Глава 5.

Глава 5.

Несколько дней армия двигалась вдоль побережья, затем, пройдя через горное ущелье, повернула в глубь острова. Люди шли по шоссе, подобного которому Уилл раньше никогда не видел. Оно было столь широким, что по нему в ряд могли проехать три повозки; по сторонам росли деревья, регулярно попадались почтовые домики, хозяева которых спешили накормить и обслужить генералов и принца. По прикидкам Уилла, армия состояла приблизительно из сорока тысяч воинов – бесконечная живая гусеница из закованных в латы солдат. Солнце сверкало на красных, зелёных, золотых, белых доспехах, теряясь на чёрных; оно блистало на кончиках копий, ветер развевал разноцветные флажки на шлемах командующих. Всё это походило на огромный, постоянно меняющийся калейдоскоп. Но над всем этим скопищем людей поднималось одно знамя, видневшееся тут и там, – белое полотнище, вышитое розами; на нём красовался герб в виде золотого веера – боевой штандарт принца Иеясу. К тому же каждый воин его армии носил свой длинный меч в белых ножнах. Токугава в походе.

А с ними Уилл Адамс из Джиллингема, что в Кенте. Невероятная мысль. Да, Мельхиор и Якоб, конечно, подумали так.

– Умереть в этой далёкой стране, сражаясь за языческого принца, поднявшего бунт против законного господина? – вскричал тогда Якоб – Ты в самом деле сошёл с ума.

Но в этой стране сражение, храбрость, честь были единственными путями к богатству. И ему дали меч. Только один, как и подобало обычному человеку, но он висел на боку в белых ножнах, как и у остальных; его постукивание по бедру при ходьбе заставляло кровь быстрее течь в жилах. Без доспехов – по всей Японии не нашли бы лат подходящего размера. Но в его задачу не входило кидаться в гущу резни: он шагал в замыкающих рядах, а за ним громыхали повозки с орудиями, рядом с которыми тряслась наспех обученная команда пушкарей. По его мнению, они были ещё не готовы. Он не знал, был ли он сам готов. Но инстинкт подсказывал, что он приближается к водоразделу в своей жизни.

Как начальнику артиллерии ему дали и коня. Он мало понимал в верховой езде и не хотел позориться перед знатью рода Токугава. Поэтому он вёл свою лошадь в поводу перед первой упряжкой быков, вдыхая пыль, поднятую мириадами ног впереди. Капитан Уильям Адамс. Но теперь это не имело значения. За этой победой может последовать мир мечты…

Но будет ли победа? В армии Токугавы царили уверенность и решимость. Ожидалось, что вскоре к ним присоединятся другие могущественные кланы – Като и Асано, которые поддерживали Иеясу в походе на Киото. Но это был всего лишь предлог. Истинной их целью была Осака. Не штурмовать замок, не уничтожить квамбаку, а всего лишь воздать почести его матери и её фрейлинам. Таково было официальное объяснение. Иеясу хотел всего лишь спасти квамбаку от влияния злоумышленников – тех, кто боялся власти Токугавы, кто сам хотел управлять от имени мальчика Хидеери. Потому что мятеж на севере – не что иное, как приманка, чтобы выманить Токугаву из оплота центральной власти. Когда армии вступят в сражение, придворные, недовольные правлением Иеясу, объявят его изменником и обнародуют свои домыслы о том, что он хочет сам стать сегуном. Многие из знатных феодалов поднимут оружие в защиту молодого Хидеери, среди них – могущественный клан Мори, знаменитый генерал Икеда из Бизена и Сацума, правители южного острова. Последуют ли Тадатуне и его отец за своим господином? Как странно – выступать против них. А если одно из его пушечных ядер убьёт Тадатуне? Он вспомнил юношу с благодарностью, которую не омрачило их расставание.

Но теперь в дело пошло не только честолюбие. Душой заговора против Иеясу был Исида Мицунари по кличке «Полицейский»; он был премьер-министром в правительстве Хидееси и теперь изо всех сил старался удержать власть в своих руках, хотя и был не главным даймио среди тех генералов, что последовали за ним. Провозглашая Иеясу вне закона, Мицунари попытался захватить в качестве заложников жён и семьи четырёх генералов рода Токугава в летней резиденции в Осаке. Большинству удалось скрыться, но супруга господина Хосокава, обнаружив свой дом окружённым, убила своих детей и себя, не пожелав попасть в лапы «Полицейского». Если в сердце любого из Токугава и была истинная ненависть, то направлена она была на одного лишь человека: Исиду Мицунари.

Поэтому это была война не на жизнь, а на смерть, по крайней мере для даймио. Генералы горели жаждой мести и рвались в бой. Кто бы ни победил, побеждённому можно было не ожидать помилования. Как не похоже на Европу, где в мясорубке гибли простые солдаты, а их начальники и семьи могли ожидать соответствующего уважительного отношения и современного освобождения за выкуп. Здесь же скорее простой солдат мог рассчитывать на помилование, но его командир должен был сражаться до последнего, а в противном случае самому распороть себе живот в церемонии харакири. Ужасающая мысль.

А к какой же категории относился он, Уилл Адамс? Он не был самураем. И всё же он не сомневался, что его имя хорошо известно генералам Западной армии – так называлась армия Мицунари, в отличие от Восточной, возглавляемой Токугавой. Представь, что тебя швыряют под ноги Асаи Едогими – жалкого пленника, которому она отдала лучшее, что имела, и который в ответ на это перешёл на сторону её врага. От этой мысли стыла кровь в жилах, потом так же быстро озноб переходил в жар. Не только потому, что позади Едогими почти наверняка будет стоять Пинто Магдалина, но и из-за оборотной стороны медали. Представь только, как Асаи Едогими и её фрейлин волокут, пленных, к Иеясу.

Что за мысли. Что за мысли. Мысли, в которых не должно быть и следа вины. Именно в этом заключалось самое поразительное. Куда подевался раздираемый сомнениями человек, отплывший из Англии, чтобы присоединиться в Текселе к голландскому флоту? Да, этот человек умер. Возможно, он умер ещё до того, как простился с женой. Он, конечно, умер в один из дней того страшного перехода через Южное море. Теперь он родился заново? Или его просто доставили в рай? Или в ад? Но сомнения всё же были поначалу. Может быть, их отзвук все ещё витал где-то в подсознании, заслонённый величием того, что он делал сейчас. Он шагал на сражение, единственный европеец среди армии чужестранцев. Сомневаться можно будет в последний предсмертный миг. Или в последний миг, после которого наступит вечная жизнь.

Но допустит ли принцесса Асаи Едогими, чтобы её захватили живой? Не последует ли она примеру жены Хосокавы и не совершит ли сеппуку /воины называли это харакири/, предпочтя смерть плену? А за принцессой – её фрейлины? Нож, входящий в нежную смуглую плоть. Он почувствовал, как покрывается холодным потом.

Армия останавливалась. Облако пыли, висевшее перед ним, оседало, следовавшие за ним повозки, скрипя, замедляли ход и вставали. Дорога все так же бежала меж невысоких холмов, ограничивавших видимость, но вдалеке Уилл разглядел крыши домов – по-видимому, какой-то город. И с такого расстояния все услышали вой сигнальных рожков и крики людей. – Подождите здесь, – приказал Уилл канонирам и поскакал к голове колонны. Солдаты смотрели ему вслед без всяких эмоций; они вполголоса разговаривали между собой, прислушиваясь к звукам битвы.

– Уилл Адамс?

– Господин Косукэ! – Доспехи на секретаре выглядели нелепо.

– Спешивайся, и поскорей.

Уилл скользнул вниз и опустился на колени. Он не заметил принца, сидящего на складном стуле у своего коня и окружённого офицерами.

– Поднимайся, Уилл Адамс, – сказал Иеясу. – Что за спешка?

– Я услышал звуки битвы, мой господин, и…

– …Поскакал туда. Это хорошо, Уилл Адамс. А вот и гонец. Лошадь самурая была вся в мыле; всадник кинулся из седла прямо в ноги Иеясу.

– Передовые посты Западных, мой господин Иеясу. Наш авангард наткнулся на сильное сопротивление и отступил. Сейчас они ждут приказаний.

– Этот город – Огаки? – спросил Иеясу. – Пусть они разбивают лагерь. И все остальные тоже.

– Но, господин принц, – начал было протестовать один из генералов, Като Есиаки, худощавый, со злыми глазами ветеран корейской кампании, – они же скажут, что вынудили нас остановиться!

– Я умираю от жажды, – произнёс принц Иеясу и протянул руку. Сукэ быстро подал хозяину плод хурмы. Иеясу взял фрукт, посмотрел на него и улыбнулся.

– Вот что вас ждёт, господа: сегодня ночью Огаки будет нашим.

Он разжал пальцы, и хурма упала на землю. Его стража с криками кинулась подбирать её и делить между собой.

– Ну, а вот этого я никак не пойму, Сукэ, – прошептал Уилл.

– Все очень просто, Уилл Адамс. Этот фрукт по-японски называется «огаки». Они посчитали это знамением.

Дождило. Монотонный бесконечный мелкий дождь сыпался с неба, погружая окружающий мир в дымку. За ней расплывались очертания холмов, терялись контуры долины. Пыль сначала прибило дождём, потом развезло в грязь. Восточная армия замерла в своих палатках, обложив Огаки. Последний отдых перед битвой? Уилл надеялся, что дождь скоро кончится. Сегодня двадцатое октября 1600 года. Это по меркам европейцев. Для японцев это двенадцатый день поры Холодных Рос года Крысы, в правление императора, которого ни один солдат этой армии, за исключением даймио, никогда в жизни не видел. Точнее сказать – так как термин «холодные росы» оказался единственно правильным, – следовало помнить, что через три дня этот сезон кончается и придёт «Начало Седых Морозов». В любом случае, его пушки не смогут показать себя наилучшим образом.

А им, похоже, придавалось большое значение. Он стоял на задворках постоялого двора, конфискованного для размещения штаба. Принц Иеясу сидел в центре на вышитой циновке, его сыновья и офицеры стояли вокруг на коленях. Говорил Косукэ но-Сукэ, собирая воедино разрозненные кусочки полученной информации, показывая что-то на большой разноцветной карте, расстеленной на полу перед принцем.

– Наш авангард вышел сюда, мой господин, – сказал Сукэ, опуская ладонь на группу холмов милях в двадцати к северо-западу от Огаки. – Они хотели двигаться дальше между холмами к Большим топям, но перед нами сконцентрированы большие силы неприятеля.

– Сколько? – поинтересовался Иеясу, не повышая голоса.

– Много, господин Иеясу. Господин Хосокава сообщает, что число их установить затруднительно, но никак не меньше восьмидесяти тысяч воинов. Восемьдесят тысяч! Армия, которая потребовала бы напряжения всех сил любого европейского государства: а ведь это была гражданская война.

– Есть ли новости от Кобаякавы из Чикудзена? – спросил Иеясу. – Он уже присоединился к Западной армии?

– Пока нет, мой господин. Но сообщают, что он движется к нам. Иеясу кивнул.

– Мы выступим завтра и присоединимся к авангарду.

– Разве Западная армия не будет сражаться перед Огаки, господин Иеясу?

– Лучше, если бы они занялись именно этим, – сказал принц. – Но они втянутся в проход между горами. «Полицейский» – не генерал. Он предпочитает прятаться, а не сражаться. Косукэ но-Сукэ, сообщай мне постоянно о местонахождении Кобаякавы. А теперь оставьте меня. – Его рука приподнялась. – Ты останешься, Уилл Адамс. Все головы повернулись в его сторону и тотчас снова отвернулись. Командиры выполнили коутоу и подались к выходу, Уилл слышал шорох их шагов и перешёптывание. Комната опустела, и он остался наедине с Токугавой. Для чего? Как бьётся его сердце.

Но ширма сдвинулась вновь, и вошёл юноша. Очень молодой, едва ли ему больше пятнадцати, прикинул Уилл. В руках у него был поднос с маленькой бутылочкой сакэ и чашкой. Встав на колени у ног хозяина, он замер.

– Готовы ли твои пушки открыть огонь, Уилл Адамс? – спросил Иеясу.

– Думаю, что да, мой господин принц, – ответил Уилл. – Хотя дождь неблагоприятен для пороха.

– Дождь прекратился. Подойди ближе.

Уилл пересёк комнату и преклонил колени рядом с принцем. Юноша смотрел на них обоих из-под полуприкрытых век и, казалось, почти не дышал. На нём было кимоно, но без нижней набедренной повязки. Пояс уже развязан. Его нетерпеливая юность являла собой незабываемую картину.

Иеясу наполнил чашку, отхлебнул.

– Я беседовал о тебе со своим секретарём, Косукэ но-Сукэ. И за эти месяцы я много думал о тебе, Уилл Адамс.

Он снова наполнил чашку, протянул её Уиллу:

– Пей.

Уилл осторожно отхлебнул тёплую жидкость. Оба продолжали напряжённо разглядывать возбуждённую наготу юноши, прислушиваясь, несомненно, к собственному телу. Боже мой, подумал Уилл, меня гипнотизируют.

– Что бы ты сейчас делал дома, Уилл Адамс?

Не задумываясь, Уилл отхлебнул ещё глоток сакэ – без приглашения – и заметил, как вздрогнули ресницы юноши.

– Без сомнения, я был бы сейчас в море, мой господин Иеясу, но стремился бы оказаться на суше. В октябре у нас погода очень похожа на здешнюю.

– В октябре?

– Это название месяца, мой господин Иеясу.

– А что оно означает?

– Это очень просто, мой господин Иеясу. Оно означает восьмой месяц года. Иеясу снова наполнил чашку и, сделав глоток, усмехнулся. – Твой народ полностью подчинён математике в своём подходе к жизни. Я хотел бы, Уилл Адамс, чтобы ты обучил меня математике. В Японии она используется недостаточно.

– Сделаю всё, что могу, мой господин принц.

– И звёздам. Косукэ но-Сукэ говорит, что ты сведущ в звёздах, знаешь их все по именам и даже можешь предсказывать их положение на небесах.

– Это часть науки навигации, мой господин Иеясу, в которой должен разбираться каждый моряк.

– Я изучу и её. Я хочу узнать побольше о кораблях и морях. Ты построишь для меня корабли, Уилл Адамс.

– Я, мой господин? Последний корабль я строил много лет назад, но даже тогда я был всего лишь плотником на судоверфи, а не конструктором. Сомневаюсь, что мне это под силу.

Юноша терял силы. Иеясу протянул руку, коснулся пальцем его пениса, и тот снова напрягся. Убрав руку, Иеясу впервые взглянул в лицо Уиллу.

– Тем не менее ты построишь мне корабль, Уилл Адамс. Не бойся моего гнева, если ничего не выйдет, но в случае удачи рассчитывай на мою щедрость и благосклонность. Будущее моего народа – в кораблях, Уилл Адамс. Мы находимся посреди океана, полностью окружены морями, но мы не знаем их. Когда Хидееси отправился в Корею десять лет назад, его планы чуть не рухнули из-за нескольких китайских джонок, а, насколько я понимаю, корабль, на котором ты пересёк океан, больше и лучше любого китайского судёнышка.

– Вас волнует судьба страны, мой господин Иеясу?

– А кого она оставляет равнодушным, Уилл Адамс? И запомни: теперь это и твоя страна. Хотя от исхода событий ближайших трёх лет зависит то, что нам удастся для неё сделать. Ты отправился за мной в поход. Почему?

Дыхание мальчика изменилось, стало учащённым и прерывистым, поднос в его руках дрожал. Казалось, все его тело разбухло. Всего лишь под действием воображения?

– Я иду под вашим командованием. Мой господин Иеясу.

– Других причин нет? – Иеясу протянул чашку. – Тебе не нравится этот мальчик?

– Мой господин… – Уилл почувствовал, как загорелись его щеки. – Мне непривычны обычаи вашей страны.

– Ты как португальские священники, которые разносят по стране свои хитроумные доктрины бесчестья, – сказал принц. – Они называют нас содомитами и утверждают, что мы обречены на вечное проклятие. Но нам не нужны пустые слова. Я игнорирую речи священников, ибо это люди, отрёкшиеся от плоти. Но секретарь сказал мне, что ты женат?

– Да, мой господин Иеясу.

– И у тебя есть ребёнок. Это хорошо для мужчины. Но, женившись, чего ещё ты можешь достичь с женщиной?

– Мой господин…

– Красота, на которую можно смотреть, – сказал Иеясу. – Но разве этот юноша не прекрасен? Скоро он достигнет совершенства. Жаль только, что это продлится недолго. Но тебе этого не понять. Ты хочешь женщину.

– Мой господин…

Совершенство было достигнуто, но, как и сказал принц, через секунду закончилось. Левой рукой юноша подхватил извергающееся семя, а правая почти роняла поднос. Расширенными глазами он уставился на своего господина. Иеясу махнул рукой, мальчик задом попятился к двери и исчез.

– Теперь ты видишь, – сказал принц, – он послужил мне. Когда я смотрел на него в эту секунду, кровь быстрее забегала в моих жилах.

– В моих тоже, мой господин Иеясу.

– Но ты молод и легко возбуждаешься. Я же – старик. Может быть, даже не столько по годам, но я жил слишком долго. Знаешь ли ты, сколько раз я водил клан Токугава в битву, Уилл Адамс?

– Нет, мой господин Иеясу.

– Я тоже не знаю. Как не знаю того, скольким детям я прихожусь отцом. Но сейчас значение имеют битвы. Ты когда-нибудь дрался в бою?

Его торговый корабль входил в состав флота, когда англичане сражались против Непобедимой Армады. Но при Аннабоне он бился вместе с голландцами.

– Один раз, мой господин Иеясу.

– Тебе было страшно?

– Думаю, что да, мой господин. Я был среди своих товарищей, шедших в бой. Больше делать было нечего. Когда они побежали, я побежал тоже.

Иеясу взглянул на него.

– Ты человек странной честности, Уилл Адамс. Ни один японский воин не признается в том, что бежал с поля боя. Но ты ведь был простым солдатом. Как ты сказал, появляется общее духовное чувство, когда наступаешь плечом к плечу с другими на ряды неприятеля. Естественно, в этом чувстве сливаются как страх, так и храбрость. Задача командира как раз и заключается в том, чтобы храбрость не исчезла, а превозмогла трусость. Но и командиры знают страх. Как и генералы. Попробуй представить себе страх, который знаком генералам, командующим моей армией, Уилл Адамс.

– Я понимаю, мой господин Иеясу.

– Это страх, который нужно преодолеть вдохновением – вдохновением, необходимым, чтобы заразить других. Поэтому я должен заставить мою кровь бурлить, как у молодого мужчины. Но что мне делать с плотью? Нет такого потаённого уголка в женском теле или в женской душе, которого бы я не узнал. Это пресыщенные создания, цепляющиеся за ноги мужчины, как вьюнок, и ограничивающие свободу движения. Мужчины же и мальчики более чисты. К ним и подходить можно с другим настроением. Этот мальчик мог раскрыть нам своё сердце, просто стоя на коленях, как не смогла бы это сделать ни одна женщина, потому что она обращена на свой внутренний мир, у неё нет внешних признаков возбуждения. И поэтому моя кровь начинает бурлить. И всё же, наверное, недостаточно. Иногда мне хочется чего-то большего. Ты понимаешь меня, Уилл Адамс?

– Я не уверен, мой господин Иеясу, – ответил Уилл со смутным беспокойством.

Иеясу улыбнулся.

– Потому что твои желания ограничены. Ты непонятен и загадочен для меня, как не был непонятен ни один мужчина до сих пор. Ты такой огромный, почти гигант. Священники не такие высокие. Даже португальцы уступают тебе. И в тебе есть что-то такое, что присуще только тебе. Это видно и в твоей речи, и в том, как ты стоишь, – нечто, не свойственное простому человеку.

– Тогда я должен извиниться, мой господин Иеясу. Меня называли самонадеянным даже мои соотечественники.

– Так что, Уилл Адамс, ты для меня представляешь проблему. Твоя самонадеянность, как ты её называешь, невыносима для меня. Следует ли мне отрубить тебе голову? Но ты сам чем-то привлекаешь меня. Следует ли мне возвысить тебя над твоими товарищами? – Мой господин…

– Если я прикажу тебе раздеться – ты послушаешься? Уилл с трудом втянул воздух в лёгкие. Да, он знал, что к этому идёт. Как долго? И всё же он бросился в эти волны, справиться с которыми ему не под силу. А кроме того, его кровь тоже все ещё бурлила.

– Если прикажете, мой господин Иеясу.

– А если мне захочется получить больше, чем от этого юноши?

Уилл облизнул пересохшие губы.

– Я подчинюсь вашим приказам, мой господин Иеясу. Любым. Боже мой, думал он, что я наделал.

Иеясу продолжал улыбаться.

– Это хорошо. Но я не хочу заставлять тебя, Уилл Адамс. Мне доводилось принуждать людей раньше. Это зачастую забавно и всегда возбуждает. Но мне кажется, что, если я заставлю тебя, мне останется только отрубить тебе голову. Думаю, нужно предоставить всему идти своим чередом. Будущее покажет. Но сейчас мне хотелось бы кое-что выяснить. Ты посещал принцессу Едогими в её опочивальне.

– Да, мой господин Иеясу.

– И она тоже приказывала тебе?

Уилл смотрел в белесые глаза не отрываясь. Теперь в них не осталось ничего от расслабленности и отдыха; каждый вопрос, каждое, слово вонзалось, как стрела. Ум принца оказался столь же острым, как и у Марло.

– Да, господин. Но я был счастлив подчиниться этим приказам.

– Ты хотел бы любить принцессу Едогими?

– Это было бы очень легко, мой господин Иеясу.

– И за это тоже следовало бы отрубить тебе голову, Уилл Адамс. Принцесса Едогими настолько же выше тебя, насколько луна выше земли. Ты представляешь её себе любовницей Хидееси, но она – Асаи, принцесса, отданная квамбаку для закрепления дружбы, потому что в таком случае он не разведётся со своей женой Сугихара.

– Это я понимаю, мой господин Иеясу. Но я перестал бы считать себя мужчиной, если бы не оценил её красоты. Я не настолько глуп, чтобы рассчитывать больше чем на мимолётную благосклонность. Кроме того, я сам не захотел бы большего. Моё сердце уже занято. – Твоей женой? Уилл заколебался.

– Увы, мой господин, мой брак не был благословлён счастьем.

– Полукровкой?

Голова Уилла дёрнулась от изумления:

– Я не подозревал, что вы знаете о её существовании, мой господин Иеясу.

– Это моя работа – знать обо всём, Уилл Адамс. Так именно поэтому ты последовал за мной? В надежде получить Пинто Магдалину?

– Думаю, причина в этом, мой господин. По крайней мере, в моём сердце.

Иеясу улыбнулся.

– Она вне досягаемости, Уилл Адамс. По крайней мере, при теперешнем положении вещей. А для тебя она такой и должна остаться. Она – создание Едогими, а ты сам можешь судить о том, какой властью может пользоваться принцесса, когда захочет. А теперь позволь мне сказать тебе, почему ты последовал за мной, а не остался умирать с голоду в «аду» в Осаке. Я – Минамото, то есть моим самым первым предком был Минамото Есие, сын микадо Сейва и следующий претендент на престол. Это было много веков назад, но до сих пор я остаюсь вторым принцем в стране как глава семейства Токугава. Сегунат всегда принадлежал мне по праву. Я знал об этом с рождения, знал, что мой долг – свергнуть кузенов-узурпаторов из семейства Асикага. Но чего стоит долг, который невозможно выполнить? Если твой долг призовёт тебя на обратный склон неприступной скалы – что будет с его исполнением, если ты погибнешь, карабкаясь по заснеженным уступам? Долг требует ответственности, Уилл Адамс. Ответственности за успех, которая не даёт тебе растратить силы в красивых, но бесполезных жестах. Мой отец и отец моего отца – прекрасные люди, но они были, к сожалению, совершенно лишены амбиций и склонны к сохранению уже имевшегося. Поэтому их могущественные союзники постепенно отошли от них, и я начал свою жизнь, имея в запасе только фамильное имя нашего клана – Токугава.

Я начал служить у Оды Нобунаги и вместе с Третоми Хидееси завоевал для него всю Японию. Нобунзгама умер и империя досталась Хидееси. Я воспротивился этому, вёл под моим флагом только своих родичей, тогда как его армия была столь же многочисленна, как песок на берегу моря. И всё же он не смог победить меня. Я женился на его сестре, и мы стали друзьями.

Хидееси был великим человеком, Уилл Адамс. Я уважал его. Но я не могу уважать женщину, которая, будучи принцессой, имеет наклонности шлюхи, или мальчика, который, по общему мнению, не в своём уме. И всё же число моих друзей невелико, потому что я остаюсь принцем Токугава. Шакалы всегда сбиваются в стаю, чтобы победить тигра, но тигру значительно труднее найти себе собрата. За мной сейчас шагают все мои люди до последнего солдата, за исключением гарнизона в Эдо. И всё же, Адамс, Западная армия насчитывает вдвое больше воинов. Это не пугает тебя?

– Я слышал, мой господин Иеясу, что вы – величайший полководец этой страны и всего света.

– Мне кажется, ты впервые превратился в льстеца, и это мне не нравится.

– И тем не менее, мой господин, я слышал об этом.

Иеясу повернул голову к Уиллу. Совершенно очевидно, что он не привык ни к малейшей оппозиции, пусть даже в мыслях других людей.

– Я великий полководец, Уилл Адамс. Если бы я им не был, то за эти восемьдесят семь битв мне уже не один раз пришлось бы совершить сеппуку. Но величие к генералу приходит не на поле боя. Обнажить меч и вдохновить своих людей на битву – это задача каждого командира. Величие генерала и полководца проявляется до сражения – в тех мерах, которые он предпринимает, чтобы не получить поражения. Я изучал эти вопросы много лет, помня о том, что в решающий момент я наверняка окажусь в меньшинстве и что мои враги – как сейчас – будут иметь преимущество в выборе позиции. Я должен разбить их, поэтому они решили выжидать. Я тоже ждал. У меня была вера в свою звезду, в своё имя, в свою судьбу. И судьба привела твой корабль и твои пушки ко мне. И, возможно, даже тебя самого, Уилл Адамс.

– Восемнадцать пушек, мой господин Иеясу? – спросил Уилл. – Из которых с нами только двенадцать? И в сезон дождей, когда земля мягка и податлива? Надеюсь, что вы не пожалеете о своём выборе.

– Двенадцать орудий, – сказал Иеясу. – Это больше, чем во всей Японии. На стороне Западных будет одно, возможно – два. Их предоставят португальцы. Видишь ли, Уилл Адамс, двенадцать орудий не выиграют битву, если неприятель пересилит меня в умении или тактике, но эти двенадцать пушек дадут мне победу просто самим фактом своего присутствия.

– Я не понимаю вас, мой господин Иеясу. Иеясу кивнул:

– Я развлекал тебя беседой не просто так, Уилл Адамс. Слушай.

В коридоре раздались шаги, и секунду спустя ширма раздвинулась, впустив Косукэ но-Сукэ:

– Гонец с запада, мой господин Иеясу.

Иеясу кивнул, и в комнате возник ещё один человек. Его одежда промокла насквозь, обувь была измазана в грязи, но два меча свидетельствовали, что это самурай. Он опустился на колени, но по знаку Иеясу тут же поднялся.

– Говори.

– Меня прислал мой господин Кобаякава, господин принц. Он приказал мне передать, что сегодня ночью Исида Мицунари уйдёт из Огаки и отступит к озеру Бива. Он присоединился к остальной Западной армии у Секигахары, Большого болота, и будет ждать вас там.

– Почему он уйдёт из Огаки даже без арьергардной стычки?

– Потому что в Секигахаре, как вы знаете, дорога приводит в долину, вследствие чего вы не сможете окружить Западную армию. Вам придётся сражаться на узком участке, где от ваших пушек будет меньше проку, – так считают они.

– А что Кобаякава?

– Он командует правым флангом Западной армии, мой господин Иеясу. Он будет находиться на возвышении к югу от дороги, в самой деревне Секигахара. Оттуда он воспрепятствует любой вашей попытке обрушиться на Западных с фланга.

– И всё же он подчинится моей команде. Скажи своему господину, что, когда зажигательная стрела взовьётся прямо вверх над моим штандартом, он должен завязать бой с находящимися слева от него силами Западных.

– Да, мой господин Иеясу.

– Хорошо. А теперь скажи мне вот что. Ты говорил о Мицунари, как будто он главнокомандующий. А что с Мори Терумото?

– Господин Терумото вернулся в Осаку для защиты квамбаку и его матери. Но главнокомандующим назначен господин Икеда из Бизена, а не Исида Мицунари. Это по его приказу Мицунари должен покинуть Огаки. Иеясу улыбнулся.

– Тогда передай господину Кобаякаве следующее. Скажи ему, что неприятель сам отдал себя в мои руки. Всё, что от него требуется, – это выполнить свою задачу, и победа за нами. А теперь ступай.

Гонец выполнил коутоу и удалился. Косукэ но-Сукэ ждал, поглядывая на Уилла.

– Мы выступаем с рассветом, Сукэ, – сказал Иеясу. – Сообщи генералам. Прекратился ли дождь?

– Да, мой господин Иеясу. На улице туман, и облака по-прежнему низкие.

– Спасибо, Сукэ. Поднимай генералов. Секретарь поклонился и вышел.

– Случилось то, чего я боялся, мой господин Иеясу, – сказал Уилл. – В такую погоду от пушек никакого толку.

– Твои орудия уже выстрелили, Уилл Адамс. Потому что, не будь их, я сомневаюсь, что Кобаякава решился бы перейти на мою сторону. Именно об этом я и говорил перед этим.

– А без него мы бы проиграли сражение?

– Без него выиграть битву было бы сложнее.

– А вы не боитесь, мой господин, что как вы вели переговоры с одним из командующих Западной армии, так и их генерал может связаться с кем-нибудь из ваших союзников?

– Любая война – это переговоры и предательство. Но всё же здесь в любом случае сыграют роль твои пушки. Потому что какой дурак покинет полководца, имеющего двенадцать орудий? По крайней мере, до его поражения. А если я потерплю поражение в этой битве, Уилл Адамс, это будет конец моей жизни. И твоей тоже, если ты достаточно сообразителен. Попасть в плен после поражения – это последнее дело для мужчины. Побеждённый воин – это человек без чести, без права на существование, за исключением разве что рабства у своего победителя. Но в твоей стране все по-другому.

– Нет, мой господин Иеясу. Если только он сражался не изо всех сил…

– Но, Уилл Адамс, если он проиграл, то это и означает, что он не сражался изо всех сил. Либо это, либо то, что ему вообще не стоило сражаться. Мужчина должен выбирать, лучший он или не лучший, до битвы, а не в её разгаре. Но для тех, кто поступает именно так и побеждает, Уилл Адамс, – для них мир недостаточно просторен. Запомни это. Я предпринял эту кампанию из-за твоего корабля и, следовательно, из-за тебя. Я считаю тебя своей звездой, своим небесным знамением, знаком, которого я так долго ждал. После победы, Уилл Адамс, ты получишь всё, что пожелаешь.

– Я поражён вашей щедростью, мой господин.

– Тогда не забывай об обязанностях, которые неотделимы от прав, – сказал Иеясу. – Ты носишь только один меч. Сукэ даст тебе второй. А теперь ступай. Приходи снова на рассвете.

Рёв сигнальной трубы разнёсся в ночи, подбросив Уилла с постели. Спросонья он долго не мог унять дрожь – снова лил дождь с завидным постоянством и упорством, пропитывая саму темноту, проникая даже сквозь деревянный навес, возведённый канонирами для своего командира, превращая землю в непролазную грязь, превращая тело в студень, пробираясь в самые кости и не давая согреться.

– Он поднялся и протянул руку за своими двумя мечами. Своими двумя мечами. Этот день может стать последним его днём на этой земле. Боже мой, никогда раньше ему не приходилось просыпаться с такой мыслью.

– Орудия готовы, Уилл Адамс. – Солдат стоял в дверях. Звали его Кимура. Хороший солдат, значительно более опытный, чем его командир.

– А армия?

– Авангард уже выступил.

– Я должен идти к господину Иеясу, – сказал Уилл. – Я вернусь и сообщу, что нам будем приказано делать.

Он надел шлем – единственную часть доспехов, которую удалось подобрать по его размерам, – и поспешил сквозь мрак. Металлические пластины хотя и давили на голову, но в какой-то мере защищали от лившейся сверху воды. Ноги разъезжались в грязи, вокруг бесплатными тенями сновали люди. Темноту вспарывали звуки сигнальных горнов, с каждой минутой земля всё больше становилась похожа на болото. Выстрели из пушки, и ядро засосёт туда, как воду в губку. Это если им удастся зажечь запал. От аркебузиров толку будет не больше.

На него кто-то налетел. Он пригляделся – на японце были доспехи и два самурайских меча в белых ножнах. Однако в отличие от самурая он не разразился ругательствами, а виновато улыбнулся.

– Я споткнулся из-за грязи, Уилл Адамс.

– Я тоже споткнулся, – успокоил его Уилл. – Удачи тебе сегодня.

– Удачи всем нашим друзьям. Я искал тебя вчера вечером, но кругом было слишком много народу. Теперь времени больше не остаётся. Принцесса Едогими велела передать тебе это.

Не успел Уилл полностью осознать происходящее, как половинка глиняного кольца очутилась в его руке. Сравнивать её с имевшейся второй половинкой не имело смысла. А он предполагал, что следующие вызовы снова приведут его к ней в спальню!

– Я должен уйти, пока это возможно, – сказал самурай. – Но мне нужно узнать одно: кто из Западных даймио присылал гонца к Иеясу?

Самая прекрасная женщина в Японии. А рядом с ней – Пинто Магдалина со всем тем, что она могла дать. Против кого? Стареющего распутника, зарящегося на трон? А его мечты? Вот в чём вопрос. Мечты об усладах плоти – это на ночь, но мечты о своей стране – это навсегда.

– Я служу Токугаве, – сказал он. – Отныне и вовеки. Японец бросил быстрый взгляд влево-вправо и положил руку на эфес меча.

– Попробуй вытащить его, и я удушу тебя раньше, чем ты обнажишь свой клинок до половины – сказал Уилл. – Мне ни к чему драться по японским правилам. Воин заколебался, глядя на внушительную, дышащую силой фигуру Уилла, потом отпустил рукоять. Он облизнул пересохшие губы.

– Я не буду тебе мешать, – добавил Уилл. – Исчезни из лагеря так же, как и пробрался сюда. Но я не предам господина Иеясу. – Он заколебался. – Подожди. Передай принцессе… Скажи, что я чту её и мою память о ней и буду делать это всегда. Скажи, что я не хочу причинять ей зло, как и принц Иеясу. Скажи, что я молю простить меня за это, но принц Иеясу вернул мне жизнь и вернул мне цель в жизни. И ещё скажи, что он лучше подходит для управления этой страной. Вот мои причины, и надеюсь, что она поймёт меня. Несколько секунд самурай не спускал с него глаз.

– Прекрасные слова, – сказал он наконец. – В Японии, Уилл Адамс, мы приберегаем прекрасные слова и прекрасные мысли для поэтических состязаний, чтобы произнести их перед микадо. Но это игра. В жизни же значение имеют поступки, а не слова. Ты можешь отказаться драться по нашим правилам, но можешь быть уверен – умрёшь ты как японец.

Он отступил на шаг и исчез за углом дома. Что это у него на шее – дождь? Или испарина? Утро, столь холодное минуту назад, стало вдруг очень тёплым.

Он очутился перед дверью дома Иеясу. Часовые скрестили копья, но Косукэ но-Сукэ, в полной амуниции, как всегда, словно ждал за дверями.

– Входи, Уилл Адамс, – сказал он. – Мой господин Иеясу ожидает тебя. Ты уже искупался?

– Что?

– У нас традиция – купаться перед боем, – пояснил Сукэ. – Впрочем, теперь уже поздно. Но мой господин только что закончил купанье и сейчас одевается. Он примет тебя через несколько секунд.

Внутренняя дверь отворилась, и Уилл упал на колени, потом коснулся лбом пола.

– Поднимись, Уилл Адамс. – Иеясу был уже почти полностью облачён в доспехи, помогал ему вчерашний юноша. Второй мальчик поспешно завязывал тесёмки нагрудного панциря, поправлял пояс, пристраивал на место металлические поножи.

– Ты будешь замечательной мишенью из-за своего роста и отсутствия доспехов.

Сказать ему? Но враг не узнал ничего, и планы Токугавы были столь же неуязвимы сегодня, как и вчера. Он не ищет комплиментов, которые могли бы посеять семена подозрения.

– Может быть, ваши люди будут смотреть на меня как на флаг, господин Иеясу.

– Флаг? Это хорошо. Даже больше того. Ты ведь штурман, не так ли? Ты приведёшь нас к победе. Это прекрасно. Я все раздумывал, какое имя тебе дать. «Уилл Адамс» звучит слишком чуждо для наших ушей. А ты ведь теперь один из нас. Я назову тебя Андзин Сама – Главный штурман, и с этого дня тебя будут знать под этим именем. А теперь, Сама, моё первое приказание: поезжай вперёд к линии фронта, и выбери место для своих орудий. Моя армия уже выдвигается.

– Да, мой господин. Надеюсь, что дождь вскоре кончится. – Он кончится, Андзин Сама. В это время года дождь заканчивается довольно быстро. Теперь иди, а потом вернёшься и доложишь мне. Вскоре мы все уже будем на марше.

Один из мальчиков встал на колени со шлемом в руках. Полководец был уже полностью облачён в броню.

– Шлем не нужен, – сказал Иеясу. – Принеси мне вон тот белый платок.

Мальчик повиновался.

– Обвяжи им мою голову. Мальчик повиновался.

– Без шлема, мой господин? – спросил Сукэ. – Вот уж действительно напрасно.

– Все шлемы очень похожи, – ответил Иеясу. – Но по этому платку мои воины узнают меня. Белый – это цвет Токугава. Пусть они следуют за головой в белом.

Дорога была забита шагающими впереди солдатами. Ноги их расплёскивали лужи и месили грязь. Уилл обнаружил, что проще ехать не по мощёной дороге, а напрямик через поля. Вскоре он очутился посреди огромной массы людей и животных, окружённый приглушённым гулом. Было уже почти пять часов, и чернота ночи выцветала, превращаясь в белый утренний туман. По левую руку Уилл увидел отлого поднимающуюся возвышенность, поросшую редкой травой. Почва там становилась каменистой, постепенно превращаясь в монолитную скалу. Дальний её край терялся в тумане.

Справа, за дорогой, запруженной продвигающейся вперёд армией, даже сквозь туман виднелось огромное зарево. Огни были зажжены патрулями Западных, чтобы служить маяками своей отступающей армии. Как и предсказал Иеясу, она отходила всю ночь – несмотря на успех накануне днём. Сейчас они, наверное, заняли подготовленные позиции и поджидают неприятеля; однако всю эту ночь они провели без сна.

Так как, был он уверен в победе? Шансы на неё были довольно велики. Но жизнь его зависела от окончательного выбора человека с труднопроизносимым именем Кобаякава, которого он и в глаза-то никогда не видел. Рукоять короткого меча неприятно давила на живот, когда он ехал верхом, размышляя над этим. Прошлой ночью он вытащил этот меч из ножен и попробовал лезвие – оно было как бритва. Представить, что оно сделает с его животом… Это если он наберётся храбрости использовать его по назначению.

Значит, он боится смерти? Как странно – он чувствовал вообще ничего, знал только, что о завтрашнем дне думать сегодня смысла нет – до тех пор, пока сегодняшний день не закончился. А закончился он не скоро…

Теперь холмы нависали над ним со всех сторон. Он развернул коня и поехал обратно, вскоре снова оказавшись в гуще войска. Солдаты молча приостановились, пропуская его. Солнце уже встало, но туман по-прежнему не позволял видеть дальше сотни ярдов. Они только видели его белые ножны. Чтобы как-то отличить своих, каждый отряд нёс белое знамя, понуро обвисшее под дождём.

Из-за сплошного потока идущих воинов его продвижение вперёд замедлилось до черепашьего шага. Пока что он не увидел ничего такого, что убедило бы его в возможности вообще применить орудия. Дорога превратилась в сплошное болото, и высохнет она не скоро, а земля по обочинам была слишком мягкой. И в довершение этого кошмара для любого артиллериста впереди показались дома, раскинувшиеся вдоль дороги и уходившие в туман, сползавший с холмов. Секигахара. Название, которое он запомнил надолго.

Люди заполнили до отказа узкую улицу. Раздавалось бренчание доспехов, ноги хлюпали в грязи. Людей здесь было даже больше, чем на дороге, – все рвались вперёд, перекликались друг с другом, их начальники на лошадях казались каменными глыбами, выкрикивающими приказы и снова пропадающими. Уилл пришпорил коня, загоняя его в толпу, и сразу с нескольких сторон раздались недовольные крики. Но у кричавших уже не было белых ножен. И на знамени, свисавшем с древка в нескольких футах от него, не было золотого веера. Армия Западных. Его сердце рванулось из груди, и он снова резко дёрнул поводья, разворачивая коня. Кто-то громко закричал почти у самого стремени. Белые ножны. Но всё же недостаточно близко. Двое протянули руки к поводьям, ещё один схватился за меч. Уилл отчаянно рванул собственный клинок из ножен, вонзил шпоры в бока лошади, рубанул направо, налево и обнаружил, что тоже орёт от ярости нечто нечленораздельное. Или это был страх?

Конь попятился, и он чуть не свалился с седла. Человека перед ним уже не было, но он, не переставая, размахивал мечом. Мокрый клинок темнел под проливным дождём, тускло отсвечивая в полутьме. Но влага на нём была кровью. Господи Боже мой, подумал он, я убил человека.

Раздался ужасающий свист, и что-то промелькнуло у него над ухом. Инстинктивно он откачнулся в сторону и тут же вывалился из седла. Его конь почему-то валился тоже, и на одно кошмарное мгновение ему показалось, что его сейчас придавит. Но тут его схватили за руку и выдернули в сторону; до него вдруг дошло, что вокруг – толпа копьеносцев из армии Токугавы. Воздух наполняли свист стрел, завывание сигнальных рожков и рёв труб.

– Остановиться! Всем остановиться! – крикнул офицер, въезжая на коне в толпу солдат. – Прекратить движение!

Стрела воткнулась ему в плечо, и он рухнул из седла. Мгновенно четверо солдат подхватили его и понесли к ближайшему дому. Уилл обнаружил, что где-то выронил меч, но сейчас же ему в руку сунули другой. Он увидел, что улица перед ним странно опустела. Выпустив тучу стрел, Западные снова скрылись в тумане и исчезли за домами, подходившими к самой дороге.

На улице остались пять или шесть трупов, большая часть из них утыкана стрелами. Но один лежал лицом вниз, левая его рука была почти начисто срублена возле плеча. Кровь, вытекая, образовала вокруг большую лужу. Человек, которого убил он. Он взглянул на свою руку – на костяшках пальцев была кровь. Японская кровь, такая же алая, как и его собственная. У него возникло странное желание поднять руку и понюхать свой кулак, но он знал, что от этого его тут же вырвет.

– Уилл Адамс! Уилл Адамс!

Несколько всадников показались из боковой улицы, выкрикивая приказы, загоняя солдат в одну линию. А один звал его по имени. Он повернулся и узнал острые усики и сияющие доспехи господина Хосокавы.

– Что тебе нужно здесь, англичанин?

– Меня послал господин Иеясу, чтобы подобрать удобное место для пушек.

– Здесь такого места быть не может. И тебя чуть не убили. Принцу бы это не понравилось. Бери этого коня и возвращайся. И передай господину Иеясу, что мы ждём его приказаний.

– А что сказать ему об этой засаде, господин Хосокава? Даймио опустил забрало, скрыв за ним большую часть лица. – Мы наступали слишком быстро, а они чересчур медленно отходили. Так обе армии смешались, прежде чем кто-нибудь успел это понять. Но за деревней земля резко подымается, переходя в холмы. Мы подождём здесь до получения приказаний.

Уилл забрался на коня и уже оттуда поклонился.

– Желаю вам удачи, господин Хосокава.

– Того же и принцу. А у нас она уже есть.

Туман внезапно окрасился в багровый цвет – встало солнце.

К восьми часам дождь прекратился, и языки тумана оставались только в низинах да на вершинах холмов. Большинство вершин сияли всеми цветами радуги – флаги, бесчисленные наконечники копий, возвышающиеся над массой шлемов, заполняли их. Ряды армии Западных выстроились в ровную цепь – от вершины горы вниз до дна долины и снизу, снова до верха гор. Дорога на Киото закупорена. Восемьдесят тысяч человек.

Ниже их – Восточная армия, почти равная сейчас по численности: подошли кланы Като и Асано. Воины Восточных пробирались по промокшим насквозь подножьям гор, занимая позиции, выбранные для них принцем Иеясу. Некрутые подножья, но всё-таки склоны, по которым приходилось взбираться. Уилл разъезжал туда-сюда вокруг своих двенадцати пушек, которые тащили уже не только быки – их тянули и подталкивали кучки обливающихся потом солдат. Каждый раз, поднимая голову, он видел молчаливые ряды копий и шлемов. Командуй он неприятельской армией, он не удержался бы от искушения кинуться сейчас всеми силами в массированную атаку. Но, очевидно, это не отвечало их понятиям о чести. А хаос, покинувший дорогу и карабкающийся по склонам, постепенно упорядочивался – каждый отряд выравнивал свои ряды, вытаскивал стрелы из колчанов, проверял тетивы луков. Но разница между двумя армиями была больше обычной из-за несмолкаемого шума, поднимающегося над рядами Восточных отрядов: команд, сливающихся одна с другой, свиста сигнальных рожков, рёва труб, бесконечного бряцания оружием. Он чувствовал себя зрителем какой-то гигантской пьесы либо птицей, парящей над долиной, в которой почти двести тысяч человек собирались истребить друг друга. Хотел бы он сейчас действительно стать птицей и летать в вышине над этим морем копий, наблюдая и, возможно, смеясь над этими глупыми смертными.

Косукэ но-Сукэ направил к нему свою лошадь.

– Мой господин Иеясу приказывает тебе, Андзин Сама, установить орудия здесь. Вон то знамя на вершине принадлежит Икеде из Бизена, главнокомандующему Западной армии. Сбей его, Андзин Сама, и победа у нас в кармане.

Уилл взглянул направо. Позиция действительно выбрана очень удачно – насколько возможно в таких обстоятельствах. Икеда занял склон холмов, спускавшийся к западу, и площадка была относительно ровной.

– Но передайте принцу, что на такой мягкой почве от ядер будет мало толку.

Сукэ кивнул.

– Тем не менее, построй своих людей. Вас будут поддерживать огнём аркебузиры, и сам принц расположится позади твоей позиции.

– Это хорошая весть. – Уилл спешился и тут же по колено ушёл в грязь – Останавливай быков, Кимура, – приказал он своему артиллеристу. – Мы выстроим пушки в линию.

– Слушаюсь, Андзин Сама, – ответил он. Имя уже узнали все. Кимура поспешил к остальным, тащившим пушки, останавливая их резкими гортанными командами. Уилл взглянул влево, там останавливался отряд аркебузиров. Солдаты снимали мешки с порохом и припасами, готовясь к бою. Обучены они были не лучше его канониров и находились здесь только для создания впечатления несокрушимой силы. А где же принц?

Среди стоявших за его спиной людей прошелестел шёпот, он обернулся и увидел подъезжающую группу всадников, спешивших за коренастой тучной фигурой с белым платком на голове и штандартом из белой лакированной бумаги, обозначившим главнокомандующего. Уилл поспешил поклониться.

– Твои пушки хороши, Андзин Сама, – сказал Иеясу. – Вскоре мы будем готовы начать сражение.

– Не могу обещать большого эффекта.

– От них будет много шума, а шум пугает больше, чем кровь. Если он достаточно громкий, – уточнил Иеясу.

– Да, мой господин Иеясу. Могу я пожелать вам всяческой удачи сегодня?

Иеясу улыбнулся.

– Свою удачу я сотворил сам, Андзин Сама. И твою, и всех этих людей. Я творил её вчера и позавчера, на прошлой неделе и на позапрошлой, месяц назад и два месяца назад. Теперь мне вряд ли удастся что-то добавить. Мы сейчас в руках божьих. Жди сигнала.