Женщины Ганди

«Соблюдение целибата… как хождение по острию меча, и каждый миг я вижу необходимость хранить бдительность», – признавался боровшийся с искушениями Ганди[557]. Самый знаменитый и яркий поборник целибата не был склонен к его соблюдению. И в юности, и даже состарившись, он мучился от переизбытка сексуальности.

Ганди был избалованным, любимым младшим сыном провинциального премьер-министра. В тринадцать лет его женили на Кастурбай Маканджи, ей тоже было тринадцать лет. Тогда он считал ее просто «странной девочкой, с которой можно было играть»[558]. Спустя два года, подготовленный женой брата, он вступил с ней в половые отношения и, несмотря на очевидную «несклонность» Кастурбай, давал себе с ней выход своей подростковой похотливости. Позже, вспоминая об этом с глубоким раскаянием, Ганди откровенно признавался в том, что половое влечение тогда просто сводило его с ума.

Три года спустя после заключения брака сына отец Ганди смертельно заболел. Молодой Махатма много времени проводил у его постели, массируя больные ноги отца, и как-то раз дядя предложил ему сделать перерыв. Ганди с радостью согласился, пошел к своей беременной жене и занялся с ней любовью. В разгар этого занятия в дверь постучал слуга и сказал, что его отец только что скончался.

Этот случай навсегда оставил шрам в сердце Ганди, который винил свою неуемную похоть за то, что из-за нее он не оказал последних услуг умиравшему родителю. Чувство вины еще больше усилилось, когда несколько месяцев спустя Кастурбай родила мертвого ребенка. Ганди был совершенно подавлен. «А на какой другой исход я мог рассчитывать?» – сетовал он, убежденный в том, что смерть ребенка была связана с его греховной похотливостью[559].

Два года спустя Ганди один уехал на три года в Англию, предварительно пообещав любимой матери, что будет избегать вина, женщин и употребления мяса в пищу. По крайней мере один раз он подвергся серьезному искушению со стороны любительницы повеселиться, у которой снимал квартиру, но ему удалось его избежать без потерь. В тот период он стремился к достижению духовной мудрости, черпая ее из разных источников, включая христианских священников, что прекрасно передано вот этим стихом из «Бхагавадгиты»:

Если кто-то

Размышляет над предметом чувств, возникает

Влечение; из влечения появляется желание.

Желание разжигает неземную страсть, страсть питает

Неистовство; потом память все предает,

Дает пропасть благородной цели и иссушает разум,

И тогда цели, разуму и человеку, всему вместе приходит конец[560].

Вернувшись в Индию, Ганди продолжал хранить целомудрие. Необъяснимая ревность к жене так его раздражала, что он отослал ее на год к родителям. Кроме того, он проводил много времени с духовным гуру, чьи взгляды на целибат оказали большое влияние на его впечатлительного ученика. Тем не менее Ганди возобновил супружеские отношения, пока не отправился в очередное путешествие, на этот раз в Южную Африку. Он просил Кастурбай не следовать за ним сразу же, поскольку часть выплачиваемой ему там зарплаты, отсылаемая домой, обеспечивала бы ей прекрасную жизнь в Индии. Однако истинная причина его просьбы состояла в том, что он очень хотел вести целомудренный образ жизни, а жена его этому ненамеренно препятствовала, разжигая в нем сексуальную страсть.

Кастурбай, в свою очередь, не хотела жить в разлуке и приехала к мужу в Южную Африку, где он основал ашрам – общину, в основе существования которой были заложены брахмачарья, ахимса – ненасилие, сатия – правдивость. За первым, данным Ганди в 1901 г., еще неуверенным обетом воздержания в 1906 г. последовала окончательная клятва пожизненного соблюдения целибата – брахмачарьи. В таком его решении нашли отражение полные чувства вины воспоминания о собственной похотливости в связи со смертью отца и новорожденного ребенка, укоренившиеся культурные традиции почитания целибата, знакомство с положениями христианского аскетизма и другие влияния, включая метаморфозы, описанные Львом Толстым в «Крейцеровой сонате».

Ганди был прекрасно осведомлен обо всех порочных наслаждениях Толстого, его загулах и любовницах, зависимости от спиртного и табака. Когда великий писатель отрекся от всего этого, чтобы жить аскетической, набожной жизнью, Ганди был одним из его самых благожелательных сторонников. А когда Толстой не смог больше вести такой образ жизни, Ганди отказался его за это осуждать. Вместо этого он напомнил критикам Толстого, что лишь сам мужчина знал, с каким ожесточением он сражался за собственную духовную чистоту или сколько раз он одерживал победу над искушениями. (По иронии судьбы, «Крейцерова соната» была брачным манифестом Толстого только теоретически. К сожалению, сам он не мог придерживаться целибата, который проповедовал. Новая беременность его жены стала «настоящим послесловием к “Крейцеровой сонате”», язвительно писала она[561]. Однако Ганди понимал Толстого, которого до восьмидесяти двух лет терзала похоть.)

Брахмачарья, к сожалению отсутствовавшая в браке Толстого, чрезвычайно положительно сказалась на браке супругов Ганди. Кастурбай была согласна ее соблюдать, и Махатма перестал винить ее за то, что она выступала против его решения соблюдать целибат. «Я не мог покорить сердце моей жены, – писал до этого властный и деспотичный муж, – пока не решил относиться к ней по-другому, чем делал это раньше, и потому я восстановил все ее права, лишив себя всех так называемых прав в качестве ее мужа»[562].

В основе брахмачарьи Ганди лежал индийский ее вариант с некоторыми изменениями, внесенными христианством и его собственными взглядами. Он стремился быть «евнухом Господа», используя христианскую метафору. Кроме того, он связывал целибат с постом или особой пищей – наваждением всей его жизни. «Из собственного опыта я знаю, что соблюдение целибата становится сравнительно легким, если человек обретает возможность контролировать свои желания»[563].

В то или иное время кухня ашрама запрещала лук, соль и другие приправы, сахар, финики, смородину и молоко. Члены ашрама, как некоторым из них казалось, проводили слишком много времени, обсуждая вопросы, связанные с пищей, а именно – что они могли или не могли есть в каждый данный момент времени. «Иногда мне кажется, было бы лучше, если бы мы просто ели что-нибудь и ничего об этом не думали», – заметил один из них[564]. Часто соблюдался пост, который служил важным подспорьем в борьбе с сексуальностью.

Вернувшись в Индию, Ганди понял, что его конечная задача была еще более сложной и пугающей, чем борьба за независимость родины. Тем не менее он регулярно нарушал общепринятые предосторожности брахмачарьи, сводившиеся к тому, чтобы избегать соблазна, держась подальше от женщин. Вместо этого на деле он вступал в контакт с женщинами, которых приветствовал в своем ашраме и вызывал в их сердцах бурю чувств.

Так, Ганди любил прогуливаться с молодыми, нравившимися ему женщинами, положив им руку на плечи. Ревность среди его поклонниц была ужасной, в стремлении свести счеты они ссорились друг с другом. Его получившая широкую известность новая последовательница Према Кантак, обиженная насмешками других девушек – «Бапуджи[565] не кладет свою руку на твои плечи!», – очень расстроилась, узнав о правиле ашрама, гласившем о том, что Бапу мог обнимать только девушек моложе шестнадцати лет. А ей тогда было уже на семь лет больше. Она призналась в своей досаде Ганди, и тот посоветовал ей попросить разрешения у коменданта ашрама. Према отпрянула от него. «С чего бы это мне так сильно хотеть, чтобы ты положил мне руку на плечо, что я для этого должна у кого-то просить разрешения?» – дерзко огрызнулась она.

Но как-то ночью она услышала, что Ганди упал около туалетов, ослабев от поноса, вызванного экспериментами с едой. Према помогла ему добраться до постели, поддерживая его еле двигавшееся тело, которое прижимала к своему. После этого правило ашрама было забыто, и Бапу часто по вечерам прогуливался с Премой, которая однажды поцеловала его руку и воскликнула: «Рука, пошатнувшая трон Британский империи, обнимает меня за плечи!»[566]

Как и ее соперницы – а их было немало, – Према страдала и переживала, потому что ей приходилось конкурировать с ними в борьбе за внимание со стороны любимого Бапу. В работе «Интимные отношения» психоаналитик Судхир Какар анализирует сущность тактики Ганди. Он стремился усиливать близость отношений с нравившимися ему женщинами, но немедленно прекращал попытки, если кто-то из них намекал, что он позволил себе перейти невидимую линию установленных им самим отношений. После этого он пытался контролировать боль частично отвергнутой женщины или охлаждение ее с ним отношений, но так, чтобы сами отношения продолжались. Следствием такого постоянного эмоционального смятения женщин, а иногда и самого Ганди, было то, что эмоциональная атмосфера в ашраме нередко достигала накала страстей, приводившего к частым взрывам.

Но Ганди терпел такой эмоциональный климат, в создании которого и сам принимал участие, постоянно подчеркивая, насколько были связаны брахмачарья и жизнь в ашраме и как это было важно для развития женщин.

…как только женщина входит в ашрам, она вдыхает воздух свободы и изгоняет из мыслей все страхи. И я полагаю, что соблюдение в ашраме брахмачарьи вносит в такое положение вещей большой вклад. Взрослые девушки живут в ашраме как девственницы. Мы знаем, что этот эксперимент сопряжен с риском, но полагаем, что никакое пробуждение среди женщин невозможно, если не подвергнуться ему[567].

Некоторые из этих взрослых женщин воспринимали свою жизнь по-иному. Према ушла, чтобы основать другой ашрам, лишь после того, как долгие годы провела в состоянии эмоционального смятения, будучи жертвой постоянных манипуляций Ганди – мягкого, насмешливого отторжения, сменявшегося настойчивыми уговорами и лестью. Она обвиняла его в эмоциональном совращении, в том, что он завлекает людей в эту ловушку. Ганди отрицал ее обвинение, но добавлял, что даже если бы он делал такие вещи, ей нужно было бы сохранять уверенность в себе.

Другой пострадавшей была Мадлен Слейд, британская аристократка, с неиссякаемым энтузиазмом участвовавшая в жизни ашрама и испытывавшая симпатию к Ганди. Вскоре Ганди стал отвечать ей взаимностью, и большую часть тех двадцати четырех лет, которые они провели вместе, он и Мира, как ее звали, если не брать в расчет целомудрия их отношений, вели себя как несчастные любовники. Когда напряжение становилось невыносимым, Ганди отсылал ее прочь. Мира, неспособная выносить эти разрывающие ей душу эпизоды, которые Ганди предпочитал называть духовной борьбой, страдала от нервных срывов. Потом она вновь появлялась в ашраме, но лишь затем, чтобы вскоре снова быть из него изгнанной.

Ганди смягчал ее изгнание нежными словами в письмах, мало чем отличавшихся от других любовных посланий. «Сегодняшнее расставание было печальным, потому что я видел, что причинил тебе боль. Я хочу, чтобы ты была совершенной женщиной… чтобы ты избавилась от всякой неловкости», – писал он после одного такого бурного расставания[568]. После другого он написал ей: «Не мог удержаться от того, чтобы послать тебе отсюда любовное послание. Мне было очень грустно после того, как я позволил тебе уйти»[569]. В следующий раз он послал ей почтовую открытку: «Это просто чтобы сказать тебе, что не могу выкинуть тебя из головы. У каждого хирурга есть мазь, снимающая боль после тяжелых операций. Вот это – моя мазь…»[570]. А в письме он жаловался: «Я никогда еще так не волновался, как теперь, надеясь получить от тебя весточку, потому что отослал тебя прочь слишком быстро… Этой ночью ты мне снилась, и друзья, к которым я тебя послал, сообщили мне, что ты была вне себя, но никакая опасность тебе не грозила»[571].

Вот что он писал ей из тюрьмы, где переводил для нее книгу индийской поэзии на английский язык: «Перевод гимнов для тебя доставил мне много радости. Разве я не выражал свою любовь чаще в бурях, чем в мягких, успокоительных выражениях привязанности?»[572]. А однажды, когда она, казалось, никак не могла выпутаться из ловушки, в которую попала, он ей написал: «Ты не выходишь у меня из головы. Я оглядываюсь по сторонам, мне тебя не хватает… И так далее, и тому подобное»[573].

И так далее, тому подобным образом Ганди продолжал изящно улучшать обхождение с женщинами в своем гареме-ашраме. Он ухаживал за женщинами, если можно так выразиться, в стиле брахмачарьи. Према и Мира занимали ведущее положение среди его фавориток, обе они были интеллигентными и сообразительными женщинами. Он не хотел и не мог заставить себя бросить или, скорее, освободить их от мертвой хватки оков своей любви, несмотря на высокую цену, уплаченную ими и, конечно, им самим, – за утрату покоя и душевного равновесия. Естественно, это относилось и к его жене, поскольку пылкая, преданная и любящая Кастурбай все видела. Несмотря на собственные близкие отношения с Ганди, она вполне обоснованно ревновала к нему всех женщин, с которыми он так тесно общался.

Очевидно, что Ганди понимал и практиковал брахмачарью неординарно. Хоть он взял на себя обязательство контролировать тело, в ограничении страстных чувств никакой потребности Ганди не ощущал. Он позволял себе тесные отношения со многими женщинами и никогда не пытался доводить свои чувства до естественного завершения, трезво размышлял над ними и сам их ограничивал. Он взращивал и разжигал любовь в томимых страстным желанием сердцах женщин, составлявших череду его обаятельных последовательниц, а потом охлаждал их чаяния, если они грозили выйти из-под контроля.

Получившие широкую известность эксперименты Ганди с молодыми обнаженными женщинами на деле были не настолько опасными, как его отношения с их сердцами, поддерживавшими в ашраме эмоциональный климат в точке кипения, способствовавшими развитию дрязг, обид и сеющими распри соперничества. Однако Ганди смотрел на это по-другому. Не случайно в разговоре с Премой он ставил себе в заслугу то, что ему удавалось противостоять искушению заняться любовью с тысячами женщин, испытывавших к нему сладострастные чувства. Господь уберег от этого и тех женщин, и самого Ганди.

Ганди считал не состоявшиеся у него сексуальные свидания своего рода моральными подвигами, вполне сравнимыми с действиями мужчин, имевших такие же склонности, но избегавших женщин. Другие мужчины, соблюдавшие брахмачарью, контролировали лишь свои тела, а не свои страсти, их переполняла похоть, несмотря на то что сперму они не извергали. Он же практиковал как чистоту мысли, так и сексуальное воздержание.

Знаменитые эксперименты Ганди, включавшие непосредственно сексуальные соблазны, в определенном смысле согласовывались с древней индийской тантрической традицией, подготавливающей соблюдающего целибат мужчину к участию в половом акте, при котором он не испытывает похоти и не извергает драгоценную сперму. Тем не менее его эксперименты были гораздо больше похожи на методы, применявшиеся знаменитыми индийскими святыми былых времен, в частности Раманандой, успешно проводившим испытания над собой с двумя красивыми храмовыми проститутками. Оставаясь наедине с ними в саду, где никого больше не было, Рамананда их раздевал, смазывал их тела благовонными маслами и купал их, потом одевал, причем все это время не испытывал сексуального возбуждения. Также давным-давно философ Висваната, сосредоточившись на наставлениях своего гуру, умудрялся лежать рядом с женой, не испытывая эротических желаний. Если рассматривать эксперименты Ганди в этом свете, они представляются повторениями в XX в. того, что в этом отношении было достигнуто раньше[574]. Они начались после того, как он стал жаловаться на «озноб», испытываемый по ночам, и просить некоторых молодых женщин – молоденьких девственниц или недавно вышедших замуж девушек – спать рядом с ним, чтобы согревать его. Сушила Найяр, позже ставшая его врачом, массажисткой и секретарем, оставалась равнодушной к тому, что ночью лежала рядом с мужчиной, которого она и другие нежно называли Бапу. Но Абха Ганди, шестнадцатилетняя жена внучатого племянника Бапу, имела другой опыт. Ей пришлось снять одежду, чтобы Ганди смог понять, был ли он, как и Рамананда, достаточно целомудрен, чтобы ее нагота никак на него не действовала. Муж Абхи так расстроился, что предложил вместо жены себя – он сам был готов согревать старика по ночам. Но нет, Ганди хотел, чтобы рядом с ним лежала Абха для его эксперимента с брахмачарьей. Другой подросток, отдаленная родственница Ману Ганди, купала и брила Ганди, спала с ним, следила за его физическим состоянием, когда он постился, и ставила ему клизмы. Благодаря таким близким отношениям Ману достигла влиятельного положения рядом с Ганди и получила возможность оказывать влияние на других женщин, и кроме того, это обеспечило ей его привязанность. Что же касается Ганди, то он был доволен тем, что не реагировал на тепло ее тела, лежащего рядом с ним, и на ощущения, вызванные прикосновением ее рук, когда она за ним ухаживала. Ману возглавила список достигших брачного возраста молоденьких подопытных девиц для его экспериментов с брахмачарьей.

Соблюдение целибата, в основе которого лежали принципы брахмачарьи, для Ганди, любившего приударить за женщинами и очень сексуального, было чрезвычайно трудным делом. Он достаточно рано отказался от половых актов, но на протяжении всей оставшейся жизни боролся за подавление плотских желаний вплоть до их полного уничтожения. В соответствии с индийскими традициями, брахмачарья служит как практическим, так и моральным целям. Если половой акт истощает энергию и внимание человека, то целибат их укрепляет, придавая телу силы и повышая возможность их концентрации.

Его борьба, время от времени преподносившаяся публике как форма искупления грехов, была гораздо более значительной, чем аналогичные действия других людей. Как у величайшего мудреца и руководителя современной Индии, человека, вдохновившего миллионы на борьбу за независимость страны, брахмачарья Ганди представляла собой не личное чудачество или странность, как это могло бы быть с каким-нибудь другим человеком. Он и его сограждане рассматривали брахмачарью в качестве основного необходимого средства подготовки себя к дальнейшей борьбе. Избавление от плотских сексуальных желаний, острой пищи, богатства и обладания в этом процессе были важными шагами, и Ганди их сделал. В результате он достиг брахмачарьи, обеспечившей ему свободу деятельности в высших политических сферах и, в частности, позволившей развить концепцию воинственного ненасилия. Эта концепция вдохновила борцов за независимость Индии, ему принесла почетное прозвище Махатма – Великий, определила его роль в качестве образца для подражания в борьбе за независимость и социальную справедливость во всем мире.

Целибат Ганди был диаметрально противоположен тому, которого придерживались древние христиане, также вызывавшие его восхищение. В отличие от них он отказывался отвергать тесные и близкие отношения с привлекательными женщинами, поскольку многие из них не скрывали своей любви к нему. Ганди создал единственную в своем роде личную версию индийской брахмачарьи, известную тем, что при ней сила разума господствует над телом. Сексуальное воздержание составляет лишь одно из ее проявлений. Поскольку главным является самоконтроль, вполне логично проверять, действительно ли он существует. Ганди, конечно, оправдывал этим требованием заманивание молоденьких девушек к себе в постель, хотя, с какой бы стороны это ни рассматривать, он был виновен в том, что злоупотреблял своим влиянием. Моральное унижение, которому он подверг Кастурбай, Прему, Миру и многих других обиженных женщин, было самым очевидным из всех. Несмотря на отрицание им того факта, что он плохо обращался с теми женщинами, которых любил, и которые любили его, целибат Ганди оказывал определенное влияние на улучшение условий жизни женщин в целом. Со многими из них, включая свою жену Кастурбай, он жил в очень тесных отношениях и обсуждал самые разные вопросы. Например, он как-то заметил, что стал мыслить как женщина. Ганди решительно выступал против браков пожилых мужчин и молодых женщин, широко распространенных в Индии, и предлагал называть их вполне подходящим для таких союзов словом «разврат».

Ганди также отдавал должное своей жене за то, что она стала рано «сопротивляться» его властным замашкам, и это внушило ему глубокое уважение к женщинам. «Если бы только они научились говорить своим мужьям “нет”, когда те начинают похотливо к ним приставать, – говорил он. – Я хочу, чтобы женщины научились защищать свое основное право на “сопротивление”». Он не выступал в защиту брака при соблюдении целибата, а скорее лишал сексуального подтекста отношения, при которых главной функцией женщин должно было быть материнство. На деле он идеализировал материнство, возможно, потому, что, обожая свою молодую мать, Ганди, не отдавая себе в том отчета, отрицал женскую сексуальность, несмотря на то что ежедневно наблюдал ее проявления в ашраме[575]. Сама по себе концепция брахмачарьи не связана и не может быть связана с женщинами, которые не имеют спермы и потому не могут ее сохранять. Тем не менее Ганди полагал, что они могли соблюдать сексуальное целомудрие, хотя судьба большинства состояла в том, чтобы стать женой и матерью. Необычная версия брахмачарьи, созданная Ганди, поучительна не столько как модель воздержания, сколько как пример средства для политического действия. Отдаленную аналогию здесь можно провести с продолжительной массовой голодовкой в знак протеста против определенных обстоятельств. Отдельный человек меняет образ жизни навсегда, как в случае с Ганди, или временно, как в случае голодающих забастовщиков, ради принципа. Разница заключается в том, что брахмачарья может быть достигнута только после ожесточенной борьбы, и даже пожизненные усилия в этом направлении не являются гарантией успеха.

Философия, традиция, легенды и система ценностей, лежащие в основе брахмачарьи, возносят ее к самым вершинам человеческих стремлений. Духовная сила, которую она придала Ганди, и высочайший авторитет, который она снискала ему у соотечественников, достигли невиданных масштабов. Кроме того, соединение им детально разработанной философии воинственного ненасилия с брахмачарьей подтвердило большие возможности образа жизни при соблюдении целибата в развитии творческих процессов – в данном случае в возникновении политического движения.