Девственница за пять фунтов перевесила весы правосудия

После отмены законов о заразных заболеваниях сторонники нравственной непорочности и другие реформисты сосредоточили внимание на возрасте проституток. В Англии возраст согласия на вступление в половые отношения составлял двенадцать лет. Взрослые мужчины усердно разыскивали еще не достигших половой зрелости девушек-подростков, зная, что по закону им ничего не грозило. Некоторые из них были педофилами, но чаще их заинтересованность объяснялась стремлением защитить себя от венерических заболеваний, отсутствующих у девственниц. В связи с этим на рынке проституции возрос спрос на очень молодых девушек, многие из которых на деле уже не были девственницами. Сопротивление изменению такого положения вещей было мощным и упорным. Многие законодатели сами принадлежали к числу нераскаявшихся завсегдатаев публичных домов, сопротивлявшихся всем попыткам изменения законов. В 1875 г. они немного уступили и подняли возраст согласия на вступление в половые отношения до тринадцати лет. Сторонники нравственных реформ увидели в этом циничное подтверждение принципов двойного стандарта. Девушки старше тринадцати лет из нижних слоев общества, по сути дела, оставались беззащитными, и мужчины, принадлежавшие ко всем сословиям, видели в них законную добычу.

На протяжении целых десяти лет, пока все внимание было сосредоточено на законах о заразных болезнях, больше ничего не менялось. В 1885 г. титанические усилия реформистов и воинствующего журналиста Уильяма Томаса Стеда убедили сомневавшихся законодателей поднять возраст согласия до более приемлемых шестнадцати лет.

Стед был сыном приходского священника и любящего отца шестерых детей. В возрасте шестидесяти двух лет он утонул на «Титанике», спокойно читая в каюте первого класса для курящих свое имя в списке кандидатов на Нобелевскую премию. Он обреченно плыл на мирную конференцию, в которой должен был принимать участие. Будучи в расцвете сил, Стед использовал свою должность редактора в «Пэлл-Мэлл газетт» для исследования и разоблачения пороков и несправедливости в обществе, в котором жил. Его журналистская кампания об обесчещенных девушках, привлекшая широкое внимание, была необычайно оригинальной[744]. Сначала он нашел в Лондоне полицейского офицера, готового рассказать ему о том, насколько плохо закон защищал девушек. Когда Стед спросил,

правда ли, что если бы я сейчас пошел в определенные <публичные> дома, имея хорошие рекомендации, содержатели за наличные в условленное время предоставили бы мне девственницу – настоящий товар, я имею в виду не просто проститутку, выдаваемую за девицу, но девушку, которая еще не была совращена? –

полицейский источник без тени сомнений ответил: «Конечно».

Определившись с ситуацией в этом вопросе, Стед выразил свою точку зрения в гораздо более выразительной форме, значительно превосходившей по воздействию на читателя применявшиеся тогда исследовательские и репортерские технические приемы работы. Через содержательницу публичного дома, некую миссис Армстронг, он и в самом деле вел переговоры с одной матерью-алкоголичкой о покупке ее девственной дочери Элизы (псевдоним для Лили) – «яркой, свежей девочки, которой исполнилось тринадцать лет на прошлое Рождество». Стед и Армстронг заключили сделку, и Элиза перешла к нему за цену в пять фунтов стерлингов. Однако перед тем, как выплатить сумму полностью, Стед отдал девочку для профессионального обследования ее девственности мадам Муре, акушерке, делавшей аборты, и повитухе, «чей опыт в определении физических признаков девственности был профессионально признанным». После непродолжительного осмотра мадам Муре выдала письменное подтверждение девственности. Она даже была настолько взволнованна, что не смогла удержаться от восклицания, когда сказала Стеду, полагая, что он должен был лишить молоденькую Элизу девственности: «У нее все такое маленькое, что ей будет очень больно. Надеюсь, вы не будете с ней слишком жестоки».

Со своей подопечной, чья девственность теперь была удостоверена, Стед уверенно сошел с тропы приемлемой журналистской практики и оказался в ином мире, тесно связанном с уголовщиной, считая, что нравственно его можно было как-то оправдать, обосновать тактически, но юридически он не имел права на существование. Стед дал указание знакомому содержателю публичного дома отдать Элизу в бордель на Риджент-стрит. Там, «несмотря на ее совсем еще юный возраст, она была принята без вопросов», – писал Стен. Ее раздели, уложили в постель, успокоили хлороформом, приобретенным у мадам Муре, акушерки, делавшей аборты и настоятельно рекомендовавшей это средство при дефлорации девственниц. После этого Стед вошел в комнату Элизы, закрыл дверь и запер ее на ключ. Воцарилось молчание, а потом «как блеяние испуганной овечки» прозвучал крик девочки. Преодолевая сонливость и не понижая голоса, она продолжала вопить, «охваченная страхом: “Здесь мужчина в комнате! Заберите меня домой – ох, заберите меня домой!”».

Элизе не о чем было беспокоиться. Ей не грозила опасность быть изнасилованной. Она была всего лишь жертвенным агнцем в борьбе Стеда за реформу закона о возрасте согласия. Когда эта назидательная драма была сыграна и подтверждена документально, Стед организовал переправу Элизы из беспощадной Англии во Францию. После этого он сел за стол и написал отчет о приключениях Элизы.

Статья «Дань девственности Вавилону» вызвала сенсацию. «Сами основы, на которых зиждется Англия, будто землетрясение потрясло», – провозгласил епископ Труро[745]. Как ни странно, вскоре Стед сам сменил Элизу в качестве главной жертвы своего разоблачения. Его обвинили в том, что он забрал несовершеннолетнюю девушку без согласия родителей, приговорили и осудили на три месяца тюремного заключения. Стед с горечью реагировал на такое развитие событий. «А чего еще можно было от них ждать?» – спросил он, учитывая, что те самые законодатели, которых он надеялся привлечь к проведению реформы, были постоянными клиентами борделя миссис Джеффри в Челси или Берты на улице Мильтон. Несмотря на это, воздействие откровений Стеда привело к взрыву народного негодования, в частности нашедшего отражение в петиции, подписанной четырьмястами тысячами человек. В развернутом виде ее длина составляла две с половиной мили. Законодатели – были они тайными клиентами борделей или нет – поддались давлению и повысили возраст согласия до шестнадцати лет[746]. Хоть женщины старше шестнадцати лет оставались незащищенными от сексуально невоздержанных и агрессивных мужчин, этот закон, тем не менее, нанес удар по исторически укоренившемуся в Англии двойному стандарту.

В настоящее время принятые в нелегкой борьбе в Северной Америке и во многих странах Европы законы привели к установлению равенства, подорвавшего самые вопиющие проявления двойного стандарта. Феминисты двух полов продолжают зорко следить, чтобы старый образ мыслей, действия и законы вновь не вошли в употребление, по крайней мере в области законодательства. Тем не менее даже теперь время от времени случаются рецидивы прошлого. Похотливые юнцы все еще грешат по молодости лет, но девушки, с которыми они этим занимаются, – это девушки легкого поведения. Двойной стандарт подрывается, но лик целомудрия все еще продолжает оставаться женским.