Глава 1

Глава 1

Золотистая бумага отсвечивала на тёмном столе, привлекая к себе пристальное внимание. Крупными буквами на ней было напечатано слово «Приглашение». А на обратной стороне более мелким шрифтом сообщалось о месте и времени проведения приёма в честь Альберта Эйбеля.

Сукин сын все так же вьет свою паутину, не оставляя попуток подвинуть Короля.

Воронов…Тот, кто корда-то предоставил мне возможность жить. Не просто дышать и питаться ради каких-то сумасшедших целей Доктора, не влачить жалкое существование на привязи, в застенках ненавистной до боли лаборатории, а обрести, наконец, долбаную свободу. Получить право появляться на улице без ошейника, до крови натиравшего шею, и короткого металлического поводка. Идти по улице прямо, на двух ногах, с гордо поднятой головой, полной грудью вдыхая прохладный воздух с ночными запахами, окутавшими окрестности, и не бояться, что сзади вдруг раздастся свист кнута, рассекающего воздух, и спину обожжёт дикой болью и унижением от насмешливого окрика:

— Не смей подниматься, скотина! Ты — грязное животное! — ещё один удар, заставляющий сцепить зубы и опуститься на четвереньки. — И, как и любое животное, должен шагать на четырёх лапах, выродок!

Дьявол! Как же я тогда ненавидел их всех. И равнодушного к чужим страданиям подонка, игравшего жизнями ради каких-то выгодных ему целей, и целый штаб его фанатичных прихвостней. Трусливые мрази никогда не осмеливались подойти поближе к моей клетке раньше, чем затянут цепь. Они издевались надо мной и другими подопытными, отпуская скабрезные шутки, избивая, унижая всеми доступными способами, так как знали, что им ничего не грозит. Вот только они крупно ошибались.

Я взял в руки приглашение и поднёс его к свету, рассматривая. С тех пор, как я освободился, уже десять ублюдков отдали свои гнилые души Дьяволу. Один за другим. Довольно комично было наблюдать, как они ползают у меня в ногах, вымаливая пощаду и искренне не понимая причины той жестокости, что я обрушивал на них, полосуя спины шипованными кнутами, рисуя стилетом, смоченным вербой, химические формулы на их телах. И только когда я снимал очки и расстёгивал воротник, показывая им татуировку в виде ошейника и металлических звеньев поводка, спускающегося по позвоночнику, к ним, наконец, приходило понимание того, что чудовище, отрезавшее и заставляющее жрать их собственные языки, неспособно на жалость. Я упивался их агонией, мучая их месяцами, а то и больше. Смерть казалась им избавлением, то, что они делали со мной — детский лепет по сравнению с тем, что я делал с ними. В эти моменты я превращался в безумца, который жаждал диких, изощренных пыток. Они приносили мне почти сексуальное удовлетворение.

Сто с лишним лет я жил лишь движимый местью им всем. Тварям, добившимся успехов и богатства за счёт страданий других. О, я не просто ловил и убивал их после долгих издевательств — это, скорее, последний этап. До этого они проходили еще несколько кругов Ада. Каждый из учёных, стоявших тогда бок о бок с Эйбелем, лишился не только своих жизней. Я сделал всё, чтобы разорить их, лишить состояния, репутации, семьи, поддержки друзей, опустить на самое дно, в грязь. Учёные, лаборанты, охранники и уборщики. Все те, кто знал, что творится в проклятых подвалах. Они все были в моём личном черном списке. Вместе со своими семьями и близкими. Я отнимал у них не только материальные блага, но и жён, родителей или детей…Так же, как корда-то эта стая шакалов отняла у меня желание жить…и моего ребенка.

Список постепенно сокращался. Не так быстро, как я хотел…Но, с другой стороны, я и не торопился. Я ждал возможности мстить весь последний век, пока приходил в себя после освобождения. А впереди меня ждала целая вечность, чтобы поквитаться с этими уродами, называвшими себя высшей расой.

Тогда, более ста лет назад, я долго не мог поверить вампирам в форме, открывшим мою клетку и уговаривавшим меня покинуть её. Я отрицательно качал головой, не отрывая взгляда от упорно молчавшего и поджавшего губы Доктора. В его глазах светился триумф от моего унижения. Сукин сын знал, что я не осмелюсь сделать и шага без его позволения. Потому что корда-то я попробовал. Когда-то посмел. И расплатился за это слишком дорого. И не только часами адской боли, пока его слуги выбивали на моем теле татуировку ошейника и цепи, а голос самого Доктора, удовлетворённо наблюдавшего за их работой, навсегда проникал в сознание. «Тебе никогда не освободиться от неё, полукровка. Ты всегда будешь на моём поводке, никчёмный выродок Носферату…» В тот день Доктор сделал то, чего я не прощу ему никогда. То, что лежало на моём сердце неподъёмным грузом, и не было возможности его скинуть.

Проклятый подонок заставил меня смотреть, как убивают одного из подопытных. Единственного, к кому я испытывал не только сострадание, но и нечто большее. В то время я не знал, что это дружба, но понимал, что парень стал для меня дорог. Нас выводили гулять по одному во избежание общения между подопытными «крысами», как они называли нас. Но со временем клетки заполнялись всё новыми невольниками. И нас стали выгуливать по двое. Так я и познакомился с парнем. Он не помнил своего имени. Его называли Объект Љ 9. Нам было запрещено разговаривать, смотреть друг на друга, контактировать иными способами. Но нам удавалось общаться взглядами, периодически устраивая надсмотрщикам мелкие неприятности. И в те дни, когда над ним проводили опыты, я чувствовал невыносимую тоску по единственному, кто меня понимал.

Свободному никогда не понять заключённого. Это истинная правда. Когда весь твой мир состоит из ненавистного белого цвета и холодных, противных на ощупь материалов, когда ты лишён возможности говорить, смеяться и чувствовать что-то иное, кроме постоянного страха и боли…Тогда любой, кто встречает тебя понимающим и сочувствующим взглядом, автоматически становится другом.

Он согласился бежать вместе со мной, но нас поймали. И так как я был слишком ценен, они решили не убить, а наказать меня. Его смертью. Они убивали его медленно и жестоко, у меня на глазах. Пока я с диким рычанием рвался из клетки, безуспешно громыхая металлом и проклиная их чёрные души. Со слезами на глазах умоляя, чтобы его отпустили, а наказали меня.

Он был вторым, кого я убил. Его смерть была только на моей совести. Как и смерть моего ребенка. И только кровь Доктора способна очистить меня от этого испепеляющего чувства вины. Странно, но почему-то самое первое своё убийство — смерть Носферату, я воспринимал скорее, как благодетель. Моё первое, и пока единственное, доброе дело за всю жизнь.

Из подвала мне помог выйти Влад Воронов. Сам король Братства вампиров не только приказал открыть все замки и отпустить всех испытуемых, но и вывел за руку жалкого никчёмного выродка из клетки, ставшей тому домом. Хотя тот Рино и не знал, что этот уверенный и гордый мужчина, от которого веяло невиданной силой, и есть король Братства.

Не знаю, почему тогда я пошёл с ним. Может быть, потому что в глазах его увидел не только унизительную жалость к себе, но и жгучую ненависть к Эйбелю, когда Влад метнул на него взгляд. Он не произносил пафосных речей, не приказывал и не уговаривал. Он зашёл в треклятую клетку и протянул руку, а после негромко, но твёрдо произнёс:

— Не бойся меня.

Я чёртову вечность стоял на месте, как вкопанный, краем глаза замечая, как недовольно хмурятся окружающие, нетерпеливо поглядывая на часы, но не смея торопить короля. А король не шевелился. Казалось, он даже перестал дышать, только не опускал руки. До тех пор, пока я не протянул ему свою.

Они отвезли нас в специальный лагерь, где нас лечили от физических травм, учили, общались с нами. Именно там я начал ходить на двух ногах, не озираясь в вечном ожидании наказания за своеволие. Там я впервые попробовал донорскую кровь, едва не умерев от блаженства, когда в нос ударил её тёрпкий аромат, а не тухлый запах мертвечины, которой кормили у Эйбеля. Понадобилось несколько лет, чтобы я научился простейшим вещам, о которых знают даже дети: читать, писать, новым словам, названиям запахов, деревьев и цветов. Демон меня раздери, я видел вокруг себя десятки различных цветов! Ярких и насыщенных, тусклых и пастельных, тёплых и холодных. Я упивался ими. Они были совершенно разными, и это было самое прекрасное в них. Как и прикосновения. Чёрт побери, теперь я знал, каков тот или иной предмет на ощупь. И необязательно, чтобы это был металл решёток или холодный мрамор пола. Я сдёрнул грёбаные перчатки с рук, и как полоумный, прикасался к тканям и мебели, к бумаге и дереву. Мне объяснили, что я не оскверню никого и не заражу никакой опасной дрянью без этих перчаток. Доктор говорил, что я заразен. Но скорее они брезговали прикасаться к тому к чему прикасались мы.

В лагере я понял одно, в этой жизни всё всегда зависит от нас, от нашего выбора. И нет ничего страшнее, чем лишиться права выбирать. У меня изначально не было этого права. Я родился уже подопытным. Но стал свободным, выбрав неизвестность, предлагаемую Владом.

Уже позже я узнал, что Воронов издал указ о прекращении исследовательской деятельности Альберта Эйбеля, а именно о лишении его возможности ставить эксперименты на вампирах. Это было во время очередной предвыборной кампании и впоследствии сослужило неплохую службу репутации короля. Хотя, надо отметить, что Влад никогда и не одобрял этой сферы деятельности Доктора. И тот, видимо, так и не простил Воронову унижения и тех потерь, что понёс. Решил отомстить единственным доступным ему способом — политическими интригами, так как воевать с открытым забралом против короля у него яиц не хватает.

Ну что ж, думаю, посетить этот светский приём будет не самым плохим решением. Усмехнулся, представляя, как бы удивился немец, узнав, что Господин Маньер, которого он пригласил в свой особняк, хозяин Асфентуса по кличке Смерть и выродок, называемый ОбъектЉ1 — одно лицо. Кроме того, была ещё одна причина, по которой я намеревался поехать туда. ОНА. Причина, при мысли о которой вскипала кровь и наливались яростью глаза. От ненависти, презрения…и какой-то больной тоски и одержимости.

Я стоял возле фигурной колонны, молча потягивая виски и наблюдая, как в мою сторону с обольстительной улыбкой приближается невероятно красивая женщина с томным взглядом серых глаз и роскошным телом, казалось, созданным для ублажения любого мужчины. Виктория Эйбель. Как всегда, до неприличия сексуальна и обворожительна. Знаменитая актриса. Её муж — один из спонсоров мероприятия.

Муж…Сердце отозвалось болью при воспоминании о том, как я узнал о предстоящем замужестве своей Викки. В ту ночь я прокрался в их дом для того, чтобы забрать её навсегда с собой. Ведь она обещала ждать. Клялась, когда бросилась мне на шею в последний день моего пребывания здесь. Её не смутило ни присутствие короля, ни возмущение собственного отца. До сих пор, закрывая глаза и уносясь в тот миг, я будто слышал её тихий голос, полный мольбы, и ощущал лихорадочные поцелуи на губах и на скулах.

— Я буду ждать. Обещай, что вернёшься за мной, Рино? Обещай.

И я кивнул, обещая ей и себе, что обязательно заберу свою любимую.

Это она назвала меня Рино. Сказала, что у каждой личности должно быть имя, принадлежащее только ему, отличающее его от других. Через много лет, вырвав её из своего сердца, я всё-таки сохраню именно это имя. Чтобы помнить ту, кто мне его дал. Ту, кто вероломно предал, так просто, всего через месяц согласившись принадлежать другому. И я сам услышал её спокойное согласие на требование отца. Спокойное, мать её, согласие! Тогда я спрыгнул со стены вниз на холодную траву, чувствуя, как начинает жечь в груди от безысходности. Чувствуя, как покидают меня последние остатки разума, а сердцу становится слишком тесно в груди. Я разорвал рубашку и начал раздирать когтями грудную клетку, пытаясь добраться до проклятого, которое не переставало отстукивать бешеное отчаяние, отдававшееся адской болью в висках. А внутренний голос начал тихо нашёптывать, что я был полным идиотом, раз поверил в то, что, будучи ублюдком Носферату, мог рассчитывать на любовь чистокровной. И я медленно успокаивался, веря его тихому шёпоту…Он как всегда был прав.

Ведь меня не было всего несколько недель. Врачи не отпускали меня, да, и Влад тоже. Он объяснил, что Викки я нужен, как минимум, здоровым, а не тем полуживым куском мяса, что представлял каждый из нас. И, наверное, за этот совет я благодарен королю больше, чем за свое освобождение. Ведь, он невольно спас меня от этой лживой похотливой твари, которая забыла меня за эти тридцать дней. Поигралась девочка с интересной игрушкой и выкинула её в мусорку, когда ей предложили новую — богатую, холёную, её круга.

Но сейчас передо мной стояла уже не молодая девушка, а шикарная женщина в красном платье до пола, в разрезе которого соблазнительно виднелась стройная нога, обнаженная почти до бедра.

От красоты этой женщины дух захватывало и становилось больно не только смотреть, но и дышать рядом с ней. Она тихо засмеялась в ответ на реплику одного из гостей, и у меня в паху отчаянно заныло от потребности взять её в каком-нибудь укромном уголке. Драть её как можно жёстче, заставляя выть от боли и наслаждения. Стиснул зубы, стараясь успокоиться, но тщетно. Взгляд заскользил по откровенному вырезу декольте, и неожиданная злость затопила с головой. Какого хрена я должен отказывать себе? Она такая же шлюха, как и все остальные шлюхи, которые за эти годы побывали в моей постели. Значит, и обращаться с ней следует соответственно.

Я поправил маску на лице и подошёл к её компании, провёл пальцем по обнажённой коже выше локтя и прошептал на ухо:

— Пойдём со мной.

Её глаза расширились, а дыхание сбилось…будто она узнала меня. Но я тут же отбросил эту мысль. Прошло слишком много времени, чтобы она помнила голос того, кто для неё ничего не значил. Пусть даже и стал её первым мужчиной.

Она подняла на меня взгляд и, судорожно сглотнув, кивнула, затем вложила свою руку мне в ладонь, и мы оба вздрогнули. Наше первое прикосновение друг к другу ладонями. Без долбаных перчаток. Не отпуская руки, она провела меня через зал наверх по лестнице и остановилась перед одной из комнат. Она протянула свою руку к моему лицу, пытаясь снять маску, но я дернул головой, кивнул на дверь, и её вдруг покинула решительность. Викки отпустила мою ладонь и шагнула назад, отрицательно качая головой. А мной завладела ярость. Она вырывалась из груди смертельными языками пламени, требуя затолкнуть эту суку за дверь и взять прямо у стены. Чтобы не играла в те игры, в которые не умеет. Чтобы наказать. И не за этот отказ. Нет. За то, что сломала последнее, что во мне оставалось от нормального. За то, что дарила мне себя когда-то с таким упоением, заставляя поверить. За то, что обманула своей заботой и теплотой. За то, что я любил её. И за то, что умер. Но не привязанный к холодному столу и дрожащий от страха при виде наклонившегося надо мной Доктора с очередным инструментом в руках, а в разорванной одежде под окнами её комнаты, лёжа на сырой земле и чувствуя, как истекает кровью сердце. И это кровотечение уже не остановить ни одному доктору.

Я вышиб чёртову дверь ногой и затащил женщину вовнутрь, лихорадочно сдирая с неё платье, задирая подол, лаская кончиками пальцев кожу над резинкой чулок. Она прогнулась назад, подставляя соблазнительную грудь моим губам и всхлипнув, когда я стянул корсаж платья вниз и обхватил губами сосок. Она зарылась пальцами в мои волосы, ероша их, прижимая голову к своей груди, пока я, трясущимися от бешеного желания руками, расстёгивал ширинку брюк, освобождая уже пульсировавший член. Уже через мгновение я проник в неё, грязно выругавшись сквозь зубы. Один Дьявол знает, как я мечтал снова оказаться в ней, почувствовать, какой мокрой она может быть для меня, ощущать, как крепко она сжимает меня изнутри.

Викки потянулась к моим губам за поцелуем, но я отвернулся. Это было неправильно позволить себе забыть о прошлом и отдаться желанию впиться в этот зовущий алый рот. Словно некто внутри меня подсказывал, что стоит уступить своей жажде, и я сорвусь к такой-то матери! Целуют любимых женщин, а не шлюх. В любовь я давно уже не верил, а шлюх было столько, что все их лица сливались в размазанное пятно.

Викки обхватила меня ногами и вцепилась в мои плечи. Жар её пальцев опалял через ткань пиджака, прожигая меня до костей. Он оставлял отметины под кожей, пока я вдалбливался в неё, как озверевший. Под её стоны и крики, глядя в лживые серые глаза, закатывавшиеся от наслаждения. Изголодавшийся по ней. По сучке, которая с лёгкостью оставила меня ради другого, а теперь изменяла ему же с незнакомцем.

Злость вернулась с новой силой. Злость и какое-то омерзение. Отцепил тонкие женские руки от своих плеч и, перехватив запястья рукой, пригвоздил к стене над её головой.

Уже потом, после оргазма, накрывшего нас практически одновременно, Викки обмякла в моих руках, и пока я выравнивал дыхание, прислонившись лбом к стене, она быстро коснулась моих губ и прошептала срывающимся голосом, не пряча слез катившихся по щекам:

— Рино…Мой Рино…

Я остолбенел. Узнала. Больно. Так больно, что сердце зашлось в агонии, словно его проткнули ножом и несколько раз прокрутили, кромсая на куски. Отстранился от неё, глядя, как она обхватывает себя руками, сползая по стене вниз, но не опуская глаз. Я молча вышел из спальни и захлопнул дверь, хотя всем существом рвался обратно. К ней. Подойти и трясти ее, потребовать ответа, отдалась ли она мне сейчас, потому что узнала, или ей плевать, перед кем раздвигать ноги. Я выясню это потом, когда заставлю рыдать кровавыми слезами…позже. Когда настанет ее очередь в списке.

В этот момент пришло сообщение на телефон. Посмотрел на экран и усмехнулся. Воронов. Видимо, пришло время отдавать долги.