Глава 4. Чудовище с двумя спинами

Глава 4. Чудовище с двумя спинами

Сладострастие: острый шип и позорный столб для всех, кто носит власяницу и презирает тело; обреченное проклятью как «мирское» у всех, мечтающих о мире ином, ибо презирает оно и одурачивает всех учителей лжи.

Ф. Нищие

Чудовище с двумя спинами

Новая идеология. Проповеди Христа. Половая этика ислама. Женщина — «врата дьявола». «Хорошо человеку не касаться женщины». Аскетизм. Духовные браки. Искушения первохри- стиан. Сектантский разврат. Обличив аморализма. Семейная мораль. Наказания за неверность. Мезальянсы. Произвол мужей. Бесправие крестьян. Jus primae noctis.

Раннее христианство и средние века

Вера в демонов и связь женщин с дьяволом. «Молот ведьм». Наказания еретиков. Масштабы инквизиции. Флагеллянтизм. Рыцарская любовь. Деяния рыцарей. Суды любви. Чудовище побеждает.

Новая эра началась событием всемирного значения, важность которого трудно переоценить. Идеология малочисленной и гонимой палестинской секты, возникшей в восточной провинции Римской Империи, к IV в. н. э. превратилась в господствующую мировую религию — христианство. Несколько позднее, начиная с VII в.14, громадное влияние на весь культурный мир приобрела другая монотеистическая религия — ислам. С этого времени именно они оказывали решающее воздействие на половую мораль значительной части человечества.

Становление христианства происходило в бескомпромиссной, зачастую кровопролитной схватке с могущественными языческими культами. Вместе с тем своим происхождением и корнями христианство было тесно связано с Древним Востоком и античностью. Академик Ф. Зелинский писал: «Действительно, отделять христианство от античности нельзя; во-первых, хотя и не главным образом потому, что греческий язык есть в то же время язык древнейшей письменности... но главное потому, что оно связано с античностью общностью развития и настроения». Примеров тому немало. Учение стоиков и циников задолго до Христа провозглашало идеи искупления, покаяния и бессмертия. Пророчества библейского Апокалипсиса содержались в священных книгах орфиков. Непорочное зачатие, Пречистая Дева, звезда, указывающая на рождение божественного младенца, упоминались и ранее, а поклонение волхвов и тайная вечеря присутствуют в персидском культе Митры. В борьбе с язычеством христианство не отрицало существования древних богов, но вслед за святым Августином объявляло их «суть действительными бесами». Так, в немецком средневековье богиня Венера обернулась дьяволицей, совращающей рыцаря Тангейзера, Диана предводительствовала ночными духами — стригами, которые слетались на шабаш. Соответственно жрецы этих богов объявлялись слугами дьявола, творящими чудеса с помощью нечистой силы.

Новая религия требовала новых подходов во всем, в том числе и в сфере половой морали. Первохристиане были одинаково далеки как от воинствующего сектантского аскетизма, так и от разнузданности язычников. Заповедь Иеговы «Плодитесь и размножайтесь» (Бытие; 1, 28) наиболее всего соответствовала их мироощущению. В Новом завете благие намерения упорядоченной семейной жизни поддерживаются и развиваются. Более того, исполнение супружеских обязанностей рассматривается как залог Царствия Небесного: «... впрочем, спасется через чадородие» (Послание к Тимофею, I, 2,15). На женщину Иисус смотрит доброжелательно, нередко признает за ней равные права с мужчиной. Сын божий никогда не осуждал женщину-жену как нечто греховное и нечистое. Впрочем, он не был новатором в этом отношении. Философ Филон (ок. 30 до н. э. — ок. 40 н. э.) сообщает в сочинении «О созерцательности жизни» о еврейской секте терапевтов, которые не разделяли женоненавистнических взглядов. Секта имела приверженцев не только в Египте, где она обосновалась, но и в других странах. Женщины секты ессеев также принимали участие в общественной жизни. Так как у древних евреев бытовал выраженный патриархат, то не могло быть и речи, разумеется, о полном равноправии. Тем не менее женщина пользовалась относительной свободной, а не содержалась взаперти, как у греков или впоследствии у мусульман.

Строго придерживаясь принципов единобрачия, Иисус все же допускает совершение развода в определенной ситуации: «И приступили к нему фарисеи, и, искушая его, говорили ему: по всякой ли причине позволительно разводиться с женой своей? Он сказал им в ответ: не читали ли вы, что Сотворивший вначале мужчину и женщину сотворил их? И сказал: посему оставит человек отца и мать и прилепится к жене своей, и будут два одной плотью, так что они уже не двое, но одна плоть. Итак, что Бог сочетал, того человек не разлучает. Они говорят ему: как же Моисей заповедал давать разводное письмо и разводиться с ней? Он говорит им: Моисей, по жестокосердию своему, позволил вам разводиться с женами вашими, а сначала не было так; но Я говорю вам: кто разведется с женой своею не за прелюбодеяние и женится на другой, тот прелюбодействует, и женившись на разведенной прелюбодействует» (Матфей, 19, 3—9; см. также Матфей, 5, 31—32; Марк, 10, 2—12; Лука, 16,18). Еще определеннее сказано во Второзаконии (24,1): «Если кто возьмет жену и сделается ее мужем и она не найдет благоволения в глазах его, потому что он находит в ней что-нибудь противное, и напишет ей разводное письмо, и даст ей в руки, и отпустит ее из дома своего».

Учение Христа подчеркивает значение морального фактора, ответственности за свои поступки и даже помыслы: «А Я говорю вам, что всякий, кто смотрит на женщину с вожделением, уже прелюбодействовал с ней в сердце своем» (Матфей, 5, 27—28). Требования воздержания, соблюдения моральной чистоты касаются не только состоящих в браке, но и холостых. Нетвердым в вере ученикам Иисуса это кажется слишком суровым. Между ними завязывается следующий диалог: «Говорят Ему ученики его: если такова обязанность человека к жене, то лучше не жениться. Он же сказал им: не все вмещают слово сие, но кому дано; ибо есть скопцы, которые оскоплены от людей, и есть скопцы, которые сделали сами себя скопцами для Царства Небесного. Кто может вместить, да вместит» (Матфей, 19, 10—12). Учитель прекрасно понимает, что идеал труднодостижим и дает слабым духом наставление: может быть, было бы лучше вовсе не жениться, но это доступно лишь тем, «кому дано вместить» - скопцам и тем, кто добровольно наложил на себя обет воздержания.

Последователи Мухаммеда придерживались во многом иных взглядов. Половая этика ислама отражала необузданный, чувственный нрав своего пророка, плотские вожделения которого отнюдь не угасали с возрастом. Коран так высоко ставит половые наслаждения, что не запрещает их даже во время поста: «Приближаться к женам вашим разрешается вам и в ночь поста. Они ваше утешение, а вы — их...» Многоженство провозглашается нормой: если мусульманину недостаточно одной жены, он может взять себе и другую или искать удовлетворения у рабынь. «Если вы уверены, что не поступаете несправедливо по отношению к сиротам, берите себе, смотря по желанию вашему, две, три или четыре жены, но если вы уверены, что таким множественным браком поступаете неправильно, то возьмите в жены только одну женщину или живите с рабынями, составляющими вашу собственность». Даже после смерти мужчины и женщины сохраняют свой пол и наслаждаются в раю высшим блаженством. Райские девы, гурии, служат для вечной радости благочестивых мужчин, никогда не теряя девственности. «И будут они отдыхать на высоких ложах — мы создали красавиц рая, сохранив их девственность, и они всегда равно привлекательны» (сура 56). «Люди благочестивые будут в месте безопасном, в садах и у источников услады. Одетые в атлас и шелк, они разместятся друг против друга. Мы женим их на красивых девушках с глазами лани, и они будут пользоваться всякого рода превосходными плодами» (сура 44). Женщины ценились прежде всего за свою молодость, привлекательность, то наслаждение, которое они могли дать. Подобный потребительский подход неизбежно вел к ее закабалению в земной жизни. Женщина была заключена в гарем, обособлена от общения с внешним миром. Полная покорность мужу или отцу являлась главной добродетелью мусульманки. Нарушение супружеской верности каралось смертью, а таковым могло считаться даже случайное обнажение лица. Но репрессии, так же как и запрещение проституции (сура 24), принесли мало пользы. Арабские мужчины охотно искали развлечений на стороне. Не случайно VIII в., период от конца господства Омейядов до Гарун-аль-Рашида из династии Аббаси- дов, ознаменовался широким распространением гетеризма.

Примечательно, что по мере, становления Новых религий, превращения их в официальные доктрины они утрачивали свои революционные, - преобразующие начала. Социальные условия быстро менялись: Европа распалась на множество мелких владений, находившихся во власти феодалов. В неприступных замках восседали всесильные сеньоры, воспринявшие христианскую идеологию. Угнетенный по-прежнему народ гнул спину и строил у городских ворот виселицы на тот случай, если господину пришло бы в голову повесить кого-нибудь из подданных. Захватив рычаги власти, феодалы и церковники не преминули воспользоваться ситуацией. При этом они столкнулись с необходимостью защищать свои завоевания путем подавления инакомыслия и повторения самых реакционных задов истории. Резко обострились противоречия между бесправием одних и произволом других, мораль снова превратилась в разменную монету, «распределяемую» в соответствии с классовой принадлежностью. Позволяя себе все, вплоть до преступлений, власть имущие ханжески объявляли половую жизнь нечистой и греховной. Возродились настроения мизогинии, характерные для эллинского общества. Впрочем, полностью они не исчезали никогда.

Уже апостол Павел обнаруживает своеобразное понимание проповедей Христа и решительно объявляет женщину гораздо ниже мужчины (Первое послание к Тимофею, 2, 11—14). В другом месте (Первое послание к коринфянам) он прямо перекликается мыслью с Аристотелем о сущности женского начала, как «изуродованного мужского». Еще большей яростью и непримиримостью отличаются некоторые столпы церкви. Среди них особенно выделялся теолог и писатель Квинт Септимий Тертуллиан (ок. 160 — после 220). Проповеди Тертуллиана, производившие глубокое впечатление своей страстностью, имели огромное влияние на общественную жизнь. Тертуллиан клеймил чувственность и красоту тела, воспевал отречение от пола. В состоянии, близком к исступлению, он видел Христа «едущим верхом на прирученном звере», т. е. чувственности, призывал бороться с любыми проявлениями плотских начал. Женщина, как их воплощение, кажется Тертуллиану «вратами дьявола». «Это ты, — восклицает он, — создала вход для дьявола, ты сломала печать с того дерева и ты же обманула того, к кому не смог приблизиться дьявол! Так легко ты низвергнула мужчину, образ и подобие Бога. Ради твоей вины, должен был умереть также Сын Божий».

С нелегкой руки проповедника обличение плотской любви и женщин превратилось в традицию. Образ «чудовища с двумя спинами» вызывал у церковников неописуемую ярость. Святой Антоний с пеной у рта доказывал, что женщина «глава преступления, рука дьявола. Когда ты видишь женщину, то знай, что перед тобой не человек, не дикий зверь, а дьявол самолично. Голос ее — шипенье змеи». «Женщина, — вторит святой Иероним, — путь нечестия, укушение скорпионово», она «виновница зла, причина падения, гнездилище греха, она соблазнила мужчину в раю, она соблазняет его на земле, она увлечет его в бездну ада». Средневековый демонолог Вильгельм Овернский убеждал, что черти всегда являются под видом женщин, между тем как добрые ангелы принимают образ мужчин. По его мнению, женщина должна «покрываться краской стыда при одном только сознании, что она женщина». А на Макон- ском соборе 585 г. со всей серьезностью дискутировался вопрос, является ли женщина человеком, впрочем, решенный положительно большинством в один голос.

Женоненавистническая идеология сказывалась и на оценке брака. Апостолу Павлу явно не хватает душевной тонкости своего учителя, и он довольно прямолинейно объявляет брак необходимым злом. Ибо «хорошо человеку не касаться женщины» (Послание к римлянам), но «во избежание блуда, каждый имей свою жену и каждая имей своего мужа. Муж оказывай жене должное благорасположение, подобно и жена мужу. Жена не властна над своим телом, но муж; равно и муж не властен над своим телом, но жена. Не уклоняйтесь друг от друга, разве по согласию, на время, для упражнения в посте и молитве, а потом опять будьте вместе, чтобы не искушал вас Сатана невоздержанием вашим. Впрочем, это сказано мною как позволение, а не как повеление. Ибо желаю, чтобы все люди были, как и я, но каждый имеет свое дарование от Бога, один так, другой иначе. Безбрачным же и вдовам говорю: хорошо им оставаться, как я. Но если не могут воздержаться, пусть вступают в брак; ибо лучше вступить в брак, нежели разжигаться. Относительно девства я не имею повеления Господня, а даю совет, как получивший от Господа милость быть ему верным. По настоящей нужде за лучшее признаю, что хорошо человеку оставаться так. Соединен ли ты с женой, не ищи развода. Остался ли без жены, не ищи жены. Впрочем, если и женишься, не согрешишь; и если девица выйдет замуж, не согрешит. Но таковые будут иметь скорби по плоти, а мне вас жаль... Я вам сказываю, братья: время уже коротко, так что имеющие жен должны быть как неиме-ющие. Посему выдающий замуж свою девицу поступает хорошо, а не выдающий поступает лучше» (Первое послание к коринфянам, 7, 2—9, 26—29, 38).

Все своеобразие половой этики, сформировавшейся в первые три века христианства, наиболее полно отражено в трудах Августина Блаженного (354—430) — «первого современного человека» (как его иногда называют). Наследие Августина основано на глубоких внутренних переживаниях и насыщено субъективным идеалистическим и мистическим содержанием. Постоянное углубление в самого себя и отрешение от внешнего мира составляло квинтэссенцию учения Августина. Центральное место в нем занимало понятие первородного греха и его искупления, поиска путей преодоления греховности. Августин видел их в абсолютном воздержании, ограничении целей брака рождением детей, сознательном подавлении похоти. Многие церковные писатели вообще считали брак безнравственным. Иустин-мученик искренне признается, что не понимает, как греховная чувственность может прощаться в браке. Григорий Нисский пишет, что если бы Адам в раю не отступил от Бога, то брака никогда бы не было и размножение людей совершалось бы другим, более достойным способом. Иероним допускает брак «только потому, что от него рождаются девственники». «Цель святого, — говорит он, — порубать лес брака топором девственности». Подобные идеи получали практическое воплощение: святая Мелания не захотела жить с мужем; святые Авраам и Алексей убежали от своих невест в первую брачную ночь; святой Аммон отверг полюбившую его женщину. Такое случалось не только в монашестве, но и в мирской жизни: короли Генрих II и Альфонс II Испанский жили в браке без половых сношений. Григорий Турский рассказывает, что один галльский дворянин посватался к девушке, которая, как выяснилось, дала обет вечной девственности. Жених согласился не посягать на ее целомудрие, и когда она через несколько лет умерла, вознес благодарение Господу за то, что «вернул ему сокровище таким же неприкосновенным, каким и получил его».

Образцом для таинства брака оставался союз Христа с церковью: этот союз вечен, потому и брак нерасторжим. Христос — глава церкви, а муж — глава семьи. «Жена да убоится своего мужа» — так же, как церковь гнева Господня. Цель брака — рождение и христианское воспитание детей; если семейная жизнь не преследовала целей деторождения, то она признавалась блудом. Воздержание и усмирение плоти — единственный путь к спасению. «Только тот совершенен, — говорит Августин, — кто и духом и плотью отрешился от мира». Святой Томас заявляет: «Любовь женщины есть пропасть смерти; брак не узаконяет ее, а едва только извиняет». Конечно, рьяные поборники средневекового аскетизма отдавали отчет в неосуществимости своих идеалов на практике. Поэтому предпринимались всевозможные попытки примирить догму с объективной реальностью. Одной из таких попыток был так называемый духовный брак.

Духовные браки широко распространились во II—IV вв. Женщину, живущую со священником в духовном союзе, называли syneisacta. В «Актах о Павле и Фекле», написанных во II в., такая syneisacta останавливается в келье Павла и живет с ним согласно установлению «Блаженны имеющие жен и как бы не имеющие их, потому что они наследуют Царство Божие». Тертуллиан рекомендует «духовных жен» всем тем христианам, которые не могут обойтись без женщины. По его мнению, на эту роль более всего подходят вдовы, поскольку «прекрасны верой, наделены бедностью, запечатлены возрастом». Однако очень скоро духовные браки скомпрометировали себя. Уже во второй половине II века епископ Павел из Самосаты был уличен во всевозможных пороках. И среди прочего: «У него есть несколько syne-isacta, одна из которых, правда, отпущена, но две цветущие девушки все время находятся при нем и сопровождают во время путешествий. Так же поступают и его пресвитеры и дьяконы».

Вместо того чтобы способствовать усмирению желаний, искусственные ограничения развязывали воображение и односторонне сосредоточивали его на половой сфере. Герой одного из ранних христианских сочинений, написанного около 100 г. н. э., рассказывает о своем искушении. Пастырь оставил его одного с двенадцатью девушками, которые устраивают его на ночлег: «У нас ты должен спать как брат, не как муж; потому, что ты наш брат, и в будущем мы хотим служить тебе, мы любим тебя». И та, которая была, по-видимому, старшей между ними, начала меня целовать, а когда другие увидели, что она меня целует, они тоже начали меня целовать. И девушки положили свои полотняные нижние одежды на землю, уложили меня посредине и ничего другого не делали, а только молились; и я тоже непрерывно молился вместе с ними. И я оставался там вместе с девушками до второго часа утра. Затем появился пастырь и сказал: «Но ведь вы ему не сделали ничего дурного?» — «Спроси его самого», — сказали они. Я сказал ему: «Господин, я был бы рад переночевать с ними». Апогей изматывающей борьбы с плотью приходится на период III—IV вв., когда анахореты египетской и ливийской пустыни, отшельники и столпники старались умерщвлять вожделения самыми сильными средствами — от оскопления до самоубийства. «Проклятый вопрос» мучил их постоянно, и сладостные видения не оставляли даже в ужасающих условиях пещерной жизни.

Насилие над собственной природой приносило самые неожиданные плоды. Гностицизм поздней античности, вылившийся в ряд раннехристианских ересей, притязал на знание особого таинственного смысла Библии, часто противоположного прямому. Неистовое, до впадения в истерию, отрицание чувственности приводило в действие скрытые инстинктивные механизмы, и экстаз духа превращался в экстаз плоти. Пугая и гипнотизируя самих себя, гностики буквально вывернули мораль наизнанку и, сами того не замечая, перешли от воздержания к вседозволенности. Понятия сместились: «Если вы не превратите правое в левое, а левое в правое, верхнее в нижнее, а нижнее в верхнее, переднее в заднее и заднее в переднее, то вы не можете объять Царства Божия. Мужское, как и женское, должно сделаться ни мужским, ни женским». Понятно, что отсюда лишь один шаг до полного аморализма, и гностики его делают. Уже Послание Иуды намекает на извращенную чувственность гностиков и осквернение собственного тела.

Ириней и Климент Александрийский пишут, что они употребляют возбуждающие любовные напитки, применяют особые формы сношений, позволяющие избежать нарушения девственности.

Религиозное сектантство II—III вв. н. э. во множестве предоставляет примеры такого рода. Карпократиане практиковали общность жен. У николаитов женщины занимались пророчеством и отдавались мужчинам на манер культовых проституток.15 Каиниты (офиты) и адамиты устраивали оргии. Василидиане под пение эротических гимнов занимались «свальным грехом». Пастыри симониан учили, что рот, а не женское лоно есть «поле зарождения», ибо «логос» (слово) есть сущность мира, поэтому сношение через рот считалось у них таинством. Фетишами симониан считалось также семя и менструальная кровь. Валентиане, фабиониты, стратионики и другие будто бы соревнуются в самом откровенном разврате и при этом из всех сил обвиняют друг друга в греха.

Противоречия теории и практики в сфере половой морали приняли нешуточный характер. С одной стороны, Ориген (ок. 185—233/254) объявил все плотское недостойным и, желая увлечь личным примером, оскопил себя. Но с другой стороны, принудительные меры способствовали постоянной сосредоточенности на вопросах пола. Этим объясняется обилие систематических руководств по борьбе с чувственностью, предназначавшихся для монахов и монахинь. Таковы послание Иеронима Евстахию о значении сохранения девственности и послание Илиодору и Непо-тиону о правилах аскетической жизни. Подобные писания невольно популяризовали исторические и мифологические знания эротического свойства. Большим мастером детальных описаний разврата зарекомендовал себя суровый аскет Арнобий, который к 300-му году написал семь книг «против язычников», в которых самыми яркими красками клеймил безнравственность варваров. Сходное по духу сочинение оставил Лактанций, все свои силы отдавший обличению античного аморализма. Горькая ирония заключалась в том, что результат этих творений сплошь и рядом оказывался прямо противоположным и объективно способствовал повышению эротической напряженности.

Для большинства людей популярным руководством стал «Menagier de Paris», предшественник российского «Домостроя». Содержавшиеся в нем рекомендации в стихах и прозе касались различных житейских вопросов. Но кроме прядения, шитья, заготовки и сохранения провизии, любая женщина, будь то жена короля или последнего крестьянина, просвещалась относительно своих основных обязанностей: рождения и воспитания детей. Чадородная мать пользовалась большим уважением, поэтому, если причиной бездетности являлся муж, он был обязан принять все меры для обзаведения потомством. Вот какие предписания, например, содержит на этот счет бохумское право: «Муж, имеющий здоровую жену и не способный удовлетворить ее, пусть приведет ее к соседу, а если и этот не в состоянии ей помочь, то пусть муж бережно возьмет ее на руки, не делая больно, и опустит вниз (т. е. в нижний этаж, где обыкновенно селили гостей. — А. С. ), оставит ее там на пять часов и позовет других людей на помощь; а если и тогда нельзя помочь ей, пусть даст новое платье и кошелек с деньгами для пропитания и пошлет ее на ярмарку; а если и тогда ей нельзя помочь, то пусть ей помогут тысяча чертей». Заботясь о будущем детей, родители отдавали мальчиков на службу могущественному сеньору, а девочек в ученье знатной госпоже. Средневековые домовники предписывали женщине не ронять чести мужа, не лениться, не пьянствовать, следить за чистотой в доме, а также за собственной опрятностью. Весьма уместное наставление, ибо дамы того времени кишели насекомыми, оправлялись где придется и чрезвычайно редко совершали интимный туалет. Только с XVI в. соблюдение гигиены стало считаться необходимым условием телесной красоты.

Рекомендуя приветливость и любезность с гостями, блюстители морали вместе с тем не поощряли кокетства, требовали скромности в обращении и речах. Так, английский стихотворный кодекс приличий не позволял женщине «много говорить и смеяться, допускать мужчин целовать себя или класть руки к себе за пазуху; по улице женщина должна ходить не быстро, со взором, устремленным вперед, не оглядываясь и не смотря по сторонам; одеваться ей следует скромно, не оставляя голыми ни рук, ни ног, ни грудей». Впрочем, этим предписаниям следовали далеко не всегда. Женщина средневековья сплошь и рядом носила маску лицемерия, скрывая под ней свое истинное отношение к мужу-повелителю. Феодалы приставляли к своим женам евнухов и сторожей, но жены находили способы усыплять их бдительность. Генеалогия дворянских родов пестрит именами побочных детей. Хроники повествуют о «необузданности чресел от первых волнений юности до самой старости»: графские дочери проникают к гостящим в доме рыцарям и принуждают их к сближению, в замках разыгрываются целые оргии, и даже ближайшее родство не является препятствием. Но при этом внешние приличия блюдутся свято: некоторые старинные легенды изображают жен не иначе как на коленях перед своими супругами. Сомнительно, можно ли доверять этому образу полностью, но расправы над неверными женами были столь жестоки, что такое показное смирение иногда не казалось излишним.

Клеветы и анонимного доноса было достаточно, чтобы вынести приговор. Муж душил или закалывал кинжалом изменницу, отец и братья осуждали опозоренную девушку на гражданскую смерть в монастыре или лишали жизни посредством яда. Самое мягкое наказание, которого удостаивался схваченный с поличным любовник, состояло в том, что его запирали в подземелье, или, предварительно оскопив, заставляли принять монашеский обет. Наказывался и муж, который пытался скрыть измену жены от сограждан: папа Сикст V предлагал казнить укрывателя. Вообще прелюбодеяние поначалу находилось в компетенции церковников, за него полагалось отлучение на определенный срок от причастия, публичное покаяние и т. п. Однако вскоре такие меры были признаны недостаточными. По приговору городских властей соблазнителю бюргерской дочери отрезали язык, а насильнику вбивали кол в сердце. Швабское право предусматривало за прелюбодеяние отсечение головы. В особых случаях любовников клали одного на другого в яму, дно которой было устлано терновником и, пробив тела колом, засыпали землей.

Не менее сурово преследовались так называемые мезальянсы (неравные браки). Особое возмущение вызывали союзы свободных и рабов. По вестготскому закону в этом случае господин сам обращался в рабство, а раб умерщвлялся. Если звание жены было выше мужниного, она теряла свои права и нисходила до звания супруга; если же наоборот — жена оставалась в прежнем состоянии и сословные права мужа на нее не переходили. Дети, по тогдашнему выражению, «следовали худшей руке», т. е. принимали звание низшего из своих родителей. Католико-каноническое право, угождая сильным мира, санкционировало эти традиции и не признавало детей неравного брака законными наследниками. По статутам императора Генриха I виновные и их потомки до третьего колена под страхом наказания кнутом лишались права участвовать в турнирах. Во Франции они не могли получать высоких должностей, исключались из всех рыцарских собраний. В 1436 г. сын баварского герцога Альбрехт влюбился в дочь банщика Агнессу Бер- науэр и женился на ней. Герцог-отец не признал этого брака. По его приказанию Агнесса была схвачена и брошена в реку. Она начала выплывать к берегу, но слуги закрутили ее прекрасные волосы на длинный багор и погрузили несчастную красавицу на дно.

Впрочем, и равноправным женам приходилось не лучше. Феодал прежде всего требовал от своей избранницы целомудрия. Поэтому накануне свадьбы доверенные дамы раздевали невесту донага, исследовали ее невинность и определяли способность к деторождению. Некоторым изощренным моралистам и этого казалось мало. По всему видно, много размышлявший на эту тему святой Киприан никак не мог успокоиться: «Рука и глаз акушерки не дают уверенности. Если даже та часть тела, которая приносит бесчестье женщине, осталась нетронутой, то женщина могла ведь согрешить другой частью тела, которая не поддается исследованию, хотя и будет опозорена». Так или иначе лишь благоприятный результат осмотра открывал дорогу к венцу. Затем следовал свадебный пир, превращавшийся в самое обычное пьянство и обжорство, насыщенный примитивными шутками, двусмысленными намеками, восторженным ревом гостей, насилием, распутством и собачьими сварами. Десятки и сотни крестьян полностью разорялись по случаю бракосочетания своих господ. В дальнейшем супружеская жизнь текла по раз и навсегда установленному образцу: муж бражничал с друзьями и заводил любовниц, а жена блюла его честь. Причем ее репутация могла пострадать даже совсем против воли. Жена некоего графа Жана де Понтье была обесчещена во время одного из крестовых походов. Муж вначале утешал ее, но в конце концов не выдержал и объявил: «Смерть должна смыть позор, нанесенный твоим несчастьем всей нашей фамилии». Слуги приготовили бочку, граф запечатал в нее женушку и пустил гулять по волнам.

Случалось, муж проигрывал или продавал свою дражайшую половину. В Англии закон дозволял выводить жен на веревке на базар и торговать ими по сходной цене. В талант- ной Франции муж имел право бить и истязать жену сколько угодно, только не переламывать ей членов и не наносить смертельных ран. Немецкий феодал Реймар фон Цветтер увещевал: «Возьми дубину и вытягивай жену по спине, да получше, изо всей силы, чтобы она знала в тебе господина и забыла бы свою злобу». Хроники утверждают, что английский король Вильгельм I Завоеватель поступал именно таким образом. Гнусную славу стяжал некий граф Роберт Белезм, который выколол глаза своим детям и превратил жизнь жены в нескончаемое мучение. Каждое утро слуги волокли графиню в застенок, где супруг терзал ее, закованную в цепи. А к вечеру окровавленное и бесчувственное тело переносили в спальню, и граф требовал исполнения супружеского долга.

Абсолютно бесправным было положение крестьян. «Мужчины, женщины, дети, — говорит Бонмер в своей «Истории крестьянства», — все это делилось и переделялось владельцами и совладельцами, которые спорили между собой о половине женщины, о трети или четверти ребенка; и часто, для скорейшего окончания спора, соломоновы приговоры приводились в исполнение». Беспрестанные войны, грабежи завоевателей, голод, опустошительные эпидемии тяжким бременем ложились на плечи крестьян. Их семейная жизнь полностью контролировалась хозяевами, которые смотрели на заключение браков между крепостными как на средство увеличения числа работников. Русский исследователь С. С. Шашков отмечал, что «владелец для распложения своих рабов случал по произволу мужчин и женщин и по малейшему капризу расторгал такие союзы». «Они, — говорил он о феодалах, — смотрели на брак простонародья, как на случку лошадей и собак полезную для них произведением на свет потомства». Любой достигший 18-летнего возраста крестьянин и любая 14-летняя крестьянская дочь могли быть принуждены к вступлению в брак.

Но вмешательство господина в семейную жизнь этим не исчерпывалось и шло гораздо дальше. Воплощением произвола было знаменитое jus primae noctis (право первой ночи). Право распоряжаться телом своих крепостных заключалось в том, что господин проводил с выходящей замуж крестьянкой первую ночь и лишал ее невинности. Jus primae noctis было широко распространенным явлением феодальной эпохи, историческими корнями уходящим в древность. В хрониках средних веков господин часто именовался «предвкусите- лем во всех свадьбах». В начале первого тысячелетия королевские указы в Шотландии закрепляли соответствующие права хозяев по отношению к невестам своих крепостных. В 1075 г. (по другим источникам в 1096) король Малькольм отменил их по настоянию своей жены и определил выплату денежной компенсации. Аналогичные акты были приняты во всей Европе, а в швейцарском и германском законодательстве они сохранились вплоть до XVI в. Право первой ночи считалось неотъемлемой привилегией феодала, но он мог передать его другому лицу по своему усмотрению. А. Бебель приводит следующее замечание Якоба Гримма: «Но что касается дворовых людей, то тот из них, кто хочет жениться, должен пригласить управляющего, а также его жену, и управляющий должен привезти на свадьбу воз дров, а также четверть свиного жаркого. Когда застолье кончится, жених проводит управляющего к невесте или откупается шестью шиллингами и четырьмя пфеннингами».

В силу своего властного положения духовные особы пользовались jus primae noctis не менее широко, чем светские крепостники. Архив швабского монастыря Адельберг, относящийся к 1496 г., подтверждает, что крепостные подчинялись праву первой ночи, но могли откупиться тем, что жених приносил мешок соли, а невеста — деньги или же сковороду такой величины, чтобы сама была в состоянии «усесться в ней задней частью». И это несмотря на то, что церковь считала половую жизнь грехом, а саму женщину порочной! Как кремень и кресало, теория и практика высекали при соприкосновении такие искры, в свете которых средневековая действительность казалась трагикомической. Постоянно мучаясь похотью, церковники в страхе бежали от женщины, охраняя свои принципы, «как тщательно охраняют соль от воды, в которой она неизбежно раствориться». Но, как видим, особенно далеко убежать не удавалось.

Подобный дуализм неотвратимо привел к эротической напряженности и массовой экзальтации общества. Вера в демонов и ересь составляли основу средневекового религиозно-полового экстаза. Центральную трагическую роль в этом кровавом спектакле выпало сыграть женщине — олицетворению искушения и ведовства. С языческих времен женщины прибегали к заговорам и заклинаниям, хранили рецепты любовных напитков и ядов. Еще в Евангелии от Луки упоминается изгнание Иисусом злых духов у блудницы Марии Магдалины, которую он освободил от семи бесов.

Почти каждая община имела своих заклинателей, подражавших сыну Божьему. Католичество объявило языческих богов вне закона, а служение им — преступным. Поэтому жрицы Фреи, совершавшие по ночам службу на лысой горе Брокен, а также все им подобные подлежали жестокому наказанию. Сомневающиеся и еретики в изобилии уничтожались. А слепое религиозное неистовство тесно переплеталось с неудовлетворенным любострастием.

Хорошо усвоив обвинения, выдвинутые в свое время против первохристиан, наиболее реакционные церковники обратили эти доводы на бывших гонителей: языческие обряды кощунственны, сектанты поклоняются гениталиям идолов, предаются разврату. Так формулировались обвинения в адрес манихеев, у которых сохранились остатки культовой проституции. Испанца Присциллиануса осудили в 385 г. за то, что он якобы сходится по ночам с развратными девушками и творит молитвы нагишом. О христианской секте мессалийцев (евхетов), живших в Антиохии, Епифаний сообщает, что они поклонялись сатане, и поэтому называет их сатанианцами. Византиец Михаил Пселлос утверждает, что сатанианцы существовали даже в XI в.: во время оргий к ним будто бы являлись демоны, и сектанты совершали отвратительные акты — от пожирания экскрементов до жертвоприношения детей. Почти нет сомнений, что большинство обвинений было вымышленным: кроме демагогических и нелепых заявлений, других доказательств не имелось.16

Средневековые гонения, внешне направленные против «князя тьмы», были буквально пронизаны эротическим духом и, по существу, отражали борение аскетического и плотского начал. Мотивы связи земных женщин с дьяволом неоднократно звучали и раньше (Емпуза у греков, Лилит у иудеев). Крестовые походы и знакомство с древним восточным фольклором добавили новых красок представлениям о демонах, джиннах и феях. Просвещеннейшие мужи средневековой церкви ни на минуту не сомневались, что женщина может вступить в договор с дьяволом в обмен на колдовские чары. Августин вполне допускал возможность «смешения демонов с людьми». Даже Фома Аквинский (1225 или 1226— 1274) приложил руку к этим теориям. Схоласты убеждали себя и других, что дьявол принимает телесную форму женщины и отдается мужчине как «суккуб», а затем передает воспринятое семя дальше уже как «инкуб». (Получается настоящая модель передачи «инфекции» половым путем! — А. С.) После совокупления с «инкубом» новая ведьма летит на метле на «черную мессу», или «шабаш ведьм». Сатана является посвященным под разными видами, чаще в образе получеловека-полукозла, восседающего на эбеновом позолоченном троне. На голове у него имеются маленькие рожки, вокруг лба разливается лунный свет, ноги с копытцами обвиваются чешуйчатым хвостом, увенчанным фаллосом. Ритуал шабаша оскорбительно пародирует католическую мессу: отречение от Христа и Девы Марии, целование дьявола в левый бок и половые органы и т. п. Затем нечисть исповедуется сатане в разных упущениях при исполнении обязанностей. Сатана налагает эпитимии, говорит проповедь и причащает собравшихся гнусным зельем. После трапезы начинается всеобщий блуд, причем сатана заменяет мужчинам женщину, а женщинам — мужчину. Насладив плоть, сатана сжигает свой образ, в котором присутствовал на шабаше, ведьмы собирают оставшуюся золу, обладающую колдовской силой, и все разлетаются прочь...

На протяжении нескольких столетий наказание за ведьмовство было довольно умеренным, однако постепенно суеверие превратилось в неумолимый императив. После того как в конце XIII в. на костре сожгли первую еретичку, репрессии приняли грандиозный масштаб. В 1484 г. булла папы Иннокентия VIII дала двум монахам-доминиканцам, «возлюбленным сынам нашим», профессорам богословия и следователям инквизиционного трибунала в Верхней Германии Генриху Инститорису и Якову Шпренгеру, неограниченные полномочия по сыску и наказанию лиц обоего пола, которые, отрекаясь от католической веры, «распутничают с демонами, инкубами и суккубами и своими нашептываниями, чарованиями, заклинаниями и другими безбожными, суеверными, порочными, преступными деяниями губят и изводят младенцев во чреве матери, зачатия животных, урожай на полях, виноград на лозах и плоды на деревьях, равно как самих мужчин и женщин, домашнюю скотину и вообще всяких животных, а также виноградники, сады, луга, пастбища, нивы, хлеба и все земные произрастания».

Кроме неустанных практических трудов, почтенные доминиканцы написали страшный «Молот ведьм» (1487 г.), самый яркий документ религиозного мракобесия, книгу, которая содержит систематическое описание всех преступлений, приписываемых несчастным жертвам фанатизма. Я. Шпренгер утверждал, например, что самые опасные из ведьм — это повивальные бабки, они производят плодоизгнание и приносят детей в жертву демонам. Ведьмы обвинялись даже в поедании собственных детей: в 1484 г. сожгли 41 ведьму за это преступление. «Я знал, — говорит Шпрен- гер, — одну старуху, которая околдовала трех аббатов и довела их до смерти; она попалась в руки правосудия в то время, когда хотела сделать то же самое с четвертым». Можно сколько угодно изумляться, но средство, избранное зловредной старухой для обольщения священнослужителей, было весьма оригинальным: ведьма заставляла их есть свои испражнения! Любой оговор мог стать предметом разбирательства. «Возвышенное и комическое, преимущества и преступления, добродетели и пороки, красота и безобразие, богатство и бедность, благочестие и недостаток веры, здоровье и болезнь, ум и глупость, хорошая и дурная репутация, слова и телодвижения — все, решительно все, при известных обстоятельствах, могло возбудить подозрение в ведовстве. А обвинение в девяносто девяти случаях из ста и было приговором». «Молот ведьм» в течение долгого времени служил официальным руководством для массовых ведовских процессов и только до 1520 г. переиздавался 13 раз вместе с папской буллой, адресованной авторам.

Несчастных обвиняемых подвергали прежде всего «испытанию водой»: если испытуемый не тонул, то признавался виновным; если же жертва шла ко дну, то посмертно признавалась невинной. Шансов уцелеть практически не оставалось, но далее следовало еще «испытание иглой»: подозреваемую раздевали донага, удаляли все волосы с тела и начинали искать «ведовской знак» в виде родимого пятна или бородавки. Если он находился, протыкали знак иглой. Отсутствие крови безусловно доказывало сатанинскую сущность испытуемой, если же кровь все-таки шла, то это признавалось делом дьявола, который пытается спасти своего слугу. Не забывали и традиционные костоломные приемы. Пытка начиналась официальной формулой: «Ты будешь пытана до тех пор, пока сквозь тебя не будет просвечивать солнце!» И это не было пустыми словами. По закону Пытка не должна была длиться более четверти часа, а непризнавшийся сразу не мог подвергаться повторному испытанию.

На деле же пытку продолжали до тех пор, пока не добивались нужного ответа. Несчастных били кнутами, жгли каленым железом, дробили кости в тисках, вырезали кусками мясо, и редко кто находил в себе силы выстоять. Ужас предстоящей пытки был настолько велик, что арестованные пытались покончить с собой еще накануне. Лотарингский судья Реми, сжегший 800 человек, похвалялся: «Я так привержен закону, что шестнадцать арестованных на другой же день удавились, не дождавшись суда». Приговоры разнообразием не отличались и всегда гласили одно: смерть через сожжение, ибо католическая церковь категорически не хотела брать греха на душу и проливать человеческую кровь. Лишь чистосердечно покаявшимся казнь милостиво смягчалась: предварительное утопление и сожжение на костре трупа.

Несколько веков дымились в Европе костры инквизиции, и старинные хроники полны ужасных рассказов об этих зрелищах. С. С. Шашков отмечает: «Некоторые казни замечательны по количеству жертв, другие по нелепости самих обвинений. В Швейцарии однажды обвинялась в ведовстве сумасшедшая семнадцатилетняя девушка. На основании ее показаний были привлечены к делу и подвергнуты всем степеням пытки восемь женщин и один мужчина; доносчицу обезглавили, шесть обвиненных ею женщин сожгли, а остальных освободили. В Севилье была сожжена одна девушка, обвиненная в том, что будто бы несла яйца, как птица! В Наварре в 1527 г. обвинено 150 женщин за участие в сатанинской обедне». Возведение на себя напраслины также охотно принималось: под пыткой многие признавались в вампиризме, превращении в животных, глумлении над святынями и сожительстве с покойниками.

Количество жертв не поддается учету, зачастую еретиков казнили целыми группами, столбы, на которых корчились несчастные, напоминали обгоревший лес. В Браунш- вейге в конце XVI столетия в один день было сожжено 133 ведьмы. В начале XVII в. в крошечном графстве Геннеберг сожжено 144; в епископстве Вюртсбург в течение трех лет 200 человек, среди которых дети от 8 до 12 лет; в Фульде некто Фосс бахвалился, что сжег 700 ведьм и надеется довести это число до тысячи; в небольшом городке Бюдинген в 1633 г. предано смерти 64 человека, а в следующем году — 50; в 1627 г. в городе Дибург казнено 36; в городе Нейссе в 1651 г. сожжено 42 женщины; в Зальцбурге в 1678 г. — 97 человек; в маленьком швейцарском кантоне Цуг в два

Богиня-мать

(Каталуюк,

около 5800 г. до н. э.)

«Венера

из Виллендорфа»

(поздний

палеолит)

Любовная пара (Ниппур, середина третьего

тысячелетия до н. э.)

Цветная мозаика с изображением

женщины-арфистки (Бишапур, вторая половина третьего тысячелетия до н. э.)

Эротическая сцена в постели (ранее второго тысячелетия до н. э.)

Идол плодородия (Туранг-Тепе, третье тысячелетие до н. э.)

Эротическая сцена (ранее второго тысячелетия до н. э.)

Серебряная с золотом женская статуэтка (Малая Азия, около 2000 до н. э.)

Золотой подвесок с изображением Астарты (Угарит, 1450-1365 до н.

А л е б а с т р о в а я с т а т у э т к а б о г и н и л ю б в и , д е к о р и р о в а н а я з о л о т о м и

бронзой, глаза и пупок инкрустированы гранатом (Вавилон, III—II до н. э.)

Серебряное блюдо с изображением танцующей богини Анаит (около IV)

Древнескандина вский идол с эрегированным половым органом

Ф. Штук.

Бой за женщину

Д. Чезари. Актеон превращается в оленя перед Дианой (фрагмент)

Ж. Давид. Эрос и Психея

Давид. Сафо и Фаон

Э. Дега. Спартанские девушки, вызывающие юношей на состязание

Н. Пуссен. Праздник Флоры

Д. Пулиго. Смерть Клеопатры

Неизвестный художник школы

Фонтенбло. Дамы-аристократки

Ж. Энгр. Одалиска с рабыней (фрагмент)

Ж. Энгр. Большая одалиска

Ф. Буше. Пастор аль

Я. Стен. Резвяща яся на земле парочка

О. Фрагонар.

Поцелуй

украдкой

Я. Мейтен с. Двойно й портре т монашк и: вид сперед и; вид сзади

Жанровая сценка XVIII в. Утренний туалет

Г. Сент-Обен

Госпожа

Монтеспан

А. Беннер. Екатери на Велика я

Э. Виже-Лебрен. Госпожа Дюбарри

«Черный глаз поцелуй хоть раз...» (русский лубок середины XVIII в.)

Ж. Энгр.

Купальщица

Вальпинсон а

Т.

Роулендсон. Гарем

Т. Роулендсон. Инспекция (фрагмент)

Т. Кутюр.

Маленькая

купальщица

А. Девериа. Г. Курбе.

Выход из ванны Купальщицы

К. Крог. Регистрация проституток в полицейском участке

А. Тулуз-Лотрек. Сцена в публичном доме

Ф. Мазерель.

Перед кафе

В. Лебедев.

Катька

Г. Климт. Смерть и жизнь (Смерть и любовь)

месяца 1660 г. сожжено 27 женщин; в Италии, в округе Комо, сжигалось ежегодно около ста ведьм; во французском Каркассонне в 1520—1550 гг. казнено более двухсот и т. д. Инквизиция поработала не хуже полчищ Тамерлана, обвиняя в ереси и уничтожая целые поселения. «Франция — это ведьма!» — заявил некий святоша при дворе Карла X. В одной только Германии казнено за ведовство не менее ста тысяч человек, а в Англии — тридцати тысяч. Если в католических странах инквизиция больше охотилась за еретиками, то в протестантских — за ведьмами. Даже Реформация мало что изменила в этом отношении, и зловещие костры потухли только в конце XVIII в., а в Испании последняя ведьма была осуждена в 1807 г.