Целибат вампиров – до свертывания крови

[988]

Вампиры – это любовники, вечно соблюдающие целибат, или вампиризм диаметрально противоположен целибату? Бескровный взгляд на некоторые литературные произведения оставляет вопрос без ответа, но служит пикантным литературным сюжетом, требующим предметного осмысления. Должным образом истолкованный «Дракула» Брэма Стокера был сродни викторианской порнографии, которая, однако, обладала определенными отличительными чертами. Там, где другие авторы приятно щекотали нервы совращениями, оргиями и садомазохистскими забавами, Стокер завораживает сценами надуманного эротизма. К их числу можно отнести, в частности, сцены, где «ламии», или ведьмы-вампиры, бросаются на героя романа Харкера, заманив его в замок, и чуть не промахиваются с его «совращением», пока «человек-вампир» носферату остается постоянной угрозой, «высасывая кровь жизни» своих жертв.

Что это значит на самом деле? Разве носферату похож на повсюду встречающихся упырей, которых нельзя убить? Или его жалящие поцелуи, если можно так выразиться, очень возбуждают?

Может быть, завораживают? Соблазняют и манят? Это что, доводящие до оргазма без полового акта сексуальные отношения, даже без возможности совокупления?

В ранних классических историях о вампирах никогда не разъяснялось, каким образом их герои занимались со смертными половой жизнью, хотя, конечно, намеки с сексуальным подтекстом вызывали у читателей явный интерес (и половое возбуждение?). В итоге роковым соблазнителем всегда оказывался вампир, и описания его кровавых побед представляли собой образы собственных порочных, потаенных сексуальных фантазий читателя. Ведь, что ни говори, кто может устоять перед очарованием бессмертного всемогущего существа, не отражающегося в зеркалах, представленного как дикий пес или волк, чьей ахиллесовой пятой было непереносимое отвращение к церковной атрибутике, чесноку, солнечному свету и проточной воде? Кому не хочется представить себе трепетную дрожь, охватывающую при мысли о том ударе по древнему чудовищу, каким можно с ним расправиться, с силой выдохнув в его сторону чесночный дух или устрашив его видом блестящего распятия?

Вампиры нашего времени чрезвычайно эротичны, им свойственны все вообразимые типы сексуальных отношений – гетеросексуальные, бисексуальные, гомосексуальные, – которыми они, если можно так выразиться, владеют в совершенстве. Вампир, живущий половой жизнью или соблюдающий целибат, – в этом заключается самый сложный вопрос, – некое высшее существо, смертельно опасное, обладающее почти хирургической завершенностью. Вампир, живущий половой жизнью или соблюдающий целибат, в зависимости от смысла, вкладываемого в это понятие, – крайняя степень эротической фантазии, что привело к чрезвычайно серьезной дискуссии о том, существуют ли они на самом деле. (Их нет даже в Трансильвании.)

В «Коттедже № 33» Челси Куинн Ярбро, вероотступница и современная сторонница вампиров, представила нам поистине восхитительный их образец – графа де Сен-Жермена[989]. Он умен, галантен и ищет близости с женщинами, думая о гемоглобине в последнюю очередь. В отличие от других вампиров, он был импотентом, но тем не менее очарованные им девицы сходили по нему с ума.

Сен-Жермен, также известный под именами Франц Йозеф Ракоши, Франческо Рагоци да Сан-Джермано, Ракоци Санкт Герман Франциск, в приключениях в Скалистых горах, о которых повествуется в «Коттедже № 33», еженедельно «подпитывается» женской кровью, но не в мерзкой навязчивой манере. Нет, он по обоюдному согласию чередовал покусывания с мастерским возбуждением, причем чем больше крови теряли его бледные партнерши – слово «жертвы» в данном случае представляется чересчур суровым, – тем в большей степени они становились его кровными сестрами.

К несчастью для Сен-Жермена, если не для его распутных читателей, вечный целибат заставлял его целомудренно целовать Мадлен, единственную женщину, которую он действительно любил. То обстоятельство, что Мадлен тоже была вампиром, не мешало его поклонницам относиться к нему с таких же, как у нее, позиций, хоть и не тогда, когда «он касался ее лица в жесте беспредельного страстного желания. “Я люблю только тебя, и ты это знаешь. Я понимаю, слова мало что значат, но это единственное, чем мы можем делиться”»[990].

«Почему не ты, если я так люблю?»[991] – с душевной болью возражала ему Мадлен; она уже напомнила ему, что: «Я люблю тебя больше всех». (Здесь возможны тысячи толкований!) «Ты знаешь ответ», – с нежностью отвечал ее любимый восставший из мертвых вампир – или это двуличное вероломство? «Потому что мы – одной крови»[992]. (Но при этом не добавляет: «Это я не могу».)

Несмотря на страстную любовь, горевшую столь же алым пламенем, как отражение любой печки с ревущим огнем, допустим, в Красном море, Сен-Жермен и Мадлен должны были сдерживать себя, оставаясь в рамках отношений, ограниченных целибатом. Чтобы хоть немного облегчить боль и ощущение безысходности, они отправились в Париж, где Сен-Жермен не был вот уже сто восемьдесят шесть лет. Очевидно, целибат по-вампирски обладает еще не до конца изученными возможностями возвышенного возмещения понесенного ущерба.