Жанна д’Арк

[582]

Буйные языки пламени, пожиравшие непохожую на других воительницу Жанну д’Арк, оборвали жизнь одной из самых известных в мире дев-мучениц. Причина, по которой она была осуждена сгореть на костре, не имела ничего общего с ее целомудрием, проверенным и подтвержденным в судебном порядке. Жанна погибла совсем по другой причине – из-за присвоенного ею права носить мужскую одежду, обычно пышные рыцарские доспехи и соответствующее им оружие. В одном из выдвинутых против нее обвинений было сказано:

Ее волосы коротко подстрижены в круглую прическу, какие носят молодые щеголи, она одета в рубашку, штаны, доспехи со сведенными вместе рукавами, прикрепленными к доспехам в двадцати местах, длинные легинсы со шнуровкой с наружной стороны, короткую накидку, спускающуюся до колен или около того, на голове у нее небольшая шапочка, туго пригнанные сапожки на шнуровке, длинные шпоры, меч, кинжал, нагрудник, копье и другое оружие, какое бывает у тяжеловооруженных всадников[583].

Неужели короткая стрижка, какую носят мальчишки, и рыцарский наряд с арбалетом и мечом – типичная одежда сражавшихся мужчин, может стать причиной осуждения на смертную казнь? Да, если ты только что вышедшая из подросткового возраста крестьянская девушка, жившая во Франции в начале XV в., если ты получаешь приказы непосредственно от божественных голосов и если эти голоса побуждают тебя не обращать внимания на детально разработанные запреты властей на переодевание в одежду противоположного пола, основанные на Пятой книге Моисеевой – Второзаконии (22:5): «На женщине не должно быть мужской одежды, и мужчина не должен одеваться в женское платье; ибо мерзок пред Господом, Богом твоим, всякий делающий сие»[584]. Такая женщина была в равной степени мерзостна как средневековой культуре, так и религиозным нормам, которые истолковывали представления Жанны о моде как морально распущенные, культурно неприемлемые, социально оскорбительные и политически бунтарские.

Осенью 1428 г., когда ей было шестнадцать лет, с помощью ветра и колоколов небольшой церквушки ее селения к ней обратились три небесных голоса, принадлежавших святой Маргарите Антиохийской, святой Екатерине Александрийской и святому Михаилу Архангелу. Иди, Жанна, сказали они ей, ищи дофина[585] Карла, который передаст под твое командование армию, и во главе ее ты изгонишь английских захватчиков из Франции. Высокая и статная девушка в красном платье была совершенно уверена в том, что все произойдет именно так, как предрекли ей небесные голоса.

Жанна все рассчитала правильно. Во-первых, она убедила местного военного командира дать ей отряд охраны, который сопровождал бы ее при переходе по занятой врагом территории к дофину. Она остригла свои черные волосы и надела черные доспехи, короткую черную накидку и черную шапочку. В суде она легко одержала победу, хотя Карл сначала проверял достоверность ее рассказа, в течение нескольких недель внимательно за ней наблюдая, две недели его напряженно изучала церковная комиссия, Жанну подвергли серьезному интимному физическому исследованию, проведенному самой королевой и двумя опытными замужними медицинскими сестрами.

Главным фактором королевского расследования стало состояние девственной плевы Жанны, оказавшейся нетронутой, и она оказала расследованию помощь, объяснив, что ее девственность была не случайностью, а результатом ее продуманного решения. Когда ей было тринадцать лет, с ней впервые говорили ее небесные наставники. Именно тогда она дала обет святой Екатерине и святой Маргарите хранить целомудрие «так долго, как это может быть угодно Господу»[586]. (Она даже успешно защищала себя в церковном суде против местного епископа, обвинявшего ее в том, что она отрицала выход замуж за деревенского парня.)

Многочисленные свидетельства совершенной непорочности молодой женщины убедили дофина в истинности ее божественной миссии. После этого он доверил ей несколько лучших военных частей, чтобы она могла выполнить свою первую задачу: снять осаду с Орлеана и проводить его в Реймс, где он должен был быть коронован и провозглашен королем. Одерживая победы, Жанна провела дофина и двенадцатитысячную армию по территории, оккупированной англичанами, до Реймского собора, где он был коронован под именем Карла VII.

Дофин пошел на отчаянный риск. Никогда еще за годы Столетней войны женщина не командовала войсками. Жанна не имела никакого военного образования, ее уникальными качествами, заставлявшими людей идти за ней, были непоколебимая уверенность, убедительная история и подтвержденная девственность. Солдаты реагировали на ее приказы с большим энтузиазмом. За одним-единственным исключением, отмечал свидетель событий, «все они свято верили в Бога и в справедливость решений их короля и повелителя». Современный хронист войны добавлял: «Все смотрели на нее с глубокой симпатией – мужчины и женщины, а также малые дети. Многим хотелось броситься к ней и прикоснуться к ее одеждам или хотя бы к коню, на котором она сидела»[587]. Такая преданность сохранялась на протяжении всего краткого периода деятельности Жанны, хотя она лишала своих воинов их обычных трофеев, объявляя вне закона грабеж и мародерство. Вместо этого материального вознаграждения она внушала им благоговение своим военным мастерством и предлагала спасение как их muliere santa – святая женщина.

На поле брани Жанна производила на солдат неизгладимое впечатление. Она чудесным образом командовала армиями, воодушевляла воинов, составляла планы сражений и вела войну так, будто за плечами ее была целая жизнь, проведенная в военной подготовке и сражениях. Как вспоминал герцог Алансонский:

все поражались… тому, с какой мудростью она действует и с какой ясностью ведет войну, как будто она была капитаном, у которого за плечами осталось двадцать или тридцать лет боевого опыта; особенно когда она занималась артиллерией, потому что в этой области ей не было равных[588].

Религиозные ценности укрепляли военный гений Жанны и ее личную храбрость. Она отказывалась проливать кровь и в битве предпочитала поднимать штандарт, а не меч. Она воздерживалась от сражений в праздник Вознесения Господня, усердно молилась, каждый день ходила к мессе и часто совершала таинство евхаристии. Она запрещала богохульствовать, играть в азартные игры и заниматься проституцией в солдатских лагерях.

Впечатляющая глубокая духовность Жанны также притупляла восприятие мужчинами ее красоты и сексуальной притягательности. Действительно, она чувствовала себя настолько безопасно, что не предпринимала никаких мер для собственной защиты. Спала она рядом с Жаном де Мецем, давшим клятву, что «никогда не имел никакого желания или плотской страсти по отношению к ней». Герцог Алансонский выразился более точно.

Иногда, когда мы находились в полевых условиях, я спал с Жанной и солдатами «на соломе» и порой видел, как Жанна готовится отойти ко сну, бывало, смотрел на ее груди, которые были прекрасны. Тем не менее она никогда не вызывала у меня никаких плотских побуждений.

Самым важным свидетелем этого явления был оруженосец Жанны Жан д’Олон. Он тоже часто видел ее обнаженную плоть, включая груди и ноги, когда вооружал ее или перевязывал ей раны. Но, несмотря на собственную молодость и развитую чувственность, ни сам он, ни другие бойцы не испытывали по отношению к ней никаких эротических желаний.

Свидетельств такого рода до нас дошло очень много. Все солдаты как один «верили, что желать ее невозможно». Эта их вера была настолько сильна, что в ее присутствии у них вообще пропадало влечение к женщинам, и многие боялись навсегда утратить интерес к прекрасному полу.

Опасность проявления похоти со стороны окружавших ее мужчин переодетой в мужское платье очаровательной Жанне не грозила. Однако этого нельзя было сказать о превратностях войны. 23 мая 1430 г. при защите города Компьень, расположенного к северу от Парижа, ее взяли в плен бургундцы и продали своим английским союзникам за внушительную сумму в двенадцать тысяч крон.

Англичане посадили ее в тюрьму и заставили носить женскую одежду. Кроме того, они пытались ее опорочить, представляя как сопровождавшую армию шлюху, после чего Жанна попросила, чтобы ее официально обследовали. Герцогиня Бедфордская распорядилась провести еще один гинекологический осмотр, подтвердивший ее девственность. Жанна произвела настолько сильное впечатление на герцогиню, что та запретила всем мужчинам, включая охранников и солдат, прикасаться к заключенной. Кроме того, она послала портного Жаннотина Симона сшить Жанне платье. Во время примерки Симон «мягко положил руку ей на грудь», но Жанна ударила его по лицу. Вместе с солдатским платьем она утратила защиту от сексуальной привлекательности, на которую стали реагировать мужчины[589].

В феврале, марте, апреле 1431 г. Жанна была переведена в Руан, где более ста членов церковного суда инквизиции, включая епископа Бове и помощника папского инквизитора, обвинили ее в ереси и колдовстве. Расследование продолжалось мучительно, но по мере того, как проходили недели, ее следователи все в большей степени сосредоточивались на ее идолопоклонническом почитании ложных богов – трех святых из ее видений, и преобразовании ее собственной личности в мужского идола «обманным путем», поскольку она носила доспехи и штаны.

В конечном итоге Жанна была осуждена за то, что, в отличие от почтенных переодетых святых, старавшихся полностью поменять свои женские личности, чтобы жить как монахи, она и не думала утаивать свой пол. Иногда она нарочито делала его очевидным, как, например, тогда, когда обнажала раненую ногу, чтобы оруженосец мог натереть ее оливковым маслом или свиным салом, либо когда раздевалась перед сном. Никто и никогда не принимал Жанну за мужчину.

До того дня, когда она была приговорена к смертной казни, Жанна, казалось, не могла всерьез относиться к своему переодеванию в мужское платье как к «греху». «Одежда играет очень маленькую роль, одну из самых незначительных» – так звучал один из ее записанных комментариев на эту тему. Она также связывала это с профессией военного и клялась, что «никогда ни за что не станет обещать, что не будет вооружаться и носить мужскую одежду»[590]. Оправданием переодевания мужчиной для Жанны была необходимость руководить войсками, но ее следователи настойчиво указывали на то, что это не объясняет, почему она продолжала носить мужскую одежду при каждом возможном случае: в тюрьме, в церкви, в суде. Столкнувшись с их неумолимой логикой, а также отказом позволить ей совершать Святое причастие, пока она не будет в женском платье, Жанна прибегла к высшему авторитету в области своей одежды: «Господу нравится, чтобы я была так одета, – сказала она. – Я делаю это по указанию и распоряжению Господа нашего… Когда сделаю то, что была послана сделать Господом, я переоденусь в женские одежды»[591].

Почему перед лицом такой грозной и очевидной опасности Жанна была настолько упорна в этом решении? В тюрьме, закованная и охранявшаяся одними мужчинами, она постоянно подвергалась угрозе изнасилования. И тем не менее она никогда не говорила о том, что носила мужскую одежду для собственной защиты. Вместо этого она защищала свой выбор как повиновение божественным указаниям и как средство ее самоопределения. В окружавшей ее атмосфере средневековья данный ею обет целомудрия вкупе с тем, что она носила мужскую одежду, скорее определял, чем скрывал ее половую принадлежность.

Многозначителен выбор прозвища, сделанный Жанной, – Орлеанская дева, а не Девственница. Второе имело некоторую религиозную коннотацию святости, в то время как «дева» скорее было связано со светским девичеством, предшествующим браку, и часто с вдовством. Жанна не рассматривала свой пол в качестве духовного препятствия носить мужскую одежду. В отличие от святых, носивших одежду противоположного пола, чье целомудрие и портняжное искусство позволяло им заточать себя в монастырях, Жанна использовала как свою девственность, так и мужское одеяние для обретения более широкого доступа к миру.

По мере развития судебного процесса Жанна связывала свое целомудрие и мужскую одежду вместе в качестве элементов Божественной воли, хотя допускала, что предпочитала мужскую одежду женской. Кроме того, она ясно давала понять, что отвергает для себя занятия, присущие женщинам, заявляя, что «есть достаточно других женщин, которые могут ими заниматься»[592]. Благодаря своей матери она шила так же хорошо, как любая другая женщина, но предпочитала исполнять данные ей божественные указания спасти Францию. Важнейшим предварительным условием для этого было сохранение ею девственности – сексуально активная или восприимчивая женщина не прожила бы и дня в качестве командира ее армии, состоявшей из мужчин.

23 мая суд инквизиции подвел итоги «проступкам, преступлениям и ошибкам» Жанны и призвал ее «исправиться и измениться». 24 мая она в панике принесла публичное покаяние, подписав документ с признанием в «поклонении злым духам и призвании их», «нарушении положений божественного закона, Священного Писания и канонического права… <и преступлении> против установленного порядка вещей» тем, что носила мужские одежды. В качестве доказательства она сняла с себя эти одеяния, надела женское платье и попросила «сбрить и удалить» волосы, чтобы стереть память о ее мальчишеской стрижке[593].

Удовлетворенный суд заменил ей смертный приговор на пожизненное заключение. Видимо, Жанна размышляла и молилась у себя в келье, просила Господа и своих духовных наставников об указаниях. Святая Маргарита и святая Екатерина выполнили ее просьбу, упрекнув Жанну в публичном покаянии ради спасения жизни. 28 мая тюремщики обнаружили, что их знаменитая заключенная снова одета в мужской костюм. Пересмотр дела, состоявшийся 29 мая, установил ее вину. 30 мая ее освободили и передали светским властям, давшим ей шапку с вышитыми на ней ее грехами: ересь, повторное преступление, вероотступничество и идолопоклонство. После этого во дворе церкви Святого Оуэна девственную воительницу сожгли на костре.

Девственности Жанны, неоднократно подвергавшейся проверкам, включая два обследования во время инквизиционного процесса, оказалось недостаточно, чтобы спасти ее от смертного греха переодевания в мужскую одежду. Однако до захвата в плен ее неоднократно заверявшаяся девственность наряду с ее случайно затронутой одеждой возводили эту выдающуюся военную героиню на недосягаемую высоту, что обеспечивало ей власть, покорность, честь и доверие. Потом, когда вражеские войска дрогнули и не смогли устоять перед ее превосходящей силой и стратегией, легендарная девственность Жанны оказывалась настолько могущественной, что лишала сексуального влечения к ней любого видевшего ее мужчины. Окутанная защитным целомудрием и мантией военного предводителя, Жанна бросила вызов естественному порядку вещей – браку и ведению домашнего хозяйства, обменяв швейные иглы и кастрюли со сковородками на меч и кинжал, нагрудный щит и копье.

Но точно так же, как победа подтвердила обоснованность такого обмена, поражение свело его на нет. В плену Жанна оказалась настолько же беззащитной, насколько когда-то была неуязвимой. Внезапно она стала своего рода заложницей в руках врага, которого некогда ставила в тупик и унижала. Когда она повторяла святые голоса, побуждавшие ее совершить благородную миссию спасения Франции, ее противники ухмылялись. Когда она заявляла о том, что хранит девственность, они глумились над ней. Солдаты-стражники пытались быть с ней ласковыми, и дважды власти приказывали проводить мучительные осмотры половых органов, чтобы вновь подтвердить ее и так уже достаточно часто проверявшуюся непорочность.

Жанна, день и ночь скованная кандалами в суровой темнице, хранила непоколебимую твердость. Когда девушка узнала, что ее репутация опорочена слухами о том, что она была армейской шлюхой, Жанна настояла на том, чтобы ее подвергли еще одному изнурительному гинекологическому обследованию. Ее святые дали ей четкие указания: девственность (пока Господь не примет иного решения) составляла необходимое дополнение к ее солдатской профессии. Жанна подчинялась охотно и с радостью, не зная колебаний, никогда не испытав сексуального искушения, ни разу не поддавшись назойливым домогательствам тюремщиков, которые могли смягчить жестокие условия ее тюремного заточения. Как многие женщины до (и после) нее, Орлеанская дева избрала целомудрие в качестве пути, позволившего ей избежать традиционной женской доли, и как необходимое дополнение к ее необычной жизни, полной приключений, опасностей, испытаний и трудностей, восторга и славы – тех обстоятельств, которые ей внушала глубокая религиозная вера.