Часть первая

Часть первая

Я всегда возбуждаюсь от вида или касания мужского естества. Помню, как в самый первый раз, я случайно коснулась его, в свои еще совсем юные годы. Хоть и была тогда девочкой, но сразу же, ощутила это мужское начало. Ощутила и запомнила сразу же и на  всю мою жизнь. Странно другое и в этом я убеждалась не раз, что я узнавала мужское начало раньше, чем познавала свое.

 Когда повзрослев, я уже трогала и представляла, как выглядит и даже устроено мужское естество, я  все еще достаточно смутно представляла собственное обустройство самой себя. Я даже не представляла, откуда я писаю, не говоря уже о чем-то более ответственном и физиологически важном. Нет!

Кое о чем я уже имела представление, и в первую очередь это о том, где и в каком месте мне более всего приятнее себя трогать. Но опять же. Даже касалась себя все время поверхностно и все возле клитора и не имела ни малейшего понятия о своих срамных губках.

 А вот когда они из меня вылезли и обозначились, то их открытие для меня в своем теле было полной неожиданностью. А прикосновение и натяжение вызвало потрясение. После того я обожала именно их. Я могла часами тихонечко перебирать и ласкать их подушечками пальцев, осторожно прихватывая потягивать и расправлять их, вытягивая в разные стороны.

 Помню, что со своей школьной подружкой мы не раз баловались на пару то у меня, то у нее дома. И что, когда я ей первый раз подсказала насчет губок, то она, так же, как и я в свое время, испытала подлинное потрясение.

Конечно, игрались мы с ней по-детски, каждая только со своей собственной игрушкой. Правда, один раз, когда мы были у нее дома, то она сняла со стены и поставила перед нами довольно большое настенное зеркало.  Я впервые смогла тогда кое, что увидеть новое для себя. Во-первых, что не все там одинаковое у девочек. Во-вторых, что не только трогать себя, но и видеть, как это делает моя подружка, почти также приятно, как это делать для себя.

Спустя несколько дней я  попробовала дома сама все рассмотреть у себя, но разбила настенное зеркало. Пришлось мне признаться во всем мамочке, и пояснить ей для чего мне было нужно это зеркало. А так как меня воспитывали в доверии и любви, то мне не только не досталось, как говорили об этом другие девчонки, но и я получила от моей мамочки благословение.

 Она не сердилась, а лишь сказала, чтобы я хорошенечко мыла свои ручки как до этого, так и после. Вот такая у меня была замечательная мамочка!

Когда у меня завились там первые волосики она поговорила со мной о том, чтобы я избежала того же удара судьбы, который выпал ей.

Она пояснила, что девушка может встречаться и если захочет, то может и любовью заняться, лишь бы сберечься от ранней беременности. И она мне подробно и очень спокойно все пояснила и рассказала, как предохраняться и когда можно не бояться забереминить.

 Она мне призналась, что сделала выводы для себя и поклялась, что меня сбережет от такой же нелепой судьбы, как своя.

 Вот так в одночасье я стала профессором. И пока мои подруги хихикали, сбившись в кучку, и обсуждали проблемы секса я им уже начала заниматься.

Все началось у меня со знакомства летом, в лагере отдыха. Мне уже было тринадцать, и я считала себя взрослой девушкой потому, что как я тогда считала. Во-первых, у меня уже растут там волосики, во – вторых, я уже ношу бюстик второго размера, да и фигурка моя округлилась заметно. Кроме того я уже не раз, с замиранием сердца, слышала следом в свой адрес такие слова, хоть и матерные, но от их понимания, смысла у меня даже перехватывало дыхание и я краснела, как девочка. А я и была таковой. Нет, скорее, Лолитой. С некоторых пор я стала слышать другие, более приятные мне слова, о моем превосходстве над прочими девушками и даже над старшеклассницами.

            Как я уже говорила, что я росла, в любви и когда внимание мне не хватило, так как я находилась с ребятами в лагере отдыха, я стала его искать на стороне. Поначалу я попыталась подружиться с соседней со мной девочкой, что спала со мной рядом. Но та посчитала меня глупышкой и маленькой и вместо дружбы, презрительно оттолкнула от себя. Ведь ей уже было пятнадцать!

 Потом я встретила со стороны нашего вожатого такое понимание и внимание, что в него тут же влюбилась без памяти. А он был лишь нашим вожатым и все делал со своей девушкой. Они вместе учились в одном институте и группе, дружили, и работать вместе пошли на все лето в наш лагерь, воспитателями. Я его так полюбила, что глаз с него не спускала. Еще бы! Ведь он был для меня первым реальным мужчиной в моей жизни. До сих пор были мама и бабушка, воспитатели сада и учителя в школе. Все они были женщинами. А, тут!

Помню, как мне стала тревожно и волнительно от того, что я испытывала к нему. Потеряла сон, покой, и все время искала глазами его, моего Витю. А Витя мой каждый раз все посмеивался надо мной, все подначивал. Ох, как он потом пожалеет, твердила себе я тогда. Конечно же, я скрывала от всех свою влюбленность. Знала, что окружающие меня дети просто заклюют меня, если узнают.

Так получилось, что я все время прислушивалась, из подтяжка приглядывалась, к Вите и его подруге, моей конкурентке. Сначала я их застукала за поцелуями.

Пока мы смотрели кино, они незаметно выскользнули, с площадки, и я ели успела заметить, куда они отошли. Я как могла, незаметно проскользнула следом. Хоть и темный был вечер, но, все, же я увидела их фигуры за кустами. У меня зашлось сердце, когда я, за звуками кино, ели расслышала, что она ему громко шепчет и в чем признается.

             - Витенька, милый! Ну, что же ты, мальчик мой ненаглядный! Иди ко мне!

Потом поцелуи и опять ее томный голос.

 - Ну, что же ты меня мучаешь? Я вся извелась! Я хочу тебя! Милый, любимый!

            Такого призыва от женщины услышать в свои тринадцать лет, дорогого стоит. Я от ее страстного шепота вся сразу вспыхнула, как будто бы это я говорю для него эти зовущие к сексу слова. У меня прекратилось дыхание и я, чуть ли не бездыханная, села на траву, под кустом и замерла в напряженном ожидании. Я ничего больше не слышала кругом, только шорохи их одежды и звуки их поцелуев. Мне кажется, что я бы их даже увидела в темноте южной ночи, так я хотела этого. Собственно, чего я хотела тогда, я и не понимала вовсе. Я не была готова ни к поцелуям, ни тем более к объятиям, не говоря уже о сексе. Я просто еще только начала просыпаться, как девушка, и как женщина.

И ее страстными словами я была разбужена.

С каждой ее новой фразой в моем теле нажимались одна за другой, как бы кнопочки, которые подключали мое тело девочки к этой волшебной машине. Волшебной машине, которая будет потом меня потрясать, всю корежить, и опустошать первое время, и вместо моей детской наивности из меня, вместе с первыми соками моей маленькой лодочки выйдут, они, мои годы безмятежной юности и детства. А на смену им, в моей крови забурлит страшной энергии секса, дикая и ни чем не прикрытая страсть женщины. Страсть первенства, только что вылупившейся самки и выбора моего первого в жизни мужчины. И не только мужчины, как потом все окажется.

            А пока я ловила их звуки любви и пыталась представить себе, как они занимаются этим. Я, конечно, все очень поверхностно и смутно себе представляла. И то, что я тогда видела в своем воображении под ее томные вздохи и слова, окажется совсем не таким, там в моей взрослой жизни женщины.

 Из того, что произойдет потом, как бы слетит пелена  мягкой и волнительной эротики, этих моих представлений и на смену им, ясно врежутся, вместе с первым членом мужчины, животные, яркие, своей не прикрытой реальностью, ощущения от моей физиологической близости. Природа беспощадно обрушит все мои воздушные и неясные, детские представления и я впервые почувствую, всей своей сутью, всей натурой и плотью, что я женщина и предназначена свыше, для пожертвования телесному богу Эросу.

Этому безликому и бесполому существу, который со своими помощниками Амурчиками-Ангелочками, пускает и сыпит  бездумно, налево и направо стрелами в сердца влюбленных людей, не соблюдая никаких правил приличия и понятий о любви мужчин и женщин, нелепо смешивая их, однополых и разнополых в экзотических позах совокуплений и страсти.

            Видно, одна из этих стрел была пущена ими куда-то туда, наугад, в кусты и попала в меня. Я это чувствовала, я понимала, что влюблена и думала, что в меня и попала для моего Вити. Но, что это за стрела, для кого?

            Сколько я не напрягалась, больше я ничего не слышала. Все мое внимание отвлекли звуки окончания фильма. Громко звучали мотивы концовки фильма и за ними, я не услышала, как они приближаются к тому месту, где я сижу.

            - Что? Что придумать, что сказать? Как объяснить, почему сижу, прячусь у них за кустом?

            Сказать ничего не смогу, я мгновенно ничего не могу придумать! Если не сказать, то, что? Что надо делать? Лихорадочно соображаю. Что?! Что сделать? Ну, же!!!

Взлетаю на ноги и, подхватив платье, стягиваю с себя трусики. Присаживаюсь. Пусть! Пусть позор! Пусть увидит, что писаю.

Вижу, как из-за куста, мелькая белым пятном, быстро выходят они, оба. Успеваю в последнее мгновение лишь опустить голову и закрыть глаза.

- Надя, ты что? – Слышу его голос. И тут же голос ее, который меня выручает.

- Витька, ты что?! Не видишь, что девочке надо! Пойдем быстрее, сейчас побегут наши малые тараканы с отряда и нам попадет. Давай быстрее, Витенька!  Скорее!

Они быстро проходят мимо. А я и в самом деле, от страха разоблачения и позора, прямо описалась. Сижу и громко так, писаю.

На следующий день не могу смотреть им в глаза. Мне все кажется, что он меня обязательно спросит. Почему я сидела в кустах. Все ждала его вопроса. Что, мол, зачем ты шпионишь? Чего добиваешься?

Но прошел этот и следующие дни. Меня не замечал он, как прежде. И только подруга его, стала посматривать на меня, все присматривалась.

Вот, думаю, гадина! Почувствовала! Оказалась, что, да. Не мыслимым образом, но она то, как раз, она это почувствовала. Что значит, любящая женщина? Спиной и той может почувствовать и ревновать!

Когда смена закончилась, и нас забирали по домам, я расплакалась. Я горько расплакалась. Я понимала, что моего Витеньку я уже не увижу и может уже никогда. Ребята смеялись, а я плакала. Эта гадина, так я стала ее называть, решила меня успокоить и ручкой, в моей любимой книге, записала свой адрес. Ну и гадина! Прямо ручкой и в книге! Моей книге!

Когда я приехала домой, то книгу ту, с ее автографом так задвинула, чтобы больше ее не видеть и в руки не брать.

Время побежало своим чередом. Я подрастала, округлялась. Причем, все время поправлялась. Все дети, как дети. Кроме школы чем-то занимаются. Кто на танцы. Кто спортом или просто на улице. А я все дома, все в мыслях. Сейчас мне смешно вспоминать, как я ждала встречи с ним. А все от того, что я долго росла без отца, и мне тогда, все хотелось, что бы Витя им стал для меня. Глупо, конечно. Но так было.

Я мечтала об одном, а стало по-другому.

Мамочка привела в наш дом папу, так она мне сказала. А я, как увидела его, так сразу возненавидела. Я ведь Витю ждала! Отчим, как и мама, работал врачом, и вскоре у нас родилась сестра, Катя. Отчим меня не трогал и я его тоже. У нас с ним был договор, как он мне сказал. Он меня не трогает и я его тоже. А вместе, мы любим маму.

С сестрой я подружилась, но вместо того, чтобы, как все ребята, я еще больше привязалась к дому. Была у меня одна секретная причина, почему я каждый раз легко соглашалась оставаться с Катькой. Эта причина была во мне, вернее, внизу у меня.

После отдыха в лагере я замкнулась и при каждом удобном случаи, мастурбировала. Все мечтала, при этом, о сексе с моим Витей. Тот случай не прошел незаметным и я потом, когда себя ласкала, много раз повторяла ее слова, что она говорила ему тогда, за кустом.

- Ну, что же ты меня мучаешь? Я вся извелась! Я хочу тебя! Милый, любимый мой Витя!

Говорю, а сама все мучаю, мучаю себя.

Отчим первый понял, почему я дома и чем занимаюсь. Один раз, когда я разошлась и тянула уже в двадцать пятый раз свои губки, он внезапно вернулся домой и услышал мои причитания. Не увидел. А может, увидел? Не знаю. Ничего не сказал маме и мне. Только так напугал, что я сразу решила, что больше в доме заниматься мучением себя не буду. Вскоре, мы с моей подружкой по классу, уже вместе мучили свои маленькие лодочки. Все их гребали, гребали. И мне, нравилось и ей.

 Сначала, мы усаживались на диване, рядом и каждая из нас сложив ноги, игрались со своей лодочкой ручкой, под трусиками.

 Для остроты положения она привлекала свой семейный, сексуальный архив. Родители ее довольно свободно раскладывали и хранили  в доме те вещи, которыми пользуются взрослые в своей счастливой сексуальной жизни. Презервативы, книги, сексуального характера и даже порно. Мы с подругой все это просматривали и напряженно изучали.

Ничего в том плохого не было. Мы ведь мир изучали, где вскоре тем же займемся, что и наши родители. В школе все разговоры о том же. Как, да что. Мы с подружкой моей одноклассницей молчим, слушаем, переглядываемся. В разговоры те не встреваем. Ведь мы же, считали себя уже образованными. Стаж, как ни как, нарабатывали.

 Что было хорошо. То, что ей мама все доверяла. Поворчит, поворчит, за беспорядки, за то, что лазает, а дочку свою не терзала, как некоторые.

Родители мои работали, дежурства, смены. Уставали, конечно. Но, сексом занимались, регулярно. Я слышала, как они занимались любовью и страдала. Пока они возятся в спальне, я прислушивалась и пальчиками трогала себя. А когда слышала его или ее вздохи и охи, то сама возбуждалась и себя не щадила. Один раз я случайно застала ее и видела, как она себя гладила и пальчиками там трогала. Мама оставалась одна. Отчим уезжал на курсы и учился второй месяц. Истосковалась она.

 А так, меня вообще об этом даже не спрашивали. Пару раз, только мама спросила, и я ей ответила, что да, мастурбирую. И сама, осмелела и в свою очередь.

- Мама, а ты? Ну, чего ты спрашиваешь? Ты же сама мастурбируешь!

Мама посмотрела, смутилась и отвернулась. А потом мне сказала.

- Извини, дочка, что я так бестактно спросила. Не хотела обидеть тебя. Все взрослые занимаются сексом, и ты это знаешь. Но ты, же не спишь с мальчиками? Ты с ними не занимаешься сексом?

- Мама!  – Говорю ей с обидой.

 – Какой секс, экзамены на носу. И потом, ты же видишь, что я не красивая, толстая и прыщавая.

Она отходит, обнимает и успокаивает. Потом  опять, долго не спрашивает. Отчим приехал. И я опять просыпаюсь и под их музыку себя ласкаю и долго мучаю.

Витю я не забыла. Все мечтала увидеть. Даже несколько раз к институту ходила.

Один раз, нас собрали на день открытых дверей. Я пошла. Не решила еще, куда поступать буду. Впереди еще было два года. Пошла в надежде увидеть и встретить его, а нарвалась на Гадину.

            -Привет! – Услышала я, когда рассаживались все на какой-то кафедре.

- Это, ты, Наденька? Как подросла, как … - И запнулась. Увидела, какая толстая стала, подумала я.

- Что, я толстая, прыщавая? – Говорю, а сама ее всю во все глаза рассматриваю.

По тому, как она стала отнекиваться, поняла, что рада гадина, что я такая и Витя на меня глаз не положит. Конечно, думаю, она видная, стройная. Но ничего особенного в ней не вижу. Чем же, думаю, Витечку моего, ты взяла? Что в тебе есть такое, чего во мне нет? Ведь ты же старуха. Смотри, как морщинки у глаз побежали и в уголках рта, тоже.

Оказывается, что она уже скоро заканчивает и подрабатывает на кафедре. О Вите не спрашиваю, хотя меня просто всю разрывает. Боюсь, что узнаю такое, от чего спать не стану. Лучше, думаю я с тобой, Гадина, познакомлюсь поближе.

            Когда стали прощаться, я ей говорю, что мол, хотела бы встретиться и о кафедре подробнее расспросить, об институте. Как, мол, поступить, учиться и все такое.

Она обрадовалась, что я к ней обратилась и говорит, что я ее в институте не найду, лучше домой зайти. А я ей, что куда, мол, я же адреса ее не знаю. А она, мне. Так я же тебе его в книжке твоей записала.

Пришла домой, нашла ту книжку. Узнала адрес. Пока с книгой крутилась, все так приятно вспомнилось.

            Я подрастала. Стала замечать, как меняюсь, становлюсь девушкой. Самое главное, что произошло со мной, так это то, что из меня повылезали ушки от губок моих любимых, из лодочки и вся она стала волосиками темными зарастать. А еще, так, у меня, сисечки такие вылупились, что я уже все лифчики по три раза сменила, и ношу такой, что больше маминого, на два размера.

            Как только стали во мне происходить эти все изменения то и мир, окружающий меня стал изменяться. К лучшему, к худшему, сразу не поймешь. Если раньше я никогда не замечала к себе никакого внимания, кроме отчима, о чем расскажу далее, то сейчас, каждый день, у меня обязательно что-то да случалось. Не всегда это было приятное, но всегда такое, отчего стала я понимать наконец-то, что я не гадкий утенок, что я стою чего-то, как женщина.

Первый раз я отметила это, конечно же, с моей школьной подружкой. Так получалось, что я все свое свободное время старалась оставаться с ней,  у нее дома. К себе домой, меня не очень-то тянуло. Были причины. Отчим перешел на такой график работы, что теперь днем он часто оставался дома, отсыпался после дежурства в своей больнице. Мама по-прежнему, целый день все там же, в своем отделении. Катька в садике. Ну чем не идеальные условия? И он не выдержал. Это я об отчиме.

Сначала я не придавала никакого значения. Ну, случайно дотронулся, ну столкнулась с ним в дверях и облапил? Так, что же? Сразу маме бежать и жаловаться? Я так хотела ей счастья, что молчала и ничего не говорила ей о его выходках. А зря! Надо ведь было ей рассказать, что он начал в мои вещи лазить, дневник мой нашел, и я чувствовала, что читает. Гад! Как не спрячу, скоро вижу, что опять лазил и читал. Отнесла его к подружке. Так спокойнее.

Вот уж у кого была вольница-воля! Предки ее не заморачивались особо, оба в бизнесе. Нравы свободные. Подружка рассказывала, что мать ее счастлива была с ее отцом безмерно. За своим счастьем ничего вокруг не замечала. Все рядом со своим любимым папочкой! Со стороны глянешь, красивая, счастливая пара!

 Поэтому подруга росла как бы и в счастливой семье и что просила, все получала, а вот,  внимания от мамы было у нее маловато. Впрочем, как и со мной и моей мамы.

В этом мы и сошлись с ней. Сначала, как это в школе бывает, болтали и стали вместе домой ходить после школы. Потом она меня к себе домой звала и мы с ней в ее доме и кушали и уроки делали. Подружились, не разлей вода!

После лагеря я прозрела. Разбуженной стала словами и просьбами Гадины, к моему Витечке. Откуда мне было знать, тогда, что Амур тот не промахнулся вовсе, когда в куст, где я пряталась, пустил свою стрелу, потеряв ориентацию. Попала она в меня и все мою жизнь, потом, та стрела его без правильной ориентации перекрутила по- своему.

            Первое время я все страдала по Витечке. Переживала. С мамой пыталась поговорить, но тогда Катька серьезно заболела и отчим вдруг запил. С чего бы это? Ведь жил, как кот за пазухой.

 Мама для него все время старалась, холила его. Любила видно. А я не понимала, за что? Сейчас-то я понимаю. Одна боялась остаться, без мужа и тела мужского,  в теплой  и домашней постели. Потом ведь, все равно могла разойтись, когда обо мне и о нем все узнала. Вот она, цена ее, бабского счастья. Одни страдания да мучения. Не хотела я так.

Сейчас я довольная, что мое счастье всегда при мне.  Амурчику тому, не раз спасибо, в своей жизни сказала. Правильную он стрелку выбрал, и с ориентацией у него, все было в порядке. Амуры не промахивались. Никогда! И не ошибались. Помните!

Так получилось, что я стала с подругой о своем горе делиться, а она о своем. Тоже мальчика одного с папиной фирмы полюбила.  И как то так, незаметно, мы перешли с ней к обсуждению того, как нам, с этим горем справляться.

            Первый раз она мне рассказала, как она справляется.

Сейчас расскажу как, но сначала еще о чем то, добавлю важном.

Я уже отмечала, о нравах в ее семье. И пока я, пряталась и втихаря, себя, в своей лодочке, пальчиками баюкала она уже больше года топила в себе свои пальчики и совсем того не стеснялась. Своей маме сказала об этом, а та только ей подсказала, что бы по осторожнее обращалась там, да и ручки всегда были чистые. Подружка мне потом рассказала, что ее родичи, с парами, такими как они, в саунах и в турах развлекаются. А потом, фотки такие, на компе родителей, показывала. Где я видела их и маму ее и отца, голыми и что они там позволяли себе. А они и не скрывали от нее ничего.

После того просмотра их фоток я все хотела об этом с мамой поговорить. Так возбудилась, не понимала, что можно, а что нельзя. Пробовала вытянуть ее на такой разговор. А она мне, что мол, почему я спрашиваю об этом. Я уже хотела ей кое-что рассказать, как в тот разговор отчим вмешался. Ну, я и замолчала. Поняла, что все, о чем я маме расскажу, он знать будет. А я всячески тогда не хотела от него зависеть. Чувствовала, как он вокруг меня капканы расставляет, и круг охотничий все сужает. О том, что он стал, за мною охотится, я скоро почувствовала. Малая, малая, а догадалась. Инстинкты, разбуженные, уже заработали.

 Он думал, что я дурочка и не замечаю, как он за мной стал подглядывать, когда я переодевалась или под душем мылась? Как в вещах моих рылся, искал и читал мой дневник. Как лапал, нахально.

 Поняла, я тогда, страшную правду, что он для меня никакой не отец, он для меня самая опасность и мама меня не защитит. И не потому, что меня меньше Катьки любила, нет, совсем не меньше. Просто я сама замолчала и ей ни о чем таком не говорила. Жалела. Видела, что ее очередной брак стал трещать по всем швам и что она очень переживает. Она все хотела его удержать и даже унижаться стала.

 Я тогда удивлялась ей. Она, что, не видит, как он рыщет как волк, мало ему видите ли, стало баб, так еще и на малолетку потянуло! И на кого, на дочь приемную!

 Как-то ночью проснулась и  услышала, как они ругались. Мама чувствовала, что отчим гуляет, и его упрекала, а он оправдывался. Поначалу, правда, а потом придумал, гад, как ей рот закрыть. Умный был, кобелина!

 Не стал любить ее.

Уже которую ночь я все прислушивалась, и не слышала, как они мне, как раньше аккомпанировали и я, под их любовную музыку вздохов и охов, сладостных стонов, тогда тихонечко губками своими игралась.

 Видела потом каждое утро, как мама все грустила, переживала, как она изводилась.

Потом услышала, как мама, вместо того, чтобы  турнуть его в шею, стала выпрашивать эту его близость.

Когда я в следующие ночи услышала, как она жалко и слезно, перед ним, унижаясь, просит, об этом, я вся закипела, просто. Вот, думаю, гад! Так мою родненькую мамку доводит. Ну, погоди, думаю, я тебя на чистую воду выведу. Разозлилась, страшенно! А тут, он, как ни в чем не бывало, меня опять обхаживает.

Как поступить подсказала нам с подругой, с которой я обо всем делилась, одна знакомая, ее мамы. Молодая такая женщина, но из ранних. Гуляла налево и направо, а замуж так удачно вышла, что многие женщины ей завидовали. Мужем ее стал самый знаменитый спортсмен и богатырь во всем городе и не только, его и в стране знали. Силач, громила, двухметровый. А она, аккуратненькая такая, ладная. Одевалась модно и хорошо, всегда аккуратно причесана и с макияжем. Любо-дорого посмотреть. Беспардонная, кстати была.

Всегда, когда нас с подругой дома заставала, все спрашивала о чем-то так, шутливо.

- Ну, что, девчонки? Когда же, вы перестанете мастурбировать и  начнете, наконец-то трахаться?

 Мы с подругой вспыхиваем и что-то такое лепечем в ответ, что, мол, мы не это, себя даже не трогаем. А она опытная такая, однажды спрашивает, с приколом.

- Скажите мне,  почему у тех женщин, которые с мужиками спят, пальцы на вытянутых руках дрожат, а те, кто мастурбируют, так  у тех,  не дрожат? А ну, протягивайте мне свои руки!

 Мы с подругой, быстрее, быстрее и ноги на улицу. Вот же, говорим, какая опытная. А потом и вправду видим, что она правду сказала. Наши-то пальцы, на вытянутых руках совсем и не дрожат.  Пробуем эмитировать, не получается!

Возвращаемся в дом и все перед мамой ее и молодой той,  крутимся. Она это видит и говорит маме подруги, что бы она нам показала, как у нее пальцы, на руках, дрожат, или не дрожат. Пока мама ее руку тянула, мы с подругой замерли. Не дышим.

Смотрим. Дрожат! Ее пальцы дрожат!

Мама ее не понимает в чем дело и говорит, что бы мы ей показали. Дрожат наши пальцы или нет?  А мы, вдруг, к ее полному удивлению, отказываемся и все улизнуть, наровим. Тогда молодая эта, все маме моей подруги рассказывает. Они ржут. Мама ее через смех и сквозь слезы спрашивает.

- Так, что? У вас, не дрожат? – А  подруга гордо так, отвечает.

-Да, не дрожат! Мы уже проверяли.

И они ржут, а нам обидно стало. Ну, что же нам делать, когда мы с ней так глупо попались?

Вечером, маму прошу, руку, с разведенными пальцами, вытянуть

Вот же, приколистка какая! Поняла я, что она просто, в очередной раз  розыграла нас.

 Ведь, мамины пальцы, тоже дрожали! А я ведь, точно знала, что она уже месяц, как все не могла упросить отчима. А, может, все-таки упросила? А может так, как и я, сама уже, на себя перешла?

Вот, же? Так и не поняла, я тогда, что это она с нами шутила. А, если нет? Вы сами попробуйте!

Одним словом. Вызывала она у нас симпатии и уважение. И как-то, в очередной раз, когда она опять захотела подколоть нас, но меня увидела и просто так, задушевно, расспросила.

 Конечно, я не хотела говорить ей, но он меня уже просто стал доставать, прохода не стал мне давать. Я ей намеками, и как могла, объяснила, чего я хочу.

Молодая, внимательно выслушала меня и сказала, что подумает и постарается мне помочь. Сама, говорит, на себе, все тоже испытала, с отчимом и его братом. А потом, все же спросила.

- А он тебя, это, не…? – Я, опережая ее слова, почти кричу ей.

- Нет, нет! Такого не было.  - А она добавляет.

- Не было, так обязательно, будет. Поверь, мне! Я уже через это прошла! Спасать тебя надо.

 Спасательная операция была ей разработана хорошо. В ней она попросила принять своего мужа, здоровяка и громилу. А свелась она вся к тому, что бы он боялся ко мне, потом приставать и маму не обижал больше, да и по бабам бы не таскался. Конечно, пусть мне скажет спасибо. Это я настояла, что бы его оставили с мамой и что бы она его не выгнала. Подробности опускаю, скажу только, что все прошло, как и задумали. Слаб, он оказался перед настоящими мужчинами, струсил. Это тебе не с бабами воевать, козел! И как его мама любит?

Одним словом, попало ему сперва от спортсмена, это за то, что он с какой-то там бабой стал путаться. Его просто выследили и хорошенечко морду набили. Мол, не лезь, не твое, ступай к своей бабе. Потом он отлеживался, дома несколько дней и мама его все отхаживала, и забегалась около него. Испугалась. А я радовалась! Но ему того раза мало показалось и он опять получил хорошенечко. Вот же, кобель, какой был? Мама его распустила! Я бы ему так дала!

Потом он решил опять за старое взяться и стал ко мне подкатывать. Вот теперь-то я насладилась его позором и трусостью! За все то время, что он меня унижал, гад и маму!

Как-то вечером, его встретили, по дороге домой, после дежурства и сказали, что его дочь, то есть я, очень племяннику Кавказа понравилась. А Кавказ этот был у нас самый знаменитый бандит на весь город. Весь район и город его боялся. Так ему, потихонечку, и так вежливо местные бандиты, друзья спортсмена,  все объяснили. Что бы он свою дочь берег и холил  и ни дай бог, что случится с ней. Головы ему не сносить. Для острастки сцену пред ним разыграли, с  этим здоровенным спортсменом. Когда он рассказывал нам потом, то все от души посмеялись.

А он рассказывал, что когда отчима моего к нему подвели, то он,  как увидел, так сразу же и говорит, братьям своим бандитам. Что его, отчима моего, сразу прикончить, паскуду надо. Это тот говорит, что к такой-то бабе и к такой-то все подкалывался и уже от спортсмена получал за это не раз. А теперь опять?

Ну, а для закрепления навыков, как тот спортсмен мне сказал потом, мне с моим отчимом специальную встречу подстроили. Его опять, те же бандиты прижали перед самым домом и вновь угрожали, насчет меня. И когда он чуть ли не трясся от страха перед ними, то я с тем племянничком Кавказа под ручку мимо прошлась. Специально, так было подстроено. А, напоследок, его опять, все тот же  спортсмен, тюкнул пару раз, как следует. И что бы, говорит, ни писка, от твоей дочки даже не слышал! Ты понял!

Вот так в моей жизни благодатные времена наступили. Вскоре и мама моя повеселела, запела,  да и я тоже. Опять я услышала ночью, ту же любовную музыку, только с большей энергией, как мне показалось. Некуда больше ему стало свою энергию тратить, пусть хоть на мамочке отдувается! Вот так то! И у меня от той музыки все с моей лодочкой стало еще лучше с собой получаться. 

Женщина, она ведь умнее,  любого мужчины, только болтать об этом не надо!

Поняла я тогда, что мужики редко крепкими бывают мужьями и взять их может в свои руки только опытная и умная баба. Как та, что мне помогла.

 Но это на любителя. Кому как? А по мне так вообще, лучше никак, чем с таким, как у моей мамы. Но, видно, этим своим местом, беспокойным он  и взял ее. Хоть и трус был, так пусть уж для ее радостей потрудится, как следует. Да и семья сохранится. Пожалела я не его, а мамочку свою и сестру. Вот, ведь, какие мы, женщины!

Так наступило в моей жизни, очередное разочарование. От того, что многие мужики, не мужики вовсе, а бабы трусливые. От того, что многие женщины и не женщины вовсе, хотя и мамочки, а пресмыкающиеся, перед трусами.  Что они готовы, за их хвостики, паскудные, свою дочь, кому хочешь отдать, лишь бы с ними спать никто не мешал им. И еще я поняла, что некоторые девочки, хоть и не женщины еще, а могут быть благороднее самого благородного мужчины. Вот, так то!

Но это я отступила от темы. Вот так у меня всегда бывает. Хочется и о том, и об этом и сразу. Ну, так сначала о том, что у меня за история произошла с подругой. А потом я закончу о том, как я с Гадиной той, познакомилась.

Ну, так вот о подруге моей школьной, сердечной. Что она мне рассказала и чем поделилась.

Разговорились мы с ней по душам. Сидим на диване, болтаем. А тема наша все круче и все за душу хватает и не только. Стала она мне про своего Борю рассказывать. Ну, с тем, что у отца ее на фирме работал. Говорила, говорила, а потом мне и говорит.

- Знаешь подруга! Я опять так разнервничалась и так расстроилась, что мне успокоиться надо. А ты, не против?

 Я не поняла, о чем это она.  Спрашиваю.

-Чего я, должна быть не против?

- А секса. Ну, это не совсем секса… Это я не знаю, как даже назвать?

- Ты мастурбируешь?  – Спросила внезапно меня, а сама так доверчиво смотрит.

Не стала я душой кривить, перед единственной своей подругой. С трудом, но созналась и ей отвечаю.

- Когда очень хочется, то мастурбирую. А ты, как?

Она, то ли ответа не поняла, то ли думала о другом и давай мне секреты свои откровенные рассказывать.

- Я вот так делаю. Так мне больше всего нравиться. Посмотри.

Присела с ногами на диван, а потом у меня на глазах ноги раздвинула и платье задрала, да так, что я все ее трусики беленькие вижу и холмик тот, что у нее между ног.

-Смотри! Я вот так, глажу, глажу сначала легонечко, а потом, все сильнее и сильнее.

Вспыхнула я вся. Смотрю на ее руку, как ее пальчик по холмику, что под трусиками выпирает, двигаются и поглаживают. Смотрю, как завороженная. Даже дышать прекратила, так мне самой засвербело там.

- А ты? Ты тоже так делаешь?

- Как? – Почти хриплю ей в ответ.

- Ну, вот так! Вот так, как я себе делаю.

И я вижу, как она уже все сильнее и сильнее по холмику своему и пальчиками и ладошкой и сжимает, и схватит, а потом отпускает, и тянет. Смотрю на то место, где она гладит, зачарованно. Глаз не могу отвести. И самой так хочется, так сильно и остро.

Видно недаром она мне подругой была настоящей. Почувствовала и говорит.

- Да расслабься ты. Сядь, как я, удобнее. Ты, что меня стесняешься, Лолита?

Так она меня стала называть, после того, как мы с ней, на одном дыхании, фильм по произведению Набокова просмотрели. Это все из ее домашней эротической коллекции.

Колеблюсь. Все не решаюсь. Поднимаю глаза на ее лицо и вижу, как она сладостно так улыбается и на меня вовсе не смотрит, а глаза закрыла от радости.

Неуверенно, медленно, поворачиваюсь и ноги свои, на диван поднимаю. В голове вдруг все запрыгало, дыхание сбивается. Сердце, чувствую, как колотиться. Опять на ее руку взгляд перевела, увидела, как она не стесняясь и как запросто, прямо передо мной играется со своим холмиком. Все, думаю, потихонечку потрогаю себя, как она, за компанию, что бы ее не обидеть своим недоверием. Подтянула краешек платья, и ноги так же раздвинула, как она, в разные стороны. Ступней ноги ее коснулась, как обожглась, но так и оставила, прижатой.

Но, как только дотронулась самыми кончиками пальцев, до своего холмика, то меня, словно какая - то искра пронзила. Остро так, щемящее, и в самое мое запретное место. То, самое, что я скрывала все эти годы и никому, даже старалась маме его не показывать. Меня так пробрало, что я от счастья и соучастия в этом запретном показе своих полудетских забав даже глаза закрыла. И стала уже не так легонечко, а сильно и страстно пальцами гладить, зацеплять. Сжимать в кулачок и подтягивать.

- А ты,  так попробуй! Самыми ноготочками, кончиками пальцев.

Слышу ее голос, как в тумане и глаза боюсь  свои открыть. Чувствую, что я ее взгляд сейчас не выдержу. Убегу, наверное. Глажу так, как она мне советует. Пронимает. Так за хорошело, что я стала чувствовать, как у меня внизу, между ножек, тепло по всей моей лодочке приятно так разливается. Не вижу ее, но  каждой клеточкой чувствую, что она рядом и смотрит. От этого еще сильней возбуждаюсь.

- Смотри, я уже ручку под трусики запустила и сейчас будет самое сильное представление. Смотри, Лолита! Отрывайся от своих фантазий. Давай вместе!

Открываю глаза и чуть не задыхаюсь. Вижу, как она запустила кисть своей руки к себе под трусики и как кисть выступает под тканью, бесстыдно обозначает маршрут и движения пальцев.

 - А что ты больше всего любишь трогать? Я, свою пуговичку, а ты?

Я уже не в силах что-либо ответить, только киваю головой. Чувствую, как горло мое, словно комом перехватило. И оторваться уже не могу и от вожделения вся млею. Какой-то кошмар, прямо! А тут мне, на выручку, приходит мысль о губках своих. Думаю, что ведь если у нас так все откровенно пошло, то пусть и она попробует. Говорю, через силу.

- Я, больше люблю… - И тяну эту фразу, то ли от страха, толи от нерешительности.

А потом, поборов в себе все это, говорю.

- Я губки свои ласкаю. Это так приятно! Ты пробовала?

Открываю глаза, наконец, и вижу, как подруга моя, ничуть не стесняясь, моего присутствия, уже пальчиками ловит за трусиками эти самые губки. Понимаю, что надо не так, и уже рот открываю, что бы ей подсказать, как тут звонит телефон.

Меня этот телефон так напугал, что я срываюсь, вскакиваю с дивана и в коридор. Слышу, как подруга моя мне в след.

- Лолита, куда ты помчалась! А как же губки, как же уроки?

Вот, думаю, чего же ты раскричалась на весь дом. Ведь услышат! И сама припустила быстрее к дому.

На следующий день мы с ней в школе. На перемене она ко мне подходит, и, обнимая так страстно, говорит, заглядывая в глаза.

            - Слушай, Лолита! А ведь я вчера такой кайф получила! Спасибо тебе за губки!

И лезет со мной целоваться.

- Дуреха. – Шепчу я, слегка отталкивая ее от себя. – Я-то причем, губки же твои.

А она все налезывает, баловница.

-  А если кто увидит? – Шепчу ей, отходя от нее подальше.

А она смеется счастливо так и задорно. И отворачиваясь, желая меня подначить, громко так, с усмешкой в глазах, произносит.

- А вот и не дуреха, вовсе. Наоборот!  Поумнела вчера аж на два таких раза! М..да!

И сжимает  на лице губки свои в поцелуи воздушном, и чмокает ими громко в воздух. Я оборачиваюсь нервно, нет, никто не видит. Слава богу! Надо что-то с ней делать, она и себя и меня погубит. Решаю поговорить с ней, об этом, сразу после школы.

После школы идем к ней домой, а она разбешака такая, так разошлась и разбаловалась, что уже незнакомые люди таращиться на нас стали. Еще бы, думаю. Ничего себе школьницы? Осталось только платье задрать и при всем честном народе….

Специально не подпускаю ее к себе и выдерживаю расстояние.

Пришли и как только заходим к ней в квартиру, она бросает портфель и, не давая мне опомниться, буквально бросается на меня. Обнимает и все вокруг моих губ, по моему лицу целует. Потому, что я прячу лицо, уклоняюсь от этих ее бешеных поцелуев и ласк. Я то, еще не готова!

- Да, погоди ты! Отстань! Успокойся!  - Кричу ей прямо в лицо и отцепляю ее руки.

- Ты, что? Не любишь меня? – Теперь, кричит она, и я вижу, как на глазах ее, появляются слезы.

На наши крики, в коридоре, вдруг, появляется ее мама.

- Кто, кого не любит? Ты, о чем, доча?  Кто, должен успокоиться?  В конце-то, концов! Кто объяснит мне, в чем дело?

Стоим, с ней, ни живы  и не мертвые. Головы опустили и красные обе, как раки варенные. И я, почему то, вроде бы хотела тихо и про себя, а получается вслух.

- Вот это да! Вот это поговорили!

Молчим, и ситуацию расслабляет женский  голос, из комнаты, а следом выходит подруга ее мамы. Смотрю на нее и все не могу понять, что в ней и в облике ее маме не так, что не естественно и в глаза сразу бросается. А подруга моя, уже открывает рот и что-то такое детское, начинает мямлить. Про себя, что ей хорошо со мной, про меня, какая я хорошая и что она рада, что дружит со мной. И что я этого не замечаю. Потому она и спрашивала меня. Говорит, и я слышу, как, с каждой новой фразой ее голос крепнет и она смелеет. А потом, слышу, как она вдруг, весело и чуть ли не улыбаясь, говорит.

- Мама, а что это у тебя и тети Ларисы,  - Это она о подруге ее мамы, – помада вся, по губам размазана?!

- Чем, это вы, тут, занимались? А..!

Точно, ай же, как она точно подметила! Вот так подруга моя молодец. И пока ее мама таращит глаза, а затем, повернувшись назад,  хочет спросить, что-то в поддержку, от тети Ларисы, подруга моя, сильно дергает, меня за руку и мы с ней выскакиваем, за дверь, в парадную. Кубарем сыпемся с ней по лестнице и уже обе смеемся, во весь голос.

В этот день, к ней домой не идем, взявшись за руки, слоняемся по городу.

Мне приятно держать ее теплую ладонь, ощущать ее легкость в движениях рядом. Что-то есть у нее от щенка, что мотается под ногами, со щенячьей радостью от того, что его любят и водят. Только после этого случая понимаю, как мне она нравится, как приятно мне быть с ней рядом. Я готова с ней рядом шагать и шагать, по улицам нашего города, с этими  его машинами и людьми  и не замечать ничего, из того, что мелькает пред глазами, а видеть только в бездонных глазах ее, маленьких, бешеных чертиков.

Пару раз залезаем в автобус, и катим на нем, до конца, прижимаясь тесно, вдвоем на сидении, вдруг сразу ставшими такими тесным и прижимаясь горячими, нашими бедрами. Временами касаемся коленями, телами, друг дружку, когда прыгает старый автобус, по раздолбанным в пух и прах, улицам. Каждый раз, отрываясь, с сожалением и ожиданием следующего толчка, что бы еще теснее прижаться к любимому, теплому телу подруги.

Возвращаемся, молча, не выпуская рук, уклоняясь вдвоем, в одну сторону, от прохожих. Заходим в наш двор, и я чувствую, как напряженно дрожит ее теплая рука и сама не в силах унять ее, тоже. Почти бегом скачем по лестнице выше и выше, пропуская двери ее и соседей. На самой последней площадке, перед чердачной дверью, останавливаемся и не можем никак унять дыхание и вовсе не от того, что запыхались, а потому, что волнуемся так, что сбивая дыхание, ждем его, неотвратимого, первого поцелуя.

- Господи! Что это! Как! Почему?  - Бешено крутятся в голове, в страшной правде греховные и правдивые мысли.

- Почему ее, а не его? Почему, почему, почему?  

 Полутьма, окружает нас сумраком теплого вечера. Я вижу только ее, только ее глаза, в расплывающемся полумраке. Вот ее касание плеча, горячей и дрожащей рукой. Удивительно легкое прикосновение горячей руки к талии. Мои руки загипнотизированы и висят безвольно вдоль тела. Я ощущаю приближающееся тепло, от ее небольшого тела и руки, которые тянут меня, прижимают к ней и гладят тело. Лицо ее ближе и ближе и я, оживая от дурмана гипноза, тянусь к нему, сближая лица и коснувшись щеки, поражаюсь чистотой и запахом, шелковистой мягкостью девичьи кожи.

Все! Все мгновенно уходит! Только тепло и запах ее. Необычно приятное чувство касания упругого тела, ноги, груди. Прижимаюсь вся сразу и всем. Меня так притягивает она, что я чувствую, как до боли в ареолах сосков, обжимаются груди. Лицо медленно отползает, и я слышу ее волнительное и прерывистое дыхание в самое ухо. От него, вдруг волна, горячей лавиной окатывает все тело. Не дышу, умираю. Только слышу удары сердца. Тук- тук, тук-тук, тук-тук.

Не понимаю как, но я нахожу ее полыхающие, мягкие, нежные губы.

 Касаюсь своими губами. Искра! Еще касаюсь! Разряд током! Еще! Еще!

Все, я не в силах бороться с природой и меня обволакивают детской теплотой, нежные, доверчивые губы любимой.

Не могу оторваться! Не могу дышать! Не могу шевелиться! Не могу! Не могу! Не могу!

Сознание выплывает, медленно, заслоняя божественный вкус ее губ. Господи! Я, что, умираю? Опять проваливаюсь в ощущения ее губ и дыхания. Возвращаюсь с ее отстраненностью и того, что жить не могу без всего. Без нее, ее губ, ее тепла, ее тела.

Она дышит, отчаянно и порывисто. Жмемся телами, до боли. Губы сами ищут, находят и соединяются снова и снова. По всему бежит мягкая и теплая волна, обволакивая сознание, руки и ноги, которые не подчиняются мне, и я чувствую, что я могу сей час же упасть в ноги любимой. Меня обжигает слеза, тонкой влагой касаясь лица.

 Это, что? Это я? Нет, я не плачу, это она! Отрываюсь от тепла, любви и говорю, не узнавая своего голоса.

- Почему? Почему плачешь, любимая?

Обнимая трясущиеся плечи, прижимаю голову. Милая плачет беззвучно. Стоим замерев. Стоим долго, все так же. Я держу ее плечи, она на груди. Согревает груди мои горячим дыханием. Я целую ей голову, вдыхая запах волос, наклоняясь, целую тонкую и открытую, нежную шею. Слышу рядом дыхание ее, шумное, чистое, неповторимое.

 Поворот головы ее и не вижу глаз  в темноте, только пятно темное и лучистой вместо глаз. Она шепчет.

- Ты, меня любишь?

Я дома, болею. Вторую неделю в постели. Мама хлопочет и что более всего удивительно, что хлопочет и он, этот Гад. И вовсе не Гад, теперь, а Лев Петрович, как оказалось. За эту неделю я увидела то, что не замечала все последнее время. Дома-то все наладилось. Видно не прошел даром ему мордобой, и мужик  впрямь за дело взялся. А впрочем, не только за дело. По тому, как легко порхала мама по дому, хоть и озабоченная моей болезнью, но я чувствовала и видела это своими глазами, как она расцветает, как ей радостно и легко. Вот же думаю, что с мамкой этот Лев делает. Не узнать! Изменения коснулись и меня. Теперь я уже не слышу по ночам ее, звуки их любви. Купили новую мебель, и дверь в свою спальню сменили. Много изменилось. От куда-то появились в доме деньги. Что-то мутил отчим. Но об этом потом. Меня поразили изменения в отношениях его и мамы.

Размышляю об этом почти всю неделю.

Странное существо мы женщины. Стоит только  погладить, да приласкать, как мы просто из кожи лезем перед любимыми. Все стараемся угодить, обустроить, заботимся. Обязательно заботимся. Ну, как же иначе, иначе никак нельзя. Смотрю, как она около него крутится, и не узнаю в ней ту, заполошную работой, не устроенной семейной жизнью и униженную гулящим мужем. Передо мной совсем иной человек. Красивая и уверенная, счастливая женщина. Про себя думаю, а смогу ли я так? Неужели все от этого? Что, это думаю такая за сила, в мужиках? Опять возвращаюсь к осмысливанию этих их атрибутов. Если так разобраться, то это просто отросток такой в организме. У обезьяны хвост, а у мужиков этот, ну их, как его там, член. Нет, пусть уж будет лучше, пенис. А то член, звучит как-то вызывающе. Конечно, признаюсь себе, мне интересно вживую увидеть и потрогать. Я уже много раз видела его на картинках, в кино, что смотрели с подружкой. Видела его в действии. Даже видела, как ее отец это проделывал, там, на кассете, с парами. Но, чтобы сказать, у меня дыхание перехватывало, так нет, такого, ни разу не было. Меня больше в тех фильмах привлекла реакция подруг их. Вот этим я действительно зажглась. Сколько красивых движений, желаний, эмоций! Обратила внимание на то, что подруга говорила об увиденном, как-то по-другому. У нее на первом месте мужики, члены. Я еще тогда удивилась. Фильмы то смотрим вместе, а видим в них разное. Спросила ее пару раз о деталях, а она мне все об этих членах, да яйцах. Вот, подумала тогда, какая-то она извращенная! Я – то, даже не видела их, все больше тела женщин разглядывала и так ими любовалась, что возбудилась, конечно. Потом они, эти обнаженные тела женщин, мне все по ночам снились, и я просыпалась, от того, что во сне их обнимала, прижималась к ним, лезла к ним туда пальцами. А они горячие, мягкие, сочные. Ух, как я тогда возбуждалась! Выручали меня все те же, мои губки. И такой я кайф получала от этого. Лежала, теребила свои губки и мысленно их ласкала. И, что только с ними не проделывала. Это я и о тех и о других. В смысле, о женщинах и губках.