17–20 недель. Дверь скрипит, если ты очень хочешь ее открыть
17–20 недель. Дверь скрипит, если ты очень хочешь ее открыть
Ты подстригал кусты в саду, когда почувствовал, что кто-то толкнул тебя изнутри. Толчок был настолько ощутимым, что от неожиданности ты выронил секатор и прижал к животу ладони. Доктор предупреждал, что такое может произойти, но одно дело — знать, и совсем иное — почувствовать. Все, конец глупостям и сомнениям! Ты был настолько счастлив, что этим нужно было с кем-то поделиться. Вот только не слушая трескотню Тины или умиленные вздохи Бриджит. Даже сомнений не возникло, кому ты позвонишь.
— Он двигается! — Ты так орал в трубку, что об этом, наверное, узнал не только Снейп, но и все, кто находился с ним в лаборатории.
Профессор заволновался.
— А это хорошо?
— Ну да. Доктор говорил, что пора бы уже.
— Ну, тогда все нормально.
Ты смеялся.
— Не нормально — отлично!
— Что вы с ним хотите в награду?
Ну да, ты приучил его к своей алчности. Наверное, ты впервые осознал, что вы с этим человеком — уже семья. Немного странная, но уж какая есть.
— Жирный бекон и торт.
— Только не говорите, что станете есть все это одновременно. А то токсикоз начнется уже у меня.
— Я спрячусь с едой в ванной!
Снейп рассмеялся.
— Вот уж… Ладно, мне нужно идти.
— Удачного дня. И… Это ничего, что я позвонила?
Он хмыкнул.
— Это хорошо.
Ты определенно влюблялся в Снейпа. Не импульсивно, на час, а до легкой уверенности в том, что происходит. За пять дней, минувших со времени проведения банкета, в тебе росло это теплое чувство, но, лишенное похоти, оно почти не пугало. Ты просто выдумал себе всякую чертовщину. Влюбиться ведь можно не женщиной в мужчину, не парнем в своего сварливого профессора, а человеком в человека. Снейп был достоин такого чувства. Несговорчивый, не старавшийся придать своим поступкам какую-то особую значимость, он, тем не менее, заботился о тебе, как умел. Его попытки быть сдержанным и терпеливым даже без таблеток, коробка от которых, наконец, опустела, вызывали у тебя огромное желание стараться для него в ответ. Ты стриг кусты, если профессор говорил, что они разрослись. Покупал себе одежду, в которой смотрелся пристойно. Даже поубирал в чулан свои любимые кепки и старые джинсы, потому что стоило тебе вырядиться в это барахло — и Снейп, сопровождая тебя на вечернюю прогулку, чувствовал себя неловко при встрече с соседями. Если кто-то смотрел на тебя осуждающе, он выглядел оскорбленным. Не лез в драку, конечно, но парой язвительных замечаний мог довести до слез кого угодно. Тина, осмелившаяся как-то сказать, что ты небрежно относишься к собственной беременности, потом три часа рыдала в трубку, вопрошая:
— Мистер Снейп действительно думает, что я позволяю себе лезть не в свое дело?
Да, наверное, так он и думал, но тебя это не расстраивало. Может, Саше Джонс и сложно было бы привыкнуть к манерам профессора, но Гарри Поттеру его категоричность стала нравиться. Ты сам не заметил, что стал меньше «кокетничать» с окружающими. И если ту же Тину твоя честность быстро оттолкнула, то Бриджит и Линде она нравилась. Ты мог сказать, что нашел новых друзей. Это не отменило тоски по старым приятелям, просто добавило уверенности, что ты справишься с взятой на себя ответственностью. Будет даже легко, если Снейп останется рядом.
Тем же вечером, когда ты, потянувшись к тарелке, выронил вилку и схватился за живот, он резко обернулся, отставляя в сторону вымытую чашку.
— Опять? — Ты кивнул, и он растерянно уточнил: — Это больно?
— Нет. Думаю, он пока не объявил мне войну. Просто ворочается, устраиваясь поудобнее. Ну, или ему не нравятся торты.
Снейп вытер руки полотенцем.
— А можно мне…
Ты приподнял майку.
— Попробуйте. Не уверена, что что-то почувствуете… — Он прижал прохладные пальцы к твоему голому животу. Ощущения оказались настолько волнующими, что ты блаженно зажмурился. Минуту или две профессор водил ладонью по твоей коже, а потом резко ее отдернул. Ты от неожиданности вздрогнул. — Что?
Снейп выглядел совершенно потрясенным.
— Он и правда двигается?
Ты кивнул.
— Почувствовали?
— Не знаю. Может, мне показалось?
— Ну, потом сможете убедиться. Буду звать всякий раз, как наш ребенок начнет бунтовать.
Он задумчиво повторил:
— Наш ребенок…
Ты улыбнулся, хлопнув его по плечу.
— Только не говорите, будто только сейчас поняли, что он — реальность.
Снейп покачал головой.
— Нет, я знал, просто… — Он нахмурился. — Это уже очень весомое доказательство.
Похоже, профессор не злился, просто волновался. Ты, поддавшись одному из своих порывов, потянулся к нему и обнял за талию.
— Мне тоже страшно. Только ужас рано или поздно пройдет, а наш мальчик останется.
Снейп тебя отстранил.
— Минуту. — Он ушел в свою бывшую спальню и довольно долго отсутствовал. Ты даже заволновался, но Снейп вернулся. С пылью на волосах, будто рылся под кроватью или на верхних полках антресолей, куда ты уже не долезал с пылесосом, потому что, однажды застукав тебя на лестнице, профессор категорически запретил заниматься эквилибристикой. Он велел нанять для таких целей приходящую домработницу, а руки у тебя до этого так и не дошли. — Вот, — Снейп протянул тебе маленькую коробочку, обтянутую черной замшей. — Не официальное предложение, а так. Я хочу отдать вам это. Стоит недорого, и я не разбираюсь в таких вещах. Возможно, оно старомодное… В общем, можете переделать. Ну, или носить время от времени, если подойдет.
Ты открыл крышку. В коробке было действительно скромное колечко. Золотой ободок с изумрудной капелькой в центре. Судя по потертому футляру, ты должен был стать минимум вторым его владельцем.
— Чье оно?
— Моей бабушки. Когда отец продавал имущество родителей, я незаметно его стащил. Даже не знаю, зачем… Оно так и пролежало в моих вещах больше тридцати лет.
Ты не верил в его равнодушный тон. Твоей маме, наверное, очень пошло бы это кольцо. Тебе оно тоже было к лицу, но… В общем, по-прежнему было очень неприятно чувствовать себя чьей-то заменой.
— Оно красивое, но я его не возьму. — Ты попытался отдать коробочку, но профессор сделал шаг назад. Ты раздраженно нахмурился. — Да заберите же! Такие вещи не дарят просто так …
Снейп тебя перебил.
— Это не просто так. Вы — мать моего ребенка, и я хочу, чтобы оно было вашим. Мне никогда и в голову не приходило кому-то его отдать. Оно как-то не соответствовало моим представлениям о значимости тех или иных моментов, но этот хочется запомнить. Как-то отметить, что ли… — Он нахмурился. — Я не ем сладкое, вам нельзя шампанское, но наш ребенок двигается, и у меня есть это кольцо. — Профессор забрал у тебя коробку. Вынул украшение, но не надел тебе на палец, не сделал никаких красивых бессмысленных жестов. Просто взял твою ладонь, положил кольцо в ее центр и сжал пальцы в кулак. Потом улыбнулся все еще растерянно и погладил твои волосы. — Ведь правда же, пинается.
Наверное, будь ты девицей, сейчас бы заревел из-за того, что с ним может быть так хорошо, но у Гарри Поттера со слезами как-то не складывалось. Ты просто кивнул и бросился вон из комнаты. Голова кружилась, в ушах шумело, потому что хотелось поцеловать Снейпа, сжать его лицо в ладонях, посмотреть в глаза и поверить, что это уже не иллюзии. Ты дорог ему так же, как это маленькое, сжатое в кулаке колечко.
Только в спальне ты позволил себе взглянуть на него. Красивое. И камешек крохотный, как ваша взаимная привязанность, но такой же яркий. Тебя вот он слепил, до сухой рези в глазах… Ты попробовал надеть кольцо, но оно не налезало дальше второй фаланги безымянного пальца. Какого-то непривычно неуклюжего, с выпирающими костяшками. Чужого? Нет. Ты бросился к зеркалу в ванной и не с радостью, черт возьми, а с самым настоящим ужасом взглянул в глаза Гарри Поттеру.
***
Ты не должен был так поступать со Снейпом. Но сил, чтобы встретиться с ним лицом к лицу, не было. Через час, услышав шаги на лестнице, ты запер дверь в ванную. Он, войдя в спальню, постучал.
— Саша, с вами все в порядке? — Ты молчал, опасаясь, что голос тебя выдаст. — Если я вас чем-то обидел… Черт, да выкиньте вы это дурацкое кольцо и просто забудьте о нем.
— Нет. — Ты пискнул так противно, что самому стало тошно. Вот же они, те перемены, о которых ты постоянно мечтал на протяжении двух лет. У тебя снова есть сильные мужские руки, плоский живот, в котором нет ничего, кроме торта, а еще желание умереть, ни себе, ни кому-то другому ничего не объясняя. Просто исчезнуть, как маленький нерожденный Джейми. Ты ведь никогда не увидишь его, даже если вскроешь себе вены. В рай для невинных детских душ не принимают лжецов.
Почему Снейп никак не мог заткнуться? Отчего мучил себя и уничтожал тебя?
— Нет, не в порядке, или нет, не выкинете? — Да какая теперь, к черту, разница? Все кончилось, едва начавшись. Ты изгадил не только свою жизнь, но и его. Оскорбил человека, который поверил в тебя достаточно, чтобы говорить ужасные вещи. — Хотите.… Ну, я не знаю даже, что предложить. Сто тортов в качестве извинений? Я куплю вам другое кольцо. Только не сидите там. Скажите, что я сделал ужасного? Может, в некоторых вопросах я идиот, но это уже не изменится, если вы сейчас ничего не скажете.
— Нет…
Далось тебе это проклятое слово, а?
Снейп вздохнул и, судя по звуку, сел у двери.
— Саша… Мы же, кажется, договорились, что не будем молчать. Вы меня с ума сводите. Я ничего не понимаю.
А в мире существовали слова, которыми ты мог бы ему что-то объяснить? Станет ли он слушать голос, которым они могут быть сказаны? Ты монстр, уничтоживший уже вторую его девушку. Первая сделала выбор сама, а Сашу Джонс никто даже не спросил. И ребенка… Черт, да саму жизнь, которой профессор только захотел жить. Пусть правды никогда не было, но эта дверь между вами еще час назад могла быть открыта, и ты бросился бы ему на шею, сказав главное, что, наверное, давно стоило сказать.
— Нет…
Не это. Другое слово, но оно комом встало в горле. Тебе было так страшно взглянуть ему в глаза… Увидеть в них уже совершенно заслуженную ненависть. Пальцы сами собой зашарили под ванной в поисках проклятой коробки с кусками прошлого. Ты перепрятал ее, когда Снейп стал спать в твоей кровати и иногда искать под ней свои тапочки. Всего один поворот ключа — и все закончится.
— Саша… Я буду сидеть здесь, пока вы не выйдете.
Ну, не вечность же… Ты знал, что надежда пустая, но очень хотелось, чтобы для него это было не так уж важно, и он просто ушел. Потому что лучше ему думать, что ты его предал своей глупой мелочностью, чем знать, что тех, к кому он привязался, не существовало вовсе. Это тоже была иллюзия, только уже твоя. И ты был счастлив обманываться, что уж теперь себе врать. Он изменил тебя, твои желания и надежды. Прежних уже не воскресить…
Когда пальцы коснулись палочки, ты наконец заплакал. Слезы все катились и катились по щекам. Даже аппарировав, ты перенес их с собой, ни одной не растеряв. Глупо было, но они — единственное, что связывало тебя с домом, из которого ты не хотел уходить. С человеком, который стал для тебя важнее прошлого и будущего.
***
Дурацкий выбор места приземления, но единственный возможный. Ты смотрел на сад в Норе, в нем тоже пахло яблоками, но уже совсем не так, как тебе нужно. Нога угодила в нору садовых гномов, волшебство набилось в тапочки сухой землей. Что сказать? Ты дома? Нет, ты просто вернулся в прошлое. И это место — не клетка для сердца, просто еще один перевалочный пункт в поисках себя. Тебе было хорошо здесь, с людьми, что сейчас сидели на кухне, делясь пережитым за день. Все было честно. Они любили тебя, ты любил их, вы могли вместе есть арбузы и не быть одинокими, но что-то важное, вроде выверенных по длине полотенец и чашек «ручки под одним углом», в той твоей жизни отсутствовало. Не было человека, которому тебе вдруг захотелось соответствовать даже в мелочах.
— Гарри…
Счастье-то какое? Нет. Несвоевременно, и больше уже никогда не будет попадать в твое личное время. Оно отличалось от реального, потому что метла из ее рук падала удивительно медленно, и каждый шаг навстречу отдавался в ушах набатом. Она милая, красивая и, наверное, бегает, не громыхая, как стадо слонов, но ты надеялся замедлить ее темп достаточно, чтобы слезы на щеках высохли сами по себе. Увы, ее время не повинуется твоей воле.
— Привет. — Она начала тебя трогать, ощупывать с ног до головы. Ее ладони, двигаясь по щекам, отнимали твою драгоценную влагу, и она сама заплакала. — Господи, это правда ты! Настоящий…
Ну да, не подделка. Не то, что нравилось Снейпу.
— Правда. Я.
— Но как?! Мы все с ума сходили, когда Гермиона сказала, что ты уехал. Нашел нового колдомедика? Кто-то помог тебе? А как Джордж-то обрадуется! А папа с мамой… — Она потянула тебя за руку. — Идем. Ну, идем же. — Ты был просто не в состоянии сделать и шагу. Она растерянно шмыгнула носом и нашла всему нелепое, но объяснение. — Господи, что на тебе надето? Я сейчас принесу вещи Рона и…
— Никуда не ходи.
Ты не дал ей убежать. Нужно понять, что с тобой случилось тогда и какие перемены так терзают сейчас. Ты ведь знал, что всегда ей нравился. Ну нельзя же было притворяться слепцом, не замечая этого? Просто ты когда-то не видел в Джинни девушку, и она стала чужой подружкой. Тот, другой парень оказался достойным и умным. Ты понимал — он замечательный и относится к ней искренне. Это уже было не легкое увлечение популярной у парней девчонки. Этот славный ублюдок Дин действительно мог заставить Джинни раз и навсегда забыть о тебе. В какой-то момент ты понял, что не хочешь этого. Девушка, которая готова принять Гарри Поттера и героем, и аутсайдером, была важна. Ее чувства к тебе ничто не меняло, и тогда тебе не хотелось рассуждать о том, надолго ли хватит ее привязанности. Требовалось просто признать правду, чтобы вы были вместе. Ты сказал что чувствуешь, а все вышло скомканно. Быстро, невзначай, украдкой. Вот потом любить на расстоянии получалось легко и складно. Ты был счастлив, что она где-то есть, и радовался, что в твоем сердце находится место тревогам о ней. Сомнений не было, необходимости что-то в себе менять не возникало. Пока в безумное послевоенное лето вашей страсти вдруг не сделалось очень много. Ты практически не выпускал ее руку из своей. Если планы — то на двоих. Прекрасный финал твоего исковерканного детства, такой и должна быть жизнь после победы. Когда через своего главного врага ты уже с трудом, но перешагнул, и хочется только радости и счастья.
Так отчего же все рухнуло? Ты виноват, что слишком долго тянул с признанием, и она так измучилась этим ожиданием, что теперь хотела для себя идеальной судьбы, а не нового вороха проблем? Ты знал, что Джинни не плохая. Несмотря на все злые слова, что когда-то рождало твое проклятое горло, ни сукой, ни тем более стервой, она не была. Просто маленькая девочка влюбилась в своего героя. С ним можно было стать счастливой, иметь лучшую в мире магическую семью, рожать детей… Короче, не быть вынужденной рассказывать ему о том, как пользоваться прокладками. Сколько лет своей жизни ей пришлось бы потратить на твою потребность чувствовать себя Гарри? Почему ты так много требовал, оправдывая все словами: «Ты же меня любишь»? Тебе в голову не пришло спросить: «Как? За что?» Ты просто считал, что твое желание всегда быть с нею, внутренняя уверенность, что тебе нужна именно Джинни, оправдывает любой эгоизм. Только не считай ты себя сосредоточием ее счастья, заметил бы, что она тоже чего-то хочет, и это не ограничивается борьбой за твой комфорт. Джинни умела мечтать. О спортивной карьере, о собственном доме, о дружной семье с Гарри Поттером, который сможет воплотить в реальность ее желания. Нет, не с дерганой неврастеничкой с его сознанием, запертым в чужом теле. Ну кто бы мог ценить это существо с его отсутствующими планами и одной оголтелой надеждой переиграть все обратно? Глупой… Будто вместе с членом к тебе вернется и любовь, и дружба, и уважение. Не вышло. За два года жалоб на жестокость судьбы ты все безнадежно испоганил? Нет, наверное. Иначе она не смотрела бы на тебя так тепло, радуясь возвращению своего Гарри. Ты понял, почему пришел. Нужно было простить, чтобы эта замечательная девушка не мучилась чувством вины. Ты стоил ей не одного стакана пролитых слез. И проститься тоже было необходимо. Ведь как бы ни сложилась дальше твоя жизнь, любовь не может быть неудобной или, наоборот, комфортной. Она не какая-то. Любовь — это просто любовь. Чувство, не поддающееся классификации. Теперь ты это знаешь. Существуют книги, которые расскажут, как избавиться от одиночества, но ни одна из них не научит чувствовать себя счастливым.
— Мне было хорошо с тобой. — Она растерянно взглянула снизу вверх, и ты признался: — Очень.
Джинни кивнула.
— И мне. Только к чему ты это говоришь, если… — Она смахнула слезы. — Гарри, что-то не так? Ты ведь здоров, да? Ничего плохого больше не случилось?
Плохого? Ты причинил боль человеку, но и твое собственное сердце от нее теперь не исцелить. Только ей не обязательно все это знать.
— Это не болезнь, Джинни.
— Превращение… Прости, как-то трудно подобрать слова. И я тогда была очень виновата. Только не знала, как извиниться. Потому что если бы ты меня простил…
Ты кивнул.
— Теперь я тебя понимаю. Со временем все началось бы сначала. Я бы мучил себя и тебя. Не из-за того, что ты стала бы относиться ко мне не так, как я того хотел. Меня самого сожрала бы неудовлетворенность происходящим.
— Но теперь же все нормально?
Милая Джинни, она на самом деле на это надеялась.
Ты покачал головой.
— Нет. Но, кажется, теперь я знаю, каково это — любить того, с кем не можешь быть. Не трахаться, а даже просто находиться в одной комнате. У нас с тобой такого не было. Мне не было пофиг, кто я, если я с тобой, а ты не могла принять другого меня. — Ты вздохнул, искренне сожалея. — Но сейчас все по-другому. Я не могу остаться с тобой только потому, что это удобно. Мое место — там, где плохо, ведь оно единственное, где я сейчас могу быть. — Ты жадно втянул носом аромат ее яблочного сада. — Нет, ну какой идиот хотел бы испытывать боль? Но я просто не могу иначе, понимаешь?
Джинни отпустила твою руку, стерла слезы и спросила с деланым безразличием.
— Кто она? Классная? Я надеюсь, что очень сильная. Как ты сейчас.
— Не хочу отвечать на этот вопрос.
Джинни кивнула, закусив губу.
— Ты просто держи меня в курсе происходящего, ладно? Пиши по-прежнему Гермионе, что с тобой все в порядке. — Она села на корточки и разревелась, закрыв лицо руками. — Я ведь люблю… Я. Тебя. То, что связано с нами. Может, и неправильно, но хоть как-то же люблю!
Ты рухнул на колени рядом с ней и обнял.
— Я тебя тоже. — Голова знакомо закружилась, в горле встал комок. Джинни отпрянула от тебя в ужасе, а ты, вцепившись пальцами в длинные волосы, рассмеялся. — Прости…
…И аппарировал в ванную, где, свернувшись на кафеле калачиком, гладил свой живот снова и снова, пока малыш, сжалившись, не пнул тебя легонько, и это значило больше, чем все пережитое. Ты поспешно сунул палочку в коробку и затолкал ее за сливной бачок. Зашвырнул ключ на подоконник и распахнул дверь.
Он поднял на тебя совершенно безумные от смеси тревоги, паники и гнева глаза. Чудесный Снейп, такой искренний в понимании того, что ты — полный придурок.
— Я люблю вас. А сейчас нам нужно срочно в больницу, хоть в какую, чтобы мне сказали, что с Джейми все нормально.
Он сжал кулаки и сдержанно удивился.
— С Джейми?
Вот ведь…
— Вам не нравится?
— Нравится.
Ты как-то совсем растерялся. Наверное, даже признание того, что он что-то к тебе чувствует, не было бы сейчас таким желанным, как это слово.
— Почему, черт возьми?
— Джеймсом звали моего деда. Я никогда не думал об этом имени в таком ключе, но если вы прочли его на коробке и оно вас устраивает, то это, наверное, хорошо.
А оно было на ней написано? Ты узнаешь это позже, но, черт возьми… Какой же он замечательный. Теперь, понимая это, ты вцепишься в него мертвой хваткой. А может, завтра снова ударишься в отрицание своих чувств. Ну кто это может знать? Сейчас главное — ребенок. Очень важная часть тебя, его, вас…
— Врача! — заорал ты в панике. — Немедленно!
Он встал.
— Что-то случилось?
— Просто позвоните ему, черт возьми!
Он усмехнулся.
— Вы точно меня любите? Больше похоже на…
Ты просто уткнулся носом в его грудь и взмолился:
— Пожалуйста, позвоните.
***
— У беременных женщин случаются беспочвенные истерики и приступы паники, — разъяснял Снейпу несчастный доктор, прикрывая рот рукой, чтобы скрыть зевок.
Ты сидел, чувствуя, что на тебя смотрят, как на полного идиота, но причину своих страхов объяснить не мог. Не сказать же: «Я два часа был мужчиной и не знаю, как это могло отразиться на состоянии младенца». Оборотное зелье, например, не было противопоказано беременным, но это оно, а не та сомнительная гадость, которую приготовил Джордж. Впрочем, ультразвук не показал никаких отклонений, ты вздохнул свободнее, но ровно на те пять секунд, пока не вспомнил, что именно в панике наговорил Снейпу. Особых сомнений в собственных чувствах у тебя не было, но ты бы скорее заклеил себе рот особо надежным клеем, чем согласился признаться в них. Как вам теперь быть? Ты даже взглянуть на профессора не мог, где уж тут обсуждать что-то!
— Может быть, есть какие-то безопасные успокоительные средства?
Ты бы объяснил этому ублюдку, что любовь таблетками не лечится, но для этого пришлось бы перестать краснеть и безостановочно есть лакричные помадки.
— Я выпишу вам рецепт.
— Отлично.
Охренительно здорово. Снейп нашпигует тебя успокоительным, как рождественскую индюшку, и тогда его существование станет вполне комфортным. Ты будешь есть, спать и любоваться облачками в состоянии полного умиления от созерцания мира вокруг. Или как там эти микстурки действуют? Фанат салатовых пилюлек в этом, наверное, разбирается лучше.
— Я не буду пить никакое успокоительное. Истерик больше не предвидится. — Ты встал. — Доктор, спасибо, что пришли ради меня ночью. Я подожду в машине. — Последние слова ты адресовал ботинкам Снейпа.
Чертов садист продержал тебя на холодной улице полчаса, а, наконец выйдя из клиники, сказал:
— Рецепт я все же взял.
Ты нахмурился.
— Сами и пейте эту гадость.
Снейп кивнул.
— Если вы и дальше будете так себя вести, мне придется.
Стало немного стыдно. Да что врать — прилично стыдно, и уже привычно затошнило от презрения к себе. Создал же господь такого придурка! Ведь у вас все было почти хорошо, а теперь вот снова через задницу.
— Я извиняюсь.
Ты открыл дверь машины ключами, которые он тебе швырнул.
— За что именно? — уточнил Снейп, садясь на пассажирское сидение. — Мне нужна конкретика. Вы виноваты в том, что я час проторчал у двери в ванную, а вы просто молчали, не отвечая на вопросы, даже когда я грозился ее выбить?
— А вы грозились?
Он нахмурился.
— Издеваетесь? Все это какая-то извращенная пытка? Я категорически отказываюсь вас понимать, Саша. Сначала вы от меня бегаете и непонятно на что злитесь, потом заявляете…
Снейп осекся. У него это тоже в голове не укладывалось? Хоть какое-то утешение для твоей порядком потрепанной души.
— Неважно. Просто забудьте о том, что я сказала.
Он протянул руку.
— Верните. — Ты с удивлением взглянул на свои сжатые в кулак пальцы. Неужели так и держал в руке его подарок, пока одевался и ехал всю дорогу до клиники? Словно наделил это кольцо какой-то силой оберега. Так выжимал из него свою удачу, что даже расцарапал камнем ладонь. — Давайте, — потребовал Снейп.
И какого черта у тебя дрожали руки? Вложив кольцо ему в ладонь, ты тут же испытал странное желание его отнять. Это была значительная вещь, ею вы ознаменовали первое по-настоящему важное для вас двоих событие. Тебе не должна остаться на память только коробочка с верным именем. Не в ней заключено было нечто важное для профессора.
Снейп опустил стекло и резко взмахнул рукой, судя по всему, выбрасывая кольцо в ухоженные кусты вокруг клиники. Ты заорал от гнева:
— Зачем?!
Он равнодушно пожал плечами.
— Не вижу смысла хранить то, что никогда никому не пригодится. Ведь все неважно? Мне только и нужно, что забыть?
— Неправда! — прохрипел ты. Это мгновение было вам дорого. — Вы чертов идиот, я вас так ненавижу, что хочу… — Убить? Ударить? Поцеловать, зло кусая его сжатые губы? Ни один из вариантов не был правильным.
Ты выскочил из машины и бросился к кустам, упал на колени и принялся руками разводить в стороны ветки. Черт! Ну как в свете уличных фонарей было разглядеть такую маленькую, но ужасно нужную тебе вещь? Потому что в ней была заключена часть его сердца, та единственная, которой ты реально мог завладеть.
— Саша. — Хлопнула дверца, Снейп тоже вышел на улицу.
— Оставьте меня в покое…
— Саша… — Ты обернулся. — Я лжец. — Он чуть наклонился, протягивая тебе руку. На ладони лежало кольцо. Ты потянулся за ним, но Снейп снова сжал пальцы и спросил: — Вы выйдете за меня?
Невозможные слова. И какого хрена не он, а ты при этом стоял на коленях? Хотя чего еще ожидать от Снейпа… Но какого черта он вообще творит?
— Зачем?
Он понял вопрос, но предпочел издевку:
— А по каким причинам люди женятся? Вы ждете от меня ребенка, устраиваете истерики, как подобает уже состоявшейся супруге. То любите меня, то ненавидите. Вполне нормальные, зрелые отношения. Как порядочный человек, я обязан предложить вам их узаконить.
Ты ударил его. Снизу, кулаком, прямо в его костлявую челюсть. Почему? Ну, согласиться с его словами было невозможно, а «нет» Снейп не заслуживал. Слишком много проблем в его жизни уже было связано с одним отказом. Ты не хотел плодить новые, но даже если бы заставил себя, не смог бы сыграть в равнодушие. Поцелуй? Вы толковали их как неумелые шаманы, да и что притворяться паинькой, за обман хотелось ему как следует вмазать. Ты ведь наверняка позволишь Снейпу избить себя, если твоя ложь однажды раскроется. А пока было замечательно, что от неожиданности он выронил кольцо, и ты, схватив его, бросился прочь по улице.
Он догнал тебя, рывком развернул к себе, хорошенько встряхнул, уже занес было руку для пощечины, но сдержался. И ты, прижимая кулак к груди, спросил:
— Вы любите меня?
— Нет, черт возьми!
— А я вас?
Он покачал головой.
— Определенно не сейчас.
Это была правда. Когда его глаза сверкали бешенством, а тебя трясло от смеси гнева и паники, все было намного проще. Он наклонился, ты приподнялся на цыпочки. Нос Снейпа неудобно вжался в твой нос, а руки бесцеремонно легли на задницу. Но все это было исключительно побоку, потому что от поцелуя под тобой шатался асфальт. Кто-то кого-то волоком дотащил до машины. Ты возился с сидениями, одновременно стягивая с него рубашку. Удар коленом о рычаг переключения скоростей сопровождала ругань и поцелуи. Жестко, неудобно, какими-то урывками… Слишком страстно. Ты думал, что так не бывает у вменяемых людей. Но разве вы были здоровы? Беременный Гарри Поттер и посещающий психоаналитика Северус Снейп, готовый на нем жениться. Ладно, не совсем на нем, но тебе на это было наплевать. Как и на то, что кто-то трогал твою грудь, ласкал языком пупок и, в конце концов, оказался своим членом в месте, для этого предназначенном. Только голова кружилась, учащенно билось сердце, и ты гладил Снейпа по спине кулаком, потому что разжать пальцы и выпустить кольцо так и не смог. Потом была вспышка. Непонятная, чуждая твоему сознанию, и ты поплыл. Звезды за окном из точек превратились в светящиеся линии. Пятка врезалась в руль, и машина заорала, глуша твой собственный стон.
В окнах клиники вспыхнул свет. Вы сорвались с места в ночь, ты давил на педаль газа, какой-то совершенно шальной и свободный от чего бы то ни было, а Снейп, отвернувшись, касался кончиками пальцев стекла, забыв застегнуть штаны. Но это была такая мелочь по сравнению с твоими голыми сиськами и безостановочно рвущимся из горла смехом.
Потом вы просто были дома. По-настоящему дома… Вмести мылись в душе, доедали остатки проклятого торта, и он долго ругался «Зачем вообще ложиться спать, если скоро на работу», но отрубился, едва вы устроились в гостиной. Просто взял и уснул, немного откинувшись на спинку дивана. Твоя голова лежала на его коленях. Ты боялся шелохнуться, чтобы его не потревожить. Не спугнуть, не заставить повторять свое дурацкое «не люблю». Плевать на него. Ты стал для него большим, чем случайная связь, чем-то осязаемым, и ему от тебя теперь не отделаться. И если уж Гарри Поттер так далеко зашел в своем обмане, то почему бы не взять с его помощью все? Если, как ни посмотри, ты проклят, и однажды он может тебя возненавидеть, то пусть лучше презирает за то, что было, а не за истерики и поиск новых способов остановиться на полпути.
Ни минуты на сон. Утром ты сработал его верным будильником. Просто потряс за плечо и показал уже окольцованную руку.
— Угу.
Он нахмурился, потирая веки кончиками пальцев.
— Значит, да?
— Какое предложение — такой ответ, — улыбнулся ты. — Я сказала «угу».