина для меня, мастер Томвин. – Вас здесь знают, мастер Марло? – удивился Уилл.

– Зовите меня Кит, мастер Адамс. А я перейду на «Уилла». Я не сомневаюсь, мы подружимся с вами. Почему бы им меня здесь не знать? – продолжал он. – Портовый кабачок, говорите вы? Именно за это я и люблю этот район, господа. И ещё кое за что. Я поэт, господа. А для того, чтобы писать стихи, нужно всегда иметь возможность вдохнуть свежего ветра, встретить новых людей. Я как алхимик, господа: беру свежие испражнения самой жизни, мочу из лужи у стены, перемешиваю их в своей душе – и в результате порождением моего ума оказывается сама красота, которую я и передаю миру с помощью вот этих вот пальцев. – Он положил ладони на стол.

Тимоти Шоттен взял с подноса кружку пива и поднял её.

– Ваше здоровье, мастер Марло. Мы выпьем за ваше здоровье и уходим. Нам пора.

– Я вам не нравлюсь, мастер Шоттен?

– Нет, мастер Марло, вы мне не нравитесь. А если вам вздумается схватиться за свою шпагу, имейте в виду, что вот эта кружка прежде разобьётся о вашу голову.

Смех Марло был так же женствен, как и его хихиканье.

– Какое насилие, сэр! От вас так и веет насилием, как от дикого зверя. Прошу вас, сэр, поймите мои слова правильно. Я восхищаюсь насилием, хотя сам я – самое робкое из живущих на свете созданий. Ах, сэр, я люблю насилие. Я как-то написал пьесу и сам в ней играл. Темой её… Впрочем, это не имеет значения. Я не хочу напрашиваться на похвалы. – Он вздохнул и отхлебнул из своего стакана. – Но я пишу о насилии, господа. Так что, прошу вас, не уходите. Вы тоже, Уилл. – Левой рукой он потянулся через стол и похлопал Уилла по плечу.

Том Адамс фыркнул.

– Здесь вам ловить нечего, – сказал он. – Уилл – самый рассудительный из всех людей. Если, конечно, его не задевать.

– В таком случае я должен обращаться с ним с особой осторожностью. Но, мастер Шоттен, вы рассказывали об огромных волнах – длиннее корабля, выше дома… Это случилось не в Ла-Манше, даю голову на отсечение.

– У южной оконечности Африки, – пояснил Уилл. – У мыса, который называют Горн. Тим плавал там с капитаном Кэндишем.

– По этому поводу надо выпить ещё, господа. Эй, хозяин, у моих друзей пересохло в горле! Кэндиш… Знавал я этого человека. И было это до того, как он снискал славу и богатство, когда он перебивался с хлеба на воду. Расскажите мне, мастер Шоттен, – это правда, что вы вернулись из плавания с парусом, сшитым из золочёной ткани?

– Мы плыли под парусом из камчатского полотна, мастер Марло. Потому что, когда наш последний парус сгнил, на борту не осталось менее ценного материала. А позолочено оно было прилично. Корабль назывался «Великая Святая Анна», ноябрь 1587 года. Да, лакомый кусочек отхватили мы тогда – самое богатое из всех захваченных когда-либо судов.

– Но это был только один из многих кораблей, – заметил Уилл.

– Девятнадцать. Девятнадцать их было, Уилл. В Великом океане они плавают без оглядки, так они уверены в своей безопасности. Это было так, словно старый лис очутился вдруг посреди стада слепых гусей.

– Как романтично, – прошептал Марло, поражённый представшей перед его внутренним взором картиной. – Само название уже волнует кровь – «Великая Святая Анна». Гружённая золотом, драгоценными камнями, дорогой одеждой… Откуда она шла?

– Из Манилы, мастер Марло. Есть такой город на Филиппинах – архипелаге у юго-восточного побережья Азии. Испания считает их своей территорией. Их корабли идут оттуда, гружённые под завязку всеми богатствами островов пряностей, пересекают океан, предпочитая этот долгий путь риску у мыса Горн и опасаясь индийских пиратов. Они разгружаются в Акапулько, что в Новой Испании. Оттуда грузы переправляют мулами в Хомре-де-Диос, а оттуда снова морем до Гаваны и, наконец, в Испанию. Как только они достигают Акапулько, считайте, что вы до них уже не доберётесь. В Хомре-де-Диос они собирают военный отряд для охраны, а в Гаване вливаются в состав большого флота. Но в Южном море, Уилл… Там они плывут сами по себе и становятся лёгкой добычей. «Святая Анна» уже находилась в виду берега – она отклонилась всего-то на несколько миль от курса и теперь улепётывала изо всех сил. Это было легче, чем подобрать с земли перезревшее яблоко.

– А были на борту женщины, мастер Шоттен? Скажите же мне, что на борту были женщины! – Марло подался вперёд, глаза его сверкали.

– Были, мастер Марло, были. – Наверное, они были прекрасны? – требовал Марло. – И вы их тоже захватили? И, наверное, позабавились? Простите, друзья, у меня чересчур романтическое воображение.

– Может быть, сэр, может быть, их и надо было захватить и позабавиться, но только в другой раз. Посудите сами, сэр, возможно ли это, когда люди только что пересекли Великий океан? Семь недель в открытом море, цинга уже разбушевалась. Почему, вы думаете, «Святая Анна» стала лёгкой добычей? Мужчины на её борту едва могли поднять шпагу.

– И всё же вам самим предстояло проделать этот же путь, – сказал Уилл.

– Это решение принять было не так уж трудно. Лучше цинга, чем тебя расстреляют береговые батареи. Все побережье вооружилось и только ждало момента, когда мы повернём обратно в Атлантику. Говорили даже, что в самом проливе нас ждут военные корабли.

– И вы решили пересечь Южное море, – прошептал Марло. – Что за дьяволы вы, мореходы. Вперёд и вперёд по могучим волнам, до Китая и Кипангу…

– Нет, сэр, – возразил Шоттен. – К Филиппинам и Яве, а оттуда к мысу Доброй Надежды.

– Не в Китай? И вас не соблазнила возможность наведаться к великому хану?

– Нас соблазняла надежда вернуться домой, пока мы не отдали концы, мастер Марло.

– И всё-таки быть так близко… Неужели у вас на борту не было никого, кто бы читал Марко Поло? Я не спрашиваю о вашем капитане. Том Кэндиш не читал ничего, кроме неоплаченных счётов. Но кто-то же должен был…

– Я читал о путешествиях Марко Поло, – отозвался Уилл.

– Вы, сэр? – удивился Марло.

– О, он не такой простой моряк, каким кажется, – улыбнулся Том.

– О, сэр, я и не думал, что ваш брат – простой моряк, – запротестовал Марло. – Увы, мастер Уилл, вас не было на борту, вот в чём беда. Ах, Китай, Китай! Сказочный Пекин… Великий хан… Узкоглазые женщины… Зенократа, которая прекрасней любви самого Юпитера, ярче серебра Родопов, белее снегов на скифских холмах… Извините, это строки из моей пьесы. Я не говорил вам, что недавно сочинил пьесу? В ней говорится о Тамерлане. Вы слыхали о Тамерлане? – Монгольский завоеватель четырнадцатого века, – откликнулся Уилл.

– Сэр, вы слишком хороши для своей профессии. И в то же время хороши недостаточно. Монгольский завоеватель, говорите? Да это дьявол в человеческом образе! Они называют Аттилу бичом Божьим, но это имя гораздо больше подходит Тамерлану. Я использовал его в своей пьесе. Он был хромым, между прочим. Благородного рождения, но далёкий от власти. И всё же завоевание было у него в крови. Центральная Азия, Персия, Турция, даже Индия – трудно даже поверить в это. Европа лежала перед ним за пятьдесят лет до того, как пушка впервые ударила со стен Константинополя. Но он повернул на Восток. Ведь что представляла собой Европа по сравнению с Великой Китайской империей?

– И этот человек завоевал Китай? – поинтересовался Том.

– Он умер, – ответил Марло хмуро. – На пути к Великой стене. Он хотел посмотреть, как она рассыплется в пыль под его буреподобным натиском. Великий человек. Человек насилия, мастер Шоттен. Иногда эти два понятия совпадают. При условии наличия всего остального, конечно. Но Тамерлан угрожал самим небесам, вызывал на бой врагов.

– Сэр, – прервал его Шоттен, – вы богохульствуете!

– Действительно. Тысяча извинений. Снова строчка из моей пьесы. Они застревают у меня в голове. Но, по правде говоря, я часто богохульствую. О, я – дьявол во плоти, мастер Шоттен. В смысле владения словами. Со словами у меня появляется всё, даже разрушительный натиск самого Тамерлана. Слова, а ещё мысли. Хозяин, ещё пива для моих друзей!

– Нет, – отрезал Шоттен, – сегодня мы выпили достаточно, да и час уже поздний. – Он встал, покачнулся и снова сел. – Доброй ночи, мастер Марло. Спасибо за ваше гостеприимство, но я не пью с богохульниками.

– Пора, Уилл, – Том Адамс тоже встал. – Мэри будет беспокоиться.

– О, пусть они идут, – зашептал, наклоняясь через стол, Марло. – Ты силён, как бык, и в то же время неглуп. Ты плавал по морям и сражался в битвах и в то же время начитан о путешествиях и приключениях других людей – а только это и могут позволить себе бедные педерасты вроде меня. Побудь ещё часок. Но не здесь. Пойдём со мной, завоюем себе другие места. – Оставьте парня в покое, мастер Марло, – прорычал Шоттен, снова пытаясь подняться на ноги. – Дома его дожидается лучшая в мире жена. А вы, сэр, пьяница, развратник и безбожник. Это дурной человек, Уилл, несмотря на его ум. А теперь, сэр, хватайтесь за свою шпагу и получите от меня по морде.

– Я вовсе не обижаюсь на ваши слова, мастер Шоттен. Вы говорите правду. Я поэт, сэр, человек идеи. Я задам вам один вопрос: вы моряк, сэр, плавали по всему свету… Скажите, разве ваш маршрут от Плимута и обратно был целиком и полностью распланирован? Разве каждый ваш шаг не был связан с исследованием, изучением, риском? Но вы плыли вперёд, движимые жаждой познать этот мир! Мне, сэр, не хватает вашей смелости, и всё же я пытаюсь исследовать этот мир по-своему. Мой мир – это мир моего воображения, воображения других людей. Его-то я и изучаю. Я иду напролом там, где другие отступают, где они даже не решаются взглянуть опасности в глаза из боязни получить подзатыльник. Иногда и на мою долю выпадают колотушки. Но каждый раз я становлюсь умнее, узнаю всё больше. Ваш друг мне нужен только для того, чтобы узнать побольше о моряках, ведь они возвеличили нашу страну. Я хочу узнать их обычаи, их страхи, их верования. Может быть, я напишу пьесу о море. Но в таком случае я должен узнать море по крайней мере из вторых рук.

– Хорошо сказано, мастер Марло, – сказал Уилл. – И я принимаю предложение. Иди домой, Том. Иди и забирай с собой Тима. Скажи Мэри, что меня задержали дела. Знаете, мастер Марло, они обращаются со мною, как с ребёнком, а ведь Том младше меня. Они думают, что у меня нет собственной головы на плечах.

– Сомневаюсь, что она у тебя есть, – заметил Тим Шоттен. – Это в тебе говорит пиво. Во всяком случае, мы заботимся не о голове на твоих плечах. Ладно, Том, пошли. Он сам сказал, что он достаточно взрослый, чтобы самому отвечать за свои дела.

Марло помахал им рукой.

– Пусть они идут, Уилл. И, ради Бога, зови меня Китти. Мы с тобой подружимся, это точно. Для начала – что ты думаешь о хорошем ужине? Я голоден, как волк.

– Да, сэр, хорошая мысль, – согласился Уилл.

– Китти.

– Китти. Хотелось бы, чтобы в голове в самом деле не так шумело…Уилла качало из стороны в сторону, язык не слушался. Марло – действительно странный тип, но в уме ему не откажешь…

– Они подают здесь хорошую баранину.

– Здесь, милый Уилл? Здесь, в этой жалкой забегаловке? Идём лучше ко мне домой, здесь недалеко, и я накормлю тебя царским ужином. Нет, императорским. Сам Тамерлан не отказался бы от него. Ты будешь Тамерланом, а я – твоим рабом. Твоей наложницей, если захочешь. Твоей Зенократой. О, Зенократа, божественная Зенократа… Прекрасная – слишком грубый эпитет для тебя. – Он оттолкнул свой стул и встал. – Но сначала надо найти подходящую кухарку.

Они шагали по тёмной улице, спотыкаясь на булыжной мостовой, смеясь, словно дети. Неожиданные взрывы юмора Марло были так же захватывающи, как и неожиданные полёты его фантазии. Вдруг он остановился, поднял круглый булыжник и наугад запустил его в темноту. Камень звонко шлёпнулся о черепичную крышу, скатился вниз и шлёпнулся в грязь.

– Сейчас налетит свора подмастерьев, – проговорил Уилл. – Давайте лучше сматываться, пока не поздно.

– Если они появятся, я буду драться. – Марло вытащил шпагу из ножен, покрутил над головой и стал наносить уколы воображаемому противнику. – Я могу быть и отчаянным драчуном, несмотря на все мои заумные разглагольствования.

– Нисколько в этом не сомневаюсь, – рассмеялся Уилл, отступая на безопасное расстояние. – Смотрите, не пораньте сами себя.

– Себя, себя… Что касается меня, то я брожу тёмными ночами по улицам и убиваю несчастных калек, стонущих под заборами, а иногда хожу по городу и отравляю колодцы.

– Снова строчка из вашей пьесы?

– Нет, нет, – сказал Марло неожиданно задумчиво. Он лихо загнал клинок в ножны. – Напал на хорошую мысль. Использую её когда-нибудь. Конечно же, я использую её, чтобы описать какого-нибудь злодея. Да. Приходит идея. Бумага! Мне нужна бумага. Зайдём на постоялый двор…

– …И поедим, если вы не против, мастер Кит, – предложил Уилл, хватая его за руку. – Я умираю от голода, да и не могу же я совсем не возвращаться домой.

– Да, конечно, тебя ждёт твоя жена Мэри. Но ты её не любишь, она сварлива…– Что такое?

– О, прости меня, Уилл. Я не думал оскорблять тебя. Я просто рассуждал так: ты молод, следовательно, Мэри должна быть молода. Ты красивый, следовательно, она должна быть прекрасна. Ты умён, значит, Мэри по меньшей мере не глупа. Ты моряк, которому по роду своей работы приходится проводить месяцы вдали от брачного ложа. И всё же ты не торопишься поскорее добраться до этого ложа. Вывод: несмотря на свою молодость, красоту и ум, Мэри тебе не по вкусу.

– Сэр, вы суете нос в мои личные дела.

– И за это я снова прошу прощения, дорогой Уилл. Больше не буду. Но скажи мне, ты действительно проводишь месяцы вдали от суши?

– Да, это так. Между прочим, отплываю через неделю.

– Со своими друзьями? Через неделю? – Марло обнял его за плечи. – Так вы оплакивали в таверне это событие?

– О Господи, нет, конечно. Мы праздновали это событие. Я получил свидетельство о присвоении звания капитана. А корабли по нашим-то временам так просто не дают. Во всяком случае, такие, на какой попал я.

– Как таинственно. Я раскрою эту тайну, но сначала поужинаем. Надо торопиться. Проходи сюда.

– Вы говорили о девушке, которая приготовит нам ужин, – напомнил Уилл.

– Девушке… – Марло визгливо хихикнул. – Девушке… – Он взял Уилла за локоть и потянул его в тень, падавшую от домов в узком переулке. – Я слышу, одна как раз приближается.

– Но…

– Тс-с-с, – шикнул Марло. – Как ты насчёт кусочка пирога для начала, чтобы заморить червячка? Он будет нежным и податливым, и ты сможешь запустить свои пальцы в… Это всё вино. Вино и тёплая компания твоих друзей-моряков. Ну, Уилл, моя палка уже достаточно крепка, чтобы не ударить лицом в грязь во время поединка. Пощупай сам.

Уилл поспешно отдёрнул руку.

– Верю вам на слово, мастер Кит.

Но Марло с помощью своего удивительного дара уже заронил в его мозг эту мысль. Впрочем, нет. Мысли и желания были с самого начала. Дьявол, затаившийся в низу живота, старался вырваться наружу всякий раз, когда возбуждение или излишек пива давали ему такую возможность. Это был диагноз, поставленный Мэри. Её средством была молитва. А Марло, оказывается, тоже был в лапах этого демона.

– Я вижу, вы там, молодые господа, – проговорила, приближаясь, девушка. – Прячетесь от меня? Не найдётся ли у вас пенни для бедной девушки?

– Пенни? – вскричал Марло. – Пенни для такой милочки? Подойди поближе, мы взглянем на тебя.

Она немедленно подбежала – невысокое, полненькое создание с распущенными волосами и на удивление красивыми чертами лица. На ней были жёлтая юбка и корсаж, украшенный алыми оборками. Волосы её были непокрыты, ноги босы.

– Пенни, милочка? – повторил Марло. – Получишь шиллинг, если понравишься нам.

– Напрасно, Кит, – пробормотал Уилл, – нам понадобится ещё одна.

Отступать он не намеревался. Достаточно крепка для поединка… Боже, он даже вспотел. Но слишком часто он занимался самоудовлетворением, а потом ненавидел себя по утрам. Так почему бы не гневаться на себя из-за стоящей причины? Он будет в море почти год, и там утешить его будет некому, кроме себя самого.

– Нет, – ответил Марло. – Никакой ещё одной. – Он достал из кармана монету. – Целый шиллинг, мадам, если позабавите меня и моего друга.

– Шиллинг… – откликнулась она эхом и протянула руку, но Марло ловко отправил монету обратно в карман.

– Только если позабавишь нас. Она кивнула:

– Постараюсь, сэр. И вас, и вашего друга.

– Но послушайте… – начал было Уилл.

– Доверься на эту ночь мне, – прервал его Марло. – Милочка…– Он протянул руку и положил девушке на бёдра, потом повёл пальцы вверх – по животу, по груди, наконец взял её за подбородок. – Она будет нам помогать. Но сначааа мы доберёмся до моего дома.

– До вашего дома, сэр? – встревожилась девушка. – Я знаю неплохое поле тут недалеко, вниз по улице. А ночь сегодня тёплая.

– Тебе не причинят зла, крошка, – успокоил её Марло. – Ты видишь перед собой двух людей чести. Впрочем, если боишься, можешь не ходить. А этот шиллинг не замедлит найти себе другую хозяйку.

– О, я иду, сэр. Я иду. Это далеко?

– Совсем близко. Кстати, как тебя зовут?

– Мэгги, сэр.

– Мне нравится. Мэгги… Я буду звать тебя Мэг. А так как мы теперь друзья, называй меня Кит, а моего товарища – Уилл. Мы ведь друзья, Мэг?

– О да, сэр, – отозвалась она, – Кит.

– Хорошо. Идём же ко мне домой. Но мы пойдём так, как ходят джентльмены, сопровождающие леди, – под руки.

Уилл пожал плечами и взял девушку под левую руку.

– Забавный ты парень, Кит.

– Вовсе нет. Я просто думаю, Уилл. В этом секрет моего гения. Ты можешь стать таким же, нужно лишь потренироваться. А теперь повели Мэг – хоть она и не красавица.

– А я и не утверждала этого, сэр, – запротестовала та.

– Мне нравится твоя честность. Ты ведь просто-напросто женщина, не более того. Ты обладаешь определёнными качествами, которые понадобятся нам сегодня вечером. Я закрываю глаза и могу вызвать в своём воображении твои груди, твой округлый живот. Я могу раздвинуть твои ноги и посчитать волоски, в то время как ты, в сущности, можешь быть в тысяче миль от меня. Поэтому реальность может быть слегка иной, но только в деталях, а не в целом. А так как моё воображение находится в моём распоряжении, а не в распоряжении природы, то будь уверена, милая Мэг, что те качества, которыми ты обладаешь и которые не совпадут с картиной, нарисованной мной, могут только разочаровать меня. Так почему бы не закрыть глаза и не воспользоваться своей собственной рукой, сэкономив таким образом шиллинг? Да только потому, что со временем этот способ тоже теряет новизну и привлекательность. Поэтому придётся удовольствоваться тобой. Но, боясь разочарования, я сам должен усилить твою привлекательность. Например, когда я хочу наверняка получить удовольствие от выпивки, я ставлю стакан на стол, складываю руки и рассматриваю драгоценную влагу в течение получаса, прежде чем отхлебнуть из него. Так и с тобой – я веду тебя к себе домой, чтобы рассмотреть тебя, насладиться твоим обществом, поболтать о том, о сём – всё это время сохраняя своё желание. И оно будет расти и расти до тех пор, пока я не брошусь в твои объятия и мы оба не будем уверены в том, что именно мы собрались проделать.

Она хихикнула точно так же, как это делал Марло.

– Да, сэр, – сказала она, – вы действительно чудно рассуждаете.

Но её саму уже разбирало желание – пальцы её крепко обхватили руку Уилла. Да, прав был Тим Шоттен. Связался я с дьяволом. Но как заманчиво…

Ступенька скрипнула под тяжестью Уилла, и Марло отчаянно зашипел:

– Мой хозяин считает, что развлекаться с девицей у себя дома – это всё равно что пригласить к ужину дьявола.

– С девицей? – Мэг расхохоталась. – Сэр, вы шутник.

– Ш-ш-ш, – снова шикнул Марло и отворил дверь. – Не дворец, конечно, но всё-таки дом. – Он шагнул в темноту. – Сейчас найду трут, погодите.

Замерцала свеча, и Мэг шагнула в комнату. Уилл поспешил за ней. Комната была большая, но скудно обставленная. Кроме кровати у окна, здесь стоял стол, застланный бумагой и заваленный разрозненными листами рукописей, посреди которых и горела свеча. Два стула виднелись из-под груды одежды и ещё какого-то хлама, который Марло сейчас и стряхивал на пол. У дальней стены была свалена ещё куча листов – некоторые связаны в пачки, другие торчали поодиночке. С вершины этой бумажной горы время от времени соскальзывали странички, словно предвестники лавины, в любой момент готовой сорваться вниз. В углу стоял буфет, под ним – ночной горшок, заполненный доверху. Сквозь закопчённое оконце вряд ли можно было что-то увидеть даже днём, воздух был спёртый и зловонный.

– Это из-за бумаги, а не от горшка, – заверил Марло. – Впрочем, горшок тоже довольно долго тут стоял. – Он открыл окно и опорожнил горшок наружу. – Ну, а теперь, милая Мэг, мы сначала чего-нибудь поедим. Вон там, в буфете, ты найдёшь сыр, хлеб и бутылку вина. Тарелка только одна, но мы же друзья, не правда ли? По крайней мере, стаканов целых два.

– А обещал целый банкет, – Уилл присел на один из стульев.

– Разве же это не банкет, дорогой Уилл? Что такое еда? Главное – это вино и хорошая компания. Вино у меня прекрасное, ну а насчёт компании… Вот мы с тобой, лучшие друзья, а вот крошка Мэг. – Он поймал её за руку, когда она ставила бутылку на стол. – Ты ведь совсем недурна, а, Мэг?

– Благодарю вас, сэр, – улыбнулась она, уже вполне освоившись с необычностью обстановки.

– Тогда поцелуй меня. Хорошо поцелуй, милашка. Не торопись, пусть это продлится подольше.

Она наклонилась к нему, высунув кончик языка. Уилл перебирал листы бумаги. Всё-таки это возбуждало – смотреть вот так на них. Марло, кажется, именно этого и добивался.

– А теперь Уилла, – сказал, вставая, Марло. – За свой шиллинг ты должна стараться за двоих.

– По крайней мере в кровати уместимся все трое, – согласилась она, наклоняясь к Уиллу.

– Только не касаться её, Уилл, – скомандовал Марло. – Не касаться, кроме как губами и языком, иначе нарушишь все удовольствие.

Мэг засмеялась, когда их губы встретились, и её дыхание слилось с дыханием Уилла. На ужин она, судя по всему, ела лук, но даже это действовало возбуждающе. Усилием воли он не давал своим рукам подняться и обнять её. Я околдован, думал он. Околдован этим сумасшедшим, как и предупреждал Тим Шоттен. Но уйти сейчас – означало струсить. Даже если бы на это хватило сил.

Марло запер дверь:

– А теперь давайте начнём наш банкет. Раздевайся, Мэг. И ты, Уилл. Ночь тёплая. О, не волнуйтесь, – поспешил успокоить он, заметив написанное на их лицах удивление, – я от вас не отстану. – Его шпага грохнула об пол. Мэг рассмеялась и, вырвавшись от Уилла, принялась лихорадочно расстёгивать корсаж. Чтобы не остаться в одиночестве, Уилл снял камзол, бросил его на пол, стянул рубашку. И вот все трое стоят, совсем нагие, – странный контраст: Мэг оказалась полнее, чем выглядела поначалу, и к тому же старше, с большими обвисшими грудями, выпуклым животом и широкими бёдрами. Марло же выглядел ещё тоньше и младше, чем казался; узкие плечи, выступающие рёбра, тонкие ноги… На фоне этой худобы его инструмент казался вдвое больше обычного размера. Подпрыгивая на месте, он поддерживал его рукой.

– Закалённый в боях, Уилл, – проговорил он. – О, это самый настоящий дьявол. Он не торопится, дорогая Мэг. Ну, просто пуританин! Иди, примемся за него вдвоём. Уилл вскинул руки, защищаясь от них, и от резкого движения его стул какое-то мгновение балансировал на задних ножках, прежде чем свалиться с грохотом назад. Казалось, содрогнулось всё здание. Задыхаясь от смеха, Мэг навалилась на Уилла сверху. Только Марло внезапно посерьёзнел, встал на колени и приложил ухо к полу, прислушиваясь.

– Тс-с-с, – зашипел он, – подождите.

Снизу в пол застучали палкой. «Прекратите шум, мастер Марло», – прорычал голос снизу.

– Конечно, конечно, мастер Кроу, – отозвался Марло. – Это я свалился с кровати.

– Вы один там? – потребовал ответа хозяин. – Я не потерплю продажных женщин в своём доме.

– Я тут с другом, – признался Марло. – Он морской капитан. Скажи что-нибудь, Уилл!

Уилл сел и потёр затылок. Мэг тоже поднялась и, обняв его сзади, за шею, начала дразнить, касаясь спины твёрдыми сосками.

– Доброй ночи вам, мастер Кроу, – отозвался он.

– Потише, сэр, потише. Люди спят. Марло прижал палец к губам:

– Мы должны быть осторожней. Жаль будет, если придётся продолжить наше празднество на улице. Оставь его, милая Мэг. Это было только начало. Разлей вино и нарежь хлеб. Вставай, Уилл, и принимайся за еду. Но сначала мы выпьем за нашу прекрасную компанию. – Он сел, держа стакан в руке. – Придётся тебе пить из моего, Мэг. Итак, Уилл. Джиллингем, говоришь? Сельская школа, конечно. А какой университет потом?

Уилл медленно поднялся, взял другой стул. Он впервые садился за стол нагишом. Мэг резала хлеб на тарелке, Марло уже держал в руке кусок сыра. Уилл сомневался, что сможет что-нибудь проглотить. Он был слишком поглощён своей наготой, этими грудями, двигавшимися в дюйме от его лица, удивительно возбуждающим запахом немытого тела.

– Не было никакого университета, Кит, – выдавил он. – Меня отдали в ученики мастеру Диггинсу, когда мне было двенадцать.

– Корабельщик в двенадцать лет? – Марло отхлебнул вина. – А я тратил время впустую, занимаясь никому не нужным образованием. И всё же я больший невежда, чем ты… Ты не пьёшь. Уилл осторожно отхлебнул. Он впервые пробовал вино и не был вполне уверен, понравилось ли ему. Мэг выхватила у него стакан и толкнула его с хохотом по столу, вино брызнуло из уголков её рта и растеклось по обнажённым плечам. Сыр, которым она закусывала, противно поскрипывал на её зубах.

– Только в делах, связанных с морем и кораблями, – отметил Уилл.

– Этого достаточно для большинства людей. Ты, вероятно, даже знаешь немного по-гречески. Мой греческий далёк от совершенства. Но в математике, астрономии и даже, кажется, в самом знании мира ты по крайней мере равен мне. Потратив впустую годы своей жизни, без всякой награды – даже в перспективе её не видно, – я обнаруживаю, что уступаю новоиспечённому морскому капитану.

Мэг снова наполнила стаканы. Она села на край стола, выставив пухлое белое бедро, другую ногу поставила на колено Марло. Она сидела лицом к Уиллу, постоянно улыбаясь и позволяя бёдрам всё время как бы невзначай слегка раздвигаться. Уилла охватило страстное желание стиснуть обеими руками эти бедра, раздвинуть их как можно шире и зарыться лицом в кудрявую поросль тёмных волос. Околдован. Он отхлебнул сразу полстакана.

– Наградой тебе будет бессмертие твоих стихов, – сказал он. – Самому не верилось – он сидит здесь, голый, а напротив сидят такие же голые мужчина и женщина, и они все вместе обсуждают столь тривиальные вещи. Наверняка он спит и сейчас его разбудят, встряхнув за плечо, Том и Тим Шоттен.

– Ха, – фыркнул Марло. – Бессмертие. На кой оно будет нужно мне или даже тем червям, которые пообедают останками моего инструмента? Даже если оно и придёт, что само по себе маловероятно. Ты не слышал этих джентльменов, воображающих, будто они разбираются в литературе, когда они разбирали мои произведения. Даже не их, а просто мои способности. А твоё имя, Уилл, встанет в один ряд с именами Дрейка, Фроби-шера, Хокинса…

– Никогда.

– Что?! А корабль, на котором ты уходишь через неделю? Разве ты не идёшь сражаться с испанцами? Я слышал, сам Дрейк снаряжает экспедицию. Норрис будет командовать войсками. – Я плыву не с Дрейком. – Уилл поднял свой стакан. – Я не плыву ни с кем из них.

– Ага, вот тайна, которую я почувствовал с самого начала, дорогой Уилл. Временами твоё поведение не лучше моего. Говорят, моё не доведёт меня до хорошего. Твоё приведёт к тому, что тебя забросают на улице камнями, если узнают о твоих речах. Ты не собираешься воевать с испанцами?

– Я отплываю с голландской экспедицией, снаряжаемой одной торговой компанией из Амстердама. Мы собираемся двигаться на север и постараемся достичь островов пряностей, идя на восток вдоль северного побережья Европы и Азии.

Марло вскочил так неожиданно, что Мэг чуть не свалилась со стола, едва успев ухватиться за него.

– С голландцами, а не с англичанами? Скажи мне, почему так?

– Причина очень простая. Я штурман. Я знаю о море больше, чем сам Фрэнсис Дрейк. Я мог бы вычислить курс корабля, идущего на край света и обратно, используя при этом только свою голову и вот эти десять пальцев. Но я не могу командовать, Кит. Я не благородного происхождения.

Как легко было говорить все это в такой компании! Как легко слова складывались в предложения, выражая всё, что наболело у него на душе!

– Ты часом не бастард? – заметил Марло. – А что, голландцы дадут тебе командовать кораблём?

– Вряд ли. Но это дело национальности, а не знатности или богатства. В их флоте нет ни одного джентльмена, по английским представлениям.

Марло задумчиво кивнул.

– Я думал, что ты простой моряк с некоторыми зачатками образования. Теперь я начинаю понимать, что ты к тому же настоящий мужчина. С опасными взглядами, кстати. Но привлекательными. И у тебя есть честолюбие. Скажи же, что у тебя есть честолюбие, Уилл!

– Да, у меня есть честолюбие, – ответил Уилл. – Для дела. Ты понимаешь, Кит?

– О да, это я могу понять. Я тоже так думаю. Но разве сражаться с испанцами – это не дело?

– Каждый болван, мало-мальски способный прокладывать по карте курс, может поколотить испанцев и отобрать у них золото. – Не спорю. – Марло встал, широко расставив ноги, поднял бутылку над головой и принялся ловить ртом вино. – Том Кэн-диш, конечно же, не рядовой болван. Соберись-ка с силами, Мэг. Я чувствую, ко мне идёт желание. Смотри, как он встаёт! Клянусь, вино пошло мне на пользу. Давай договоримся, Уилл: разреши мне первому забраться на Мэг. Кстати, я более к этому готов.

– Пожалуйста, – согласился Уилл. – Я посижу здесь и выпью ещё вина.

– Посидишь там? – вскричал Марло. – Посидишь там?! Но это же совсем неинтересно. Мы должны вдвоём за неё приняться. Так что я начну с более подходящего для этого отверстия, а тебе достанется её рот. Вернее, пусть ты достанешься её рту.

– Да, мне тоже так больше нравится, – заявила Мэг, и не успел Уилл сообразить, что к чему, как она раздвинула его ноги и встала на колени между ними.

Неописуемым рывком он отшвырнул своё тело назад, успев только подхватить стул в дюйме от пола. Мэг упала лицом вниз.

– Проклятый мошенник! – запричитала она. – Я разбила себе губу.

– Уилл? – Марло поставил пустую бутылку на стол.

– Никогда губы женщины не прикоснутся к моему члену, – заявил Уилл. – Это неприлично.

– Неприлично? – Марло был искренне изумлён. – Но, дорогой Уилл, предположим, что акт любви совершается обычным путём, – как может что-то, связанное с ним, быть неприличным?

– И грешно к тому же, – сказал, задыхаясь, Уилл.

– Опять же, Уилл, любовь доступных женщин грешна сама по себе, как утверждают некоторые плохо осведомлённые люди. По сравнению с ней все остальные грехи – ничто.

– Грешно, – продолжал настаивать на своём Уилл, сидя на краю кровати. – Это мера нашей низменности как мужчин. Нет необходимости доводить дело до конца. Плотская любовь предназначена для продолжения рода после женитьбы. Люди похотливы и ищут удовольствий там, где их не должно быть, так же как многие ищут удовольствия в драках и убийстве других людей – а сражение и убийство должны считаться гнусной необходимостью. Но завершить преступление… Вот ты, Кит, приставив шпагу к горлу противника и зная, что ты должен убить его, – разве ты сначала, ради удовольствия, отрежешь ему нос и уши?

Марло обдумывал такую перспективу. – Вообще-то мог бы, если бы мне не была противна кровь. В нашей жизни не так уж много удовольствий, а в загробную я не верю. Нет на свете мужчины – если он не евнух, – который бы хоть раз не вонзил своё приспособление в другую женщину, кроме своей жены, или по крайней мере не мечтал бы об этом – а это, в сущности, одно и то же.

– О Боже! – Мэг поднялась с пола и взяла платье. – Вы нанимали меня для того, чтобы покувыркаться со мной в постели, а не для разговоров. Давайте мой шиллинг, я ухожу.

– Не выполнив своего дела?

– Дела? – Она негодовала. – Какого дела, господа? Я разливала вам вино и подавала еду. Если я сейчас лягу на спину, то только для того, чтобы уснуть. Посмотрите на себя. Вам не удастся поднять ваши отвисшие закорючки, если даже вы вставите в них деревянные подпорки. Давайте сюда шиллинг, и по-хорошему разойдёмся.

– Не видать тебе его, милашка Мэг.

– Ошибаешься, дорогой Кит. Давай его сюда, иначе я так закричу, что даже мёртвые сбегутся.

– Спаси меня Господь от этой обозлённой ведьмы! – Марло дотянулся до штанов, пошарил рукой в кармане и кинул ей монету. – По крайней мере не шуми, уходя.

Она повертела монету у свечки.

– Не поддельная, – пробормотала она. – Радостный сюрприз! Не забудьте помолиться за меня, мастер Уилл. Этой ночью я ещё на шаг приблизилась к аду.

– Жаль, – сказал Марло. – Из-за тебя я потерял целый шиллинг. Ну ничего. В любом случае, женщины – только незначительные обстоятельства в жизни мужчин. Они слишком нетерпеливы. Все бы им поскорее, поскорее, поскорее. Мужчины же лучше знают, что им надо, и поэтому могут приняться за дело не в такой спешке. – Он взял бутылку: – Пустая. Это тоже Божье благословение, только в другом обличье. Спиртное притупляет чувства, Уилл. В небольших количествах оно помогает замедлить плотские процессы. Но когда его слишком много, оно может испортить весь вечер.

– Боюсь, что я уже испортил вечер тебе, – проговорил Уилл, собирая с пола одежду. – В конце концов я простой моряк, мастер Марло. Я не люблю долго тянуть, когда мне подворачиваются маленькие радости жизни. Когда мне хочется женщину, я стремлюсь вонзить ей своё оружие как можно быстрее и как можно глубже. Я всего лишь плебей, мастер Марло.

– Не прибедняйся, Уилл. Что ты делаешь?

– Как что? Одеваюсь. В постель затащить вам больше некого.

– Уилл, Уилл, – обнял его за плечи Марло. – Ты думаешь, я собирался лечь в постель с той шлюхой? Она должна была только раззадорить нас, так сказать, нагулять нам аппетит для того, что должно последовать дальше. Ты только положись на меня и представь, что я не Кит, а прелестная Китти. Разве я не обещал стать твоей любовницей? Твоей Зенократой. Для меня существует только одна женщина – та, которую создал я сам, в своём воображении. Но даже она не сравнится с красотой истинной мужественности. Я сочинил для тебя отрывок из пьесы, Уилл. Как необычно для моего пола, моего умения владеть оружием, моей природы и моего имени, – как необычно быть в мыслях столь женственным и слабым. Но каждый воин, которого не обошла Фортуна и который жаждет славы, богатств и побед, падёт жертвой Красоты и Любви… Ну, как? Если Тамерлан мог сказать это, понять это – кто мы такие, чтобы подавлять наши инстинкты?

Уилл натянул рубашку.

– Ты смущаешь меня своим красноречием, Кит. Боюсь, что ты слишком высокого происхождения для меня. Ты пьёшь вино, а я существую, накачиваюсь пивом.

– Тогда скажи мне одну вещь, Уилл. Эта мысль часто приходила мне в голову. Ты – моряк, а моряки проводят в море долгие месяцы, не имея никого рядом, кроме таких же мужчин. Как вы там обходитесь с этим делом?

Уилл нахмурился:

– Должен признаться, никогда об этом не думал. Мне не доводилось быть в море дольше нескольких месяцев за раз. Я предпочитаю дожидаться возвращения на берег.

– Так мне лучше было бы позвать сюда Шоттена? Подумай сам, Уилл. По два года и больше в море, и даже если удаётся раздобыть женщин, то только иссушенных цингой. Будь уверен, к концу того путешествия каждый человек на судне нашёл себе подходящего товарища. Как и я теперь. Уилл, Уилл… – Кит обнял его сзади, руки двинулись вниз, пальцы коснулись уже трепещущего заветного места… Господи, думал Уилл, я не должен сидеть здесь. Я не должен поддаваться этому – этому чудовищу. Мне надо оттолкнуть его, вырваться отсюда. Боже, как я околдован. А Марло уже стоял перед ним на коленях. – А вот и он, – прошептал он. – Стоит, как боевой флаг, вызывая на бой всякого. А мой… – он бросил презрительный взгляд вниз, – иначе как ничтожным его не назовёшь. Нет. Только не двигайся, Уилл. Сиди так и дай мне полюбоваться на тебя. Я мог бы стоять так, на коленях, целую вечность. Знаешь, что бы я сделал, если бы ты был моим? Я бы выдернул все волоски с твоего живота. Выдернул все, один за другим. Какая изысканная пытка! И когда я закончил бы, этот жезл остался бы один, во всей своей красе.

– Ради Бога, Кит! – Уилл сомкнул колени. – Ты живёшь в мире своего воображения слишком долго. Моя одежда…

– Нет, подожди. Расскажи мне о Мэри. Я знаю, я нарушаю своё обещание. Но я хочу помочь тебе, Уилл. Посмотри на себя – высокий, сильный мужчина, пышущий здоровьем и энергией, красивый, талантливый и умный, честолюбивый и настойчивый. И несчастный. Из-за того, что она не любит тебя? А ты – ты её любишь?

– Я женился на ней, Кит.

– Это не ответ, Уилл.

– Я любил её долгие годы. Я действительно любил её. – Уилл вздохнул. – И я всё ещё люблю её. Мои пальцы зудят – так мне хочется коснуться её тела. Но она считает физическое влечение нечестивым и с трудом его переносит.

– И такой человек, как ты, Уилл, терпит такое обращение от своей жены?

– А что, ты посоветовал бы совершать бесконечное насилие в своей собственной постели?

Марло хихикнул:

– По крайней мере занимательно.

– И поверь, Кит, я делал это не раз. Но чего ради? Она лежит неподвижная, как труп, пока я занимаюсь своим делом. А когда я выдыхаюсь, она встаёт на колени рядом с постелью и молится за спасение моей души. И ведь она права. В Библии написано то же самое, что говорит Мэри.

– Да будь она проклята, эта Библия, Уилл! Если бы Господь Бог не предназначил наши инструменты для такого пользования, будь уверен, он нашёл бы другой способ оплодотворения женщины. И всё же, ты ведь рассказал мне не все. Обладание прекрасной женщиной, которая всё-таки должна уступать, как бы неохотно она это ни делала, – оно бы удовлетворило любого мужчину. Но не тебя.

Уилл рассматривал своё тело. Как билось его сердце при мысли о том, что он не выйдет отсюда, пока Марло не добьётся своего! Да и сам он не так уж торопился уйти. Не из-за Марло, нет. Но сдаться этим страждущим пальцам… И как он хотел рассказать свою историю! Как он хотел этого с той самой первой ночи! Но кому? Кому? Тиму Шоттену?

– Завоёвывать, – пробормотал он. – Бесконечно. Как твой Тамерлан, Кит.

– А-а, – отозвался Марло. – Вот мы и дошли до истины. Это я и подозревал. Ты хотел бы, чтобы тебя понимали. Хотел бы не обладать, но разделить все поровну.

– Не только тело, клянусь тебе, Кит. Я хотел разделить рассудок. Я хотел разделить надежду и страх, боль и восторг, честолюбие и разочарование…

– Но перво-наперво – тело. Ведь оно и есть источник нашей надежды, наших страхов, нашей боли и восторга, наших устремлений и разочарований. Да, чувствовать нежные женские руки или, ещё лучше, губы, тянущиеся к сокровищу, которым ты обладаешь, – и всё же ты отказался от Мэг.

– Обычная шлюха? Понимания не купишь за деньги. – Уилл вздохнул, взял в руки пустую бутылку и посмотрел на неё. – Кроме того, это грешно. Как говорит Мэри, задача женщины – принимать, а не давать.

– А-а, – протянул Марло. – Ты разговаривал с ней об этом.

– И зря сделал. Я думал, что понимание может прийти через обсуждение, через проникновение в душу друг друга. Но с тех самых пор она смотрит на меня глазами, в которых затаился ужас.

– И она выражает мнение всех женщин, по крайней мере, в Англии. В Европе. Во всём мире. Женщины есть женщины, а мужчины – мужчины, и от этого никуда не деться. Чтобы получить больше, мы должны погрузиться в мир своей фантазии. Так было с Зенократой. Она моя, Уилл, потому что я создал её. Когда я прибегаю к помощи своих рук, я представляю, что это её руки. Создай в своём воображении такую женщину, Уилл. Представь её красоту, представь себе её, жаждущую твоих объятий. Она может стать твоей, Уилл, каждый раз, как ты закроешь глаза. Я дарю её тебе. Закрой же глаза, Уилл, позволь мне стать на время такой женщиной.

– И, открыв глаза, снова стать одиноким и разочарованным? Марло пожал плечами.

– Разве не такова судьба мужчины? Мы можем только уповать, что, прибыв на небеса, не испытаем такого же разочарования. Но сегодня, Уилл, – сегодня я вознесу тебя в рай, когда Зенократа, зная твоё желание и твою силу, подведёт тебя к самым вратам рая, перед тем как освободить твой дух.