Прыгалки

Порка скакалкой

Прошлой весной мои хорошие знакомые, уезжая в заграничную командировку, попросили меня взять меня на воспитание и содержание их дочку, Марию. Маша была одноклассницей и подружкой моей Светы, я легко согласилась. Обеим девочкам было по 12 лет. Учебный год уже подходил к концу. Благодаря материальной поддержке светиных родителей я смогла оформить отпуск на все лето, и как только учеба у девочек закончилась, мы перебрались на дачу.

Однажды погода испортилась, стало хмуро и довольно холодно, собирался дождь, но так и не пошел. Гулять девчонки не ходили, весь день просидели дома, и были как-то нехорошо заведены и капризны. Я чувствовала себя неважно и тоже была не в лучшем настроении. Наступил вечер, я уложила девочек, легла сама. Но уснуть мне не удалось — из-за тощей дачной стены доносился шум, визг, смех. Подружки разбушевались не на шутку. То они явно дрались, то почти истерично хохотали над своими ссорами. Я крикнула им раз, другой; результата, разумеется, никакого. Я даже встала, и заглянула к ним в комнату, надеясь успокоить их личным присутствием. Если это и возымело какое-то действие, то скорее отрицательное. Девицы попрыгали в кровати и сделали вид, будто они делают вид, что спят, и мои предупреждения к ним не имеют ни малейшего отношения. Но не успела я закрыть за собой дверь, как началось прежнее безобразие.

Внутри росло какое-то глухое и тяжелое чувство — и раздражение, и чуть ли не зависть к этим юным резвящимся девчонкам. Так я лежала и, наверное, заводила сама себя. И еще эта головная боль! Пока я ходила к этим девицам, я успела зажечь свет. Думала полежать, почитать; ни черта не читалось, конечно. И вдруг…

Мой взгляд упал на валяющиеся на кресле машкины прыгалки. По мне как будто прокатилась горячая волна. И из бессмысленно копившейся злости и раздражения вдруг отлилось четкое и яркое: «Выпороть мерзавок!»

Позже я удивлялась — как подействовала на меня эта мысль. Вместо усталости и раздражения я почувствовала прилив энергии. И неудержимого желания выплеснуть ее… Я встала и постаралась хоть немного успокоиться. Щеки пылали, я нервно ходила из угла в угол, как тигр по клетке. Нет, сил бороться с этим у меня решительно не было. Я схватила прыгалки.

Взяла, и тут же положила, как будто обожглась. Я еще пыталась бороться с обжегшим меня желанием. Но тщетно — меня то охватывал жар, то бросало в дрожь. Прыгалки лежали на полу, как свернувшаяся перед прыжком змея. Я опять подошла к ним, нагнулась. Я была как во сне, как под гипнозом, как будто кто-то действовал за меня: я подняла их и сложила вчетверо. Осмотрела резиновый шнур, погладила его, и вдруг хлестнула себя по ноге. От резкой боли я закусила губу, чтобы не вскрикнуть. Но боль немножко меня успокоила. Я подошла к зеркалу, оглядела себя, и решительно пошла к двери.

Хотя я и резко отворила дверь, но до того, как я вошла, девчонки успели попрыгать по постелям и с головой накрыться одеялами, так что я даже и не знала, которая где. Но это мне и не было важно. Еле сдерживая свой порыв я подошла к той кровати, где должна была спать Света и потянула одеяло. Лежащая в постели девчонка не пускала его, и хихикая, натягивала на лицо, чтобы не быть узнанной. Так что одеяло само собой сдернулось снизу, открыв ноги, и заголившуюся из-за того, что во время этой возни ночная рубашка довольно высоко задралась, попку. Очень хорошо! Я и не стала бороться, пытаясь узнать, кто передо мной. Наоборот, я завернула одеяло, и даже подоткнула его, чтобы шалунья не могла сопротивляться, повыше задрала рубашку. Пару секунд я любовалась обнаженным телом девочки. За две летних недели она уже успела загореть, и белый треугольник от трусов очень мило смотрелся на машиной — я уже поняла, кто мне попался — тугой попе.

И тут я сильно, резко вытянула по этой бесстыдной заднице прыгалками. Для Маши это было полнейшей неожиданностью. От удара она взвилась чуть не до потолка, мой толчок бросил ее обратно, от неожиданности она не смогла даже заорать, и отчаянный вопль раздался только после того, как прыгалки опустились на нее вторично. Оправившись от шока девчонка начала отчаянно барахтаться, пытаясь выбраться из-под одеяла. В конце концов я не смогла ее удерживать и, вопя и отбиваясь она скатилась на пол.

— Тетя Галя!!! — взмолилась она, — что вы…

— Что я? — почти спокойно парировала я, — я секу непослушную девчонку.

— Тетя Галя, н-не надо… Я…

— Почему же не надо? — Я поддерживала этот невразумительный и, конечно же, совершенно бесполезный разговор, потому что мне самой требовалась передышка.

— Но я же не Ваша дочка?! Вы… Вы не имеете права!..

А вот это она уже зря сказала. Заявление о правах как будто подстегнуло меня.

— Ты не бойся, Светке, — тут я взглянула на дочку, которая с круглыми от страха и удивления глазами, следила за происходящим, — Светке тоже достанется. Но хулиганили-то обе, не могу же я пороть только ее?!

Тут я схватила непослушную девчонку за волосы, задрала свою ночнушку, сунула Машку головой между ног и крепко зажала. От прикосновения разгоряченных щек девочки к нежной коже моих ляжек меня пронзило чувственно-острое наслаждение, подобное глотку ледяной воды в жаркий день.

Я задрала на Маше рубашку, и опять принялась ее сечь. Правда, увидев какие рубцы остались от первых ударов, я старалась умерить свой пыл. Но девчонка, похоже не оценила этого. Она задергалась, пытаясь вырваться, потом присела, надеясь таким образом спрятать свою задницу от прыгалок. Я просунула руку снизу, и обняв ее под живот, приподняла. Продолжая ее лупить, я получала теперь двойное удовольствие, ощущая своим телом каждый ее рывок, каждую судорогу боли. Я с упоением стегала ее исполосованный, вихляющийся зад, что-то приговаривая:

— Права тебе?! Вот тебе права!!! Будешь еще хулиганить? Слушаться будешь, а?!!

Машка попробовала было прикрыть попу рукой, но получив прыгалками по руке, тут же отказалась от этой затеи. По видимому, удар по руке оказался куда более болезненным.

Все, девчонка сдалась. Уже не вырываясь, она и не помышляла о сопротивлении, и только в паузах между ударами, пыталась невразумительно молить о пощаде:

— Буду слушаться!! Не надо больше! Миленькая! Не буду!!

Я упивалась ее воплями, чувствуя, как с каждой секундой во мне растет восхитительное напряжение… И вдруг оно как будто взорвалось!!! Выпустив выпоротую девчонку, я опустилась на ее постель, и, стараясь сдержать стон, обхватила себя руками. От прикосновения своих же рук я вздрогнула, по телу разлилась тепло и истома…

Прийдя в себя я посмотрела на дочку. Теперь я чувствовала себя как голодный, быстро проглотивший тарелку супа, а теперь собирающийся смаковать жаркое. До этого момента Света, тихо как мышка, наблюдала за экзекуцией. Когда же она поняла, что мое внимание переключено на нее, девчонку как прорвало:

— Мамочка… не надо! Я…

Из ее речей можно было понять, что она намерена стать самой лучшей дочерью в мире, если только я откажусь от намерения всыпать ей как следует, удовлетворившись поркой Маши.

— Так значит Машку надо было высечь, а тебя почему-то нет?!! — Возмутилась я. — Хороша подруга! А ну ложись на живот! И задери рубашку!

— Мамочка, ну пожалуйста, — со слезами на глазах захныкала дочурка, — не надо. Я тебя умоляю…

— Никаких «умоляю»! И если сейчас же не ляжешь, так излуплю, что неделю сидеть не сможешь.

Понимая, что порки не избежать, и не желая усугублять вину, напуганная зрелищем наказываемой подруги, Света повернулась на живот. Глядя на меня умоляющим взглядом, всхлипывая, она потянула вверх ночнушку. Я поддернула ее рубашку еще выше, до шеи. В ожидании удара Светка напряглась, зарылась лицом в подушку. Ее попка нервно подрагивала.

Хлесть!!!

— А-а-а-а!!! — Дочь заорала, и так дернулась, что я поняла — смирно лежать она не сможет, даже под страхом самого строгого наказания. Держать же лежащую ничком девочку очень неудобно… Я приказала ей встать на колени, и перегнуться через спинку кровати. Теперь было достаточно придерживать ее за спину или за шею, чтобы лишить возможности вырваться.

Хлесть! Хлесть! Хлесть!!!

Я обратила внимание на то, что Маша уже немного успокоилась, и наблюдает за поркой. На ее лице было выражено нескрываемое удовольствие. Было ли это следствием восстановленной справедливости, или же ей тоже пришлось по вкусу такое зрелище?

Дочка вопила, ерзала, но увернуться от ударов уже не могла. Мне же было очень удобно сечь ее, и вся ее обнаженная фигурка была перед глазами. Светка подпрыгивала от ударов, мотала головой, била ногами, крутила задницей. Мне было очень приятно смотреть на этот «танец», я чувствовала, как знакомое уже напряжение вновь начинает расти, заполнять меня. Я слушала визг и звонкие вопли своей дочери, и ощущала радостный экстаз. Действительно, аппетит приходит во время еды. Я начала пороть дочь в основном потому, что оставить ее безнаказанной после того, как я высекла Машу, было просто несправедливо. Но с каждым ударом мне хотелось сечь ее еще и еще, больнее, любоваться яркими полосами, появляющимися на ее заднице, слушать ее вопли… Еще! Еще!!!

А-а-х!!! — Теперь уже я не смогла удержаться от стона. Взрыв на сей раз был гораздо сильнее и продолжительней. Слава Богу, девочки, кажется, не обратили на это особого внимания.

Светка свернулась на кровати, даже не опустив рубашки, потирала ладонями напоротую попу, и тихонько всхлипывала и подвывала. Маша же поглядывала на нас с новым испугом — не последует ли теперь еще что-нибудь?

Но ее страхи не оправдались. Я чувствовала себя опустошенной, выжатой, и… бесконечно удовлетворенной! Я отправилась в кровать, и засыпая, слушала тихие всхлипывания из-за двери, как дивную музыку.

На следующее утро, когда девочки проснулись и умылись, я велела им снять рубашки и показать мне свои задницы, чтобы я смогла еще полюбоваться плодами своей воспитательной работы. Девчонки густо покраснели, но не смея спорить, быстро скинули ночнушки и повернулись ко мне спиной. Я с удовольствием посмотрела на их кругленькие попки, покрытые четкими, красными и багрово-синими полосами. Любуясь этим зрелищем я твердо решила, что надо будет еще повторить эту процедуру. С одним только отличием: когда я в следующий раз буду их сечь, я не хочу после порки оставаться одна!