Глава 29

Глава 29

Я резко села в кровати, проснувшись от собственных криков и топота ног на лестнице.

— Натали?

Я проснулась. На лодке. Просто страшный сон.

В котором я заново переживала стрельбу. Слышала, как бьются драгоценные часы Пахана, думала, что он безумно расстроится.

Потом мне приснилось, что в перестрелке у лодочного домика Севастьяна убили, приснилось, как упало его могучее тело. Капли дождя на его безжизненном лице, немигающих глазах…

Когда он влетел в каюту, я, стоя на коленях, всхлипывая, уже тянула к нему руки. Он крепко прижал меня к груди, сев на кровать и усадив к себе на колени.

— Ты со мной, — бормотал он. — Шшш, milaya moya. Большой тёплой ладонью он начал растирать мою спину, успокаивая. Господи, он был нужен мне. Его сила, его тепло.

В его объятьях, слушая ритм его сердца, я удивлялась, как вообще могла плохо думать об этом человеке.

Когда он был таким, я не могла жалеть о прошедшей ночи. Когда он целовал мои волосы, я чувствовала, что ближе него у меня никого нет.

Как я могла сожалеть о том, что отдала ему всё…? Голоса снаружи заставили меня очнуться.

— Где мы? — спросила я.

— В доках под Санкт-Петербургом. — Он притянул меня ещё ближе.

— Расскажешь мне?

Не было нужды спрашивать, о чём был мой кошмар.

— Я… заново всё пережила, — мой голос надломился. — А потом мне приснилось, что ты умер.

— Я никуда не уйду, Натали. Но ты через многое прошла. Ты не была к этому готова.

— Я чувствовала, что с Филиппом что-то не так. Но игнорировала интуицию. Я должна была об этом рассказать.

Севастьян покачал головой.

— Пахану я рассказал о своих сомнениях, но он всегда верил друзьям. Он чувствовал себя в долгу перед Филиппом и не прислушался к моему совету. Я должен был настоять на своём, заставить его понять мотивы.

Я горько усмехнулась.

— Мы оба виним себя. Может, стоит винить Филиппа? Или Травкина?

Голос Севастьяна стал очень низким:

— Хотел бы я убить Травкина снова.

Вспомнив о произошедшем, я спросила:

— Зачем ты пошёл в логово зверя, чтобы убить? Разве нельзя было подождать?

— Он подписал себе смертный приговор в ту же минуту, как подписал его тебе. Никто не причинит тебе вред. Никто… — Рука Севастьяна замерла на моей спине, он весь напрягся.

— Что? Что случилось?

Я проследила за его взглядом, увидев собственное отражение в зеркале. На моих бёдрах и ягодицах красовались синяки.

— Это я с тобой сделал? — прохрипел он.

Подняв взгляд, я увидела на его лице то, чего никогда не видела раньше. Страх.

Единственным человеком, способным напугать Севастьяна… был он сам.

Он усадил меня на кровать так, словно я была сделана из фарфора, затем, сгорбившись, повернулся, чтобы уйти.

— Я оставил синяки. — Он был просто раздавлен, и я не могла этого так оставить.

Так что попыталась разрядить обстановку.

— Бога ради, синяки у меня появляются даже от крепких выражений. Кроме того, ведь такова природа зверя, не так ли? — Он уже порол женщин, связывал их. — Ты ведь явно видел их раньше.

Он ни на йоту не расслабился, на лице явно читался конфликт.

— Нет. Не от моих рук.

Потому что Севастьян ни разу не был ни с кем дважды? Когда Пахан мне об этом рассказал, я, было, подумала, что он преувеличил. Но, похоже, Севастьян никогда не оставался рядом, чтобы увидеть последствия своего аппетита.

Я чувствовала, как он от меня ускользает.

— Я в полном порядке. И тебе нравилось, что моя задница горела, — напомнила я. — Так в чём же разница?

— Разница есть. Теперь. — Он протянул мне халат. Я закуталась в него, нахмурившись.

— Что теперь?

— Позже обсудим. У нас впереди длинный день.

На меня он не взглянул, закрываясь прямо на глазах. Теперь, когда мы занимались любовью, я думала, что мы вступили в новую стадию отношений. В которой, ну, знаете ли, разговаривают.

Но всё выглядело так, словно между нами всего лишь прошелестел ветерок.

— В бане ты просил меня не просыпаться. Кажется, я должна сказать тебе то же самое. Ты отстраняешься, и я не понимаю, почему.

- У меня есть кое-что для тебя. — Из кармана он извлёк и протянул мне конверт. — Это было в комнате Пахана, в сейфе.

Конверт был запечатан красной восковой печатью. На обороте я узнала причудливый каллиграфический почерк Пахана.

Моей дочери

Он сказал, что эта фраза никогда ему не надоест.

— Прочти, а потом упакуй вещи на пять ночей. — Севастьян коротко кивнул. — Мы скоро уезжаем. Я дам тебе время.

Оставшись одна, я вскрыла конверт.

Моя дорогая Натали,

если ты читаешь эти строки, значит я — как вы, американцы, так оригинально выражаетесь? — просрал удачу.

Даже за этими словами я слышала его ироничный голос, видела, как он со вздохом пишет это письмо.

Как бы то ни было, ты с Алексеем, и это моё утешение. Ради тебя он пойдёт под

пули.

Уже.

Несмотря на преданность, в нём есть и тёмная сторона. С той самой зимы, когда я привёз его в Берёзку, он ни слова не проронил о своём детстве, но я знаю, что оно было кошмарным. Я никогда не давил на него, чтобы узнать подробности, чувствуя, что он хотел бы покончить с прошлым и начать всё с чистого листа.

Это была моя ошибка.

Dorogaya, он словно замысловатый часовой механизм, который где-то сломан. Он носит шрамы внутри и снаружи, и пока не найдёт кого-то, кому сможет открыть своё прошлое, не думаю, что он снова станет целым. Убеди его поделиться с тобой этой ношей.

Как? Если Севастьян до сих пор не открылся…

Правда, я не думала, что он вообще знает, как это делать. С тринадцати лет он рос среди мужчин, оружия и преступлений.

И кто знает, что с ним было до этого?

Теперь ты состоятельная женщина. Как только опасность минует, пожалуйста, посмотри мир и осуществи свои мечты.

Я от всего сердца надеюсь, что вы с Алексеем вместе построите будущее на крепком фундаменте. Но если этого не случится, храбрая моя доченька, то смотри вперёд. Жизнь коротка. Уж поверь тому, кто, очевидно, сам в этом убедился.

Глаза заволокли слёзы. В словах опять звучала его ирония. Но вместе мы больше не посмеёмся.

Ты — мой величайший подарок судьбы, ценность которого я не могу описать словами. Сколько бы не отвела нам судьба времени — его всё равно мне было бы мало.

С любовью,

papa.

Сквозь слёзы я перечитала письмо несколько раз, почти оцепенев, потом убрала его во внутренний кармашек чемодана. Собирая вещи, я думала о совете своего отца относительно Севастьяна.

Мне не слишком-то нравились женщины, которые пытались исправить или изменить своих мужчин. Я всегда считала, что вокруг достаточно парней, чтобы выбрать кого-то уже с полным комплектом для сборки а-ля Икея — или же вообще обойтись.

Однако заставить Севастьяна открыться необязательно означало его изменить, а всего лишь узнать немного лучше. Как научная работа.

Над нашими отношениями нужно поработать. А это я умею.

Хочу ли я Севастьяна достаточно сильно, чтобы за него побороться? О, да. Я возжелала его с первого взгляда.

Я должна попробовать.

Из каюты я вышла как раз в тот момент, когда он закончил телефонный разговор. С тем же таинственным собеседником?

— Ты в порядке? — Это такой способ спросить о письме.

— Да. Пахан оставил замечательное прощальное письмо.

Севастьян кивнул.

— Я только что узнал, что уровень опасности снизился. Распространился слух, что награда уже недействительна, Берёзка под надёжной защитой. Похороны твоего отца состоятся там через две неделе.

— Понятно. — Я сглотнула комок. — Мы возвращаемся?

— Ещё нет. Я арендовал машину, и мы поедем на юг в сторону Парижа. Там в городе есть надёжная квартира.

— Но если опасность миновала…

— Новостям из Берёзки я верю, но недостаточно, чтобы рисковать твоей жизнью.

— Кто снабжает тебя информацией? Кто-то из бригадиров?

— Человек по имени Максим.

Это имя мне что-то напомнило.

— Откуда ты его знаешь? — когда Севастьян не ответил, я предположила, — Дай догадаюсь. Встретил его на севере. Случайно.

— Типа того, — он, как заведенный, крутил на пальце перстень. Мой подозрительный Сибиряк. — Я знаю его почти всю жизнь. Я… доверяю ему. До определённого предела, по крайней мере. — Перстень продолжал крутиться.

— А-ха. — Я не думала, что он намеренно лжёт, но было ясно, что правды избегает. Однако в тот момент я была слишком измотана, чтобы давить на него.

Поэтому, когда он проронил:

— Я принесу твой чемодан, — и ушёл в каюту, это было почти облегчением.

Когда мы сели в машину — седан мерседес, очень похожий на его собственный — Севастьян медлил, не включая зажигание. Не глядя в мою сторону, он сжимал рычаг передач, второй рукой потирая руль.

Наконец, он произнёс:

— Достойный человек бы понял, что прошлой ночью ты была не в себе, травмирована и не могла отвечать за свои действия. Достойный человек вернул бы тебя в прежнюю жизнь теперь, когда всё изменилось.

— Но ты не считаешь себя достойным человеком?

Он посмотрел на меня и отчётливо произнёс:

— Ни в малейшей степени, зверёк.

И в этом ответе сквозили и обещание, и угроза.

Что на это ответить? Вообще-то мне только что сообщили, что он — эгоистичный ублюдок, который никогда меня не отпустит. То же самое он сказал мне вчера, во время своих божественных ласк.

Я не стала сейчас вступать в спор — но это не значит, что не стану и в будущем. Письмо Пахана лишь подтвердило мои собственные сомнения. От Севастьяна мне нужно получить больше.

Готова ли я к этому?

Он завёл машину. Мы отъезжали от Санкт-Петербурга, я смотрела на сидящего рядом мужчину и понимала, что отправляюсь в неизведанное.

Я наблюдала за двумя процессами: ждала, когда же Севастьян переключит передачу или мигнёт поворотником, и когда он хоть немного приоткроется или продемонстрирует доверие.

Но всё это время лишь постоянно вспыхивала аварийка…