Глава 11 Джинн из бутылки

Глава 11

Джинн из бутылки

В международной политике улучшились отношения между СССР и США, был подписан Вашингтонский договор об уничтожении ракет средней и малой дальности, а в СССР в рамках антиалкогольной кампании ввели талоны на сахар. Народу было начхать на ракеты — вся страна гнала самогон.

В США в конце 1987 года дали добро на продажу антидепрессанта прозак. чтобы людям было легче справляться с плохим настроением.

В СССР народ давился в очередях по талонам на масло, мясо, чай, сахар, водку, которую многие родители тут же обменивали на другие продукты. Туалетное и хозяйственное мыло, страшные на вид коричневые кирпичи, но такие необходимые в быту. Светка легко обменивала на сигареты. Потому что без них не могла ни дня. несмотря на то, что была кормящей мамой.

В Афганистане началась операция под кодовым названием «Магистраль». Двадцати тысячам советских и афганских войск противостояли тринадцать тысяч озверевших моджахедов. Операция прошла успешно, командовал войсками одиозный генерал Варенников. Понятно, почему точное количество жертв не установлено и не будет установлено никогда. Вместо детей домой возвращались тела, завернутые в брезентовые палатки.

«Действуя в группе прочесывания, обнаружил группировку противника и первым открыл огонь. В ходе боев погиб, переправляясь через горную реку. Несмотря на тщательные поиски, тело не обнаружено. Посмертно награжден орденом Красной Звезды». Стандартная форма, ничего лишнего. Был сын — нет сына.

Некоторым матерям о гибели ребенка сообщали гуманно: приезжали врач, военком, представители райкома. Большинство просто извещали похоронкой. 1987 год. С Великой Отечественной войны прошло ровно сорок два года…

За что гибли и кому нужна была эта война, никто не ответит. То. что делали молодые ребята, выполняя приказ, был их личный героизм перед собой, перед друзьями, перед родиной. Да, эта война была им совершенно не нужна, но она была в их жизни как честное и самоотверженное проявление своих лучших качеств. Поэтому многие, вернувшиеся с войны, начинали страшно пить и погружались в многолетнюю депрессию. Они выдержали испытание войной, но не выдерживали испытания таким миром.

Еще через двадцать три года в день празднования очередной годовщины вывода войск из Афганистана воины-интернационалисты по команде «кругом!» повернутся спиной к президенту Украины Януковичу в знак протеста против его политики. Ветераны повернутся спиной к власти, которая наплевала на них и забыла. Никогда доселе военные не выходили на акции протеста и не выражали свое недовольство.

С этой кровавой бойни в январе 1988 года вернулся военный переводчик Мухаммед Акопов.

Его глаза были переполнены картинами войны. Седой парень в усах и бороде, как в гриме. Под его изумительными миндалевидными глазами четко обозначились мешки чрезмерных перегрузок.

Обветренная кожа лица подчеркивала преждевременные морщины. Но это его не портило. Он даже постарел красиво.

Таня встретила его в зале прилета и намертво повисла на шее.

— Это все?! Ты больше не уедешь?! Пожалуйста, только больше не уезжай! Ты останешься со мной. — то ли спрашивала, то ли утверждала она и плакала, и уцеловывала одежду, руки, лицо, все, куда попадала.

— Моя милая, моя любимая, моя красавица. — чуть приостанавливал ее руки Мухаммед, стесняясь взглядов зевак, и слезы стояли у него в глазах.

Мухаммед был одет по-зимнему, хотя Таня специально купила для него коричневую «аляску» за сто восемьдесят рублей — на гагачий пуховик денег не хватило. Родители после смерти мужа перестали ее баловать, решив, что владелица трехкомнатной квартиры уже сама в состоянии о себе позаботиться. Правда, мать еще иногда подкидывала лавэ, а вот отец практически перестал с ней общаться. Не мог ей простить ослушания.

Татьяна устроилась работать в химчистку. Институт она забросила, уйдя в нескончаемый академический отпуск. На телевидении закончилась стажировка, но в штат ее не зачислили. К тому же скандал в Баку, благодаря оператору, стал всем известен, и ее осудили за безнравственное поведение. Блядская организация «Телецентр» вдруг превратилась в пуританских праведников, видимо, для разнообразия.

К приезду Мухаммеда Таня подготовила ему новый гардероб по последнему писку моды. Своей зарплаты и маминых денег, ясно, не хватало, но, к большому Танькиному восторгу, новая работа оказалась весьма прибыльной.

Вещи в химчистку сдавали люди небедные, и частенько в грязных вещах девушка находила деньги, а как-то раз вообще вытащила двадцать пять рублей. Зачастую хозяева вещей не вспоминали о заначках, а если и обращались к Тане с вопросами, то ответ был заготовленным: «Я ничего не находила».

Но однажды Татьяне баснословно повезло.

В длинном кашемировом мужском пальто она обнаружила золотой портсигар. С гравировкой «Дорогому другу» и импортными коричневыми сигаретами под резинкой.

Портсигар был необычной формы, не квадратный, а длинный, как футляр. В нем умещалось только шесть сигарет.

Сначала обрадовалась, потом испугалась и. недолго думая, спрятала в свою сумочку, чтобы подарить любимому.

Мухаммед вернулся с войны другим. Все мирское он теперь воспринимал через призму афганской трагедии. Когда в истребителе, подбитом душманами, погиб его товарищ, он видел это и ничего не мог сделать. И смешанные чувства горя и подлой радости, что он сам не оказался в этом самолете, разрывали его сердце на осколки.

Еще не были выведены все войска из Афганистана, но он уже знал по слухам, по сплетням, что много солдат останутся на той земле недовостребованными. Незахороненными или пленными.

Ему сказали, и он поверил, что Советский Союз — империя зла, которая навязывает свою волю другим странам, и под его коммунистическим игом Польша, Болгария, Румыния, Китай, Корея, Югославия, Восточная Германия. Вьетнам. Лаос. Египет. Сомали. Монголия. Чехословакия. Куба, Албания. Советские военные базы по всему миру, а он-то думал, что это круто. И продолжал бы так думать, если б не горбачевская гласность. Горбач-то хотел как лучше, добиваясь во всем новых качественных изменений. И в него был влюблен не только советский народ, но и другие страны.

А получилось, что молодой и энергичный, без бумажки говорящий Горбачев выпустил джинна из бутылки — народ поверил в себя, что он больше не «тварь дрожащая» в безмолвной стране, а имеет право быть гражданином и выражать свою волю.

Салам алейкум. Пыль, песок, черно-белое изображение, взрывы, небо и разбросанные до четырех миль останки солдат. Эти сны снились Мухаммеду каждую ночь. Он скрежетал зубами, вскрикивал, просыпался, курил, слушал «Голос Америки», снова ложился и не мог уснуть. Салам алейкум. Гриф секретности и товарищи, изрезанные на куски, подписка о неразглашении и изнасилованный душманами молодой пленный солдат. Вся земля пропитана металлом: пули, мины, гильзы, осколки снарядов. Один шаг — и ты труп. Небо голубое, как на открытке, а смерть настоящая, как в жизни. Война поселилась в нем навсегда.

«Куда все катится? — размышлял он ночами, сидя перед заполненной окурками пепельницей. — Раньше в армию идти — праздник. Мальчишка подрос — значит, защитник Родины. Патриотизм был во всем: и в спорте, и в труде. С детства знал, что главное — защищать свою страну. Но ведь эти моджахеды и душманы тоже защищали свою страну от иностранных интервентов, то есть от нас, шурави».

И что удивительно, все равно хотелось обратно в Афган. Снова к товарищам, таким же запутанным, как и он сам. Здесь — любимая, красивая, верная; дома — жена, дети, свое, родное, но как хочется обратно! Горный воздух, палатки с двухъярусными кроватями, а рядом растут апельсины, лимоны, как в Азербайджане. Под сапогами скорпионы и змеи, которых он сперва боялся, а потом просто перестал обращать внимание на такую мелочь, люди страшнее и опаснее. Многие ребята, в том числе и он, снимали нервное напряжение наркотиками, ведь Афганистан — знаменитый опиумный рай.

Наркотики использовались для финансирования терроризма, и США поддерживали моджахедов в войне против ненавистных Советов. Выращивание опиума бурно цвело, Мухаммед видел его даже в огородах у обыкновенных крестьян. Производство героина настолько набрало силу, что им можно было снабдить весь мир. Маковые поля колосились головками спелых коробочек, и, значит, будут новые войны, даже когда последний советский солдат уйдет с земли Афганистана.

— Пойдем спать? — приходила на кухню Таня и садилась рядом.

— Не могу. — Мухаммед давил в горку окурков недокуренный бычок. — Глаза закрываю — и снова Афганистан. Снова прокручиваю все и пытаюсь понять, зачем перед нашими солдатами руководство ставило заранее провальные задачи? Ребят закидывали в горы разгромить учебные базы моджахедов. А что такое горы для парня, который всю жизнь в лесу жил или в городе? Невыполнимая задача.

Моджахеды на своей местности просто уничтожали наших градом огневой атаки. Пули сыпались со всех сторон, как дождь… Воинам говорили, что там три тысячи «духов», а реально было девять с половиной тысяч! В газетах писали, что мы оказываем дружескую помощь афганскому народу, а на деле велись полномасштабные боевые действия. И сколько наших ребят полегло, никто никогда не узнает, эта информация, как страшный компромат против власти. А ты говоришь, спать… Кто враг — ты можешь мне ответить? Те, кто нами правит, или те, кто защищает свою страну?

И в эту ночь Таня, как всегда, пыталась увести Мухаммеда в спальню. Сидела, гладила по руке:

— Ну что ты хандришь? Девчонки смотрят на тебя с восхищением, парни с завистью. Пойдем спать, я так долго была одна… Не хочешь спать, тогда расскажи, как там ночи проводил. У тебя был кто-нибудь? Мне рассказывали, что местные пастухи спят с козами. Это правда?

Мухаммед иронично ответил:

— С козами не пришлось. Без коз как-то справились… А вот на солярку местные своих жен обменивали.

— Это как? — удивилась Таня и. чтобы скрыть ревность, понесла опорожнять пепельницу в ведро.

— Ну, у них жен много, отдавали за солярку, типа обмен. А еще на чеки их покупали… Дай сюда, куда унесла?

Танька аж подпрыгнула. Ей ли не знать, какая ценность эти чеки! И тратить их на чужих баб? Какое свинство! Обтерла полотенцем хрустальное стекло и заботливо подставила обратно.

— Внешторговские? Что ж ты молчал? Знаешь, сколько вещей можно на них купить в «Березке»?

Мухаммед поморщился и открыл новую пачку ВТ.

— Аристократка… Не трогай пепельницу, я сам разберусь. Чеков нет. мы все их отдали раненому азербайджанцу. А окурки больше не выбрасывай, там «королевские бычки» есть. Больно накладно у цыган за трояк сигареты покупать. Иди спать, я скоро приду.

Странная у мужчин логика — отдать ценнейшие чеки за блядей и чужому парню — это нормально, а пачка сигарет за трояк — это дорого…

Танька подбоченилась и задорно сказала:

— Я не аристократка, а от пепельницы пахнет хуже, чем от сигарет. У тебя уже никотин из ушей вытекает, и дышать нечем. Особенно от твоих ВТ. не зря их прозвали «бычки тротуарные»… Пока ты тут сидишь, размышляешь, герой ты или нет. у меня молодость проходит. А ну живо в постель! Где это видано — обычно мужик бабу в постель тащит, а тут я тебя дозваться не могу! Пора уже нормальную жизнь начинать, мир на планете! Сечешь? Ми-и-и-р! Хватит про войну, ты меня уже достал, честное слово, как пытка! Ну, давай, оживай!

Танька прыгнула Мухаммеду на спину, и он чуть головой об стол не ударился.

— Ну что ты делаешь, хулиганка? — наконец рассмеялся он.

— Ааа, так все же аристократка или хулиганка? — пыталась поцеловать его Танька, обвиваясь, как змея.

«Действительно, зачем я ее мучаю… Она ждала меня столько месяцев, мужа потеряла, так преданно любит, а я терзаю сам себя и ее. Надо начинать новую жизнь, тем более что мне скоро опять уезжать».

Танька и сама чувствовала, но боялась поднимать эту тему. Все-таки Мухаммед женат и наверняка соскучился по детям. Хотя чего там скучать — растут себе и растут. Мать ими занимается, значит, дети взращиваются чужими руками. Это ж здорово! Пусть и дальше сидит себе смирненько в своем Баилове с видом на море и ждет мужа. Так ей и надо, и не жалко совсем. Ей же не было жалко Таньку, когда кромсала волосы. Пусть теперь поплачет, как Танька плакала.

Первое время ей все казалось, что Мухаммед думает о жене. Был сумрачным, неразговорчивым и сексом занимался будто по принуждению. Охал, вздыхал, уходил переживать на кухню. Да и, если честно, получалось у него не очень. Видимо, накопилась усталость плюс моральные издержки. Раньше Таня даже не знала, что понятие «помочь мужчине» может иметь отношение к эрекции. В подобной помощи он никогда не нуждался.

Ревность закралась. Может, он растратил себя на окопных шлюх, и поэтому на нее уже сил нет? Но потом заключила своим неопытным умом, что шлюхи если и были, то остались далеко, а она — рядом. Значит, надо его возвращать в стойло. Тем более что у нее есть враг посерьезней, чем шлюхи, — его законная жена.

Поэтому первые две недели с возвращения милого Танька вкалывала, как каторжная. То сверху, то снизу, то руки затекшие разминала, то онемевшую челюсть массировала, то комплиментами сыпала, то пошлости говорила.

Ну что поделаешь, если он всегда был с «тараканами» и обычный секс его не воодушевлял. Еще со школы он каждый раз придумывал какие-нибудь чудеса, удивлял неисчерпаемым разнообразием сексуальных игр.

Подсадил Таньку на это, как на иглу, и теперь она приговорена к нему навсегда.

Советы подруг на тему, как возбудить мужчину, не годились. Ушлых и опытных среди нас не было, хотя Светка вообще уже родила. Но и она не знала никаких такй>Гпремудростей реанимации полуживых органов.

И все же Светка помогла! Пусть косвенно, но именно после разговора о ее родах Танькину голову озарила идея.

Не хочет ее — не надо. Но она-то его хочет и добьется результата любым путем.

— Спи, я пойду покурю на кухню. — как обычно, грустно произнес Мухаммед и приготовился закрыть дверь в спальню.

— Нет. Не уходи. Посиди со мной. — попросила Таня и села на кровати в готовности начать мягкую атаку.

— Опять? Ничего не получится, зря мучаешься. — печально предупредил Мухаммед и чуть не заплакал.

— И не надо. Я хочу лишь, чтобы ты меня удовлетворил. Не я тебя, а ты меня.

— То, что я могу делать, тебя только возбуждает. А на большее я пока не способен, прости. Наверное, должно пройти время. Не обижайся…

— Но руки-то у тебя целы? — уверенно настаивала Таня, доставая из ящичка маникюрные ножницы.

— Да. но пальцы тебя тоже не удовлетворяют, дорогая. Я не такой тупой в сексе, чтобы не испробовать все варианты. Могу предложить тебе купить завтра на рынке огурцы или бананы. Говорят, ненадолго помогает.

Одетая в ночную рубашку до колен. Татьяна смотрелась очень целомудренно. Мухаммед подумал и сел на кровать.

— Ну что ты от меня хочешь?..

Таня взяла его правую руку и палец за пальцем коротко обрезала все ногти.

— Засунь мне туда руку по локоть.

Мухаммед вытаращил глаза и поинтересовался:

— Ты что, с катушек съехала?

Танька совершенно спокойно объяснила:

— Внутренности у женщин так устроены, что из нее выходит даже ребенок. Прикинь, три килограмма и пятьдесят сантиметров рост! Есть и крупнее дети, вообще до пяти килограммов! Бывают двойняшки и тройняшки… И все идут одной тропой. Неужели тебе не интересно, каким путем они проходят?

— Ты извращенка какая-то, — отметил Мухаммед, но в его глазах затеплился интерес. — А если я тебе там что-нибудь поврежу?

— А ты осторожно, как по минному полю.

Мухаммед потянул Таньку за ноги, и она покорно вытянулась подопытным материалом.

— Ты готова?

— Да!

— Точно?

— Да, давай уже! Боишься, что ли…

Мухаммед начал медленно ввинчивать сложенные, как от сглаза, пальцы в организм девушки.

— Все пальцы давай, горочкой, представь, что ты сапер…

— Заткнись, не мешай…

Он медленно продвигался, закрыв глаза. Миллиметр за миллиметром, наугад, неизвестно куда, но ему хотелось зайти еще глубже, в самые дебри, чтобы найти эту мину и обезвредить. Он проводил себя в эту тайну дороги счастья, по которой идут вулканы страстей и выходят на свет дети. Влажные складки желания обволакивали его руку, мешали продвигаться, и он начинал все заново. Смачный плевок стек по бугорку прямо на простыню, он макнул в него пальцы и уже более уверенно прошел вглубь.

Таня изо всех сил прижимала к груди ноги и щипала себя за соски.

Ему казалось, что он уже у цели, но девушка взяла его за запястье и упрямо продвинула глубже, да так, что вся кисть исчезла внутри мягкого живота.

И тут он ощутил сумасшедшее желание, как раньше, много месяцев назад, когда еще не было грохота снарядов, и страха смерти, и гибели друзей, когда в беспечности и праздности он проживал день за днем и ни о чем не парился.

Он увидел, что Танино лицо расплывается в счастливой улыбке при виде его. как и прежде, несгибаемого органа, и в этот момент он наконец-то дошел до предела ее возможностей. В неистовом желании разгромить все внутри, он бороздил эту сладкую бездну, как глубину своего сознания, где живут страхи и рефлексы, от которых трудно избавиться, но которые нужно понять, чтобы преодолеть.

Его сознание помутилось, он чувствовал, как все лишнее уходит из него и рождается новый мужчина, сильный и уверенный в себе.

— Да! Да! Сука, блядь, чтобы не было войны!.. Сука, блядь, чтобы не было войны!..

Буря стихла. Таня размазала по щекам белые «капли ее счастья» и с облегчением произнесла:

— Ну вот теперь с возвращением!

Пока гармоничная пара купалась в обновленных чувствах, в Баку законная жена Мухаммеда сдерживала эмоции из последних сил. Жители двора не давали покоя своими коммунальными советами и жалостливыми взглядами, в которых легко читалось лицемерное сочувствие. Обстановка в городе осложнялась с каждым днем. Карабахский конфликт набирал силу, и в воздухе висело свинцовое напряжение. Косвенным образом это влияло и на добрососедские отношения. Ненависть заразна.

— А что же твой муженек не едет? — допытывались вездесущие хозяйки-соседушки — С войны вернулся, а домой не возвращается? Оставь детей на Лейлу или Суламифь и поезжай в Москву разыскивать его. Совсем забыл, негодник, где его дом родной!

Карина молчала и только губы поджимала. Что ответить, когда они правы? Но искать мужа было еще страшнее, чем переживать его отсутствие. Все же не так она воспитана, чтобы бросить малышей на соседей и отправиться неизвестно куда, вытаскивать мужа из чужих постелей. Да и гордость не позволяла шпионить.

И только та молодая тетка, которая самозабвенно стегала Танькину морду пестрой косынкой, своим искренним участием поддерживала Карину, лечила ее истерзанную душу.

— Вернется. Никуда он от детей не денется. Перебесится и обратно приедет. Видать, та сучка, прости меня господи, околдовала его чем-то. Может, заговорила, а может, и деньгами приманила. Я ведь помню, какая она была «особенная», вся такая из «Парижу» разодетая!

— Ты говорила, они уже давно встречаются? А что. если он на ней женится? — пугала себя Карина.

— Вот это точно нет! — уверенно заглядывала в будущее подруга. — На русской девке не женится, его тогда вся семья проклянет. У него же есть родственники в Сумгаите? Вот поезжай к ним, это ведь недалеко! Поговоришь, посоветуешься, как поступить в такой ситуации. Что это за дела? Ты тут одна убиваешься, а он там с про… с прости господи развлекается.

Карина сдержанно молчала, а потом взяла да и призналась:

— Он из меня всю душу вытряс, так наплевал в самое сердце. Сначала думала, может, раненый или контуженый — я бы все для него сделала, даже свои органы отдала бы для его исцеления… Но мне сообщили, что он жив-здоров и уже месяц в Москве.

Подруга быстро переварила информацию и сделала желаемые выводы:

— Это он с ней прощается! Мухаммед после войны специально заехал в Москву, чтобы развеяться, погулять и больше к той дуре не возвращаться. Вот увидишь — скоро он будет дома. Жалеть надо не тебя, а ее. Посмотри, сколько лет он из нее уже высосал! Создал ей иллюзию семьи, а на деле их ничего не связывает. Завтра же он скажет «до свидания», и у нее останутся только воспоминания. Она говорила мне, что еще в школе училась, когда они начали встречаться. А сейчас ей где-то двадцать два. Семь лет он из нее выжрал! Семь лет из жизни в надеждах, ожиданиях и планах. Она — никто, бесправная, временная обслуга. Годы-то уходят, тю-тю…

— А если она забеременеет и рожать станет? — продолжала терзать себя Карина.

— А зачем ему дети? — в тон ответила подружка. — Он со своими намучился, знает, какая это ответственность вырастить ребенка, а тем более не одного! Ты привыкла к трудностям, потому что ты — женщина, мать, а мужчины, тем более наши, отдыхать любят. Зачем же ему новые головные боли с маленькими детьми, тем более от безродной тетки?! Не переоценивай Мухаммеда, мужчины редко меняются, чаще они просто устраиваются, как им удобней.

Пока подруга убеждала. Карина верила и успокаивалась. Но когда укладывала детей, неизменно плакала, обвиняя мужа в жестокости. Конечно, бог велел терпеть, но она не святая, и ей очень, очень тяжело. И в Армении, где живут ее родители, и в Азербайджане идут митинги, обстановка тревожная, накаленная. Без мужчины страшно, а когда он вернется и вернется ли вообще — неизвестно.

Карина купила билет на автобус до Сумгаита. Дважды передумывала, пропуская свою очередь в кассу, то хотела на март взять, то вообще отложить поездку. Но дети стали канючить «хотим к бабе с дедом», и Карина взяла билет на двадцать седьмое февраля…

К концу високосного февраля панические настроения в Баку начали нарастать. Несмотря на то что Горбачев по радио ласковым голосом призвал народы Армении и Азербайджана «начать успокаиваться» и обещал «принять меры», среди азербайджанского населения уже прочно распространились провокационные слухи об убийстве в Армении двух мирных азербайджанцев в результате межобщинного столкновения. В Баку ринулись толпы азербайджанских беженцев, которых не приняли и развернули в Сумгаит. Истории про «армянских убийц», которые вырезают семьи азербайджанцев, обрастали кровавыми подробностями. Каждый защищал своих, обвиняя в клевете: азербайджанцы кричали, что их собратьев насилуют и убивают в Армении и Карабахе, армяне утверждали, что это ложь, провокация, и требовали присоединения исконно армянских земель Нагорного Карабаха. Ненависть умело режиссировалась заинтересованными в конфликте людьми. Даже когда один бьет другому морду, сложно сразу разобрать, кто зачинщик, а кто пострадавший. Когда один народ начинает войну против другого, ищи кукловода, который дергает за нитки. Едва ли виной этому конфликту напрямую стал Горбачев. Его неумелая корявая национальная политика была лишь косвенной причиной предстоящей бойни.

Но женщине, которая в прямом смысле слова потеряла своего мужа, было не до политики. Как искать его в огромной Москве. Карина не представляла. В адресном бюро бесполезно, потому что у него нет жилплощади и прописки. Можно задействовать его институтских друзей, которые остались жить в Москве. Ведь именно через них она и узнала, что он уже покинул Афганистан и находится в столице.

Тем временем окрепший Мухаммед мучительно соображал, как сообщить Тане, что он возвращается в Баку к семье.

Татьяна забыла страх потерять возлюбленного, совсем расслабилась и успокоилась. Она видела, что ее любовник излечился от комплексов, перестал страдать и мучиться бессонницей. Секс наладился как моционный ритуал — утренний и вечерний. Утренний даже имел превосходство, потому что Таня была сонной, и Мухаммед вдвойне чувствовал себя завоевателем. Расслабленная Танька была теплой, доброй, еще более податливой и покорной. Мухаммед не любил инициативных. Утренний секс предполагал развитие познавательных процессов с телом девушки. Она не противилась и лишь, хихикая, отказывалась есть использованные не по назначению банан и огурец, которые еще с ночи лежали на тарелке рядом с кроватью.

— Если бы я был художником, я бы нарисовал с тебя натюрморт. — подкалывал ее Мухаммед, с удовольствием разглядывая торчащий из нее овощ.

— Отстань, дай поспать. — притворно сердилась Танька и кидала в него мокрый огурец.

В момент броска перед глазами мужчины, как в рапидной съемке, медленным тяжелым снарядом всколыхивались огромные Танькины сиськи, и только она собиралась снова скрыться под одеялом, он объявлял ей «плен».

Игра в плен подразумевала полное обездвиживание с взятием «языка», то есть пленного. Пленными становились Танькины сиськи, которые мужчина крепко перевязывал веревками, да так, что они синели. Больно это или нет. Танька сама не понимала, поэтому громко подвывала, но освободиться не пыталась, тем более что связаны были и руки и ноги. Самым впечатляющим моментом была кульминация, когда он нежно теребил губами торчащий между веревками сосок, потом вдруг страстно всасывал в себя ареол, как вакуум, тут же смачно отпускал, и именно эта манипуляция должна была довести ее до оргазма. Сложность заключалось в том. что ей запрещалось дотрагиваться до себя и до него. Танька извивалась, как змея, но Мухаммед никак ей не помогал. Это «истязание» могло продолжаться до тех пор. пока мужчина не убеждался, что Танька испытала оргазм.

— Вот какой я молодец. — удовлетворенно вытирал мокрый рот Мухаммед. — Где ты еще найдешь такого мужчину, который может довести женщину до оргазма только поцелуями?! Трахнуть может каждый дурак, а я тебе дарю целомудренную любовь. Поцелуи должны удовлетворять женщину, если она любит. Этим можно пользоваться в проблемные дни, например при месячных или при беременности.

— Это когда я тебе запрещала в месячные?! — возмущалась Танька, растирая свои красные «дыньки».

— Я, к примеру, говорю. Ты слушай и соглашайся. Мы еще с тобой не полностью установили контакт, ты долго не можешь настроиться на меня, отвлекаешься на мысли. А должно быть так-я целую твои груди, и ты кончаешь. Вот это истинная любовная связь. Ты должна этому научиться, чтобы плотские утехи не искушали тебя в отсутствие мужчины. В следующий раз, когда я приеду, мы с тобой продолжим уроки под названием «Познай себя».

Танька ошеломленно приподнялась и сощурила глаза:

— «Приеду»?! Куда «приеду»? Ты что, уезжаешь?

Мухаммед одевался и. подглядывая в зеркало, приглаживал растрепанные волосы.

— Да. Мне домой нужно. Я уже взял билет на двадцать восьмое.

Танька поспешно вскочила с кровати и заходила вокруг мужчины.

— Ну пожалуйста, ну побудь еще со мной. Разве тебе здесь плохо? Хочешь, я рожу тебе детей, не хочешь, будем просто так жить. Ну не уезжай!

Мухаммед раздраженно цокнул языком:

— Ненавижу, когда ты ныть начинаешь! Какие дети? У меня уже есть дети! Сколько я их не видел? Ты об этом подумала? Меня и так совесть мучает, что я семью надолго оставил. Думал, на войну все спишется, но я-то уже не на войне! Пора домой. Чувствую, что пора. Не причитай, это уже решено. Послезавтра я уеду, но обязательно скоро вернусь. Не плачь.

Танька рыдала и мотала головой:

— Ты забудешь про меня! И я опять буду жить воспоминаниями. Неужели ты не понимаешь, что смысл моей жизни в тебе! Чтоб ты провалился, зачем я тебя только встретила!

Она стенала, причитала, а взгляд Мухаммеда только и следил что за ее обнаженной грудью, полной, белой и нежной, которая вздрагивала, раскачивалась и упруго подпрыгивала, отзываясь на каждое движение тела.

«Если бы эта глупая, маленькая девочка с формами взрослой женщины могла себе представить, как мне тяжело уезжать от нее. Как мне хочется каждое утро просыпаться и гладить ее молодое тело, лизать мурашки на ее груди, когда моя рука входит в ее сонную плоть. Смотреть за движением ее ресничек, когда голова ее закинута, и я держу ее за волосы, а она пытается увидеть, что я делаю с ней.

Такая любопытная, порочная и в то же время только моя; я ее развратил, я ее научил философии отношений, и она талантливая жрица любви. Как тяжело оставлять ее…»

Таня беспомощно опустилась на кухонную табуретку, схватилась за голову, и ее тяжелые груди коснулись бусинками сосков поверхности стола. Она забыла, что не одета, ее мысли были поглощены лишь внезапным отъездом Мухаммеда. Вдруг она выхватила из хлебницы большой с волнистой резьбой нож и пригрозила им:

— Лучше тебя зарезать, но не отпускать!

Бросила нож и снова зарыдала. Как она была хороша в своей обнаженной искренности…

Мухаммед вздохнул, подобрал нож и положил его на место. «Бедная девочка, мне нечего ей предложить, кроме секса», — подумал он.

«Мне нечего тебе дать и нечем удержать, кроме любви», — думала Таня.

Карина с детьми приехала в Сумгаит днем двадцать седьмого.

И там же на вокзале поняла, что совершила жесточайшую ошибку.

Их никто не встретил, хотя она предупреждала о приезде. Как она ни пыталась дозвониться из таксофона, все было бесполезно — телефоны в квартире у родителей мужа уже с утра были отключены.

На автобусной станции шли. видимо, какие-то приготовления: массивные камни, сваленные в кучу, железная арматура, металлические прутья, разбросанные кирпичи. Мимо медленно проехали две машины-бензовозы, рядом с машинами шла толпа молодых азербайджанцев, которые шумно вели себя и кричали: «Отдай нам армянина!» Было очень страшно и непонятно. Может, это обычные хулиганы или местные разборки? Но почему тогда такой гнет в воздухе и мало людей на улицах?

Карина с облегчением выдохнула, когда наконец-то добралась до своих.

Отец Мухаммеда рассказал, что с утра по городу разбрелись погромщики, которые призывают убивать армян, и он боится за свою жену.

— Мы позвонили в милицию, нам велели не волноваться, но строго-настрого запретили выходить из дома. И почему-то сразу отключился телефон. Мы ничего не знаем, в новостях ничего не говорят…

Прибежала перепуганная соседка, армянка. Рассказала, что в соседнем подъезде разгромили квартиру армянской семьи, а самих хозяев куда-то увели. Под их окнами валялась разбитая мебель, вещи, повсюду лежали огромные камни, будто привезенные с каменоломни, и куски железной арматуры. Уходя, бандиты подожгли квартиру.

Карина вышла на балкон и увидела, что во всех окрестных домах люди стоят на балконах и словно чего-то ждут. По улице шла толпа молодых мужчин, один из них в длинном черном пальто кричал в мегафон жителям домов, чтобы они сказали, где живут армяне. Люди прятались в квартирах, но те же погромщики заходили в подъезды, и начинались новые варварства. Они словно заранее знали, в какие квартиры нужно идти.

Соседка убежала в соседний подъезд к себе домой, у нее там остались мать с отцом. Квартиры связывала общая стенка, и Карине было слышно, как пожилые люди воют от страха.

— Ты можешь не бояться, меня здесь все знают. Знают, что я не армянин, знают, что ты жена Мухаммеда. Не волнуйся, Карина, это долго продолжаться не может. Сейчас советское правительство что-нибудь предпримет, введут войска и всех спасут. — говорил отец, а у самого руки тряслись.

Группа хорошо одетых парней с короткими ломами в руках зашла в соседний подъезд. Они направились в квартиру той самой соседки, которая пять минут назад ушла от них домой.

Крики, вопли, плач, грохот падающей из окна мебели.

Карина собрала детей возле себя, прижала их к груди, стараясь закрыть им уши.

— Мама, а нас тоже будут бить? — спросил старший сын.

— Нет, детишки, у нас все будет хорошо! — едва шевеля языком от страха, ответила Карина.

Вдруг раздался глухой стук о землю и чей-то истошный крик: «Убили!»

Дед выглянул из-за кухонной занавески и увидел, что возле подъезда лежит тело их соседки с размозженной головой.

— Боже мой, что же это делается… — только и сумел вымолвить он. — Это же звери!

Он тяжело боком завалился на диван, держась за сердце. Его жена, тихонько причитая, засеменила на кухню за таблетками.

— Я с детьми возвращаюсь в Баку. — сдерживая слезы, чтобы не напугать детей, сказала Карина. — Вы сможете защитить свою жену, но я боюсь, что мое присутствие создает вам еще большие проблемы. Простите меня, я не хотела…

Отец, охая, категорично замотал головой «нет». Но потом откинулся навзничь и замолк, хрипло дыша.

— Не дай бог, инфаркт, не дай бог, тогда мы все пропали, замолчи ты лучше. Карина, — причитала жена, колдуя вокруг мужа.

На улице разожгли костер из хлама вещей, молодые мужчины кричали, чтобы к ним выводили армян, и они будут пить их кровь. Бросив посреди дороги труп забитого палками мужчины, агрессивная толпа двинулась дальше.

— Они ушли, сегодня уже ничего не будет, даст бог. они больше не вернутся, мы спасены. — стоя на коленях перед кроватью мужа, шептала мать Мухаммеда и вытирала кончиком платка слезы отчаяния.

Отец Мухаммеда уснул. Карина уложила детей спать и пошла на кухню что-нибудь перекусить.

— Ты хоть ела сегодня? — спросила мать Мухаммеда. — Поешь, вон одни глаза торчат.

Карина попыталась съесть бутерброд с сыром, еда не шла от отвращения.

— Я хочу вернуться в Баку, утром заберу детей, и мы уедем. Зачем вам рисковать из-за нас? — полувопросительно сказала Карина, плохо представляя, как это будет.

— И не думай! Детей мы не отдадим! С ними ничего не сделают. Дети — полукровки, значит, в них течет и азербайджанская кровь. Я перед сыном за них отвечаю. Это нас с тобой, Кариночка, могут зарезать или задушить. Детишек не тронут, я в этом уверена. И… вот еще хотела тебя спросить, а где твой муж? Где Мухаммед? Почему ты нам ничего не говоришь?

Карина вздохнула, не зная, скрыть правду или сказать. Решила не говорить, все равно она виноватой окажется…

— Мухаммед сейчас в Москве на работу устраивается. Сказал, что скоро вернется…

— Ааа, в Москве спокойно, они там. наверное, и не знают, что у нас здесь творится. Эх, видел бы мой мальчик этот ужас, наверное, поубивал бы этих зверей… Иди ложись спать, завтра решим, что тебе делать; возвращаться домой или остаться здесь. Спросим у деда, тогда и решим.

Мать ушла, а Карина осталась сидеть одна, понимая, что настал тот момент, когда она сама должна принять решение.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.