Мокрое дело
Мокрое дело
К 30-м годам прошлого века мода в Японии на чарльстон закончилась, и вместе с нею исчезли гейши-модернистки. Оказалось, что японскому обществу важнее сохранить Традицию, чем ломать ее в угоду прогрессу. Сегодняшние гейши, которых осталось менее 10 тысяч (в 1947 году их было еще меньше — 2478), внешне выглядят точно так же, как их предшественницы двухсотлетней давности. Гейш по-прежнему приглашают на банкеты дзасики в чайные дома, где они по предварительной договоренности определенное время развлекают гостей: поют, танцуют, шутят, наливают саке — в общем, делают то, что обычно называют «окрашиванием досуга». Умение это делать стоит даже по японским меркам чрезвычайно дорого (счет идет на тысячи долларов), и приглашений год от года становится все меньше. Сегодня позволить себе посиделки-дзасики с участием таких танцовщиц могут либо чрезвычайно богатые люди (их в Японии не так уж много), либо крупные фирмы, в бюджетах которых специально предусматриваются расходы «на гейш» — это очень престижно и совсем не зазорно. Помимо установленной платы, которая перечисляется на счета домов, содержащих работниц, сами гейши могут получить наличными чаевые, а могут и не получить — все зависит от клиента, и консу-мация здесь неуместна.
В общественном смысле гейши ценны для Японии тем, что сейчас они одни остаются носителями духа старины: только они умеют носить кимоно именно так, как надо, и только у них и осталось такое их количество, которое когда-то должна была иметь уважающая себя японская женщина. На наряды уходит большая часть немалых заработков современной гейши, и это такая же необходимость, как хождение в гэта и окубо — деревянных сандалиях-скамейках, высота которых зависит от статуса гейши и которые дали толчок неоднократно охватывавшей весь мир моде на туфли «с платформой».
Ныне только гейши и майко специально обучаются чайной церемонии и по-настоящему искусны в исполнении песенок коута и игре на сямисэне, а увидеть их традиционные танцы могут все желающие на майских фестивалях в Киото — таких же, как и в 1902 году, когда Морган встретил свою О-Юми. Кстати, только в Киото гейши по-прежнему живут в квар-талах-ханамати. Токийские «служительницы муз» предпочитают приезжать на работу на такси, а «онсэн-гейши», то есть работающие в курортных городках близ горячих источников онсэнов, и вовсе ходят пешком и носят лишь одно кимоно. Кстати, именно онсэн-гейши пользуются наиболее громкой славой по части сексуальной осведомленности, хотя и тут ожидать от них знания «Камасутры» не следует. Это объяснимо: в отличие от столицы или Киото, где в кварталах гейш складывается постоянная клиентура, на курортах гости все время меняются, и все они хотят как можно больше расслабиться и получить от гейш «по полной». Лайза Дэлби побывала в качестве гейши в одном из самых знаменитых курортных городов Японии — Атами, который славится своими онсэнами и располагает собственной, хотя и очень небольшой, общиной гейш, и сделала любопытное наблюдение: «На банкетах с гейшами в Атами витает дух похотливости. Администрация отелей часто вывешивает в банкетных залах такой плакат: “Дорогие гости, наши гейши — это актрисы”, хотя в то же время поощряет самые дикие выходки своих гостей. В одном из отелей я видела брошюру “Введение в гейшелогию”, специально изданную для туристов, не знакомых с искусством гейш, с тем чтобы проинструктировать гостей, как вести себя с гейшами[84]. Там приведен такой разговор между гейшами:
«Гейша Д.: Когда мы были в ученицах, нам приходилось на банкетах играть “Мелкую речку”. А там нужно задирать подол все выше и выше.
Гейша А.: Из-за этой “Мелкой речки”, когда я была еще молодая, я ревела.
Гейша Г.: Сямисэн все играл и играл, а мы поднимали подол все выше и выше. Сначала сямисэн играл медленно, потом темп ускорялся, и мелодия звучала все выше и выше.
Гейша Б.: Гости следили с ухмылкой и все приговаривали: “Покажи волосики, покажи волосики!”
Гейша А.: Им надо увидеть это место, они все пили и хохотали.
Клиент: А вы что, без трусов были?
Гейша Г.: Конечно, мы же танцовщицы. Трусы видны сквозь кимоно, так нам нельзя.
Гейша Б.: Когда меня заставляли танцевать “Мелкую речку”, я сгорала от стыда, убегала в слезах и запиралась в ванной.
Клиент: Но вы показывали?
Гейша Б.: Иначе нельзя. Ведь сямисэн играет не останавливаясь.
Гейша Г.: Бедные девчушки, у некоторых даже еще пушка там не было.
Клиент: Ну и что же они делали?
Гейша Г.: Перед началом банкета брали кисть и тушь и рисовали себе растительность под животом»[85].
Та же Лайза Дэлби впервые откровенно, но без предвзятостей рассказала неяпонцам об одной из самых загадочных сторон жизни гейш, во многом из-за которой и возникла сначала популярность книги Артура Голдена, а затем и его конфликт с Ивасаки Минэко. Речь идет о церемонии лишения гейш, а вернее, майко девственности — традиции мидзу-агэ. Вот как в изложении Артура Голдена узнала об этом молодая гейша Саюри:
«— Что называется мидзу-агэ?
— Когда женскую пещеру впервые посещает угорь. Вот, что мы называем мидзу-агэ.
“Мидзу” означает “вода”, а “агэ“— “поднять” или “поместить”, поэтому дословно термин мидзу-агэ означает “поднимающаяся вода” или “поместить что-то на воду”. Если вы спросите у трех гейш, откуда взялся этот термин, никто из них не ответит на вопрос.
— Думаю, ты догадываешься, почему Доктор любит бывать в Гионе, — продолжала Мамеха. — Он получает очень много денег от своего госпиталя. Часть денег он тратит на содержание своей семьи, а остальные — на поиски мидзу-агэ. Думаю, тебе будет интересно узнать, что ты как раз тот тип молодой девочки, который ему нравится больше всего. Я это точно знаю, потому что сама оказалась одной из них.
Как я позже узнала, за год или за два до моего приезда в Гион Доктор Краб заплатил рекордную сумму денег за мидзу-агэ Мамехи — 7 или 8 тысяч иен. Сейчас эта сумма не кажется такой огромной, но в то время даже Мама, все мысли которой поглощали деньги или то, как бы заработать их побольше, только раз или два в своей жизни видела такие деньги. <...>
В конце концов, Доктор Краб согласился заплатить 11 тысяч 500 иен за мое мидзу-агэ. До настоящего времени это самая высокая цена за мидзу-агэ в Гионе, а возможно, и во всех районах гейш в Японии. Имейте в виду, что в те дни один час времени гейши стоил около 4 иен, а экстравагантное кимоно могло продаваться за 1 тысячу 500 иен. Может, это покажется небольшой суммой, но она гораздо выше, чем, скажем, рабочий зарабатывал за год.
Должна признаться, я не очень умею считать деньги. Многие гейши гордятся отсутствием наличных денег. Даже здесь, в Нью-Йорке, я живу так же. Хожу в магазины, в которых меня знают, где продавцы записывают все мои покупки, а когда в конце месяца приходит счет, я прошу своего помощника оплатить его. Так что вы видите, я до сих пор не могу сказать, сколько денег трачу или на сколько флакон духов стоит дороже, чем журнал. Поэтому мне меньше всего подходит рассуждать о деньгах. Тем не менее хочу сослаться на слова своего близкого друга, сказавшего мне — а он знал, о чем говорил, потому что был министром финансов Японии в 1960-е годы, — деньги дешевеют с каждым годом, поэтому мидзу-агэ Мамехи в 1929 году стоило гораздо больше, чем мой в 1935-м, хотя цена за мой и составила 11 тысяч 500 иен, а мидзу-агэ Мамехи — 7 или 8 тысяч иен. <...>
Наконец бездомный угорь пометил свою территорию, и Доктор лег всей своей тяжестью на меня, влажный и потный. Мне совсем не нравилась такая близость с Доктором, поэтому я сделала вид, что мне тяжело дышать, в надежде, что он слезет с меня. Долгое время он вообще не шевелился, но затем резко встал на колени и стал опять очень деловым. Я не смотрела на него, но краем глаза заметила, что он вытирается одним из полотенец, бывших подо мной. Он завязал пояс своей пижамы и надел очки, не заметив маленького кровяного пятна на линзе. Затем начал вытирать у меня между ног, используя полотенце и ватные тампоны, словно мы находились в палате госпиталя. К этому времени я почувствовала себя комфортнее. Доктор же достал деревянный ящик и вытащил ножницы. Он вырезал кусочек кровавого полотенца, лежащего подо мной, и вложил его в стеклянную пробирку с моим неправильно написанным именем на ней. Затем официально поклонился мне и сказал:
— Спасибо тебе большое»[86].
Неудивительно, что подобное изложение исключительно интимных сторон ее жизни вызвало такое возмущение у Ива-саки Минэко. Тем более что ее весьма аккуратная по части сексуальных откровений книга вообще старательно обходит тему мидзу-агэ, хотя этот термин в ней и упоминается, но исключительно как целомудренно-независимая цирюльная церемония взросления: «После того как я больше двух лет пробыла майко, пришло время для моего мидзу-агэ — церемонии, отмечающей повышение этого статуса. Майко пять раз меняет свою прическу, символизирующую каждый шаг, ведущий к становлению гэйко. На церемонии мидзу-агэ пучок волос на макушке символически стригут, чтобы более взрослой прической обозначить переход от девочки к молодой женщине.
Я спросила маму Масако, надо ли мне просить своих клиентов оплатить стоимость мидзу-агэ.
— О чем ты говоришь? — рассмеялась она. — Я растила тебя независимой женщиной. Нам не нужна в этом помощь мужчин. Окия прекрасно может обо всем позаботиться. <...>
— А что мне тогда делать? — спросила я.
— Не так уж много. Тебе нужно сделать новую прическу. После я проведу церемонию сакадзуки, чтобы отметить это событие и подарить подарки всем, кому следует, включая и те маленькие сладости, которые так расстроили тебя в четырнадцать лет.
Моя церемония мизу-агэ состоялась в октябре 1967 года, когда мне исполнилось семнадцать лет. Мы нанесли традиционные визиты, чтобы сообщить об этом и подарить подарки всем, с кем имели связи в Гион Кобу.
Я распрощалась с прической варэсинобу, которую носила последние два года, и стала носить прическу в стиле офуку, как положено взрослой майко».
Конечно, это мидзу-агэ разительно отличается от того, которое описывает Артур Голден, и от того, о котором с большой иронией рассказывает Лайза Дэлби:
«Мужчина предлагает майко лечь; тут он разбивает яйца, желток проглатывает, а белком смазывает ей заветное место, говоря: “Это мидзу-агэ. Покойной ночи, дорогая”. Затем гасит свет и выходит. На следующий день все готовится точно так же, он разбивает яйца, проглатывает желток, а белком смазывает у девушки между ног. “Это мидзу-агэ. Приятных сновидений, дорогая”. И так каждый вечер, день за днем. Но каждый раз он своими пальцами, смоченными в белке, углубляется все дальше и дальше. К концу недели майко привыкает к этой короткой процедуре и чувствует себя совершенно свободно. В этот момент мужчина, который, как понимаете, хорошо укрепил себя съеденными яйцами, легко совершает мидзу-агэ».
Живущей в Америке гейше подобный рассказ наверняка показался бы оскорбительным, но зато Ивасаки Минэко в своей книге немало места отводит борьбе за свою сексуальную независимость, то и дело рисуя неприглядные картинки, явно указывающие на неоднозначное понимание сексуальных функций гейш. Вот как она описывает свою реакцию на грубые приставания клиента:
«...Когда я поклонилась в знак приветствия, один из гостей, притворяясь пьяным, толкнул меня на пол. Я упала на спину и уже собиралась вскочить, когда он дернул меня за полы моего кимоно и задрал мне юбку, обнажая ноги и нижнее белье. Затем схватил меня за ногу и потащил по полу, как тряпичную куклу. Все смеялись, даже другие майко и гэйко, присутствовавшие в комнате.
Я была ошарашена, но в душе росла ярость. Я мертвенно побледнела. Найдя в себе силы высвободиться, я вскочила на ноги, одернула юбку и побежала прямо в кухню. Выхватив у одной из служанок нож для сасими, я положила его на поднос и вернулась в банкетную комнату.
— Значит, так, слушайте меня все, — сказала я. — Никому не двигаться!
— Успокойся, Минэ-тян! Я же пошутил. Я не хотел сделать ничего плохого.
Вслед за мной прибежала окаасан.
— Я собираюсь ранить этого джентльмена, могу даже убить. Я хочу, чтобы вы все поняли, как глубоко я оскорблена.
Подойдя к своему противнику, я приставила нож к его горлу.
— Нанеси удар — и он заживет, но потревожь сердце, и рана останется на всю жизнь. Ты ранил мое достоинство, я никогда не испытывала большего позора. Я не забуду того, что здесь сегодня произошло, никогда. Ты не заслуживаешь того, чтобы из-за тебя я села в тюрьму, поэтому отпущу тебя. На этот раз. Не вздумай никогда делать что-то подобное.
С этими словами я бросила нож на татами рядом с тем, на котором сидел гость, и, держа голову прямо, вышла из комнаты».
Если верить гейше Ивасаки, сексуальные домогательства ожидают ее коллег не только на работе, прямо подразумевающей по уже известным причинам такой риск, но даже на улицах спокойных японских городов, хотя в современных полицейских сводках описанные ниже нападения большая редкость:
«Однажды я возвращалась от святыни Симогамо, где выступала с новогодними танцами. Было пятое января. Я несла “стрелу демона”, талисман, который продают у синтоистских святынь, чтобы отгонять злых духов. Джентльмен средних лет шел прямо на меня. Проходя рядом со мной, он вдруг повернулся, схватил меня и начал лапать.
Я вытащила бамбуковую стрелу и вонзила ее в запястье мужчины. Я воткнула ее так сильно, как только могла. Нахал попытался высвободить руку, но я держала ее изо всех сил, вгоняя стрелу все глубже. Я холодно посмотрела на него и сказала:
— Вот что, уважаемый, у нас есть два выхода. Мы можем пойти в полицию, или прямо здесь вы поклянетесь, что никогда в жизни ни с кем вы так не поступите. Это зависит от вас. Ну, так что будем делать?
Он ответил немедленно, голос его звучал плаксиво:
— Я обещаю: больше никогда так не сделаю. Пожалуйста, отпустите меня.
— Я хочу, чтобы вы смотрели на шрам каждый раз, когда захотите причинить кому-нибудь вред, и останавливались.
В другой раз мы с Юрико прогуливались по улице Хана-ми-кодзи. Краем глаза я заметила троих мужчин, приближающихся к нам. Они выглядели пьяными. У меня появилось плохое предчувствие, но, прежде чем я что-либо предприняла, один из них схватил меня и закрутил мне руки за спину. Двое других стали приближаться к Юрико, и я крикнула ей, чтобы та убегала. Подруга увернулась и скрылась за поворотом.
В это время парень, который держал меня, наклонился и стал лизать мне шею. Это было отвратительно.
— Что за глупости! Разве не знаешь, какие теперь женщины? Ты бы поостерегся, — сказала я и приготовилась бежать. Он расслабился, а я схватила его левую руку и впилась в нее зубами. Насильник закричал и отскочил от меня. Из руки сочилась кровь. Двое других смотрели на меня полными удивления глазами. Наглецы сбежали.
Мои губы были покрыты кровью. Я была в двух шагах от окия, когда группа самодовольных молодых людей, явно пытающихся произвести впечатление на своих спутниц, обступила меня. Они искоса смотрели на меня и хихикали. А потом начали прикасаться ко мне. Один из прутьев корзинки, которую я несла, был сломан, и я выломала его до конца. Держа его перед собой в свободной руке, я направила его на атакующих.
— Думаете, вы крутые, да? — закричала я. — Грязные недоноски!
Потом я стала тыкать острым концом прута, целясь в лицо самому агрессивному. Они отступили и забежали в какой-то дом»[87].
Так или иначе, но все это бесконечно далеко от рекламных статеек в российской прессе, увлеченно повествующих о совершенно бредовых вещах: «Гейша — подруга, психоаналитик, собеседник, источник наслаждений и еще много-много всего, чему, кстати, девочки учатся с шести до шестнадцати лет. То, что гейши услаждают душу, вовсе не означает, что при этом тело отдыхает. Оно тоже наслаждается, да еще как! Просто секс с гейшей совсем не такой, как с женой или проституткой. “Главное отличие меня от проститутки, — рассказывает известная гейша Сакава Эси, — в том, что основное удовольствие от продажной женщины, пусть самой дорогой и умелой, клиент получает в постели. Я же обучена таким движениям, которые заставляют клиента испытать оргазм еще во время самого танца. Но это первый оргазм. Затем я восстанавливаю мужскую силу при помощи рук, губ и волос — этими легкими прикосновениями вновь заставляю его испытать второй оргазм, и только третий оргазм достигается в постели”. Это, так сказать, минимальный норматив для гейши, которая не может по японским традициям уделять клиенту больше двух часов».
Нам так и не удалось установить, кто такая Сакава Эси, но трогательная рекламная история о стахановских «трех оргазмах от гейши» в сжатые сроки явно не имеет никакой связи с реальной жизнью, где все значительно проще, хотя и сексу здесь всегда есть место. В мифические «сексуальные секреты гейш» тем более трудно поверить, что Япония — слишком бурно развивающаяся страна для того, чтобы в ней оставался хотя бы один небольшой незаполненный участок. Закрытый прежде мир ханамати впустил за свои стены журналисток: после того как Артур Голден прославил на весь мир Ивасаки Минэко, а она, отвечая на его вызов, сама стала автором бестселлера, после того как Лайза Дэлби написала интереснейшую книгу о своей «стажировке» в квартале Пон-то-тё, прославившаяся своими сексуальными похождениями в горячих точках русская «дрянная девчонка» Даша Асламова при помощи наших общих русских и японских друзей изведала все прелести дзасики в другом знаменитом квартале, Гионе, и на личном опыте убедилась в том, что, хотя профессия эта не из легких, сегодня никто уже не продает своих дочерей в ханамати, чтобы заработать на кусок хлеба, — теперь это предания далекого прошлого Японии: «В старые добрые времена перед мидзу-агэ онэ-сан рассказывали юным майко историю о бездомном угре. У мужчин, говорили они, между ног есть “бездомный угорь”, который всю жизнь пытается найти себе дом. А у женщин внутри есть маленькие пещеры, где так любит жить угорь-странник. Попав в пещерку, он недолго осваивает территорию, а потом метит ее своим плевком. Всю свою жизнь угорь ищет дом для постоянного проживания, но особенно он любит пещеры, в которых до него никто не бывал. О квартале чайных домиков Понто-тё говорят, что он “узкий, как ложе угря”, — если переводить на обычный язык, “узкий, как влагалище”.
Теория “бездомного угря” до сих пор популярна в Японии. Хиромацу тоже пытался выяснить, нельзя ли пристроить ко мне для временного проживания его угорь. “У меня внутри не просто дом для одинокого странника, а целый отель уровня «Хилтона», — объяснила я Хиромацу. — Но... отель, к сожалению, переполнен. Мест нет”. — “Но я зарезервировал номер заранее, — вскричал Хиромацу. — Я звонил, я помню. Проверьте свой компьютер”. — “Компьютер завис”, — ответила я, и мы оба рассмеялись. Вот вам типичный разговор между гейшей и ее клиентом, состоящий из двусмысленностей, обиняков и искусно зашифрованных вольностей.
Или еще: мы с Хиромацу сидим за стойкой бара. Хиромацу флиртует со случайной соседкой, сидящей по его правую руку. Я устраиваю ему притворную сцену ревности. “Настоящий самурай никогда не покажет, что голоден, — объясняет мне Хирамацу. — Он будет ковыряться зубочисткой в зубах, хотя, может быть, он готов съесть свою зубочистку. Так же поступаю и я. Я ужасно голоден до тебя, но делаю вид, что меня интересует соседка”.
Японцы любят обо всем говорить метафорами. Если правильно прочесть их старинные легенды, то выяснится, что Японские острова — это застывшая сперма. Бог и богиня — Идзанаги и Идзанами — родили все живое на земле. В процессе создания жизни они так неистово занимались любовью, что капельки божественной жидкости вытекли из богини и упали прямо в море. Вот так появились на свет Японские острова. Теперь ясно, почему японцы так любят разговоры о сексе и зачем они ходят к гейшам...
“Для меня общение с гейшей — это возможность пройти весь путь любви с незнакомой женщиной и остановиться у самого порога, потому что там горит «стоп-сигнал»”, — объяснял мне Хиромацу. “То есть замахиваться на все и не рисковать ничем. Но ты можешь сделать то же самое с любой женщиной”, — возражала я. “Нет, потому что с обычной женщиной я могу переступить через порог, это зависит от ее желания. А с гейшей ясно, что секса не будет. Есть упоительная игра, в которой важен сам процесс игры”»[88].
Эти правила в современной Японии постигает новое поколение юных майко-сан, которых когда-то готовили с семи лет, теперь с пятнадцати — иначе будет нарушен закон об обязательном образовании. Сами майко научились разбираться в трудовом законодательстве, и бывает, что слишком уж рьяно берущиеся за учебу наставницы получают в ответ судебный иск за нарушение трудовых прав. В 1995 году даже имело место массовое выступление девушек-стажерок против условий труда, практически не оставляющих времени для личной жизни. О том, что когда-то девственность майко выставлялась на своеобразный аукцион между наиболее уважаемыми клиентами, а сам ритуал ее лишения мог продолжаться пять дней, ныне помнят лишь гэйко-ветеранки. По-прежнему острые на язык, они говорят, что никогда не справились бы с этим делом на заднем сиденье автомобиля, как это принято у современной молодежи. Свой же творческий опыт они передают тем нынешним майко, которые еще верят в романтический флер, окружающий профессию. Около половины из них сами дочери гейш, рожденные вне брака, и живут надеждой, что смогут найти богатого клиента, который станет их покровителем — данна, обеспечит им безбедную жизнь и когда-нибудь, если уж очень повезет, возьмет их замуж. Сказка о Золушке популярна в «мире ив и цветов» как нигде. Наверное, потому, что здесь она хотя бы иногда становится реальностью.
Так или иначе, гейши существуют, и без них Япония потеряла бы значительную долю своего очарования и привлекательности. Бесполезно спорить о том, нужны ли они и сохранится ли Традиция дальше. Один японский журналист очень верно назвал гейш «пупком японского общества». Подобно этой части тела, они не выполняют какой-то заметной роли в жизни организма, но так же, как невозможно представить тело без пупка, нельзя себе представить и Японию без гейш.