Свиток четвертый. Ласточка, летящая домой

Свиток четвертый. Ласточка, летящая домой

«Грузный колокол.

А на самом краю

Дремлет бабочка».

Бусон

Госпожа Цутида позвонила мне около полудня. Я вновь извинилась, повторив свою вчерашнюю ложь, что у меня подскочило давление, сильно разболелась голова, и я весь вечер пролежала на диване. Но, возможно, Манами рассказала ей, как мы весело гуляли в Кабуки – тё.

– Конечно, ты не работаешь у меня по контракту, – сказала госпожа Цутида, – ты вольна и делаешь все, что захочешь. Но все-таки Хаттори-сан очень достойный молодой человек и вполне обеспеченный. И поступать так с ним я не вижу смысла.

– А кто это? – в недоумении спросила я.

– Уж и не знаю, что сказать! – вспылила обычно сдержанная госпожа Цутида. – Не получится из тебя настоящей гейши!

– Ну и не надо! – резко ответила я. – Невелика потеря!

Но потом извинилась. Выяснилось, что Хаттори – это фамилия Митихиро. Можно подумать, я должна была это помнить!

Вечером он заехал за мной. Но я отказалась от посещения театра, сославшись на неважное самочувствие. И пригласила его в номер. Когда Митихиро вошел, я заметила, что его глаза блестят, а губы беспрестанно улыбаются.

«Конечно, молодой и здоровый парень, – подумала я, – к тому же холост. Ясное дело, что ему хочется. Ох, уж эти условности их воспитания! Такое ощущение, что он к девушке и подойти боится!»

Я пригласила его присесть и приняла букет из красных роз и белых лилий, оформленный вполне по-европейски. Также Митихиро принес бутылку дорогого французского шампанского. Мы выпили по бокалу и перешли на диван. Я церемониться не стала, опустилась на пол, раздвинула его колени и расстегнула ширинку. Митихиро не сопротивлялся. Он откинулся на спинку и немного сполз бедрами вниз, чтобы мне было удобнее. Стянув трусы, я высвободила «нефритовый стебель» и удивилась, какой он тонкий и короткий. Ну просто мой средний палец! Зато ласкать губами его было удобно. Митихиро скоро перестал сдерживаться и тихо застонал, полностью отдаваясь в мою власть.

Но, не достигнув разрядки, он освободился и осторожно поставил меня на четвереньки. Его «нефритовый стебель» свободно ходил в моих «яшмовых воротах». Мне явно не хватало ни его длины, ни толщины.

«То-то они так любят школьниц, – неожиданно подумала я, пока он усердно пыхтел сзади. – Антон мне рассказывал, что даже публичные дома есть, устроенные словно школьные классы!»

Я невольно улыбнулась этим странным мыслям. Тело было возбуждено, но разум оставался холодным. Возможно, чисто энергетически Митихиро не подходил мне. Или все дело в маленьком размере?

Я притворно постанывала в ответ, а сама вспоминала рассказ Антона о бизнесе среди местных школьниц: «эндзё ко-сай», дословно – субсидированное знакомство. За определенную плату школьницы встречаются со взрослыми мужчинами для самых разнообразных контактов, от вполне невинных ласк до реального полового акта. Поэтому, наверно, в борделях так распространен образ девушки в школьной форме. Неужели все дело только в маленьких размерах?

Я почувствовала, что Митихиро уже «выходит на вираж» и сейчас произойдет «лопание фрукта». Я подыграла ему, изобразив бурный оргазм. Он громко застонал в ответ и дернулся, вцепившись в мои бедра скрюченными пальцами и больно царапая ногтями.

Когда мы приняли душ и накинули махровые гостиничные халаты, я предложила еще выпить. Митихиро налил шампанское и сел на пол. Я устроилась рядом.

– Ты удивительная девушка, – тихо сказал он.

Его английский стал намного лучше. Видимо от чисто физического расслабления, он стал чувствовать себя более раскованно, и это сказалось на качестве речи.

– Ты тоже очень симпатичный, – ответила я и улыбнулась.

Мы начали непринужденно общаться на разные темы. Митихиро спросил меня о семье. Я вкратце рассказала, добавив, что скоро вернусь на родину. Он выразил сожаление о том, что придется расстаться. Мы допили бутылку, и я почувствовала прилив возбуждения. Митихиро был милым парнем и очень нежным. К тому же мне хотелось получить чисто физическое удовлетворение.

«Может, попросить его поласкать меня языком?» – пришла шальная мысль.

Но я знала, что у японцев не принято о чем-то просить женщине, тем более гейше. И оральные ласки происходят только по инициативе мужчины. Но желание нарастало. Тогда я вспомнила, что поза 69 называется «бутон к бутону», и спокойно достала из вазы две красные розы. Митихиро следил за моими действиями с любопытством. Я положила их на пол возле его скрещенных ног, причем один бутон развернула к стеблю другого.

По краске, появившейся на щеках Митихиро, я поняла, что он догадался, о чем речь. Я вопросительно на него посмотрела, и он улыбнулся, кивнув. Мы устроились прямо на полу. Его язык оказался очень умелым, и я быстро достигла желаемого.

Из тетради лекций Сайюри:

«Разворачивание шелка» – женщина лежит на спине, обнимает мужчину за шею и обвивает его спину ногами.

«Переплетающиеся драконы» – женщина лежит на спине и подгибает ноги. Мужчина становится на колени у нее между бедрами и левой рукой поднимает ее ноги к грудям, а правой вводит в яшмовые ворота нефритовый стебель.

«Рыба с двумя парами глаз» – мужчина и женщина ложатся рядом. Женщина закидывает одну ногу на тело мужчины. Мужчина раздвигает ноги и, приподнимая рукой запрокинутую ногу женщины, вводит внутрь нефритовый стебель.

«Прыгающий белый тигр» – женщина опускается на колени лицом вниз. Мужчина становится на колени за ее спиной.

«Козел под деревом» – мужчина сидит, вытянув ноги, а женщина садится на него сверху, спиной к нему. Потом она насаживается на нефритовый стебель. Мужчина страстно обнимает ее за талию и крепко сжимает.

«Утки, летящие в разные стороны» – мужчина лежит на спине, вытянув ноги. Женщина садится сверху спиной к нему и опирается ступнями о постель.

«Сосна с поникшими ветками» – женщина скрещивает ноги и поднимает их кверху.

«Танец двух самок феникса» – мужчина с двумя женщинами. Одна лежит на спине лицом вверх, другая – у нее на животе. Женщина, лежащая на спине, подгибает ноги, а та, что сверху, садится на нее так, что их яшмовые ворота оказываются рядом. Мужчина сидит, вытянув ноги, и попеременно проникает нефритовым стеблем в верхнее и нижнее отверстие.

«Кошка и мышка в одной норе» – одна женщина и двое мужчин. Один мужчина лежит на спине, раздвинув ноги. Женщина лежит сверху и глубоко вводит нефритовый стебель. Другой мужчина ложится сверху на женщину и вводит нефритовый стебель в яшмовые ворота.

Когда Митихиро ушел, я упала на постель и закрыла глаза. Но было еще довольно рано, и уснуть я не могла. Настроение отчего-то резко упало. Лицо Петра всплыло из памяти, зеленовато-серые глаза смотрели нежно и печально, губы были приоткрыты, словно он хотел спросить о чем-то.

– Почему?! – громко сказала я и, всхлипнув, уткнулась в подушку. – Почему все так закончилось? Ведь мы любили друг друга так, как никто и никогда не любил на этой земле! Почему я осталась одна?

Я искала в глубине души ответ на этот вопрос, но не слышала его. И я понимала, что никогда не смогу забыть ни его, ни той страшной смерти, которой он умер. Его лицо перед моим внутренним взором исказилось. Я вновь увидела, как зеленоватый свет его глаз становится неотвратимо черным из-за все расширяющихся зрачков, как губы сереют, увидела пальцы, сжимающие рукоять кинжала так сильно, что побелевшие костяшки словно вылезают из кожи, услышала страшный сдавленный хрип, переходящий в не менее страшное глухое бульканье, и разрыдалась.

– Прости, прости меня, любимый! – глухо выкрикивала я, катаясь по кровати. – Ты смотришь на меня с небес и презираешь за то, что я близка с другими мужчинами! Но я не изменяю тебе, нет! Я люблю только тебя! А мое тело… мне все равно! Я хотела отомстить за тебя… и встала на такой путь. И иду по нему, иду… Мое тело как инструмент… а душа принадлежит только тебе, любимый!

Раздался телефонный звонок. Я долго не подходила, глядя на светящийся дисплей, но потом все-таки ответила.

– Привет, малышка, – радостно начал Антон и тут же замолк, явно прислушиваясь. – Ты плачешь? – испуганно спросил он после паузы.

– Да-а, – не смогла я сдержаться.

– Что случилось? Ну-ка, быстро рассказывай! Кто тебя обидел? Сейчас я ему морду начищу!

И эта чисто русская отзывчивость и экспрессивность немного меня успокоили. Я всхлипнула еще несколько раз, глубоко вздохнула и замолчала. Антон подождал, потом осторожно спросил:

– Танюша, ты там где?

– Все в порядке, – ответила я. – Так, ностальгия замучила. Домой мне нужно, наверное, возвращаться.

– Смотри, конечно, сама, но я буду без тебя здесь, как одинокая сосна на вершине Фудзи.

– Да, ладно тебе, – тихо засмеялась я, – найдешь себе еще кого-нибудь. Или к жене вернешься. Не вечно же она с этим кларнетистом будет.

– Тебя никто не заменит, – грустно сказал Антон. – Ты – единственная.

И он положил трубку. А я задумалась. Его слова звучали очень искренно. Но сердце мое молчало. Он мне и понравился только из-за того, что разрез его глаз был точно таким же, как у Петра. А у Митихиро, кстати, сбоку у правого соска была маленькая выпуклая родинка, очень похожая на такую же и в том же месте, какая была у Петра. Но ведь я должна избавляться от этих мыслей! Мой любимый мертв, и я больше никогда не смогу поцеловать эту родинку.

И я вновь расплакалась. Потом встала, налила полный бокал виски, залпом выпила его. И почти сразу отключилась.

Утром мне доставили корзину голландских белых тюльпанов от Митихиро. На карточке он написал, что моя красота нежнее этих цветов. И это было приятно. А после полудня позвонила госпожа Цутида. Говорила она со мной уже спокойно и приветливо. Потом пригласила на «вечерний чай», который по обычаю начинался в шесть часов вечера.

– Сегодня? – недовольно спросила я.

За окном по-прежнему шуршал дождь, и выходить куда-нибудь абсолютно не хотелось.

– Нет, – ответила госпожа Цутида, – я приглашаю тебя на завтрашний вечер.

– Хорошо, – согласилась я.

– И прекрасно, – сказала она. – Надеюсь, на этот раз ты меня не подведешь. А сегодня днем у нас занятия по искусству общения с мужчинами.

– Да? – удивилась я, потому что не помнила об этом.

И мне пришлось поехать. Это занятие проводил пожилой мужчина – его имя я не помню – и оно оказалось чем-то сродни психологическому тренингу. Я с радостью увидела в комнате гейшу Айямэ. Мы поздоровались.

– А ты почему здесь? – поинтересовалась я, садясь рядом с ней на диван.

– Хозяйка решила, что мне не мешает еще раз прослушать эти лекции, потому что нет предела совершенству. Это вроде повышения квалификации, – пояснила она, доставая тетрадь.

– Девушки, начинаем работать, – строго сказал сэнсэй.

И мы мгновенно замолчали и сосредоточились. Я коротко записала основные приемы, которые знала и так: всегда называть человека по имени, стараться не употреблять слово «нет», искренне интересоваться его настроением, строить беседу так, чтобы мужчина как можно чаще отвечал «да».

Из лекции по психологии:

«Гейша должна чутко улавливать настроение мужчины. И, поняв его, пытаться подстроиться под это настроение, как стебли водорослей подстраиваются под течение реки. Мужчина не должен чувствовать никакого противодействия от находящейся рядом с ним женщины. Но ее искусство заключается в том, что не оказывая явного внешнего противодействия, она усиливает его позитивные настроения в момент общения и приглушает негативные. Раздраженный, уставший, расстроенный мужчина через общение с гейшей должен преобразиться и стать довольным, спокойным и удовлетворенным во всех смыслах. Как цветок ириса раскрывается под мягким светом солнечных лучей и наслаждается прикосновениями скользящих с его лепестков капелек росы, так и мужчина должен раскрыть все свои достоинства и позволить любоваться ими. Только тогда возникнет гармония».

Выйдя после занятия на улицу, мы с удовольствием отметили, что дождь поутих. И решили прогуляться по мокрым улочкам Асакусы.

– А ты давно работаешь? – спросила я, искоса взглянув на Айямэ, беззаботно шлепающую по лужам в туфельках на высоких каблуках.

– Дебютировала год назад, – ответила она, улыбаясь.

– И как в целом? – поинтересовалась я.

– Я всегда знала, что буду гейшей, – ответила Айямэ. – У меня мама гейша, и сестренка подрастает и готовится в ученицы. Ей сейчас десять лет, а она уже прекрасно аранжирует цветы и играет на сямисэне и кото.

– Династия, – прокомментировала я.

– Да, – спокойно ответила Айямэ и лучезарно улыбнулась. – А у нашей хозяйки в родне знаешь кто?

И Айямэ сделала круглые глаза.

– Понятия не имею, – ответила я.

– Гейша Такахаси Мицуко.

Она замолчала, глядя на меня с торжествующим выражением лица. Но мне это имя ни о чем не говорило.

– Она была подругой премьер-министра, – продолжила Айямэ, видя, что я никак не реагирую. – Шесть лет назад в правительственных кругах разразился скандал, и он вынужден был подать в отставку. И знаешь почему? – рассмеялась Айямэ. – Она, раздраженная его плохим отношением, дала интервью. И общество не смогло простить министру того, что он недостойно обращается с гейшей.

– Вот это нравы! – восхитилась я. – Вот это гейши!

– Знаешь, эталонных осталось не так уж и много, – грустно произнесла Айямэ. – Ведь все сейчас рассматривается только с точки зрения выгоды. И наше искусство превратили в бизнес на американский лад.

– А раньше это что, не бизнес был? – спросила я, глядя на медленно едущий поток машин. – А давай пойдем к храму? – неожиданно предложила я.

– Ты говоришь о Сенсодзи? – уточнила Айямэ и свернула в узкую улочку.

– Ну знаменитый, вашей милосердной богини Каннон, – сказала я.

– Сенсодзи, – подтвердила Айямэ. – Идем к нему. По поводу твоего вопроса, – продолжила она, – вам, европейцам, трудно понять наше восприятие мира. Ведь красота существует ради красоты, а не ради денег. Понимаешь? А гейша – это красота в законченном виде. И внешнее должно соответствовать внутреннему. Тогда достигается гармония. А американское понятие красоты – это только внешнее, то, что услаждает взгляд, но не задевает душу. Но это их суть. Вы, европейцы, в этом смысле сложнее.

Я слушала рассуждения Айямэ с интересом и все больше понимала, в какую сложную систему пытаюсь войти. Госпожа Цутида относилась ко мне явно снисходительно. Хотя, я платила ей немалые деньги за обучение.

– Но «крыша» у вас тоже имеется? – неожиданно спросила я.

– Крыша? – удивилась Айямэ. – Что ты имеешь ввиду?

– Ну, у вас же тоже есть мафия?

– Якудза, – сказала Айямэ. – Есть. Но это дело хозяйки. Нас это не должно волновать. А знаешь, откуда взялось это название? – спросила она, изменив направление разговора.

– Нет. Просто это слово на слуху и ассоциируется именно с мафией.

– Я, ку, дза, – ритмично проговорила она.

– Ку – клус – клан что ли? – предположила я.

– Нет, что ты! – рассмеялась она. – Это, насколько я помню, подражание звукам взводимого курка. И американская организация. Я, ку, дза – это счет. Восьмерка, девятка, тройка – сочетание полного проигрыша в картах. В старину так стали звать картежников, а потом и криминал.

«Ну, все-то она знает!» – с непонятным раздражением подумала я.

– Смотри, дзин-рикися! – радостно воскликнула Айямэ. – Давай поедем.

Мы наняли рикшу и поехали по узкой улочке так быстро, что ветер засвистел у меня в ушах, и брызги из-под больших, велосипедных на вид колес полетели в разные стороны.

Когда мы прошли под огромными воротами Каминари-мон, с грозными богами Грома и Ветра, стоящими по бокам, Айямэ притихла. Ее живое хорошенькое личико приняло отрешенное выражение, и она словно отдалилась от меня. Я посмотрела на обширный храмовый комплекс, на пятиярусную пагоду, на смешанную толпу и отчего-то расхотела продолжать экскурсию.

– Знаешь, я совсем забыла, – сказала я, – у меня свидание.

– Хорошо, – спокойно ответила Айямэ. – Я тебя не удерживаю.

Мы тепло попрощались, и я проводила взглядом ее точеную фигурку, грациозно и неторопливо идущую по дороге к храму.

А вечером заявились Антон с Андреем, нашим новым знакомым филологом-аспирантом. Я даже вздрогнула, когда увидела их в вестибюле гостиницы.

– Привет, красавица! – радостно воскликнул Андрей и непринужденно поцеловал меня.

– Здравствуйте, – сказала я, глянув на хмурое лицо Антона. – Каким ветром?

– Скорее тайфуном нашего восхищения, – сказал Андрей, обнимая меня за талию. – Я принес тебе в подарок анимэ «Наусика из Долины Ветров». Посмотри и увидишь, что ты просто копия рисованной Наусики. Такие же большие и удивленные глаза и маленькие губки бантиком.

– Ладно тебе! – хмуро оборвал его Антон. – Ишь распустил тут хвост!

– Ревнуешь? – рассмеялся Андрей. – Недаром у японцев говорится, что красавица – это меч, подрубающий жизнь.

Я отметила, что трезвый Андрей довольно мил и обаятелен. Его рыжие волосы и многочисленные мелкие веснушки казались мне забавными.

– Ты пригласишь нас, прекрасная Наусика? – спросил Андрей и прижал меня к себе крепче.

– Обойдетесь! – хмыкнула я, убирая его руку со своей талии.

И увидела, что лицо Антона посветлело. Но испортить настроение Андрея было, видимо, невозможно ничем.

– Тогда повеселимся? – тут же предложил он. – За все плачу я.

И мы поехали.

Андрей привез нас в тусовочный квартал Раппонги. Улицы были заполнены многоязычной толпой, освещены разноцветными переливающимися огнями сплошной рекламы и пронизаны криками зазывал. Я видела, что Андрей, окунувшись в эту атмосферу чувственного веселья, становится возбужденным и нервно-веселым. Но Антон сегодня был явно не в настроении. Он жался ко мне и почти не смотрел по сторонам.

– А пошли в секс-клуб? – предложил Андрей. – Я знаю тут один, очень интересный. – Он тихо хихикнул. – Внутри все устроено, как будто вы едете в вагоне подземки. И даже звучит свисток отправления поезда, и объявляют названия станций. А в вагонах сидят «девочки» в школьных формах. Их можно потрогать. А за отдельную плату там есть и отдельные вагончики с мягкими кушетками и махровыми полотенцами.

– А мне что там делать? – спросила я.

– Вот именно! – подхватил Антон.

– Ну, вы сегодня ребята какие-то кислые. Вам просто пора выпить!

И он завернул в какой-то бар. Мы молча двинулись за ним. Это оказался бар в стиле BDSM. На помосте мы увидели замысловато связанных разноцветными веревками полуобнаженных девушек. Одна стояла привязанной к шесту. Ее стройное тело, повернутое спиной к зрителям, плотно прижималось к его блестящей линии, которая проходила по ее позвоночнику и между раздвинутых ягодиц. Ее руки были отведены назад и закреплялись веревками позади шеста. Другая девушка лежала возле ее ног и была связана так, что силуэтом напоминала рыбку. Еще одна висела на переплетении веревок и медленно крутилась, выставляя для обозрения интимные места, едва прикрытые цветной веревочной полосой. Посетители сидели за барной стойкой, пили и любовались пленницами.

– Это называется шибари или эротическое связывание, – пояснил всезнайка Андрей. – И у японцев часто можно встретить такую забаву. Веревки обычно из пеньки. В некоторых, особо продвинутых салонах, как я слышал, эти веревки пропитаны наркотическим составом. А не выпить ли нам? – воскликнул он, неожиданно оборвав свои пояснения.

Я взяла себе пиво «Магнум драйв», а ребята виски «Хакусю». Мы пили и наблюдали, как накачанный японец, затянутый в черную кожу, подошел к помосту и неторопливо разрезал веревки на лежащей девушке. Освободившись, она начал тихо стонать и медленно извиваться блестящим телом, продолжая лежать на помосте. Ярко-красные блестящие губы на ее лице, скрытом черной полумаской, кривились, словно она испытывала множественный оргазм.

– Может, вина? – спросил неугомонный Андрей, когда наши бокалы опустели.

– Это после пива-то? Это после виски-то? – одновременно воскликнули мы с Антоном.

– И чего вы взъелись? – обиженно поинтересовался он. – Здесь есть хорошее красное виноградное вино «Резерв». Кто пьет, тот не знает о вреде вина; кто не пьет, тот не знает о его пользе, – назидательно добавил он.

– Заколебал ты меня своими японскими пословицами! – вспылил Антон.

– Вот что, ребятки, может вам сегодня лучше побыть одним? – спокойно поинтересовался Андрей. – А я возьму себе какую-нибудь строгую подружку, и пусть она меня нежно свяжет, а потом утешит. А вы отправляйтесь в какой-нибудь love hotel. Их тут полным-полно и снимите себе на ночь номер.

– А это мысль! – сразу подобрел Антон.

Я не успела ничего ответить, как он распрощался и потащил меня к выходу.

– Прощай, прекрасная Наусика! – крикнул мне вслед Андрей.

Мы действительно сняли номер в «отеле любви».

– Что с тобой такое? – спросила я, раздеваясь и ложась на татами, покрытое розовой ароматизированной простыней.

– Жена потребовала развод, – после длинной паузы все-таки ответил Антон.

– А, может, все к лучшему? – спросила я. – Женщина захочет – сквозь скалу пройдет, как говорят японцы. Так зачем становиться на ее пути этой скалой? А вдруг решит применить взрывчатку? – решила я пошутить.

– И ты будешь пословицами меня мучить! Это что, заразно? Мне и Андрея хватает! – рассмеялся Антон, ложась рядом и медленно проводя пальцами по моей груди.

– Ты все еще любишь ее? – тихо спросила я.

– Уже не знаю, – так же тихо ответил Антон.

Я прижалась к нему, почувствовав бедром, как его «нефритовый стебель» неудержимо наливается. Антон тяжело задышал и навалился на меня, припав к губам глубоким поцелуем. Скоро наши «фрукты» лопнули практически одновременно.

Из светло-зеленой записной книжки с изображением горы Фудзи на обложке:

«Я вижу на ветке сидящую стрекозу. Ее четыре крылышка не горизонтальны. Два передних идут под углом в тридцать градусов. Стоило подуть ветру, эти крылышки сразу же подстроились под него. Ветка колышется, но стрекоза не улетает. Спокойно колышется вместе с ней».

Акутагава Рюноскэ

«Все говорят, что жизнь – сцена. Но для большинства людей это не становится навязчивой идеей».

Мисима Юкио

«Бог никогда не закрывает одну дверь, чтобы не открыть другую».

японская народная поговорка

На следующий день я приехала в чайный домик госпожи Цутиды без опозданий. Меня встретила уже знакомая мне Юрико и провела в маленькую комнату. Там находилась еще одна девушка. Но Айямэ, к моему огорчению, не было. Юрико представила нас. К моему стыду, я почему-то не запомнила имя этой девушки, поэтому для удобства назову ее Маи, что означает «танец», так как она оказалась прекрасной танцовщицей. Маи была явно старше Юрико. Мне показалось, что ей около тридцати, но за слоем белил, которое она уже наложила на лицо, было трудно определить возраст. Юрико дала мне темно-синее кимоно с узором из тысячи журавликов. Я самостоятельно облачилась в это одеяние. Потом соорудила прическу и наложила грим. Надев гэта, я прошлась по узкому пространству комнаты, приноравливаясь к обуви. В этот момент появилась госпожа Цутида. Она ласково поздоровалась со мной и одобрила мой внешний вид.

Когда мы торжественно прошествовали в комнату с гостями, мелко перебирая ногами и неся высоко поднятые лаковые подносы с чашечками для сакэ, я внезапно ощутила спокойствие. Мягкое шуршание длинного кимоно, тихое постукивание подошв гэта, терпкий аромат зеленого чая, который пили гости, одинокий ирис в глиняной вазе, стоящей в токономе, мгновенно заставили меня перейти из одного мира в другой и отрешиться от забот. Поток моих мыслей будто остановился.

Я скользнула взглядом по комнате и не узнала ее. Она была будто бы больше. Это госпожа Цутида раздвинула перегородки. Гости оживленно встретили наше появление. Их было четверо. Но Митихиро отсутствовал. Юрико подсела к более пожилому на вид японцу и что-то тихо сказала ему. Он радостно засмеялся, прищурив и без того узкие глаза. Я опустилась на пол возле двух поджарых и довольно молодых мужчин, очень похожих друг на друга.

Маи вышла на середину комнаты. Слуга подал ей два веера. Юрико взяла сямисэн и настроила его. Маи замерла на мгновение в эффектной позе, подняв веера скрещенными руками и закрыв ими нижнюю часть лица. Ее миндалевидные подведенные глаза опустились вниз. Тихо звякнули струны, и Маи начала танец с бесподобного жеста, который я потом пыталась повторить. Она плавно, ровными полукружьями развела руки в разные стороны и взмахнула раскрытыми веерами снизу вверх, словно огромными ресницами. При этом абсолютно синхронно с веерами взлетели вверх ее длинные густо накрашенные черной тушью ресницы. Гости одновременно и восхищенно вздохнули и замерли, созерцая ее полный изящества танец. Его особенностью были секундные остановки в причудливых зрелищных позах, словно Маи позировала на фотосессии. И веера служили завершающим штрихом в этом поистине живом произведении искусства. Я любовалась вместе с гостями. Но потом пришла и моя очередь. После того, как Юрико прочитала несколько пятистиший танка своего сочинения, госпожа Цутида объявила «рашн гейшу Тати-ана».

Гости, уже разгоряченные сакэ, шумно выразили удивление. Я вышла на середину. Выбор номера госпожа Цутида предоставляла девушкам, справедливо полагая, что лучшее – это то, что приходит по наитию. Я встала, опустив руки вдоль тела, приподняла подбородок и протяжно и проникновенно запела:

– «Что стоишь, качаясь, тонкая рябина? Головой склоняясь до самого тына. А через дорогу, За рекой широкой, Так же одиноко Дуб стоит высокий. Как бы мне, рябине, К дубу перебраться.…»

Когда я закончила песню и открыла глаза, то удивилась воцарившейся тишине. Присутствующие сидели неподвижно и внимали, другого слова я не подберу, незнакомым словам чужой песни. У них были такие лица, словно они нечаянно заглянули на другую планету. Я поклонилась и вернулась на место. Наконец, они пришли в себя и поклонами и восхищенными возгласами выразили свое удовольствие.

В гостиницу я вернулась заполночь и сразу улеглась спать, потому что чувствовала сильную усталость.

«Вновь прилети весной!

Дом родной не забудь,

Ласточка, в дальнем пути!»

Исса

Следующие полмесяца прошли спокойно. Дожди поутихли, и я стала много гулять. И большую часть времени проводила с Митихиро, который водил меня по всевозможным увеселительным местам, покупал мелкие и приятные пустячки и был всегда очень мил и предупредителен. Я чувствовала себя с ним комфортно. Но периодически все также встречалась с Антоном, который по-прежнему работал в ресторане и посещал все программы, где выступал Токийский филармонический оркестр.

Я еще несколько раз была приглашена на вечеринки к гостям, которые уже заказывали именно «рашн гейшу Тати-ана». Госпожа Цутида вновь предложила мне работать у нее по контракту, сказав, что моя популярность растет и это хороший признак. Но я отказалась. К концу июля мои занятия подошли к концу.

– Я сделала для тебя все, что могла, – сказала госпожа Цутида, прощаясь. – И даже больше того. И ты по праву можешь считать себя начинающей гейшей. К тому же ты поняла, что гейша не прекращает учебу всю свою жизнь. Тебе лишь нужно научиться обуздывать свою русскую натуру. Но в этом, несомненно, поможет то, что ты на четверть японка.

Я поблагодарила ее за терпение и подарила на память набор деревянных раскрашенных матрешек, который купила в сувенирном магазинчике Гиндзы. Она была растрогана, потом добавила, что я могу звонить ей в любое время.

Из тетради лекций госпожи Цутиды:

«Обитательницы «веселых кварталов» подразделялись на: дзёро («девки»), юдзё («веселые женщины»), кэйсэй («разбивающие стены»?). Для определения типа обитательницы дома часто использовались цвета. Бледно – коричневые занавески были признаком высококлассной таю. Синие предназначались для более низких мисэ – дзёро, блуд с которыми (цуцумотасэ) был дешевым и поспешным. Служанки, кричавшие извне чайных домиков: Одзяра! («Заходи!») были самыми дешевыми. В таких заведениях низкого класса девушки трудились и жили все вместе в одной большой комнате. Когда они развлекали гостей, то разгораживали комнату ширмами.

Существовала также любовь на воде в чайных домиках на лодках (фунэ – ядо), где лодки можно было нанять и взять на них гейш на время поездки по реке. На многих оттисках с гравировальных досок изображены эти вечеринки на реке: собрания плейбоев, торговцев, развлекающих покупателей, куртизанок в своих поразительно красивых одеждах, гейш со своими сямисэнами, фонарей, развешанных на сотнях лодок.

Наши лучшие путеводители по умениям куртизанок – это сохранившиеся гравюры, на которых изображены способы совокупления. Это откровенные картинки: позы, позиции, группы из двух или более девушек с полураздетыми гостями. Странно спокойны взгляды всех действующих лиц этих эротических пьес: без выражения, напоминающие маски.

Последуем за гостем, входящим в дом великой куртизанки из Ёсивара, как это представлено в описании Окада Сёги в манускрипте, датированном примерно 1794 годом: «После поклонов и приветствий, церемониального глотка, посетитель снимает верхнюю одежду, часто с помощью служанок, которые затем удаляются. На голое тело он набрасывает легкую накидку, оставляя ее распахнутой спереди. На куртизанке также надето нечто подобное… Начинается игра рук, прикасания к различным частям, сухим и влажным. Шея девушки – это чудо, возбуждающее желание гостя, доставляющее ему наслаждение». Безусловно, подбритое и окрашенное основание шеи представляло собой эротическую цель первой сексуальной игры двух партнеров.

Хотя на публике, даже на сцене, поцелуи считались неприличными, в приватной обстановке они, а также лизание, укусы, поглаживания и даже сдавливание шеи, ожидались и приветствовались. На картах тщательно фиксировались все эрогенные зоны обоих партнеров, давались примечания о том, как возбуждать их языком, ртом и руками».

Тору после нашего загула появился у меня только один раз и был очень хмур и молчалив в отличие от все такой же смешливой и болтливой Манами. Она простила его, и они вновь везде ходили вместе. И собирались в скором времени пожениться

30-ого июля у Антона был день рождения. Он заранее пригласил меня, сказав, что решил отмечать в номере отеля в Сибуйе, который он снял на сутки. Этот район граничил с Мегуро, и Антон там снимал крохотную квартиру в доле с четырьмя парнями. Я согласилась, хотя провести вечер в разношерстной компании пьяных друзей Антона мне мало улыбалось.

Я приехала к восьми вечера с букетом гладиолусов и бутылкой виски «Ямадзаки». Поднявшись на пятый этаж, постучала в дверь номера, удивляясь тишине. Я-то предполагала, что веселье уже в полном разгаре. Толкнув дверь, вошла и сразу почувствовала сладкий и нежный аромат распустившихся роз. Я сняла обувь и отправилась босиком по прохладным шершавым циновкам, устилающим пол коридора. Войдя в комнату, замерла. Антон сидел возле низкого накрытого на двоих столика и с улыбкой смотрел на меня. Возле него на полу стояла круглая стеклянная ваза с раскрывшимися крупными чайными розами кремово-желтоватого цвета. Их развернутые закругленные лепестки источали сильный и тонкий аромат.

– Привет! – сказала я. – А гости-то где?

– Вот, – ответил Антон, вставая и беря меня за руку, – мой главный и единственный гость.

– Серьезно что ли? – рассмеялась я.

– Серьезней некуда, – сказал он. – Это мой день рождения и я провожу его, как хочу.

Антон был совсем не похож на себя. Его голубые глаза смотрели немного печально.

– Подумаешь, всего двадцать шесть! – попыталась я утешить его, решив, что все дело в возрасте, которого он сегодня достиг.

– Танечка, ты такая милая, – тихо проговорил он. – Да и нет никого лучше русских девчонок! Вы так все тонко чувствуете и понимаете! Но ты – самая лучшая!

Мы выпили шампанское, припасенное Антоном, уселись на пол возле роз и начали болтать на самые разные темы. Общаясь последнее время с мужчинами, я заметила, что с некоторыми сразу возникает какая-то интимность. Казалось, что попадаешь в невидимый кокон, стены которого отделяют от остального мира и служат, хоть и временной, но непроницаемой преградой, и посторонним туда доступа нет. Внутри этого кокона устанавливается какая-то своя атмосфера, полная нежности, чувственности и покоя. Но с некоторыми мужчинами это не получалось, и мы, вроде бы общаясь интересно и дружелюбно, все равно оставались в двух своих никак не соприкасающихся мирках. С Антоном как раз всегда возникал такой энергетический общий кокон, и это ласкало и грело душу, независимо от того, что мы говорили и чем занимались.

Антон замолчал на полуслове и неожиданно пригласил меня на медленный танец. По радио как раз звучала подходящая мелодия. Я прижалась к нему. Танцевать босиком было не очень-то удобно. Но чувствовать его теплые пальцы на своей талии и щекочущее дыхание возле уха доставляло мне неизъяснимое удовольствие. Он начал медленно, едва касаясь губами, целовать мое запрокинутое лицо, потом расстегнул пуговички на блузке. Не разнимая объятий, мы дошли до спальни. Я неторопливо разделась, подчиняясь музыке и словно танцуя стриптиз, и легла на татами, застеленное красивой простыней жемчужного цвета с рисунком из розовых гирлянд, оплетающих сердца. Антон взял бутоны мелких красных роз, насыпанные в большое керамическое блюдо, и начал обрывать лепестки, засыпая меня ими с ног до головы. Это было странное ощущение. Лепестки летели, источая аромат, и падали на мое обнаженное тело. Какие-то из них соскальзывали на простыню и замирали среди нарисованных роз, другие оставались на теле, застревали в распущенных волосах. Я лежала под этим алым струящимся потоком неподвижно, ощущая приятные щекочущие прикосновения и тая от этой необычной цветочной ласки. Антон, оборвав все бутоны, остановился, глядя на меня с восхищением.

– Ты даже не представляешь! – тихо сказал он. – Это зрелище дорогого стоит. Твоя шелковая изумительная кожа, черный блестящий шелк твоих волос, засыпанных алым шелком лепестков – это зрелище достойно кисточки великого Тёэйкэна[16]

Я молчала, глядя на замершего Антона. Потом приподнялась, с удовольствием ощутив мимолетные касания скользящих с тела лепестков, взяла его за руку и потянула к себе…

Утром мы расстались. Я вернулась в гостиницу, а Антон – на работу в ресторан. Ночь была утомительной в физическом плане, и я с наслаждением забралась в широкую постель. Вспоминая страстные ласки Антона, я уснула с улыбкой на губах. И проснулась уже под вечер от своего собственного крика. Сев в постели, я огляделась по сторонам и поняла, что это был всего лишь сон.

Я отчетливо видела, как сижу ночью на берегу Токийского залива и смотрю вдаль. Небо было совершенно черного цвета, как и вода под ним. Она медленно колыхалась и казалась движущимся черным маслом, тяжелым и матово блестящим. Прямо передо мной у горизонта висел огромный багровый диск встающей луны. И вот на серебристо-багровой лунной дорожке появилась узкая лодка, плывущая ко мне. Какие-то тягучие и тоскливые песнопения сопровождали мерный ход лодки. Она приближалась медленно и неотвратимо, покачиваясь на тяжелых волнах в багрово переливающейся полосе лунной дорожки. Черный нос лодки был узким и поднятым вверх. И я увидела, что за ним неподвижно стоит человек. Я встала и вгляделась в его серое лицо с закрытыми глазами. Это был Петр. Лодка подплывала все ближе к берегу, и я, почему-то с трудом передвигая ноги, шла ей навстречу, не отрывая глаз от любимого лица. Но когда она была почти у самого берега, из воды вдруг полезли вверх голые черные деревья. Они обхватили лодку со всех сторон, словно длинные крючковатые пальцы.

– Что это? – в отчаянии закричала я. – Что это за деревья?!

– Это ракиты, – четко и печально произнес Петр. – Это ракиты…, – повторил он затихающим голосом.

И я увидела, как лодка медленно ушла под воду, захваченная сомкнутыми деревьями. Я подбежала к кромке воды. Но даже ряби не осталось. Вода мерно покачивалась тяжелыми масляными черными волнами, баюкая багровую дорожку вставшей луны…

Через неделю я уехала в Москву. Этот сон словно провел какую-то черту в моей жизни, отделив прошлое, в которое возврата мне не было. Я понимала, что настало время перемен.

Антон плакал, не скрываясь, в аэропорту Нарита, когда поехал провожать меня. И сказал, что тоже здесь долго не задержится. Я отдала ему ставшие ненужными мобильные телефоны, предварительно очистив память. Митихиро попрощался накануне, подарив нитку красивого черного жемчуга, который добывают в Окинаве. Тору и Манами все-таки попросили передать диски Юкио, и я согласилась. Перед расставанием я простила их в душе, и отдала Тору сувенирный набор для харакири, не желая везти его в Москву.

Но, видимо, правда, что наши мысли материальны, а я так долго жаждала мести. Хочу закончить, немного забегая вперед, эту часть моего повествования трагической картиной в истинно японском духе.

Через месяц после моего отъезда Манами сбила машина, когда она выполняла обязанности дорожного полицая. И это было странно, так как японцы крайне осторожны на дорогах, ездят аккуратно и практически не нарушают правил. Два дня она пробыла в коме, потом скончалась. Тору на третий день после ее смерти пронзил себе горло кинжалом. Подозреваю, что это был именно тот самый кусунгобу, который я тогда занесла над ними, спящими, но так и не смогла опустить. А потом подарила Тору.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.