8. Да воздастся хвала пенису

8. Да воздастся хвала пенису

Да что же это такое?!

Сорок три процента мужчин чувствуют внутреннее обязательство «не подкачать» во время секса.

Треть мужчин симулируют оргазм.

Ещё треть не могут даже отлить, стоя рядом с другими.

Похоже, мужчины не так уж твердо уверены в своём мужском достоинстве, как это может показаться со стороны. Более того, степень их неуверенности в себе и своём мужском начале вообще довольно высока.

Чем больше результатов анкетирования проходило перед моими глазами, тем сильнее росло моё удивление размерами скрытой мужской уязвимости.

Но почему? Что же меня так поразило?

Я и сам не раз чувствовал это внутреннее обязательство «не подкачать». Я не раз испытывал трудности, пытаясь справить малую нужду по соседству с другими. И хотя симулировать оргазм я ни разу не пытался, мне довелось оказываться в ситуациях, когда я не мог его испытать. (Жаль, что я тогда не додумался плюнуть на спину партнёрши.) И всё же, как и многие из моих респондентов, я держал в секрете все эти недостатки из страха выставить себя в «немужском» свете.

Да, я не подходил под стереотип, но вместо того, чтобы перепрыгнуть через надуманный умозрительный барьер и сделать вывод о неправильности самого стереотипа, я решил, что со мной что-то не в порядке, а потому предпочёл и дальше притворяться, будто соответствую имиджу, которого от меня ожидают.

В отличие от большинства стереотипов, стереотип «мужественности» не просто допускается мужским обществом: мы даже как будто счастливы, увековечивая его. Мы не только от души смеёмся анекдотам, выставляющим нас чёрствыми, сексуально озабоченными, хищными, невежественными, эгоистичными, инфантильными и поголовными насильниками, — мы сами по большей части и придумываем их.

Да, в какие-то моменты своей жизни я проявлял все эти нелицеприятные качества, но разве то же самое нельзя сказать о любом жителе нашей планеты, будь то мужчина или женщина? Эти признаки никоим образом не характеризуют меня лично. Как не характеризуют они ни одно из живущих на Земле существ.

Кто-то скажет, что всё это неважно. Что это всего лишь неудачная шутка. Но так ли это? Действительно ли всеобщее безоговорочное принятие столь нелицеприятных обобщений есть не что иное, как очередное доказательство отсутствия гордости и чувства собственного достоинства, коим страдает современный мужчина? Почему некоторые из мужчин подпадают под превалирующий на сегодняшний день «пацанский» стереотип: «чем хуже, тем лучше»? Потому ли, что они безответственны от природы? Или они просто поняли, что им не за что отвечать?

Мне кажется, результаты анкеты ещё раз подтвердили, что большинство мужчин запутались во всем этом точно так же, как и я сам. Нет никаких сомнений: мужчина двадцать первого века переживает серьёзный личностный кризис. Никто из нас не знает и не может понять своей роли в этом, стремительно изменяющемся мире современности.

Благодаря машинам и механизмам наша грубая сила более не востребована в промышленном производстве — мы лишились статуса добытчика и кормильца; компьютерные технологии свели на нет значимость мужчины как солдата — и мы более не те воины, коими были ещё в незапамятные времена; а наука достигла таких высот, когда даже мужское участие в воспроизводстве потомства свелось практически к нулю.

Неужто мы приблизились к эпохе, где мужчине уготована роль простого «спермодонора»?

Где женщины посадят нас на цепь и будут время от времени доить, словно какую-нибудь тлю?!

Как и большинство мужчин, я обеими руками «за». О, дивный новый мир! Да благословит Господь твои казематы!

По-моему, тот факт, что я ещё в состоянии шутить на эту тему, лишний раз подтверждает, насколько глубоко въелось в нас подобное отношение. Наше представление о самих себе упало настолько низко, а сама потребность принять действительность, как она есть, стала настолько высокой, что не осталось практически никого, кто готов раскачать лодку и обратить взор на те позитивные стороны, которые по-настоящему характеризуют мужчину. Сконцентрироваться на тех, кого называют «хороший отец», «хороший любовник», «хороший друг». То есть на большинстве мужчин, использующих свои члены на благо, а не во вред.

Миссии под кодовым названием «Песнь лорду Фаллосу Факингемскому» было не более месяца от роду, а мне уже удалось не только подыскать божество. Энки, олицетворяющее мои «членовосхваления», но и выбрать графическое воплощение сути пениса в виде Белого великана Церна Аббаса. И что? Первый оказался плодом воображения, второй — из мела. В качестве живого символа «набалдашника» проку от них было не много.

Должен признаться, в те первые несколько недель я едва не захлебнулся под шквалом информации о «фонарике счастья», изливавшимся на меня бурным потоком. Частоколы членов только что не торчали у меня из глотки. Я чуть не лишился душевного равновесия. Все мои попытки поделиться новыми результатами исследований на очередном званом приёме встречались заградительным огнём выплеванных канапе и непробиваемой стеной возмущения на лицах гостей.

Да, так оно и было бы, будь я хоть раз приглашён на званый приём. Но… увы. «А это наш Ричард, он пишет книгу о членах. Нет, подружки у него нет». Да это же равносильно социальной смерти! А потому я торчал дома и жевал пиццу, перелистывая толстенные тома по истории обрезания. Сказать по правде, такое времяпрепровождение понемногу вгоняло меня в тоску. Я даже стал подумывать: а не бросить ли всю эту затею? Или хотя бы вздрочнуть для разнообразия?.. Но это означало бы очередной контакт с пенисом, а я не был уверен, что готов его вынести.

Я чувствовал себя одиноким. Мне казалось, что я единственный во всем мире, кому так интересен этот предмет. Разумеется, вокруг было множество людей, радовавшихся пенису в сексуальном смысле слова, но суть моей идеи была вовсе не в этом. Я преследовал гораздо более высокие цели. Мне необходимо было знать, что я не один; что есть ещё кто-то вроде меня: живое, дышащее воплощение весёлого праздника «прыгалки», способное вдохновить меня на продолжение изысканий.

Мне хотелось найти родственную душу — человека, видящего в пенисе то, чем тот является на самом деле, и восхваляющего его во всех его многочисленных проявлениях.

Но одно дело — хотеть, и совсем другое — действительно найти такого человека. Уверяю вас, далеко не каждый готов открыто признаться в воспевании пениса.

ЧЛЕНОФАКТ

К числу наиболее ярых поборников пениса по праву относят японцев. Помимо бесчисленных мест для поклонения пенису, разбросанных по всей стране, японцы каждый год проводят праздник фаллоса. Во время празднеств из ствола кипариса вытёсывается семифутовый (всего 5 локтей) пенис, и десять крестьян (а весит он примерно 700 фунтов) переносят его из храма Кумано в храм Тагата. Дистанция составляет что-то около мили, поэтому группы носильщиков по 12 человек меняются по очереди, передавая друг другу эту более чем необычную и неуклюжую эстафетную палочку.

Первая кандидатура напрашивалась сама собой: Синтия Пластер-Кастер (Фамилия, вероятнее всего, вымышленная. В переводе с английского что-то вроде «Гипсолитейщицы». — Примеч. перев.), женщина, ставшая знаменитой благодаря своим гипсовым скульптурам эрегированных пенисов всемирно известных рок-звёзд.

Чтобы побольше узнать об этом человеке, я зашёл на её веб-сайт (www.synthiaplastercaster.com), где прочёл историю о том, как возникла сама идея. всё началось в 60-е годы. Синтия как раз была тинейджером, и музыка и музыканты той поворотной эпохи приводили её в настоящее половое возбуждение. Но какими бы упорными ни были её попытки встретиться с предметами своего вожделения лично, вокруг кишмя кишели конкурентки — девчонки, мечтавшие о волшебном пропуске, обеспечивавшем доступ ко всем благам мира.

Синтия так продолжает свою историю: «И вот наступил роковой день, навеки изменивший всю мою жизнь. Преподаватель по искусству дал нам домашнее задание: вылепить из гипса „что-нибудь твёрдое и сохраняющее форму“». Синтия обратилась к ребятам из группы «Пол Ривер энд зе Райдерс» (Американская гаражная поп-рок-группа. — Примеч. перев.), но получила отказ. Хотя далее Синтия признается, что всё равно потеряла девственность в ту ночь (не уточняя, правда, с кем конкретно: то ли с самим Полом Ривером, то ли с одним или несколькими из его «Райдеров»).

Синтия была счастлива. «Мы нашли то, что позволяло нам выделиться из толпы прочих хиппарей и фанатов знаменитостей».

Синтия Пластер-Кастер с одним из произведений своего искусства. Лично меня гораздо больше впечатляют размеры её перстня.

После пары лет поисков подходящего материала для лепки Синтия открыла для себя пломбировочный раствор, используемый в стоматологии под названием «альгинат», а первым из рок-звёзд, согласившимся позировать ей, был не кто иной, как сам Джими Хендрикс со своим внушительным «Биг Бэном». Статуэтка получилась замечательная, хотя и с трещинами, за что и была прозвана «Penis de Milo» («Пенис Миллосский» — Примеч. перев.).

В число моделей Синтии попали такие знаменитости, как Джелло Биафра (лидер группы «Дэд Кеннедис»), Пит Шелли из группы «Баззкокс» (Название группы можно перевести с английского как «Жужжащие члены». — Примеч. перев.) (хотя эту скульпторша как раз запорола — видимо, петушок Пита действительно жужжал). Энтони Ньюли (получилось слегка неконгруэнтно), Зэл Яновски из «Лавин спунфул» и Крис Коннелли из «Револтинг кокс» (В переводе с английского — «Отвратительные члены». — Примеч. перев.) (вероятно, Синтию притягивали именно те команды, в чьих названиях фигурировал «член», а может, ей просто хотелось собственными глазами убедиться, насколько отвратителен в действительности член Криса).

Как ни странно, но впервые коллекцию её работ выставили лишь в 2000 году. Зато теперь Синтия разъезжает по университетам и рок-клубам со своими «беседами о членах». (Какой жалкий способ зарабатывать на хлеб!) Плюс ко всему, за 500 долларов она предлагает любой паре влюблённых — хоть «голубых», хоть «натуралов» — поучаствовать в процессе от начала до конца (правда, лишь в качестве наблюдателей). Так что если у вас вдруг появится желание воспользоваться предложением Синтии, пишите ей на электронный адрес casterd@aol.com

Сколь бы интересным ни было для меня побеседовать с такой исторической личностью — и, возможно, даже сохранить для потомков своего маленького дружка (Хотя, скорее всего, я отказался бы, даже если б она и в самом деле предложила. Мне уже как-то предоставлялась подобная возможность. Это было в Мельбурне, в апреле 2003 года, когда моё шоу пришли посмотреть патроны одного учреждения под названием «Бодибиц». Дама по имени Сьюзи Бодибиц (фамилия, вероятно, тоже ненастоящая, а может, люди с такими необычными фамилиями действительно считают лепку набухших пенисов своим божественным предназначением) предложила — причём совершенно бесплатно — отлить скульптуру моих половых органов. С одной стороны, я чувствовал, что должен согласиться — во имя искусства, для будущих поколений и чтобы было о чем писать книгу. Но с другой — я подумал: «Мне ведь придётся добиваться эрекции в компании совершенно посторонних людей. Мало того, что это само по себе странно, так ведь надо ещё придумывать, как проходить через таможню!» В общем, я сдрейфил. К сожалению. Однако если у вас смелости побольше моего, вы можете зайти на их сайт www.bodybitz.com и получить всю интересующую вас информацию.), — я чувствовал, что Синтия, при всем моем восхищении этим легендарным человеком, не вполне подходит на роль современного, невыдуманного Энки.

Во-первых, её мотивы (по крайней мере, первоначально) носили чисто сексуальный характер. По её же собственному признанию, Синтия рассматривала своё хобби как способ знакомства с рок-звёздами в надежде переспать с ними. Таким образом, её больше волновали собственные желания, чем воспевание члена как такового. Но что ещё важнее, интересовали Синтию только те пенисы, что «прикреплялись к рок-звёздам и прочим талантливым жителям Земли». То есть основной интерес для неё представлял не сам член, а то, к чему он был подвешен. Мне же хотелось найти человека, для которого звездой являлся бы сам член, а не того, кто интересуется лишь членами звезд. Человека, в равной степени восхищающегося каждым членом на нашей планете, независимо от размера, формы и видовой принадлежности. Того, кто видит в пенисе «прекрасное создание, всегда являющее радость»; кого не собьёшь с пути праведного и целомудренного никаким половым влечением.

Мне нужен был настоящий профессор долбалок, куратор петушков, действительный член академии штуцерных наук.

Оставалась последняя надежда — Интернет. Правда, к тому моменту я стал уже достаточно осторожным, чтобы помещать слово «член» в поисковый механизм и ждать, что же из этого получится.

Я зашёл в «Google» и напечатал два слова: «университет пениса».

Система тут же переадресовала меня к сайту под именем «Пенис в действии — тысячи клипов XXX, самые горячие девочки — кредитные карты не принимаются» (совсем не тот высший порядок, на который мне хотелось выйти); привела дурацкую шутку насчёт того, почему верхушка пениса шире, чем основание (не хочу даже тратить время на пересказ); и выдала несколько более многообещающую ссылку на «Университет пениса в Западной Флориде».

Пройдя по ссылке, я — к моему глубочайшему разочарованию — получил список веб-адресов на тему увеличения размеров пениса. Спасибо, конечно, но ящик входящих сообщений моей электронной почты и без того ломился от «спама» с подобными ссылками. (Хочется надеяться, что я не единственный, кому их рассылают. Правда, теперь, когда мне пришла в голову эта мысль, я даже несколько забеспокоился.)

Поскольку «Университет пениса» особой радости не явил (и если немного подумать, то ничего удивительного тут нет), я напечатал в строке поиска новую комбинацию: «музей пениса». Вторая попытка оказалась более плодотворной.

Мне выдали список сайтов о том, что все описывали по-разному: «Музей пенисов», «Дворец фаллосов» или «Исландский фаллологический музей» (Как выясняется, нет никакой необходимости использовать слово «Исландский», поскольку больше нигде в мире ничего подобного не существует. Слово «фаллологический» вообще какое-то ненастоящее. Зато это и в самом деле музей. Одно из трёх — не так уж плохо.). Я прочёл о человеке по имени Сигурдур Хьяртарсон, собирающем пенисы животных с 1950-х годов. Согласно сайту новостей, в настоящий момент Сигурдур был занят поисками человеческого пениса для своей коллекции, и один 85-летний исландец по имени Пол Арасон пообещал ему свой (после смерти). На следующем сайте некий американский (по моим прикидкам) турист жаловался, что «хуже музея я ещё не встречал, хотя навидался всякого!» Какой-то «репортёр» по имени Джош Шонвальд (наверняка стопроцентный американец) в подробностях освещал свои попытки взять у мистера Хьяртарсона интервью по электронной почте, довольно резко прерванные последним, когда Шонвальд сообщил, что все его приятели единодушны во мнении, что человек, управляющий музеем пенисов, просто не может не быть «голубым». Американец воспринял обиду исландца как признак гомофобии, хотя, вероятнее всего, Хьяртарсона на самом деле оскорбил по-детски наивный подход к делу этого горе-«репортера». (Сказать по правде, лично я вижу в его увлечении намёк на сексуальный интерес к животным, который просто обязан присутствовать у хозяина подобного музея.) В отличие от Джоша Шонвальда. мне этот необычный исландец понравился сразу.

Чем дальше я читал, тем больше приходил к убеждению, что наконец-то нашёл моего членогероя. Мне стало очевидно, что я просто обязан посетить вызывающий такое обилие противоречивых мнений музей и лично встретиться с человеком, столько лет собиравшим эти замечательные образцы. Я должен был разобраться в его истинных мотивах. Выяснив адрес электронной почты Хьяртарсона, я рассказал ему о своих членоизысканиях.

существует. Слово «фаллологический» вообще какое-то ненастоящее. Зато это и в самом деле музей. Одно из трёх — не так уж плохо.

Надо признать, отреагировал он очень оперативно, и мы согласовали удобную для обоих дату интервью — 18 июня 2002 года. Меня ждал Рейкьявик, столица Исландии. Но не знаменитые на весь мир гейзеры и ледники — меня ждала квартира, набитая отрезанными пенисами животных.

В голову понемногу закрадывалась мысль: а не принимаю ли я свою работу чересчур серьёзно?

Мысль подтвердилась, стоило мне выяснить, что единственная возможность улететь в нужные даты — это места в бизнес-классе, так что на сдачу с тысячи фунтов можно было не рассчитывать. Стоимость номера в гостинице (по крайней мере, обещавшей близость к центру города) также уходила куда-то в заоблачные высоты. Успокаивало лишь одно: расходы можно в дальнейшем вычесть из налогов. Оставалось надеяться, что налоговый инспектор не станет докапываться до цели моей командировки.

В Исландию я прибыл во второй половине дня, в понедельник, 17 июня. С воздуха страна показалась мне бесплодной, каменистой, и, вопреки названию, льда я не заметил. День стоял хмурый и мрачный, но едва пробивавшийся из-за облаков свет выглядел каким-то зловеще ярким. Я отнюдь не новичок в загранпоездках и хорошо знаком с ощущением психологического сдвига, что присутствует в таких путешествиях, но здесь было нечто иное: что-то гораздо более тревожное, чего пока ещё я понять не мог. Возможно, всё дело в том, что я путешествовал в одиночку? А может, мне просто стало не по себе из-за предстоящей встречи с человеком, открыто признавшимся в намерении отрезать и выставить в качестве экспоната пенис другого мужчины?

Такси до гостиницы вышло дорогущим до жути. Возможно, я неправильно прикинул обменный курс: получалось, что поездка обошлась мне в 80 фунтов — притом, что была не такой уж долгой. Неужто слухи доползли и до таксистов? «Едет тут к нам один, поглядеть на музей пенисов. Наверняка очередной идиот. Так что не стесняйтесь, обдирайте лоха как липку». Ладно, по крайней мере, отель наверняка окажется роскошным — судя по тому, сколько я отвалил за номер. Разумеется, гостиничка оказалась более чем так себе и, что ещё обиднее, — в добрых 25 минутах ходьбы от центра. Возможно, я превращался в параноика, но складывалось такое впечатление, будто вся страна сговорилась меня кинуть.

Я был совсем один и полностью дезориентирован: единственным человеком во всей Исландии, кого я знал, был коллекционер отрубленных пенисов. И я позвонил ему — подтвердить нашу встречу. Отчасти я тешил себя надеждой, что мистер Хьяртарсон пригласит меня на ужин, но другую чашу весов оттягивали сомнения насчёт вероятного меню. Разговор, кстати, получился поверхностный: мы в принципе договорились, что я подойду в музей завтра, где-нибудь после обеда.

Тогда я решил прогуляться к центру города, вдоль оживлённой дороги с видом на море. Вода выглядела серой, холодной и жутко непривлекательной. Я наблюдал, как она с грохотом обрушивается на берег. Зловещий дневной свет не играл в волнах, как в каком-нибудь космическом балете. Наоборот, мрачная пучина, казалось, заглатывала его целиком. Я чувствовал, будь у моря такая возможность, оно с удовольствием заглотило бы и меня. На мгновение я пожалел, что приехал один, не догадавшись превратить поездку в романтическое путешествие.

Но тут же отогнал от себя эту мысль, вспомнив, зачем я здесь, и даже обрадовался, что не взял с собой никого.

Центр города поразил меня своими скромными размерами. Это было совершенно не похоже на столицу страны. Единственная аналогия, что пришла мне в тот момент в голову, — Вестон-Супер-Мэр (Тихий приморский городок в Англии, где, кстати, родился Ричи Блэкмор, гитарист «Дип перпл» и «Рейнбоу». — Примеч. перев.), но только такой Вестон-Супер-Мэр, который выдрали из берегов Бристольского залива и сбросили на пустынный отрезок побережья где-нибудь на Гебридских островах. (Что, собственно, я и намереваюсь сотворить с Вестон-Супер-Мэром, когда заработаю кучу денег, — и неважно, что это будет несправедливо по отношению к гебридским островитянам.)

Я очень боялся, что не смогу разыскать музей, но наткнулся на него практически сразу. Над небольшой аркой

между домами качалась весёленькая вывеска в форме пениса. Мой Святой Грааль был буквально в нескольких шагах. И я не смог побороть искушение. Однако дело шло к вечеру, и музей оказался закрыт. Матовые оконные стекла надёжно скрывали его тайны.

Тогда я решил заглянуть в бар и за пивом дождаться наступления темноты. Я никак не мог отделаться от странного чувства нервозности и одиночества. Одна моя половина втайне надеялась встретить кого-нибудь, с кем можно было бы поболтать; другая же, наоборот, уповала на то, что этого не произойдёт. Меня непременно спросили бы, что я делаю здесь, в их стране, и пришлось бы выкладывать всё как на духу. В общем, я отбросил мысли о знакомстве и углубился в очередную книгу о пенисах. Что, разумеется, только усугубило бы ситуацию, заведи со мной кто-нибудь разговор.

Халлгримскиркха: Храм божий или штаб-квартира исландских пенисопоклонников.

Был вечер понедельника, и забегаловка явно не ломилась от посетителей. Что вовсе не удивительно, если учесть стоимость пива — 5 фунтов (в эквиваленте) за кружку. Или, точнее сказать, 5 фунтов за кружку с идиота, притащившегося в Рейкьявик исключительно ради пенисов! Слава богу, что я заранее решил: вызову такси обратно в гостиницу в ту же минуту, когда на город опустится ночь.

Я читал и пил, пил и читал — но скоро текст стал расплываться в моих глазах, и я прекратил чтение, полностью переключившись на выпивку. Один раз я даже попытался улыбнуться местным красоткам, но к тому моменту мой градус дошёл уже до той степени, когда улыбка выглядит плотоядным оскалом, так что девочки предпочли держаться от меня подальше. Я взглянул в окно. Сумерками и не пахло. По крайней мере, на одно пиво меня ещё хватит. Но тут я перевёл взгляд на часы и с ужасом обнаружил, что стрелки подползают к полуночи. Я вспомнил, что, когда забираешься так далеко на север, летний день гораздо длиннее, а зимняя ночь необычайно коротка. Пива во мне плескалось уже фунтов на 40. В любой другой стране мира количество пива, эквивалентное 40 фунтам, давно отправило бы меня на тот свет. Но речь шла о непомерно дорогущем исландском пиве, так что в желудке ещё оставалось место для горстки чипсов. И стоили они всего лишь фунт. По фунту за чипсину.

Невинная вывеска магазина «хот-догов» или извращённая реклама членов-скейтбордистов?

Я принял решение возвращаться в гостиницу и готовиться к роковому для себя дню.

Утром я вновь отправился в город пешком, чувствуя себя немного глупо из-за вчерашней паранойи. Надо же было такое придумать! Будто весь город сговорился меня надуть! По пути я осмотрел кое-что из достопримечательностей. Башня собора отдавала чем-то фаллическим. И даже детские закусочные явно были зациклены на пенисах. Может, мистер Хьяртарсон здесь вовсе не единственный, кто помешан на пенисах? Может, в Исландии все такие? Может, они действительно в курсе, кто я, и лишь выжидают удобного момента, чтобы похитить меня и превратить в жертвенного агнца (или, скорее, петуха), отправляя свой ненормальный, исландский фаллологический культ?

Почему я так волнуюсь?

Я присел за столик в кафе и принялся составлять список вопросов для интервью. Что бы такое придумать, о чем его до сих пор никто ещё не спрашивал? И сразу же — первая пометка: ни в коем случае не задавать вопроса, не стал ли он геем из-за своей страсти к коллекционированию отрезанных пенисов.

Ещё несколько чашек кофе — и вот уже полдень. Но я всё никак не мог отделаться от переполнявшего меня чувства робости. Словно перед первым свиданием. Свиданием, которое начинается с просьбы показать свои гениталии. То есть, в моем случае, самая что ни на есть обычная ситуация. С одним лишь исключением: на сей раз мне их действительно покажут.

ЧЛЕНОФАКТ

Если смотреть пропорционально размерам тела, то человек обладает самым большим пенисом среди всех приматов (т. е. всевозможных лемуров и обезьян, в том числе и человекообразных). Так что в итоге именно человек является истинным «королём свингеров». Несмотря на все обезьяньи похвальбы из одноимённой песни. Неудивительно, что им так хочется быть такими, как мы!

Мне не хотелось заявляться в музей слишком рано. Я хотел заставить его подождать. Поэтому я не торопясь отведал традиционной мексиканской кухни в местном исполнении и лишь затем свернул в напоминающий (как я теперь сообразил) влагалище переулок, ведущий к исландскому «Дворцу фаллосов».

всё оказалось совсем не так, как я ожидал. Музей представлял собой две небольшие комнатки: вдоль стен были расставлены шкафы-витрины, заполненные стеклянными банками со странными на вид белыми кусками мяса. Какой-то человек — предположительно, сам Сигурдур — был поглощён беседой с другими двумя посетителями, так что у меня было время оглядеться, ожидая своей очереди.

Я вовсе не чувствовал себя как дома. Не было и ощущения идиллического членосчастья. Наоборот, меня даже слегка подташнивало. От вида множества отрезанных гениталий мне стало не по себе (особенно в свете того, что я только-только закусил исландской версией буррито). Комната была настолько крошечной, что создавалось ощущение, будто я случайно наткнулся на жуткий склеп, устроенный серийным убийцей, или лабораторию какого-нибудь извращённого доктора Франкенштейна. Вот только в стеклянных колпаках мариновались отнюдь не мозги. Если не считать истинным утверждение, будто все мужчины мыслят исключительно своими «дрынами». Я думал о том, в какую даль пришлось тащиться, какую кучу денег потратить и какие большие надежды я возлагал на то, что найду, наконец, современного бога Энки. Похоже, я совершил ужасную ошибку.

Мистер Хьяртарсон к тому времени освободился и подошёл ко мне. Я превратился в один сплошной комок нервов: в горле пересохло, и вместо приветствия я выдавил лишь какой-то нечленораздельный хрип.

Итак, что же это за человек? С виду вполне обычный, средних лет, чуть полноватый, он выглядел строже и официальнее, чем я себе представлял. Мне он показался сдержанным, сухим и даже вроде как без чувства юмора. Но что ещё хуже, он, похоже, никак не мог понять, кто я такой, хотя мы разговаривали по телефону всего 12 часов назад.

Сигурдур Хьяртарсон. Обратите внимание на телефон в виде пениса рядом на стене. Человек явно сдвинут на членах. Как печально!

Галерея, пенисов, отрезанных для услады ваших глаз. Сможете отгадать, какой пенис принадлежит какому животному?

Нет, я, разумеется, не ждал фанфар с танцовщицами, но ведь я проделал такой длинный путь специально для того, чтобы встретиться с ним. Должен же он проявить хоть капельку эмоций! Или он и в самом деле обычный придурок с сексуальными задвигами, несмотря на все мои попытки убедить себя в обратном?

Хотя, с другой стороны, кем для него был я? Побледневший (или позеленевший) от волнения англичанин, все последние две недели названивавший ему, заваливавший его электронными письмами и притащившийся в несусветную даль лишь для того, чтобы увидеть его музей, так как пишет сценарий для шоу о пенисах. Да, так оно и было. Возможно, для него придурком с сексуальными задвигами был как раз я.

А может, он и прав.

По-прежнему всё такой же бесцеремонный и деловитый, он всучил мне каталог экспонатов (каждый из которых был помечен цветным стикером с номером для простоты идентификации), взял с меня входную плату (я-то грешным делом думал, что смогу пройти «на халяву», но, поскольку я уже привык выкладывать бешеные деньги за всё, что предлагала мне эта страна, возражений с моей стороны не последовало) и предложил осмотреть музей. Я надеялся, что мистер Хьяртарсон сам проведёт меня по комнатам, но он решительно остался за своим письменным столом.

В очередной раз меня охватило чувство, что все мои поиски — напрасная трата времени.

По мере того как я акклиматизировался к причудливой обстановке музея, тошнотворные ощущения исчезли, и я смог по достоинству оценить и даже получить удовольствие от того, что открылось моему взору. Большинство экспонатов (от крохотной пупырышки землеройки до весьма внушительных бычьих, дельфиньих членов и. наконец, пениса кашалота, который оказался выше моего роста) дрейфовали в формальдегиде в стеклянных банках. Некоторые, более крупные образцы, были высушенными и торчали из настенных дощечек навроде извращённой лосиной головы (к моему разочарованию, лосиного пениса я так и не нашёл — упомянутый экспонат когда-то принадлежал нарвалу).

Даже от одного разнообразия форм и размеров захватывало дух. Маленькая исландская кунсткамера ещё раз подтвердила один из важнейших выводов моего исследования:

ОБЫЧНЫХ ПЕНИСОВ НЕ БЫВАЕТ.

Пенис нарвала. Вот уж от чего точно искры из глаз!

Постепенно свыкнувшись с довольно тревожной картиной обилия пенисов, безжалостно отрезанных от тел их законных владельцев, я начал воспринимать тот новый мир многообразия половых органов, что раскрывался передо мной. В одном из шкафов содержались кости. Оказывается, они имеются внутри пениса многих млекопитающих, что существенно облегчает им процесс достижения эрекции. По мне, так это самое настоящее жульничество!

Были там и разные весёлые постеры, дешёвые безделушки и целый шкаф резных сувениров из дерева. Ясно, что человек, собравший такую впечатляющую коллекцию, просто не мог не обладать чувством юмора, равно как и истинно научным интересом. всё это как-то не вписывалось в образ сурового исландца, что поздоровался (если можно так выразиться) со мной пару минут назад.

А может, Сигурдур просто осторожничал? Ведь он явно не новичок в общении с людьми, которые не понимают и не хотят его понимать; с теми, кто берётся осуждать его или выставляет на смех. И имеет полное право занять оборонительную позицию.

Я приступил к интервью. Поначалу мне показалось, что мистер Хьяртарсон немного нервничает. Время от времени нашу милую беседу прерывали новые посетители — примерно по двое-трое каждые 15 минут, — но мы успешно возвращались к тому же месту, на котором остановились.

Первый вопрос напрашивался сам собой, но я обязан был его задать:

— А как это всё начиналось?

— Ну, это длинная история, — ответил мистер Хьяртарсон, давно привыкший к подобному любопытству. — Вы, наверное, заметили пенис быка на противоположной стенке? (Нет, не заметил.) Так вот это мой первый экспонат.

Четыре «пиззля» разных размеров: на любой вкус любителей хлыстов из бычьих пенисов.

Пригласив меня за собой через зал, он указал на декорированную полоску кожи.

Трудно себе представить, что когда-то она была членом.

— В пятидесятые, — пояснил он, — когда я был ещё ребёнком, если на ферме забивали быка, то пенис ни в коем случае не выбрасывали. Выбросить пенис считалось самым настоящим расточительством. В дело должно идти всё — даже кости, из которых вырезали детские игрушки или прялки для шерсти.

Так же и пенис — его высушивали на весу, а затем использовали в качестве хлыста!

Я не смог скрыть удивления:

— Хлыста?!

И вновь взглянул на экспонат, свисающий со стены. Теперь-то я видел: это именно то, о чем он говорит. И хотя в голову тут же пришла мысль об ироничности использования данного предмета в качестве «погонялки» для скота, — если не учитывать гораздо более извращённых коннотаций, — я решил, что ещё рановато делиться своей шуткой с человеком, который явно принимает всё слишком серьёзно

— Вообще-то, он называется «пиззль», — пояснил Сиг. В самом деле, у Шекспира в «Генрихе IV» я что-то такое встречал. А значит, он надо мной не прикалывается. — Позже, уже в семидесятые, я работал директором школы в небольшом посёлке. Это было до «Всемирного запрета охоты на китов» 87-го, и кое-кто из учителей во время каникул подрабатывал на плавучих китобойнях. Со временем они стали приносить мне пенисы китов.

Меня так и подмывало спросить: почему именно ему, а не кому-то другому? С чего это они вдруг решили, что он захочет оставить их себе? Однако я не хотел его обижать. Скорее всего, дело было так. Он похвастался перед коллегами своим «пиззлем», и те подумали: «Наверное, китовые ему тоже придутся по вкусу». А может, это просто исландский эквивалент нашего обычая подносить учителю цветы.

Как бы там ни было, но Сигурдур явно вошел во вкус, и ничто уже не могло его остановить:

— Постепенно у меня родилась идея: а что, если собрать коллекцию этого органа от самых разных видов исландских млекопитающих? Мысль показалась мне интересной.

«К черту политесы, — решил я. — На сей раз я этого так не оставлю».

— А почему только исландских?

Он закатил глаза:

— О, собрать пенисы всех животных мира просто нереально. Только сумасшедший мог бы решиться на такое!

ЧЛЕНОФАКТ

Пенис хряка имеет форму штопора, и при каждом семяизвержении из него выбрасывается около пинты спермы. Представляете? Целая пинта?!

Это же почти пригоршня.

Что это там в его взгляде? Неужели огонёк? Может мне засмеяться? Я осторожно хихикнул, он улыбнулся в ответ. Лед между нами потихоньку оттаивал.

— На сегодняшний день в моей коллекции представлено сорок два вида исландской фауны. Так что можно считать её почти полной. Правда, из-за запрета китовой охоты с китами стало несколько сложнее. Но если какой-нибудь кит, скажем, умирает естественной смертью и его выбрасывает на берег, пенис обязательно оставляют для меня. Мне звонят, я сажусь в машину и вывожу его в своём багажнике.

Я засмеялся. Но во взгляде Сигурдура явно читалось осуждение. Он не шутил.

— Специально ради меня не погибло ни одно животное. Я беру пенисы только тех, кто умирает своей смертью. Или со скотобоен. Для меня это очень важно.

То, что я по ошибке принял за холодность, на самом деле оказалось гордостью. Теперь я видел это. Он не хотел, чтобы его неправильно поняли. Как выздоравливающий вегетарианец я оценил его гуманизм.

— Так что же в итоге побудило вас создать музей? — продолжил я наше интервью.

— Ну, сперва я попросту держал пенисы у себя дома. Но мне постоянно твердили, чтобы я сделал коллекцию доступной. Однако всё оказалось не так просто — ведь я по-прежнему учительствую, причём на полную ставку. Пока в 1997 году нам не предложили это место. Поначалу мы делили его с небольшим трикотажным ателье. Начинал я с 63 экспонатов. Сейчас их 148. Коллекция выросла довольно быстро.

Я почувствовал себя достаточно уверенно и решил немного обнаглеть:

— Единственный музей пенисов во всем мире! — с выражением продекламировал я. — А почему вы так уверены, что он единственный?

Мистер Хьяртарсон ощетинился в притворном гневе:

— Почему? Сам не знаю! Как-то меня познакомили с одним англичанином, но тот собирал исключительно кости. Ведь у довольно многих животных в пенисе присутствуют кости. Вы, кстати, в курсе? — Я солидно кивнул: так, словно знал об этом ещё с рождения, а не выяснил всего десять минут назад. — В общем, у него была коллекция костей. Но и только!

Мой собеседник рассмеялся. В его смехе смешались и жалость, и ужас, и неверие:

— Только кости!

Я тоже засмеялся и покачал головой. Я больше не нервничал в обществе этого смешного и удивительного человека. Он тоже понемногу раскрывался, играя специально для меня, наслаждаясь моим восхищением:

— Я и правда не знаю, почему никто не сделал этого давным-давно. У всякого должно быть своё хобби, разве не так? Некоторые, возможно, сочтут меня ненормальным, но ведь кто-то же должен был этим заняться!

Я не стал спорить. Потому что был согласен с этим огульным утверждением. А он уже словно служил мессу:

— Не всем же коллекционировать марки и монеты! Для некоторых то, чем я занимаюсь, — строгое табу. Но мне всегда нравилось ходить по краю: жить на грани между насмешкой и серьёзным восприятием меня как коллекционера. Шутить или, вернее, подшучивать над людьми — что-то вроде того. А потому не все понимают, как реагировать на меня. Довольно многие считают меня полоумным, или извращенцем, или ещё кем-нибудь в том же роде.

Он замолчал, мастерски рассчитав время паузы, а затем улыбнулся и как бы по секрету признался:

— И мне это ужасно нравится!

Я рассмеялся в ответ. Однако Сигурдур, похоже, заволновался, что хватил через край — видимо, вспомнив тех, кто так и не смог по достоинству оценить его юмор в прошлом, — и поспешно добавил:

— Я абсолютно нормальный, обычный человек. Я женат на одной и той же женщине вот уже более 40 лет. У нас четверо детей и семеро внуков. И никакая эротика или порнография тут ни при чем. Это просто интересная коллекция. Вот у вас, к примеру, есть пенис. И это не имеет ничего общего с порнографией…

— Если бы! — съязвил я и почти сразу же пожалел об этом, так как его уже несло. Он проигнорировал моё замечание:

— Но попробуйте подойти ближе. Вглядитесь получше, сравните их — и вы сами убедитесь, какие они разные. Каждый отличается от другого своей собственной, особой формой. И для людей это должно быть очень интересно.

Ему вовсе не стоило волноваться, будто я неправильно пойму его мотивы. Для меня причины его поступка были совершенно ясны. Он стал коллекционером пенисов вовсе не потому, что являлся неким зоологическим эквивалентом Ганнибала Лектера. Сигурдур бросал вызов традиционному мышлению. Это был щелчок по носу брюзжащим ворчунам и пуританским святошам, видящим в сей удивительной части тела лишь нечто грязное, порочное и развратное. Как и сам я, мистер Хьяртарсон абсолютно искренне воспевал чудо и многообразие этого сильно недооценённого органа. И, тем не менее, он был всё ещё способен получать удовольствие от ужаса и смятения, которые его проект вызывал у других.

Мы с Сигурдуром говорили на одном языке. Он был идеальным проводником для моих идей, практическим воплощением всех моих усилий воздать должное «волшебной палочке счастья».

И я решил донести до него эту мысль: облечь её в форму вопроса, которого, как мне представлялось, никто никогда ему ещё не задавал:

— Скажите, а вам хотелось бы дожить до того светлого дня, когда Рейкьявик назовут мировой столицей пениса?

Задумавшись на секунду, причём вполне серьёзно, мой собеседник ответил:

— Я бы гордился этим… правда, не знаю, как отреагировал бы наш мэр. Городской совет выделил мне небольшой грант, но это мизер. Я никогда не мог позволить платить себе зарплату. Зато сейчас наконец-то вышел в ноль. Моё предприятие перестало приносить одни лишь убытки. Недавно я встречался с нашим министром по туризму. Мы раньше учились в одной школе: он на два класса старше, но всё равно меня помнил. Встречу назначили на 9: 30 утра. Министр был в ужасном настроении — должно быть, из-за похмелья, а может, из-за чего-то ещё Он жестом предложил мне сесть, но когда я сказал, что пришёл просить субсидию на музей пенисов, тут же вскочил и указал мне на дверь. Так что беседа наша продлилась всего 15 секунд. Более короткой встречи с министром, наверное, ни у кого ещё не было… очень, очень смешно.

Да разве может быть такое, чтобы кому-то не нравился этот человек? Его абсолютно не интересовали финансовые вознаграждения, и всё же он абсолютно правильно понимал, что Исландия привлечёт гораздо больше туристов, если как следует разрекламирует его удивительную приманку (и заодно урежет вполовину цены на пиво). Если вы, читатель, живете в Исландии, то я хотел бы попросить вас об одной услуге: постарайтесь повлиять на свой парламент: сделайте всё от вас зависящее, чтобы труд мистера Хьяртарсона на благо отчизны был признан на самом высоком уровне. Как предложение, можно поставить (в буквальном смысле слова) что-нибудь вроде статуи на центральной площади вашего города.

Мы говорили о членах уже больше часа, но я не мог закончить интервью и откланяться, не спросив о Поле Арасоне — человеке, пообещавшем музею первый человеческий экспонат.

Сигурдур показал мне фотографию: двое мужчин, плечом к плечу. Арасон оказался низеньким, седовласым человечком. Похожим скорее на чьего-нибудь дедушку (каковым, вероятно, и являлся), чем на пионера фаллологических экспозиций.

— Вот. Это и есть Арасон. Ему 87. Очень известный человек здесь, в Исландии. И, кстати, знаменитый бабник: пожалуй, один из самых знаменитых за весь век. Плюс к тому, жуткий хвастун. От скромности Арасон не умрёт, это точно. В политике он примыкает к ультраправым. Считает себя нацистом и бахвалится этим на каждом углу!

Я был потрясён, но Сигурдур слегка подтолкнул меня в бок и рассмеялся:

— Не пугайтесь! Арасон очень забавный человек! Просто ему нужно всё время быть в центре внимания. Я думаю, его поступок — тоже часть имиджа.

И показал на официальный с виду сертификат в рамочке, висевший на стене комнаты. Это был контракт, формально закреплявший договорённость между двумя столь непохожими друзьями. Карточка крайне специфичного донора. Там были даже подписи двух свидетелей.

— Это доктора. Они отвечают за оперативную доставку его органа, когда придёт время, — пояснил Сигурдур. — Мы все — мистер Арасон, оба доктора и я — договорились, что пенис должен быть ещё тёплым!

ЧЛЕНОФАКТ

Самым большим пенисом среди сухопутных млекопитающих обладает слон: длина его члена составляет порядка шести футов. Видимо, не зря всё-таки говорят о взаимосвязи между размером носа и длиной пениса.

Однако голубой кит (или синий полосатик) утрёт нос любому слону. Длина его пениса достигает десяти футов. Так что можете сами придумать какую-нибудь шутку из серии «Моби Дик». Лично я, к сожалению, настолько выдохся, что на такое уже просто не способен.

Сигурдур бок о бок с неутешительно здоровым на вид Полом Арасоном, своим будущем пенисодонором.

Это необходимо, чтобы сначала выкачать из него кровь, а затем с помощью инъекций снова поднять. Вопрос достоинства имеет для мистера Арасона очень, очень большое значение.

Я в очередной раз едва не расхохотался, но вовремя сообразил, что Сигурдур не шутит:

— Нет, серьёзно, стоит пенису остыть, кровь в венах свернётся, и сделать ничего будет уже нельзя. Он станет вот таким.

И продемонстрировал согнутый крючком мизинец.

Мне показалось, что, когда Сигурдур перешёл к заключительным деталям, от предвкушения глаза его подёрнулись поволокой:

ЧЛЕНОФАКТ

Длина пениса гориллы в эрегированном состоянии составляет всего лишь два дюйма (5,08 см.). Согласно утверждению нашей старой знакомой, доктора Терри Гамильтон, «гориллы живут устойчивыми гаремами, впечатляют соперников крупными размерами своих туловищ и никогда не испытывали эволюционной потребности в развитии больших половых органов». Не знаю, справедливо ли то же самое в отношении здоровенных гориллоподобных детин, работающих вышибалами в ночных клубах. По крайней мере, я лично не собираюсь задавать им этот вопрос в лоб.

— Короче говоря, врачи отчикают у него пенис и принесут мне, а я помещу его в красивый стеклянный шкафчик. Он станет самым ценным экземпляром моей коллекции (Перед тем как книга ушла в печать, я отправил Хьяртарсону электронное письмо, справляясь о здоровье мистера Арасона и втайне надеясь, что за прошедшие несколько месяцев старикашка благополучно отошёл в мир иной. Но Сигурдур ответил, что «мистер Арасон жив, здоров и прекрасно себя чувствует». Терпеть не могу желать кому-либо смерти, но умри Пол за это время, у восьмой главы было бы просто идеальное окончание. Однако — нет, дедушке хочется продолжать жить дальше. Всё-таки есть ещё люди, у кого напрочь отсутствует чувство человечности.).

У Джеффри Дамера, знаменитого «милуокского монстра», был, кстати, очень похожий план: устроить усыпальницу человеческих пенисов. Но Дамер совершил роковую ошибку: не подумал заручиться у своих доноров подписанным в присутствии свидетелей контрактом. Вообще, после того как мистер Арасон подписался под будущим пожертвованием, на подобное отважились ещё трое или четверо мужчин. Один из них, как я заметил, проживает в Балхэме — том же районе Южного Лондона, где живу я. Однако я не готов увидеть в таком совпадении знак, чтобы расстаться с моим «маленьким дружком» в момент кончины.

— А вы? Вы сами хотите, чтобы ваш пенис поместили в музей после вашей смерти? — спросил я Сига.

— Конечно. Я передам его своему музею, — ответил он. — Моя жена знает об этом. И, очень надеюсь, поступит так, как я попрошу. Выполнит мою последнюю волю. Моё последнее желание.

Вот что значит «преданность делу»! Хотя лично у меня такое подозрение, что после кончины Сигурдура его супруга первым же делом устроит (причём совершенно случайно) из коллекции гигантский костёр и примется выплясывать вокруг, хохоча от восторга. А может, я и ошибаюсь. Кто знает?

На обратном пути мистер Хьяртарсон продемонстрировал кое-что из сувениров, предназначенных для продажи посетителям музея. Большинство из них представляли собой пенисы, вырезанные из дерева: например, шампуры для барбекю или скакалки с ручками в форме члена. Были там и абажуры из растянутой кожи с бараньих яичек. Для двери музея Сигурдур лично вырезал ручку в форме пениса, той же формы был его телефон, и даже настенные часы имели форму члена. С некоторой гордостью и хитринкой во взгляде он признался, что использовал собственный пенис в качестве натуры для своих творений. То есть можно считать, что мистер Хьяртарсон стал частью своего музея ещё при жизни.

Перед самым уходом я задержался в дверях, вдруг вспомнив ещё об одном вопросе, который собирался задать:

— Скажите, а повлияло ли то, что вы держите музей пенисов, на ваше отношение к собственному члену?

Сигурдур на мгновение задумался, а затем посмотрел мне прямо в глаза:

— Да. Мне кажется, я стал ещё больше им гордиться.

И, улыбнувшись, пожал мне руку. Я покинул музей и,

пройдя сквозь вагиноподобную арку, вновь оказался на улицах Рейкьявика, который больше не казался мне зловещим и угрожающим.