Глава 12

Глава 12

Неужели еще живая? Я должна была уже умереть от голода, потому что отказалась от крови, и никто не смел меня заставить, а мой палач исчез, он больше не приходил ко мне, и я искренне понадеялась, что это конец. Тот самый, который виделся мне в моих фантазиях. Конец проклятой и никчемной вечности. Один раз…всего один раз я решилась сделать это сама — уйти из жизни, а сейчас я презирала себч за то, что не могу сделать это снова. Но я травила и убивала в себе всё живое все эти годы и, рано или поздно, он должен был наступить — этот долгожданный, вымученный конец. Какая ирония, но именно Рино приблизил его настолько, что я балансировала на самом краю, то выныривая, то погружаясь в бездну.

Увидела пустой пакет на полу и усмехнулась потрескавшимися губами — меня накормили, пока я была без сознания. Инстинкты взяли свое…вот почему я проснулась — регенерация, будь она проклята.

Я так часто жалела, что я не смертная. Моя агония длилась годами. Я казалась себе пустой, вывернутой наизнанку, голой и изможденной. Я жила, как живут смертельно больные, которые не знают, когда закончатся их мучения.

— Думаешь, ты добьёшься чего-либо этим, Виктория?

Я вздрогнула от звука этого голоса, с трудом приоткрыла глаза и встретилась взглядом с ненавистными разными глазами. Вернулся, как стервятник, который почуял запах смерти и прилетел наблюдать лично.

— Ты… добиваешься. Не я.

Рино усмехнулся и кивнул, не сводя с меня тяжелый взгляд, потом подошел к кровати и склонился ко мне. Слишком близко, слишком опасно. От его запаха кружилась голова, я так слаба физически, что не могу бороться с моими эмоциями. Он — мое дикое безумие. Самый жуткий наркотик. Он — это и есть все то, чего желала моя истерзанная душа все эти годы, корчилась от ломки, от боли, от потребности в нем. Я ненавижу его! Презираю с такой сумасшедшей силой, что осознаю, что без него я просто сдохну. Узнаю, что его нет, и умру. Боль выворачивала меня с каждой секундой сильнее, а он намеренно погружает меня в эту бездну. Заставляет захлебнуться в ней, утонуть, пойти к чертовому дну. Он осознанно или неосознанно разрывает мое сердце на куски.

— Да. И я всегда добиваюсь своих целей. Хочешь умереть, Викки?

Даже сглотнуть не смогла, в горле пересохло. Только усмехнулась и почувствовала, как от жажды потрескались губы. Мало было одного пакета, но достаточно для того, чтобы оставаться живой и двигаться:

— А кого здесь волнуют мои желания? Мне еще рано, верно?

— Ты права. Права по обоим пунктам. Здесь ты никому не нужна. И мне плевать на твои желания. Но…пока тебе действительно рано умирать.

Поднял на уровень моих глаз второй пакет с кровью:

— Поговорим?

Я смотрела на пакет и чувствовала, как во рту выделяется слюна. Но нет. Я не дам себя ломать так примитивно, как животное, которым можно, показав кусок мяса, манипулировать.

— Не о чем говорить.

Усмехнулся. И мне захотелось зажмуриться. Я все еще помнила эту проклятую усмешку. Холодную и циничную, но она раньше никогда не предназначалась мне.

— Не хочешь — твоё право… — вонзился в пакет зубами, наверняка, видя, как расширяются зрачки моих глаз. Опустошив пакет, выбросил его на пол. — Но поговорить нам всё-таки придётся.

Склонил голову набок:

— Свою жизнь ты не ценишь, девочка… — он пожал плечами, — честно говоря, даже не ожидал подобного от такой… — замолчал, словно подбирая слова — …как ты. Но как высоко ты ценишь жизни членов своей семьи, Викки?

Внутри все похолодело. Я перевела взгляд с пустого пакета на Рино и мне показалось, что я вижу, как хищно блеснули его глаза. Внутри все свернулось в узел от предчувствия.

— Высоко. Тебе этого не понять.

— Да… Не понять… — холодно улыбнулся и схватил рукой за подбородок. — Мне никогда не понять, зачем таким тварям, как ваша долбаная семейка, играть на публике вселенские любовь и привязанность… — наклонился к моему лицу и оскалился. — Можешь не играть передо мной. Я отлично знаю вашу гнилую семью.

Я засмеялась ему в лицо, а по коже пошли мурашки от страха. Не за себя, а от понимания, на что он способен.

— Какой бы она ни была — ЭТО МОЯ СЕМЬЯ, — отчеканила, нагло глядя в глаза и чувствуя, как постепенно ко мне возвращаются силы.

— Тогда тебе следует быть более сговорчивой, Викки… — взял меня за руку, осторожно поднимая с кровати. — И я готов даже помочь тебе в этом. Пойдём. Хочу кое-что тебе показать.

Прикоснулся ко мне, и я невольно вздрогнула. Неконтролируемая реакция на его прикосновение, мгновенная, даже сердце забилось быстрее. Он потащил меня к двери, и я не сопротивлялась. По темным коридорам, вниз по лестнице. В подвалы. Значит, и это продумано. Я не удивлюсь, если этот психопат полностью скопировал архитектуру и строение нашего дома.

Внизу, в темноте, в нос ударил запах крови и вонь страданий. Иногда ты ощущаешь его кожей, этот запах безысходности тех, кто побывал здесь до тебя. А потом я увидела Армана, прикованного за вывернутые руки к балке над потолком, окровавленного, истерзанного, с жуткими ранами по всему телу. Внутри что-то оборвалось, и я со стоном закрыла глаза.

— Я хочу, чтобы ты приняла мои условия, Виктория. Все и безоговорочно. Иначе, — Рино бросил взгляд в сторону Рассони, — я убью его раньше, чем собирался.

Меня трясло, как в лихорадке, зуб на зуб не попадал. Я смотрела на Армана и внутри все скручивалось в тугой узел жалости и безысходности. От того, что тот понял, где я, и от того, что сейчас страдал вдвойне, наверняка, считая, что я счастлива и что я добровольно пришла к Рино. Мой муж прекрасно помнил все, что было раньше и прекрасно меня знал. Словно в ответ на мои мысли я услышала хриплый голос Армана:

— Викки…зачем? Снова! К этому…подонку! Зачем?

Я проигнорировала Армана и повернулась к Рино.

— На что именно я должна согласиться? Чего ты хочешь, чтобы отпустить Армана?

С ужасом увидела, как Рино взял со стола один из кинжалов и метнул прямо в грудь моего мужа. Ухмыльнулся, услышав его вскрик, я сама вскрикнула, и мне показалось, что этот кинжал был предназначен мне. Как же так, Арман? Как же ты мог попасться? Я же сделала все, чтобы ты избежал мести этого маньяка, который возомнил себя Богом или палачом…

— Ещё одно твое слово без моего разрешения, ублюдок, и я воткну следующий кинжал тебе в глаз.

Рино схватил меня за локоть и прошипел мне в ухо, прекрасно зная, что Арман нас слышит.

— Ты станешь моей официальной любовницей. Не забитой и дрожащей, как сечйас. А довольной своей судьбой и своим мужчиной женщиной. В глазах общества, конечно. Я пока не решил, — оглядел меня с ног до головы, — буду ли я тебя трахать…Учитывая, что то, во что ты превратилась, неспособно возбудить нормального мужчину. НО даже если, — сжал сильнее мою руку, — я и захочу поиметь тебя, ты, Виктория Эйбель, молча раздвинешь передо мной ноги и будешь исправно стонать!

Вся краска бросилась в лицо. Я понимала, что он специально говорит это при Армане, чтобы ломать не только физически, но и морально. Убивать нас обоих. Только убивает он моего мужа, а я давно мёртвая и мне уже не больно. Господи, я так хотела, чтоб он разозлился и прикончил меня, потому что я знала — боль придет. Много боли. Я в ней утону, я буду в ней барахтаться, орать от бессилия, погружаясь в свой самый страшный кошмар — снова видеть и чувствовать Рино. Но я не могла смотреть на мучения того, кто сделал для меня непомерно много в этой жизни. В отличии от этого монстра, который сейчас диктовал мне унизительные условия. Я понимала, что мой отрицательный ответ станет смертным приговором для мужа и Рино хотел услышать этот ответ сейчас. Я медленно повернулась к нему и, чуть прищурившись, сказала:

— Это все, чего ты хотел? Это все, что потешит твое израненное самолюбие и эго? Стать твоей любовницей? Стать той, кого ты никогда не получил бы без шантажа и угроз, потому что она для тебя недосягаема? — я понимала, что перегибаю палку, но меня переполняла ненависть. Ядовитая, жгучая ненависть к нему. — Конечно, я согласна, если это спасет Армана. Я на все согласна. Даже сыграть для тебя миллионы оргазмов и фальшиво постонать под тобой, если это сделает тебя счастливым.

Дёрнул меня на себя и ударил наотмашь по лицу. Моя голова откинулась назад, из носа потекла кровь. Вытерла тыльной стороной ладони.

— Постонешь…Ты обязательно будешь стонать подо мной, сука. Только для начала я заставлю тебя покричать. А твой любимый Арман пусть смотрит на тебя.

Разодрал мое платье, обнажая спину, и, отбросив меня к стене, схватил кнут, валявшийся на полу возле стола.

— Миллион оргазмов, говоришь? Фальшиво стонать, Викки? Покажи, какая ты актриса.

Я смотрела, как полыхают яростью его разные глаза и где-то внутри меня зарождалась волна триумфа. Он в бешенстве, значит, ему не все равно. Нет больше того ледяного равнодушия. Оно пугало намного сильнее. Пугало меня там, где сердце, там, где можно было пережить все, что угодно, но только не его безразличие. Даже ненависть меня радовала, вызывала дикий восторг. Пусть ненавидит. Так же сильно, как и я его.

Воздух рассек характерный свист хлыста, и я от боли закусила губы, дернулась всем телом от удара. Прислонилась к стене и зажмурилась, до черных точек. Я знала, что будет боль. Много боли…к физической я была готова. Страшно это признавать, но я была согласна ее терпеть, я не выносила душевную, изматывающую, затяжную, которая заставляла снова и снова вскрывать вены и засыпать в них анестезию. А потом удары посыпались градом, я тихо всхлипывала, но не кричала. Нет! Я не доставлю ему такого удовольствия. Много лет назад я сорвала горло, когда звала его, разрезанная, как скот на бойне. А сейчас он не дождется от меня ни одного крика.

— Бей, — прошипела я, снова кусая губы и ломая ногти о стену. — Бей! Ты больше ни на что не способен! Это и есть твое призвание! Бей! Больнее, чем было, уже не будет!

Отбросил кнут в сторону и, схватив за плечи, развернул к себе, впечатывая в стену и улыбаясь, когда мою изодранную спину обожгло от прикосновения к кафелю.

— Да, что ты знаешь обо мне, тварь? Что ты знаешь, о моём призвании? — встряхнул, грубо стиснув пальцы на коже моих плеч. — Что ты знаешь о боли? Ты — конченая богатая сучка, единственной болью которой были ломки без наркотиков.

Я смотрела в искаженное яростью лицо, а мое сердце билось о ребра. Как же я его ненавидела. Как же все эти годы я ненавидела его за все, что он со мной сделал. За все, что потеряла из-за него. За эти ломки от наркотиков, которые заглушали самые страшные…по нему…по его губам, рукам, голосу, запаху. Ненавидела за отсутствие мужчин, которые могли бы дать мне то, что могла получить любая смертная и бессмертная — наслаждение от плотской любви. За то, что я мертвая. Даже мое тело — оно не живое.

— Достаточно, чтобы ненавидеть и презирать тебя, — я не сорвусь, я не унижусь до воспоминаний. Он не стоит того, чтобы знать, КАКУЮ боль я терпела.

Замахнулся, чтобы ударить, но в последний момент всё же отдёрнул руку. Бросил взгляд на Рассони за решёткой, насторожённо наблюдавшего за нами. Повернулся ко мне полубоком и я нахмурилась — его идеальная темно-синяя рубашка пропиталась кровью. Я чувствовала этот запах…именно его крови. Сердце болезненно сжалось — он, видимо, был ранен, и тут же на меня нахлынула ненависть к себе. Даже глядя на истерзанного Армана, я не испытала и десятой доли этой страшной выворачивающей, щемящей тоски, как от взгляда на расползающееся алое пятно на шелковой рубашке Рино. Он вдруг резко повернулся ко мне и спросил, разжав руки:

— Я хочу услышать твой ответ, Викки. Да или нет?

— Я уже ответила! Ничего настоящего для тебя! Но я сыграю… — прошептала и почувствовала, как все еще идет носом кровь, прижала пальцы к переносице, закрыла глаза.

Рино схватил меня за локоть и потащил к выходу, приказав охраннику у двери выколоть глаза Арману. Я дёрнулась в его руках, услышав жуткий приказ. Но не могла сказать ни слова. Пусть только останется жив. А глаза…отец сможет их вылечить, сможет восстановить. Я утешала себя и содрогалась в ужасе от осознания, какой монстр находится рядом со мной. Больной психопат, повернутый на чужих страданиях. Где-то в глубине души я понимала, почему — он сам вытерпел столько мучений, что даже и не снились ни одному из нас. Но разве это оправдание?

Зашёл в комнату и бросил меня на кровать. Я прикрыла глаза, понимая, что проиграла еще до того, как дала свое согласие. Он знал, что соглашусь — на спинке стула висело платье, а на столе стояли коробки с пакетами и новенькими бирками с дорогих бутиков.

Ни на секунду он не сомневался в моем решении.

И это самое страшное — Рино меня знает, а я его нет.

— Чтобы когда я вернулся, ты уже поела и переоделась. Я даже предоставил тебе выбор. Любое твое неповиновение — и буду приносить тебе на подносе части тела твоего Армана… Какую из них ты любишь больше: пальцы, язык или его член? Что мне подарить тебе первым? От каких его талантов ты кончала сильнее всего?

С этими словами он ушел.

«Не от каких…чтобы он не делал. Как бы не изощрялся, я даже не становилась влажной…после тебя. Будь ты проклят, но ни один мужчина не вызывал во мне ничего, кроме отвращения».

Я встала с постели и, шатаясь, подошла к зеркалу, оперлась на трельяж и посмотрела на свое отражение. Протянула руку за пакетом с кровью, надкусила и жадными глотками осушила, потом второй, третий, пока насыщение не расползлось горячей магмой по моему телу.

Можно ли ненавидеть так сильно и в тот же момент сходить с ума? Время ни черта не лечит. Моя одержимость к нему такая же бешеная, дикая, извращенно-ненормальная. Вспоминать наше прошлое — это все равно, что снова и снова резать плоть ржавым лезвием, смоченным в вербе. Отчаяние продиралось сквозь маски, сквозь панцири и защиту, сквозь годы забвения. Я повернулась боком, пытаясь разглядеть спину — раны почти затянулись.

* * *

Рино появился внезапно, зашёл в спальню и остановился как вкопанный, с шумом втянув в себя воздух.

Мой запах. Он сменил одежду на белую рубашку с распахнутым воротом. Манжеты рубашки завернуты до локтей и я вижу его сильные руки с жгутами вен, со следами от старых шрамов. Пуговицы наполовину расстегнуты. Это больше не зверь, который томился в темнице моего отца. Рино не просто изменился — он совершенно не походил на себя. Налет аристократизма вперемешку с развязной вседозволенностью хозяина жизни. Уверенность в себе. Вот что в нем появилось. Дьявольская уверенность, бешеный животный магнетизм. Смуглая кожа, черные волосы, легкая небритость. У него идеальные черты лица, несмотря на звериную жестокость, хищность, которая проскальзывает даже в повороте головы. Опасный, дикий зверь. Он способен растерзать в любую секунду, мгновение, и это ощущается каждой клеточкой тела, вызывая страх и нечто, не поддающееся определению. На меня накатывала одновременно и ненависть, и сумасшедшее унизительное желание вдохнуть его запах полной грудью. С сумасшедшим наслаждением ощутить, как снова кружится голова, как наливается грудь под его взглядом, как твердеют соски, как покрывается мурашками кожа… Я невольно уставилась на расстегнутую рубашку, на обнаженную мощную шею, на легкую темную поросль и мышцы.

Рино опустил глаза вниз, глядя на ажурный край чулок, который едва прикрывал подол блестящего платья.

Захлопнул дверь и шагнул ко мне:

— Настоящая шлюха. Тебе идёт, Виктория Эйбель.

Отшатнулась от него к стене. Чудовищный маскарад. Переодеть меня в вызывающее платье, чтобы отвешивать унизительные комплименты, после того, как издевался над Арманом.

Я посмотрела на его руки и на секунду мне показалось, что по ним стекает кровь, черными каплями капает на пол, перевела взгляд на его лицо. Его взгляд вспыхнул голодом… Знакомый до боли взгляд. Какую пытку придумал на этот раз? Неужели на сегодня недостаточно? Я вздернула подбородок, после его слов щеки запылали, а внутри снова поднималась волна ненависти. Она сжирала меня, и мне хотелось впиться ему в лицо ногтями.

— Да, шлюха. Если продаюсь тебе, самая настоящая. Наслаждайся.

Расхохотался, откинув голову:

— Думала унизить меня этим? Да, ты — шлюха, которую я купил. И я буду наслаждаться этим. Более того, Викки, иногда буду позволять и тебе получать удовольствие. Иногда…

Провёл костяшками пальцев по моей щеке.

— А помнишь, как ты удовлетворяла меня ротиком в день своего рождения, Викки? В той грязной пристройке возле дома?

Это было неожиданно. Я дернулась назад и сглотнула, когда вдруг увидела, что он закрыл глаза, коснувшись моих губ. Словно сам наслаждался прикосновениями…но, скорее всего, смаковал картинки, которые ему рисовало больное воображение — картинки моей боли и унижения. В горле пересохло, и все тело прострелило волной электрического тока, я почувствовала, как зарождается та самая боль…которую я боялась. Вместе с непрошенным, таким ненужным возбуждением от того, что чувствую его прикосновения. Невольно приоткрыла рот, когда Рино обвел мои губы.

Да… я помнила. Даже скулы свело от того, что почти ощутила его вкус, как наяву. Вспомнила, как стояла на коленях, с растрёпанными волосами и впервые делала то запретное, от чего и сейчас вспыхнули мои щеки. Я даже ментально ощутила прикосновения его пальцев к моим волосам и толчки бедер в глубину моего рта.

Конечно же я помню, как впервые ласкала его член ртом, как жадно вылизывала языком каждую вздувшуюся вену. Помню его хриплые стоны, помню, как звучало мое имя…нет, не Викки — Девочка. «Да, Девочка. Да, моя сладкая! Да! Не останавливайся!» Ласкать любимого мужчину, доставлять ему удовольствие — все равно, что получать его от него самой, все равно, что чувствовать его губы на своей плоти. Я ловила каждый звук, каждый шепот, каждый хриплый стон и вздох. Я жадно пила его семя и задыхалась от страсти и бешеной любви. Ко всему, что он давал мне… и брал сам. Эта дикая потребность превращала нас обоих в обезумевших голодных зверей, которые упивались друг другом до конца, до дна, до крови, каждый раз как последний.

Низ живота обдало жаром и все внутренности скрутились в узел. Даже тон его голоса изменился, стал ниже…завибрировал иначе. И я уловила эти интонации, как животное, которое реагирует на манок хозяина.

— Нет, — собственный голос показался чужим, — не помню.

Вот она — пытка. Настоящая. Намного изощренней любой физической. Вот она — самая дикая и страшная война. Нет, не с ним. С собой. С воспоминаниями… с моим телом. Господи! Оно ожило… за столько лет… веков. Я не верила, что это происходит на самом деле. Я ненавидела себя и в тот же момент задохнулась от собственной реакции, от мурашек, которые покрыли мою кожу, от жара, который опалил все тело, от пульсации между ног, которая неумолимо нарастала. Я изо всех сил пыталась не обхватить его палец губами. Так боролась с инстинктом, что на глаза навернулись слезы. Он коснулся рукой моего соска, и я вздрогнула.

Рино рассмеялся, когда он тут же затвердел. Наклонился к груди и прикусил затвердевшую вершинку, не прекращая трахать пальцеми мой рот, заставляя меня невольно плавиться, сдерживая предательские стоны.

Оторвавшись от груди, прошептал мне в губы:

— А что насчёт той ночи, которую ты провела в моей клетке? Помнишь, как ты до утра беззвучно кричала моё имя, исступлённо посасывая мои пальцы?

От звука его голоса… от сумасшедших и ярких картинок нашего прошлого подкашивались ноги. Я не могла ответить, отрицательно качнула головой. А перед глазами — я под ним, извивающаяся, стонущая, с распахнутыми ногами и с его пальцами во рту, которые я кусала до крови, когда не могла кричать от мощного оргазма, который сотрясал мое тело, от ударов его плоти внутри меня, от жадных поцелуев, которыми терзал мои губы до крови.

Отбросила его руку и крикнула ему в лицо:

— Нет! Ничего не помню! Ты не единственный! Чтоб помнить! — «Единственный…один… единственный, которого буду помнить вечно…» — болезненным эхом в сознании, вскрывая старые раны, воспоминания, проникая туда, где все похоронено, в могилы моих фантазий, разбитых иллюзий, эмоций…чувств. Пробуждая их ото сна. Голодных, жаждущих, пересохших, заледеневших и так быстро восставших из мертвых.

Только пусть больше не прикасается ко мне. Пожалуйста…Меня лихорадило, и я была близка к истерике. Я не знала, что это так просто….не думала, что это так больно.

От пощечины голова дернулась в сторону, разбил губу, я не успела вытереть кровь, которая потекла по подбородку, как он рванул меня к себе за волосы и медленно слизал тонкую струйку с моего лица, унизительно заставляя задрожать от прикосновения его языка. Это было неожиданное, извращенное, дикое удовольствие, которое ввергло меня в состояние шока. Он замер в миллиметре от моего рта, и я видела, как подрагивает его верхняя губа.

Внутри проснулось бешеное желание впиться в его рот поцелуем. Ненормальное, противоестественен. Меня начала бить дрожь.

Опустил руку, снова касаясь груди, лаская её и намеренно больно, сжимая, играя с возбуждённым соском. Он умело дразнил меня, заставляя замереть в его руках. Задрал подол платья, коснулся кожи над чулками.

— А я помню, Викки. Помню, как во время одной из прогулок, ты напоила чем-то охранников, и скакала на мне, как бешеная. Как бесстыдно торчали твои соски, как по твоему телу стекали капли пота, и я слизывал их языком.

Скользнул двумя пальцами в лоно и я не сдержалась — застонала, проклиная и его, и себя, чувствуя, как все тело трясет от напряжения и….нет…я не хочу. Этого не может быть. Не так. Не здесь. Не со мной. Я уже забыла, как это — дрожать от приближающегося оргазма. Перехватила его запястье, стараясь не закрыть глаза от наслаждения.

— Рино, пожалуйста, — вышло хрипло и жалобно. Как же я сейчас презирала себя. Я сама не знала, что значило это проклятое «пожалуйста» — чтобы он остановился или продолжил.

Ухмыльнулся, перехватывая мою руку.

— Что «пожалуйста», Викки? — склонился к уху, опуская наши руки вниз, проводя моими же пальцами по мокрым складкам плоти. — Не останавливаться? — разжал ладонь, которую я сжала в кулак и скользнул моим и своим пальцеми внутрь моего тела. — Или, наоборот, не дать тебе унизительно кончить?

Вытащил наши пальцы и тут вошёл заново. Сжимая мою руку, другой рукой поглаживая лицо. Мои глаза уже закатывались от наслаждения, прикусил мочку уха и рассмеялся, услышав мой тихий, жалобный стон.

Все прекратилось, едва я почувствовала, что вот-вот достигну точки невозврата. Рино вытер пальцы о ткань моего платья. Это выглядело брезгливо, это унижало так же сильно, как и эта ласка.

— А стон-то был далеко не фальшивым, Девочка. И дрожала ты только что тоже не во имя благородной жертвы…

Развернулся и пошёл к двери, и, уже выходя из комнаты, бросил, не оглядываясь:

— Всё-таки неплохую покупку я приобрёл, Виктория.

Я сползла по стене и разрыдалась от пережитого унижения. Все тело болело от неудовлетворенного желания, дрожало, покрытое мурашками…между ног я все еще чувствовала эту постыдную ласку, от которой увлажнились бедра. Ненавижу. Будь ты проклят, сукин сын. Какими силами ада я проклята, что ты имеешь такую власть надо мной?